Он дотронулся до головы, словно убирая сдавивший её обруч. Тот, на миг стал осязаемым, как тугая лента, как змея, свернувшая вокруг лба тяжёлый тугой жгут, который пытается уничтожить его душу.
Мужчина некоторое время постоял у окна, омываемый голубым серебром лунного света, потом взял с кресла штаны, рубаху и плащ. Ещё немного помедлил, размышляя. Наконец, видимо, приняв окончательное решение, подошёл к высоким резным дверям и вслушался в поступь стражей. Огромный анфиладный коридор резко сворачивал вдали, шаги смолкали за поворотом.
Он тихо открыл дверь, в углу на постаменте стоял мраморный дракон — дивное творение скульптора. Человек посмотрел на него и, улыбнувшись, прижал палец к губам, призывая волшебный карерский камень к молчанию. Также тихо закрыв за собой дверь, ведущую в покои, он невидимкой прошёл через часть коридора и, свернув в сторону, уже уверенно двинулся к открытой широкой площадке дворца, обрывающейся в ущелье, внизу которого шумела река.
В этот ночной час мир, погружённый в глубокий спокойный сон, был тих и прохладен. На большой террасе горела на высокой фонарной подставке лампа, увитая сияющим бронзой плющом. Такой же плющ был на ограждающем пространство парапете.
Мужчина снял плащ и поднял блестящие дымчатые глаза, постепенно меняющие зрачок на горизонтальную полосу. В тени, падающей от отвесной скалы, он увидел стоящую фигуру.
— Что тебе, Кош? — спросил он.
Фигура зашевелилась, и стал виден истощённый профиль стоящего.
— Я давно жду Вас, Владыка, — прошелестело в ответ.
— Ждёшь? Что заставило тебя выползти в ночную холодную пору? Змеи не любят стылую ночь.
— Только стремление поздравить с рождением наследника...
— Он родился месяц назад... и это мой первый вылет, после его появления на свет, Марго ещё слаба для оборота. Ты говоришь чушь, мой змеиный друг, но благодарю. Иди к себе.
Темнота, вместе с ожидавшим словно увеличилась, но на террасе уже стоял огромный серебряный дракон. Он легко оттолкнулся и упал камнем к реке, чтобы, распахнув кожистые крылья, вынырнуть почти на другой стороне ущелья.
Его Величество счастливо ловил потоки кристального воздуха долины, не обратив внимания на лёгкий укол у основания хвоста, почти не ощутимый во время оборота.
Фигура на балконе сжалась до размеров тщедушного человечка и, подобрав валяющийся плащ, прошептала:
— Лети, глупая ящерица, твоя жена также чувствительна к яду, как и ты в первый месяц после родов. Ты не выдержал положенный месяц, а я дождался...
Костя проснулся с невероятным ощущением потери. Будто, что-то очень важное и нужное лично ему, опять ускользнуло, не дав собрать воедино все кусочки его многосерийного сна...
«Вот, блин...», — подумал он и, спустившись в общий зал, наскоро поев и расплатившись, ни свет, ни заря, уже выехал из города на весьма недовольном транспорте, быстро сообразившем, что спятивший окончательно хозяин решил удаляться от дома...
Через два часа пути ему, до этого дремавшему, стало как-то неуютно. Повода не было, но парень оглянулся. Раз, два. И опять. И снова.
Их никто не преследовал, даже ветки не качались – а так, обычно, бывает, если кто-то торопливо прыгает за куст, или прижимается к дереву.
Мир, тишина и благодать – вот только какое-то подозрительное пыхтение становится почему-то громче. Костя даже несколько раз наклонился, рискуя упасть и сломать шею, ну, или, по меньшей мере, расшибить копчик, и изучил недовольную морду своего транспортного средства. Но тоже ничего противозаконного не нашёл – пасть закрыта, глаза сердито жмурятся – всё, как обычно. Ну не животом же динозавр пыхтит? Тоже мне, цирковой чревовещатель выискался!
Костя даже не поленился сползти на землю, опуститься на четвереньки и приложить ухо к холодной грязи – в фильмах про древность герои, в сложных жизненных обстоятельствах, именно так и поступали: падали ниц, оттопырив зад, и слушали внимательно. Он, вот, тоже слушал – правда, ничего путного не услышал, только несколько настырных муравьев мигом набились в ушной проход – видимо, восприняв его за новый зимний тёплый домик. Исследователь странного шума в нескольких сильных и совершенно непарламентских выражениях описал свою любовь к природе и, видимо, был настолько убедительным и артистичным в этот момент, что даже собственный динозавр заслушался, открыв пасть и выпучив глаза.
А пыхтенье между тем совсем приблизилось и звучало так по-соседски, словно неведомый источник звука был за стенкой. Вот только стенки не наблюдалось, да и вообще, отсюда до родимой панельной многоэтажки дальше и дольше, чем до собственной даже не планируемой свадьбы.
Повторно прикладывать ухо к земле, на радость озверевшим муравьям, Костя не стал – тем более, что земля и так ощутимо потряхивалась под ногами. А динозавр, при этом, даже с лапы на лапу не переминался. Костя решил, что со спины динозавра обзор будет лучше, а личная безопасность выше и одним гибким кошачьим прыжком взмылся на спину – эх, видел бы его в этот момент сержант, точно бы упал в обморок от удивления. Впрочем, хочешь жить, и не так прыгать станешь. Да и убегать верхом как-то сподручнее.
С высоты спины динозавра обзор был действительно лучше – зато качество увиденного заставило Костю сомневаться в собственной адекватности. Он даже пощупал голову – может, как-то незаметно набил огромную шишку и теперь вместе с сотрясением мозга получает и такие реалистичные галлюцинации?
К нему приближалась типичная поршневая паровая машина! За рулем сидел... клоун, одетый в оранжевые штаны, зелёную куртку и высокий светло-бежевый цилиндр. Рядом с водителем, как мазок на холсте, торчала синяя яркая трость.
Участники дорожного движения поравнялись.
Нарядный господин улыбнулся и, приподняв цилиндр, сообщил:
— Доброго Вам утра! Какой у Вас необычный скакун.
— И Вам не хворать, — вежливо откликнулся Костя. — Я наблюдаю паровую машину двойного действия, если не ошибаюсь, с расширением пара...
— О, да! Вы знаток, — восхитился ряженый. — Возможно, Вы усомнились в этом, наблюдая многоступенчатую трансмиссию, это новшество.
— Да, — сообщил наездник. — И ручной тормоз...
В этот момент динозавр оглушительно чихнул. Машина подпрыгнула, и сидящий в ней, втянул голову в плечи. Между тем Ворон повторно широко раззявил пасть, показав всю глубину безразмерной глотки, и приготовился к повторному чиху.
— Я Вас перегоню, — бодро сообщили из автомобиля. И водитель, выпустив струю дыма, приступил к разгону.
— Угу, перегнал, — сообщил Костя динозавру. — Километров в пятнадцать в час! А чаду то...
Через полчаса он вновь мирно дремал.
Весь остаток ночи Эмилия просидела на дереве, боясь шелохнуться, чтобы страшный зверь, напугавший Дэвгри, не вернулся. Больше всего огорчала потеря не столько одежды, столько ИКо. Без него совсем никак. А сколько раз родители предупреждали – носи идентификатор на себе. Всегда. Так нет же…
Эмилия бы заплакала, если бы курицы умели плакать. Но она только сокрушенно нахохливалась и крепче уцеплялась лапами за отсыревшую к утру ветку.
Когда рассвело, Эмилия осторожно спустилась с дерева, размяла затекшие лапы и крылья. И, не перекидываясь, пошла в сторону замеченной накануне деревни, может быть, удастся отыскать либо одежду, либо кого-нибудь, кто сможет оказать помощь. Непритязательный километр, незаметный для длинных человеческих ног, для коротеньких лапок курицы оказался весьма утомительным препятствием, так что до домов Эмилия добралась только к обеду.
Ну, как до домов. Дом был один. Хлипенький с покосившейся калиткой забор, потемневшая и наверняка протекающая крыша, подслеповатые окошки, затянутые пеленой сажи и пыли. Эмилия озадаченно покрутила головой, раздумывая, стоит ли просить помощи у обитателя этого жилья, и не требуется ли оказывать помощь ему самому. Раздумья ее прервало старческое покашливание и дребезжащий голос:
- Ух ты, какая курочка ладная!
Эмилия обернулась – хозяин дома неслышно подошел сзади. Пегие от седины волосы, ветхая замурзанная куртка – у него явно не было в закромах сундука с женскими платьями. Пока Эмилия рассматривала хозяина, тот продолжал успокаивающе ласково приговаривать:
- Иди, иди, моя хорошая, я тебе зернышек насыплю, будешь у меня жить и яички нести, Клаудия моя стара уже совсем стала. А ты будешь Матильдой, вон какая пестренькая, ровно с веснушками.
Эмилия, подчиняясь голосу, прошла в калитку, потом еще в одну дверь, и опомнилась, только когда эта вторая дверь захлопнулась за ее спиной. Испуганно огляделась – сумрачно, пахнет неприятно, в углу кто-то возится. Курятник!
Эмилия рванулась назад, но дверь была прочно закрыта, а сзади новенькую с ленивым интересом уже рассматривал старый петух. Отчаянно закудахтав, Эмилия кинулась в угол, в другой, заметалась, потом взлетела на самый верх, на тоненькую цыплячью жердочку под стрехой, да там и засела, дрожа и не смея пошевелиться. Петух оценивающе посмотрел снизу, решил, что овчинка выделки не стоит, проголодается – сама слезет, и занялся второй обитательницей курятника. Старая курица, Клаудия, как догадалась Эмилия, на поползновения отреагировала абсолютно равнодушно, лишь после встряхнула перья, поправляя. И принялась ковыряться в подстилке, разыскивая набросанные зерна.
Так тянулся день: Эмилия сидела, петух важно расхаживал, Клаудия дремала, иногда вяло ковыряя подстилку. Желудок у голодной Эмилии бурчал, требуя еды, голова тихонько кружилась, то ли от голода, то ли от пропитавшего все запаха застарелого перегнивающего помета. Но мысль спуститься и тоже поискать еды вызывала живейшее отвращение, так что Эмилия предпочла сидеть, помалкивать и ждать подходящего момента.
Момент выдался перед закатом, когда хозяин пришел покормить свое хозяйство. Эмилия коршуном слетела с жердочки, плюхнулась на голову старичку, напугав его и заставив отмахиваться руками, и с воплем помчалась по двору. Расшатанная калитка возникла перед клювом совершенно неожиданно, и Эмилия, протиснувшись в щель, ломанулась по тропинке, куда глаза глядят, кудахча и теряя перья.
Успокоилась она только в глухом лесу, остановилась, огляделась. Окружали ее кусты бересклета и дубы, лишь на верхушках освещенные садящимся солнцем. Эмилия понимала, что ей надо сейчас найти ночлег, переночевать, а утром отправляться домой. Из ее безрассудного похода ничего не получилось. А дома заслуженная трепка от родителей, вероятно, домашний арест, потом брак. Всхлипнув, Эмилия машинально склюнула ягоду боярышника, висящую на низко склонившейся ветке. Тут до нее дошло – еда!
В ход пошло все – боярышник, терновник, падаличное яблоко, подвернувшаяся сыроежка… Наклевавшись до осоловения, Эмилия раскопала в листве уютную ямку между корней могучего дуба и уснула. Во сне она вздрагивала и пищала, измученная дневными переживаниями.
Когда Эмилия не вернулась к обеду, Луиза не придала этому значения – все-таки дальнее озеро действительно далеко, пусть девочка погуляет, в браке ей будет не до дальних прогулок, тем более, в одиночку. Забеспокоилась она ближе к вечеру, а когда стало садиться солнце, беспокойство стало перерастать в панику. Так что когда во двор въехал Генри, Луиза кинулась к нему:
- Эми пропала, уехала кататься, и нету.
Генри потемнел лицом:
- Куда?
- К дальнему озеру, еще утром.
Генри на несколько секунд замер, потом встрепенулся и закричал, отдавая приказания:
- Джон, седлай Милорда и Феникса, Том, поедешь со мной, возьми на седло Астру, Луиза, принеси какую-нибудь вещь Эми, все быстро!
Вспугнутыми белками разлетелись слуги, метнулась Луиза, началась суета, которая, впрочем, быстро перешла в сосредоточенное деловитое действо – конюх подвел двух мощных охотничьих жеребцов, на одного пересел сам Генри, на другого запрыгнул егерь, к нему, взяв короткий разбег, вскочила гончая Астра… Запихнув за пазуху палантин Эмилии, Генри галопом направил коня к створ ворот. За ним сорвался с места и Том.
Луиза облегченно посмотрела им вслед – найдут, вернут, спасут. Но что-то неправильное царапало изнутри, мешало успокоиться. Что-то, мельком увиденное. Но где увиденное? Вероятнее всего, в комнате дочери, больше негде. Луиза медленно, осматривая все по дороге, пошла туда, и на пороге замерла. Не замеченная в спешке, на кровати лежала записка. Дрожащими пальцами Луиза развернула ее: «Мама, папа, не волнуйтесь, я уехала к Великому Орлу, скоро вернусь. Люблю вас. Эмилия». Луиза растерянно опустилась на кровать, но через несколько секунд подскочила снова – надо было вернуть Генри с напрасных поисков. Она могла бы перекинуться и слетать, но мелкая галка в одиночестве, без человеческой защиты подверглась бы слишком большой опасности от неразумных.
В этот раз под седло пошла упряжная лошадь, и конюх сам уехал на ней в надежде если не догнать седоков на быстрых конях, то хотя бы не дать им проблуждать всю ночь у озера.
Вернулись мужчины под утро. Луиза пережила чрезвычайно беспокойную ночь, волнуясь одновременно за дочь и за мужа. Генри приехал злой, как носорог и бросил Луизе:
- Одевайся, мы едем к этому… Ч-чудаку, - сквозь зубы выплюнул он имя.
Благополучно добравшись до Блэстхолла, Одбэлл загнал повозку в ангар, оставил ворота открытыми, чтобы скорее остыли котёл и топка, и отправился подкрепиться с дороги, а заодно почитать некоторые любопытные исторические документы из Хранилища. Туда же он приказал подать ужин, и расположился за рабочим столом, притащив на него целый ворох книг, рукописей и даже несколько свитков. Пока разбирался в них, подоспел разносчик и шустро составил с тележки блюда, разложил столовые приборы, наполнил тарелку аппетитно благоухающим дымящимся супом. За него Оддбэлл принялся, глядя в придерживаемый левой рукой на подставке большой, изрядно потрёпанный фолиант. Периодически учёный откладывал ложку и быстро перебирал другой рукой свитки на правой стороне стола, вытягивал из кучи нужный, роняя ещё два-три на пол, разворачивал, находил нужное место и отправлял тут же свернувшийся обратно свиток на прежнее место. Временами вместо свитков под правой рукой чудака оказывалась рукопись, в которой он тоже что-то находил, внимательно прочитывал, сверял с книгой, закрывал и отправлял к кипе других таких же.
К окончанию обеда, когда все тарелки были пусты и все блюда были отведаны, Оддбэлл лишний раз подтвердил свою уверенность в том, что перекинуться в орла невозможно, если ты изначально генетически не орёл. В других птиц — бывало, описываются в истории такие случаи, раньше они даже были не такой уж редкостью. Вот многократная метаморфоза встречалась значительно реже, это уже было из разряда выдающихся исключений. Однако отрицания такого феномена тоже не было. Видимо, именно он и имел место в случае с магом и факиром Сэймуром. Довольный, Оддбэлл вызвал посыльного, чтобы убрал посуду, а сам пошёл расставлять набранную литературу по местам. Покончив с этим делом, учёный отправился в ангары ещё раз проверить свой цеппелин. Испытание он решил назначить на ночь с пятницы на субботу, о чём и сообщил друзьям.
Мужчина некоторое время постоял у окна, омываемый голубым серебром лунного света, потом взял с кресла штаны, рубаху и плащ. Ещё немного помедлил, размышляя. Наконец, видимо, приняв окончательное решение, подошёл к высоким резным дверям и вслушался в поступь стражей. Огромный анфиладный коридор резко сворачивал вдали, шаги смолкали за поворотом.
Он тихо открыл дверь, в углу на постаменте стоял мраморный дракон — дивное творение скульптора. Человек посмотрел на него и, улыбнувшись, прижал палец к губам, призывая волшебный карерский камень к молчанию. Также тихо закрыв за собой дверь, ведущую в покои, он невидимкой прошёл через часть коридора и, свернув в сторону, уже уверенно двинулся к открытой широкой площадке дворца, обрывающейся в ущелье, внизу которого шумела река.
В этот ночной час мир, погружённый в глубокий спокойный сон, был тих и прохладен. На большой террасе горела на высокой фонарной подставке лампа, увитая сияющим бронзой плющом. Такой же плющ был на ограждающем пространство парапете.
Мужчина снял плащ и поднял блестящие дымчатые глаза, постепенно меняющие зрачок на горизонтальную полосу. В тени, падающей от отвесной скалы, он увидел стоящую фигуру.
— Что тебе, Кош? — спросил он.
Фигура зашевелилась, и стал виден истощённый профиль стоящего.
— Я давно жду Вас, Владыка, — прошелестело в ответ.
— Ждёшь? Что заставило тебя выползти в ночную холодную пору? Змеи не любят стылую ночь.
— Только стремление поздравить с рождением наследника...
— Он родился месяц назад... и это мой первый вылет, после его появления на свет, Марго ещё слаба для оборота. Ты говоришь чушь, мой змеиный друг, но благодарю. Иди к себе.
Темнота, вместе с ожидавшим словно увеличилась, но на террасе уже стоял огромный серебряный дракон. Он легко оттолкнулся и упал камнем к реке, чтобы, распахнув кожистые крылья, вынырнуть почти на другой стороне ущелья.
Его Величество счастливо ловил потоки кристального воздуха долины, не обратив внимания на лёгкий укол у основания хвоста, почти не ощутимый во время оборота.
Фигура на балконе сжалась до размеров тщедушного человечка и, подобрав валяющийся плащ, прошептала:
— Лети, глупая ящерица, твоя жена также чувствительна к яду, как и ты в первый месяц после родов. Ты не выдержал положенный месяц, а я дождался...
***
Костя проснулся с невероятным ощущением потери. Будто, что-то очень важное и нужное лично ему, опять ускользнуло, не дав собрать воедино все кусочки его многосерийного сна...
«Вот, блин...», — подумал он и, спустившись в общий зал, наскоро поев и расплатившись, ни свет, ни заря, уже выехал из города на весьма недовольном транспорте, быстро сообразившем, что спятивший окончательно хозяин решил удаляться от дома...
Через два часа пути ему, до этого дремавшему, стало как-то неуютно. Повода не было, но парень оглянулся. Раз, два. И опять. И снова.
Их никто не преследовал, даже ветки не качались – а так, обычно, бывает, если кто-то торопливо прыгает за куст, или прижимается к дереву.
Мир, тишина и благодать – вот только какое-то подозрительное пыхтение становится почему-то громче. Костя даже несколько раз наклонился, рискуя упасть и сломать шею, ну, или, по меньшей мере, расшибить копчик, и изучил недовольную морду своего транспортного средства. Но тоже ничего противозаконного не нашёл – пасть закрыта, глаза сердито жмурятся – всё, как обычно. Ну не животом же динозавр пыхтит? Тоже мне, цирковой чревовещатель выискался!
Костя даже не поленился сползти на землю, опуститься на четвереньки и приложить ухо к холодной грязи – в фильмах про древность герои, в сложных жизненных обстоятельствах, именно так и поступали: падали ниц, оттопырив зад, и слушали внимательно. Он, вот, тоже слушал – правда, ничего путного не услышал, только несколько настырных муравьев мигом набились в ушной проход – видимо, восприняв его за новый зимний тёплый домик. Исследователь странного шума в нескольких сильных и совершенно непарламентских выражениях описал свою любовь к природе и, видимо, был настолько убедительным и артистичным в этот момент, что даже собственный динозавр заслушался, открыв пасть и выпучив глаза.
А пыхтенье между тем совсем приблизилось и звучало так по-соседски, словно неведомый источник звука был за стенкой. Вот только стенки не наблюдалось, да и вообще, отсюда до родимой панельной многоэтажки дальше и дольше, чем до собственной даже не планируемой свадьбы.
Повторно прикладывать ухо к земле, на радость озверевшим муравьям, Костя не стал – тем более, что земля и так ощутимо потряхивалась под ногами. А динозавр, при этом, даже с лапы на лапу не переминался. Костя решил, что со спины динозавра обзор будет лучше, а личная безопасность выше и одним гибким кошачьим прыжком взмылся на спину – эх, видел бы его в этот момент сержант, точно бы упал в обморок от удивления. Впрочем, хочешь жить, и не так прыгать станешь. Да и убегать верхом как-то сподручнее.
С высоты спины динозавра обзор был действительно лучше – зато качество увиденного заставило Костю сомневаться в собственной адекватности. Он даже пощупал голову – может, как-то незаметно набил огромную шишку и теперь вместе с сотрясением мозга получает и такие реалистичные галлюцинации?
К нему приближалась типичная поршневая паровая машина! За рулем сидел... клоун, одетый в оранжевые штаны, зелёную куртку и высокий светло-бежевый цилиндр. Рядом с водителем, как мазок на холсте, торчала синяя яркая трость.
Участники дорожного движения поравнялись.
Нарядный господин улыбнулся и, приподняв цилиндр, сообщил:
— Доброго Вам утра! Какой у Вас необычный скакун.
— И Вам не хворать, — вежливо откликнулся Костя. — Я наблюдаю паровую машину двойного действия, если не ошибаюсь, с расширением пара...
— О, да! Вы знаток, — восхитился ряженый. — Возможно, Вы усомнились в этом, наблюдая многоступенчатую трансмиссию, это новшество.
— Да, — сообщил наездник. — И ручной тормоз...
В этот момент динозавр оглушительно чихнул. Машина подпрыгнула, и сидящий в ней, втянул голову в плечи. Между тем Ворон повторно широко раззявил пасть, показав всю глубину безразмерной глотки, и приготовился к повторному чиху.
— Я Вас перегоню, — бодро сообщили из автомобиля. И водитель, выпустив струю дыма, приступил к разгону.
— Угу, перегнал, — сообщил Костя динозавру. — Километров в пятнадцать в час! А чаду то...
Через полчаса он вновь мирно дремал.
Прода от 23.12.2019, 16:47 Легенды Оромеры. Великий Орёл. ЭМИЛИЯ. Глава 24. Одна и в перьях ( Оксана Лысенкова)
Весь остаток ночи Эмилия просидела на дереве, боясь шелохнуться, чтобы страшный зверь, напугавший Дэвгри, не вернулся. Больше всего огорчала потеря не столько одежды, столько ИКо. Без него совсем никак. А сколько раз родители предупреждали – носи идентификатор на себе. Всегда. Так нет же…
Эмилия бы заплакала, если бы курицы умели плакать. Но она только сокрушенно нахохливалась и крепче уцеплялась лапами за отсыревшую к утру ветку.
Когда рассвело, Эмилия осторожно спустилась с дерева, размяла затекшие лапы и крылья. И, не перекидываясь, пошла в сторону замеченной накануне деревни, может быть, удастся отыскать либо одежду, либо кого-нибудь, кто сможет оказать помощь. Непритязательный километр, незаметный для длинных человеческих ног, для коротеньких лапок курицы оказался весьма утомительным препятствием, так что до домов Эмилия добралась только к обеду.
Ну, как до домов. Дом был один. Хлипенький с покосившейся калиткой забор, потемневшая и наверняка протекающая крыша, подслеповатые окошки, затянутые пеленой сажи и пыли. Эмилия озадаченно покрутила головой, раздумывая, стоит ли просить помощи у обитателя этого жилья, и не требуется ли оказывать помощь ему самому. Раздумья ее прервало старческое покашливание и дребезжащий голос:
- Ух ты, какая курочка ладная!
Эмилия обернулась – хозяин дома неслышно подошел сзади. Пегие от седины волосы, ветхая замурзанная куртка – у него явно не было в закромах сундука с женскими платьями. Пока Эмилия рассматривала хозяина, тот продолжал успокаивающе ласково приговаривать:
- Иди, иди, моя хорошая, я тебе зернышек насыплю, будешь у меня жить и яички нести, Клаудия моя стара уже совсем стала. А ты будешь Матильдой, вон какая пестренькая, ровно с веснушками.
Эмилия, подчиняясь голосу, прошла в калитку, потом еще в одну дверь, и опомнилась, только когда эта вторая дверь захлопнулась за ее спиной. Испуганно огляделась – сумрачно, пахнет неприятно, в углу кто-то возится. Курятник!
Эмилия рванулась назад, но дверь была прочно закрыта, а сзади новенькую с ленивым интересом уже рассматривал старый петух. Отчаянно закудахтав, Эмилия кинулась в угол, в другой, заметалась, потом взлетела на самый верх, на тоненькую цыплячью жердочку под стрехой, да там и засела, дрожа и не смея пошевелиться. Петух оценивающе посмотрел снизу, решил, что овчинка выделки не стоит, проголодается – сама слезет, и занялся второй обитательницей курятника. Старая курица, Клаудия, как догадалась Эмилия, на поползновения отреагировала абсолютно равнодушно, лишь после встряхнула перья, поправляя. И принялась ковыряться в подстилке, разыскивая набросанные зерна.
Так тянулся день: Эмилия сидела, петух важно расхаживал, Клаудия дремала, иногда вяло ковыряя подстилку. Желудок у голодной Эмилии бурчал, требуя еды, голова тихонько кружилась, то ли от голода, то ли от пропитавшего все запаха застарелого перегнивающего помета. Но мысль спуститься и тоже поискать еды вызывала живейшее отвращение, так что Эмилия предпочла сидеть, помалкивать и ждать подходящего момента.
Момент выдался перед закатом, когда хозяин пришел покормить свое хозяйство. Эмилия коршуном слетела с жердочки, плюхнулась на голову старичку, напугав его и заставив отмахиваться руками, и с воплем помчалась по двору. Расшатанная калитка возникла перед клювом совершенно неожиданно, и Эмилия, протиснувшись в щель, ломанулась по тропинке, куда глаза глядят, кудахча и теряя перья.
Успокоилась она только в глухом лесу, остановилась, огляделась. Окружали ее кусты бересклета и дубы, лишь на верхушках освещенные садящимся солнцем. Эмилия понимала, что ей надо сейчас найти ночлег, переночевать, а утром отправляться домой. Из ее безрассудного похода ничего не получилось. А дома заслуженная трепка от родителей, вероятно, домашний арест, потом брак. Всхлипнув, Эмилия машинально склюнула ягоду боярышника, висящую на низко склонившейся ветке. Тут до нее дошло – еда!
В ход пошло все – боярышник, терновник, падаличное яблоко, подвернувшаяся сыроежка… Наклевавшись до осоловения, Эмилия раскопала в листве уютную ямку между корней могучего дуба и уснула. Во сне она вздрагивала и пищала, измученная дневными переживаниями.
***
Когда Эмилия не вернулась к обеду, Луиза не придала этому значения – все-таки дальнее озеро действительно далеко, пусть девочка погуляет, в браке ей будет не до дальних прогулок, тем более, в одиночку. Забеспокоилась она ближе к вечеру, а когда стало садиться солнце, беспокойство стало перерастать в панику. Так что когда во двор въехал Генри, Луиза кинулась к нему:
- Эми пропала, уехала кататься, и нету.
Генри потемнел лицом:
- Куда?
- К дальнему озеру, еще утром.
Генри на несколько секунд замер, потом встрепенулся и закричал, отдавая приказания:
- Джон, седлай Милорда и Феникса, Том, поедешь со мной, возьми на седло Астру, Луиза, принеси какую-нибудь вещь Эми, все быстро!
Вспугнутыми белками разлетелись слуги, метнулась Луиза, началась суета, которая, впрочем, быстро перешла в сосредоточенное деловитое действо – конюх подвел двух мощных охотничьих жеребцов, на одного пересел сам Генри, на другого запрыгнул егерь, к нему, взяв короткий разбег, вскочила гончая Астра… Запихнув за пазуху палантин Эмилии, Генри галопом направил коня к створ ворот. За ним сорвался с места и Том.
Луиза облегченно посмотрела им вслед – найдут, вернут, спасут. Но что-то неправильное царапало изнутри, мешало успокоиться. Что-то, мельком увиденное. Но где увиденное? Вероятнее всего, в комнате дочери, больше негде. Луиза медленно, осматривая все по дороге, пошла туда, и на пороге замерла. Не замеченная в спешке, на кровати лежала записка. Дрожащими пальцами Луиза развернула ее: «Мама, папа, не волнуйтесь, я уехала к Великому Орлу, скоро вернусь. Люблю вас. Эмилия». Луиза растерянно опустилась на кровать, но через несколько секунд подскочила снова – надо было вернуть Генри с напрасных поисков. Она могла бы перекинуться и слетать, но мелкая галка в одиночестве, без человеческой защиты подверглась бы слишком большой опасности от неразумных.
В этот раз под седло пошла упряжная лошадь, и конюх сам уехал на ней в надежде если не догнать седоков на быстрых конях, то хотя бы не дать им проблуждать всю ночь у озера.
Вернулись мужчины под утро. Луиза пережила чрезвычайно беспокойную ночь, волнуясь одновременно за дочь и за мужа. Генри приехал злой, как носорог и бросил Луизе:
- Одевайся, мы едем к этому… Ч-чудаку, - сквозь зубы выплюнул он имя.
***
Благополучно добравшись до Блэстхолла, Одбэлл загнал повозку в ангар, оставил ворота открытыми, чтобы скорее остыли котёл и топка, и отправился подкрепиться с дороги, а заодно почитать некоторые любопытные исторические документы из Хранилища. Туда же он приказал подать ужин, и расположился за рабочим столом, притащив на него целый ворох книг, рукописей и даже несколько свитков. Пока разбирался в них, подоспел разносчик и шустро составил с тележки блюда, разложил столовые приборы, наполнил тарелку аппетитно благоухающим дымящимся супом. За него Оддбэлл принялся, глядя в придерживаемый левой рукой на подставке большой, изрядно потрёпанный фолиант. Периодически учёный откладывал ложку и быстро перебирал другой рукой свитки на правой стороне стола, вытягивал из кучи нужный, роняя ещё два-три на пол, разворачивал, находил нужное место и отправлял тут же свернувшийся обратно свиток на прежнее место. Временами вместо свитков под правой рукой чудака оказывалась рукопись, в которой он тоже что-то находил, внимательно прочитывал, сверял с книгой, закрывал и отправлял к кипе других таких же.
К окончанию обеда, когда все тарелки были пусты и все блюда были отведаны, Оддбэлл лишний раз подтвердил свою уверенность в том, что перекинуться в орла невозможно, если ты изначально генетически не орёл. В других птиц — бывало, описываются в истории такие случаи, раньше они даже были не такой уж редкостью. Вот многократная метаморфоза встречалась значительно реже, это уже было из разряда выдающихся исключений. Однако отрицания такого феномена тоже не было. Видимо, именно он и имел место в случае с магом и факиром Сэймуром. Довольный, Оддбэлл вызвал посыльного, чтобы убрал посуду, а сам пошёл расставлять набранную литературу по местам. Покончив с этим делом, учёный отправился в ангары ещё раз проверить свой цеппелин. Испытание он решил назначить на ночь с пятницы на субботу, о чём и сообщил друзьям.
