Всадник

На лодке мы бы нашли его часа за три, а так придется пробираться сквозь лес, и потеряем еще полдня. Если переправы не будет, то придется строить мост самим, а это еще как минимум день. Мы и так провозились с похоронами дольше отведенного нам Акиннаезом времени. Он не будет ждать нас и разграбит столицу, а значит, мы останемся ни с чем. К вечеру сюда прибудет Араме и будет ждать от меня каких-то действий. Ему не понравятся перспективы опоздания к началу штурма.
       Когда братья доскакали почти до устья реки, они нашли заветную переправу — с виду крепкий бревенчатый мост.
       — По нему в один ряд едва пройдут трое всадников, но это все же лучше, чем строить его заново. Огар, Атей, спешите навстречу Араме, приведите его сюда, только торопитесь, — скомандовал Скилур.
       Двое разведчиков, оба крепкого телосложения, ничего не ответив, запрыгнули на лошадей и, одновременно кивнув головами с вьющимися каштановыми волосами, поспешили навстречу войску вождя. Оставшиеся воины разбили лагерь в лесу недалеко от моста, чтобы не быть на виду у неприятеля. Спустя день после увиденного на равнинах побоища у Мазсе наконец-то вновь разыгрался аппетит. В своей сумке с едой он нашел кедровые орехи, сыр из козьего молока и три яблока. Мазсе быстро расправился с яблоками и орехами, а сыр оставил на утро.
       К моменту, когда свет луны и звезд уже отражался от воды, появился табун вождя. Араме ехал чуть впереди остального войска, позади него двигались Огар и Атей, а уже за ними в пятнадцать рядов двигалось его войско. Вождь скомандовал тут же, не разбивая лагерь, переправляться через реку. Трое братьев одними из первых перешли через мост. Процесс затянулся на целый час. Сначала Мазсе пристально наблюдал за тем, как коней и повозки переправляют через реку, потом, когда желание сна стало сильнее его любопытства, он отправился спать. Увидев поваленное дерево, поросшее мхом, Мазсе устроился прямо на нем, подложив под голову седло, снятое с лошади.
       Стоило ему закрыть глаза, как мальчик оказался в стране снов. На этот раз он скакал по степи, размахивая своим мечом. Ища себе достойного противника, он оббегал одну деревню за другой, осматривал каждый шатер и палатку в надежде найти хоть кого-нибудь и с ужасом начал понимать, что вокруг нет никого, ни единой души. Он звал братьев, всех братьев, даже Нессиоти. Когда ему никто не ответил, он начал искать мать и сестер, но и их не нашел. Бегая по Аббию, он не заметил, как где-то оставил свою лошадь и потерял меч. Внезапно мальчик ударился в чью-то грудь и упал на землю. Он медленно поднял глаза и увидел бледного человека с высохшим лицом в ламеллярных доспехах своего отца.
       — Не такой участи я хотел для тебя. Вот, ты обронил это, — протягивая потерянный меч, произнес бледный воин.
       Мазсе молча смотрел на свой меч в его руке.
       — Я наблюдаю за тобой, за всеми вами. Это я сделал для тебя. Из этого дерева сератаи делают лучшие луки.
       Высохший человек протянул вместе с мечом изогнутую деревяшку с причудливым орнаментом. Мальчик нерешительно взял преподнесенные ему подарки. И как только он это сделал, призрак рассеялся, словно дым, а Мазсе открыл глаза и увидел, что войско уже снимается с лагеря и готовится снова выдвинуться в путь.
       Пройдя на северо-восток от реки еще полдня, Мазсе и его братья прибыли к лагерю Акиннаеза. В километре от лагеря их встретил небольшой отряд сопровождения в количестве пятидесяти человек. Старший — некто, представившийся Марсагетом, коренастый, невысокого роста, чуть повыше Мазсе, с огромным золотым медальоном на груди, в центре которого красовался шестигранный изумруд. На вид ему было не больше сорока, но в бороде была густая проседь.
       — Царь приказал разбить вам, вождь Араме, свой лагерь в пятистах шагах от его лагеря. Пусть пока ваши воины обустраиваются, а вы приглашены на военный совет вечером и на ужин к царю с другими вождями. Акиннаез лично хочет поприветствовать и поздравить вас с избранием, а также еще раз выразить свои соболезнования по поводу смерти Теорека. Примите и мои личные соболезнования, мы с вашим отцом не раз сражались плечом к плечу.
       — Спасибо за ваши соболезнования, вождь Марсагет. Я немедленно прибуду к царю, — проговорил Араме.
       Марсагет склонил голову ему в ответ в знак уважения, развернул лошадь и направился назад в лагерь.
       — Нам не довелось раньше воевать с тобой, Араме, но теперь, я надеюсь, между нашими племенами будет крепкий союз! — удаляясь, прокричал Марсагет.
       — О чем это он? — спросил Скилур.
       — Да кто ж знает. Отец никогда не любил его, — выпалил Араме. — Руководи обустройством лагеря, проследи, чтобы мой шатер был ничуть не хуже, чем у Марсагета. А я пойду засвидетельствую свое почтение нашему царю.
       Лагерь поставили уже до захода солнца, как раз перед возвращением Араме. Шатер вождя действительно был великолепен и уступал лишь кочевому дворцу Акиннаеза. Купола шатра были сшиты из красного бархата и отделаны лисьим мехом. Внутри были разложены цветные подушки и матрацы, захваченные у южных торговцев. Посуда была из белой керамики Восточных королевств, а стол и кресло вождя были выполнены из черного дерева, привезенного с севера.
       Приехав от царя, Араме был задумчив и раздражителен пуще прежнего. Он спрыгнул с коня, отдал его первому попавшемуся всаднику с распоряжением вернуть в конюшню.
       — Скилур, собери знать, я жду вас в шатре. Нам многое нужно обсудить, — сказал Араме и вошел в свой шатер.
       — А я могу поприсутствовать на вашем совете? Отец всегда брал меня на совет со знатью, — с жалобным видом произнес Мазсе.
       — Думаю, что можешь. Тебе нужно привыкать к подобному. Смотри, слушай и запоминай, в разговор не встревай, говори только в том случае, если тебя спросят. Даже если тебе кажется, что твои идеи достойны того, чтобы их выслушали, молчи. Ты все понял? — произнес Скилур.
       — Конечно, как скажешь, брат, — с довольным лицом ответил мальчик.
       Вскоре все собрались, младшие всадники подали к ужину дюжину жареных птиц, четыре кувшина с вином и по одной жареной рыбе на человека. Не считая братьев, Мазсе увидел десятерых знатных всадников, каждый привел не меньше двух сотен конных воинов. У Партатуи их было и вовсе триста.
       — Соратники мои! — начал свою речь Араме. — Завтра, за три часа до восхода солнца, мы нападем на замок врага и захватим его. Противник располагает десятью тысячами пеших воинов, из них лишь половина — рыцари. В городе несколько десятков тысяч горожан, и у каждого есть чем поживиться. Акиннаез отвел нам роль авангарда, поэтому мы будем биться в первых рядах и первыми взойдем на стены замка. Мы воспользуемся построенными осадными башнями, чтобы взять город!
       — Акиннаез хочет кинуть нас, как кусок мяса, на растерзание антерольским псам? — возмущенно спросил Савлий, не столь давно занявший место своего умершего отца в совете.
       Араме положил руку на его плечо и, сжав пальцы, сказал:
       — Нам оказана великая честь вести за собой орду сератаев! Неужели ты не рад такой славной битве?!
       — Рад, конечно! Славная будет битва, — сжимаясь от боли, прошипел представитель знати.
       — Как только мы примем основной удар на себя, и войска противника начнут стягиваться к нам, главные силы Акиннаеза выйдут из лесов, что на севере и северо-западе Антерола, и по лестницам взберутся на стены, захватят западные и северные ворота. А дальше наши всадники начнут резню в городе.
       Вся знать, видя силу Араме, начала выкрикивать его имя, стучать по столу, даже Савлий, разминая плечо, выкрикнул пару одобрительных возгласов в сторону вождя.
       Воины ели, пили, спорили, кто сколько рыцарей убьет и кто падет первым. Когда на столе все было съедено, Араме повелел убрать остатки, поблагодарил знать и велел всем хорошенько выспаться перед боем. Когда последний всадник покинул шатер, вождь попросил братьев остаться.
       — Я сегодня видел Нессиоти. Он восседал по правую руку от Акиннаеза и все что-то нашептывал ему на ухо… А тот только делал хмурый взгляд и кивал в ответ. Этот предсказатель внушил Акиннаезу, что если мы не пойдем авангардом, то все его войско падет у стен Антерола. Он хочет всю нашу семью погубить. Так и хочется свернуть ему шею. Я не верю, что он брат нам, — гневно выпалил Араме, сжав медный кубок с вином.
       — Так Акиннаез ждал нас не для мести, выходит, — усмехнулся Скилур.
       — Он не захотел богов гневить. Мне об этом рассказал Марсагет. И вот еще что, брат мой. Акиннаез приказал, чтобы ты женился на сестре Марсагета, дабы укрепить прочность наших племенных союзов.
       — А меня спросить не надо было?! — выпалил Скилур.
       — Акиннаез уже давно все за всех решил, или Нессиоти, кто их знает, — махнул рукой Араме и допил остатки вина из смятого кубка. — Но до этой свадьбы еще дожить надо. Впереди тяжелый бой, мы потеряем как минимум половину всадников. Мазсе, ты останешься в лагере.
       — И не подумаю! Как я потом буду в глаза вам смотреть? Я проделал этот путь не для того, чтобы отсидеться в лагере.
       Араме ничего не ответил, а только махнул рукой и скомандовал:
       — Убирайтесь отсюда оба!
       Братья вышли, Скилур одернул Мазсе за плечо и сказал:
       — Ночью, когда мы будем набиваться в башни, не занимай первых шеренг. Все, кто рвутся сразу в бой, всегда погибают. Держись меня, далеко не уходи, мне будет тяжело сражаться и искать тебя, чтобы спасти.
       — Если ты дерешься так же, как и в поединке со мной, то тогда тебе придется постараться, чтобы не отстать от меня, ведь мне точно будет некогда спасать тебя, брат, — съязвил Мазсе, вывернувшись из-под руки Скилура.
       Когда Мазсе уже не было видно в темноте, Скилур посмотрел на небо и прошептал так тихо, будто бы боялся, что его кто-то услышит:
       — Помоги нам, Всадник. Защити нас. Не дай матери схоронить еще сыновей в этот день.
       

       
       Глава 2

       Раскаты грома сотрясали землю. Воины смотрели на небо в ожидании дождя, но Великий Всадник молчал. Мазсе не выпускал из вида Скилура. Они были почти на самом нижнем ярусе осадной башни.
       «Не лезь на рожон, держись меня», — звучал голос Скилура в голове у Мазсе.
       Сердце колотилось с бешеной скоростью, ноги казались ватными.
       — Страх перед битвой — это хорошо, — говорил отец. — Именно благодаря ему мы живы. Главное — не дать ему перерасти в панику. Из-за нее мы гибнем.
       Под прикрытием грома и ночи войска толкали башни. Не было звезд, луну закрыли тучи. Гром громыхал так, что трещали стены осадной башни.
       — Всадник гневается, — со страхом произнес какой-то воин, стоявший рядом.
       — Не гнев то, но благословение! — с дикой уверенностью произнес Скилур, ударив в щит.
       Он воодушевил войска, как будто сам Всадник говорил его устами. Остальные подхватили его призыв и начали стучать по щитам мечами. Мазсе чувствовал общий настрой, в воздухе витал дух битвы. Ему хотел скорее ринуться в самое пекло. Не было больше страха, была лишь жажда крови и непоколебимая уверенность в победе.
       На середине пути Мазсе услышал, как кто-то долго и протяжно протрубил в рог. Они подняли тревогу, понял Мазсе.
       Почти сразу мальчик услышал, как стрелы мелким градом втыкаются в башню. Когда ее практически подвели к городу, он услышал крики и возгласы со стороны стены. Не зная языка, Мазсе не мог разобрать, что они говорят. Но крики были столь яростными и громкими, что сразу стало ясно, что защитники настроены на бой не хуже сератаев.
       Братья пошли одними из первых, Араме же ждал более выгодного момента. Когда башни уткнулись в стены и начали открываться, сератаев, пытающихся выбраться, накрыл град огненных стрел, кто-то бросил кувшин с маслом, и башня справа от Мазсе загорелась. Он лишь слышал вопли людей, падающих в агонии со стены замка. Люди выходили и гибли, кому-то удавалось пробиться вглубь, но там они оказывались в окружении неприятеля и тоже погибали. Вот уже очередь выходить подошла и братьям.
       — Готовься! — сказал Скилур.
       Он плотнее надел шлем, прикрылся щитом и побежал вперед. Мазсе, опомнившись, ринулся за ним. На стене выжившие сератаи в плотном кольце отбивались от врага. Выбегая из башни и укрываясь от стрел, Мазсе окинул взглядом правую часть стены, где должна была встать еще одна башня. Там картина складывалась аналогично той, которую мальчик видел у себя под ногами. Неприятель заполнил всю стену одной сплошной массой из железа и стали. Первым на стену спрыгнул Партатуя, за ним Скилур, а потом и Мазсе.
       Выжившим уже было тесно, и некуда было спрыгивать остальным воинам из башни, а их все теснили и прижимали. Первые два ряда еле держали стальной натиск неприятеля. Стук стали о дерево и лязганье доспехов на мгновение заглушили раскаты грома. Но Всадник будто понял, что про него забыли, и рассек молнией с невиданным доселе грохотом небесный свод, осветив всю стену.
       — И что, братья? Мы так и будем прятаться?! Всадник крови хочет, так утолим его жажду! — с яростью в голосе закричал Партатуя.
       Он изо всех сил оттолкнул щитом латника, на мгновение открывшись, нанес рубящий удар сверху своим кавалерийским мечом по шлему воина, стоявшего рядом. Тот, сраженный, упал, дико крича и держась за глаз, через мгновение он уже был затоптан своими же товарищами. Партатуя, верный своему слову, продолжал рубить всех, кто попадался ему под руку. Казалось, что его меч сам каким-то чудом находит щели и уязвимые места в доспехах врага.
       Скилур, увидев ярость Партатуи, начал напирать в свою сторону, ведя воинов за собой. Мазсе разрывался. На правой стороне рубился Партатуя столь дико и необузданно, что сам Великий Всадник бы позавидовал. На левой стороне теснил врага старший брат. Еще одна молния ударила прямо перед взором мальчика, попав в какой-то дом во внутреннем дворе замка, осветив дикое лицо бегущего на него латника. Оно было залито кровью, зубы сжаты и оскалены от гнева. Шлем его сполз на левый глаз, закрывая обзор. Мазсе отбил его удар щитом, выставив лезвие меча вперед. Меч скрипнул, пробивая кольчугу врага. Тело упало в сторону. Вновь грянул гром, начался ливень.
       — Центр! — крикнул Мазсе, видя, как враги прорвали стену из щитов.
       Мазсе отскочил от одного удара, увернулся от летящего на него тела, полностью закованного в доспехи, нанес рубящий удар какому-то воину, не видевшему его. Двое, трое налетели на Мазсе. Он отбивал удар за ударом. Одного рыцаря сразила стрела, выпущенная его же товарищем. Видимо, она предназначалась Мазсе. Парировав выпад рыцаря с полуоткрытым шлемом на голове, он легко провел лезвием по его горлу, но этого хватило, чтобы кровь противника хлынула на камень, из которого была выложена стена замка. Развернувшись, мальчик нанес удар по ноге оставшегося за спиной врага. Тот, припав на колено, лишь посмотрел в сторону Мазсе, ожидая своей дальнейшей участи. Мазсе не колебался. С размахом от плеча он срубил голову неприятеля.
       Руби под углом — так учил отец.
       Из башни все прибывали и прибывали сератаи, теперь уже они теснили врага. Мазсе потерял из вида брата в этой кромешной тьме. Кольчуга сковывала его движения, сам он весь промок до нитки, во рту был привкус крови. Еще один удар молнии осветил побоище.
       — Партатуя! — воскликнул Мазсе, увидев его, отрывающегося от своих воинов вперед.
       Он загонит себя в ловушку. Подумав об этом, Мазсе бросился к нему.
       Мальчик протиснулся среди рядов своих воинов и начал рубить неприятеля.