– Поговаривают, видели молодого человека верхом на ворруме…
– Дай-то, боги, но в нашей стране на этих редких зверях катаются даже волчицы.
– Всё можно купить за деньги, даже любовь Ящера. Говорят, Хозяйка стаи невероятно богата…
Отряду понадобилось всего двое суток, чтобы добраться до Уезда и, отметившись в Управе, волки споро продолжили путь к столице. На ночь разбивали палатки, торопясь, и, не останавливаясь в придорожных, полных клопов и гостей, трактирах, поэтому, к концу четвертого дня, наконец, достигли пригорода. Здесь взмолилась Яга.
– Как хотите, братцы, мне нужна кровать, да и Вам помыться не помешает. Ищите самый дорогой отель... не меньше чтоб трёх звёзд было!
В прошлой жизни соседка Таисья Сергеевны посетила Турецкие берега и, с гордостью, рассказывала о гостиничном бизнесе, процветающем на жарком заграничном юге. Поэтому, Яга вполне хорошо представляла шикарный столичный отель, а, пользуясь славой богатой дамы, хотела... соответствовать «на старости лет»...
В отличие от княгини, Волки об отелях знали мало, но, покумекав, сообща решили, что хороший постоялый двор с крепким дубовым забором и просторной конюшней для усталых лошадей подойдет на ночлег и Яге.
Спросив ещё в Уезде у хорька о лучших местных гостевых местах, отряд быстро добрался до аллеи Собраний.
Яга огляделась и намётанным глазом вычленила трёхэтажное здание, своими пропорциями отдалённо напоминающее классический архитектурный стиль, невероятно любимый во все советские времена. Бело-жёлтая от старости штукатурка и небольшие окошки, с крашенными в голубой цвет тонкими дощатыми рамочками, навевали ностальгию.
– Это не ТРИ звезды, – покосившись на воеводу, строго сказала Яга.
Отряду пришлось потратить не менее десяти минут, уговаривая упрямую женщину. Таисья Сергеевна тихо смеялась про себя, глядя, как краснеют лица суровых воинов, пытающихся объяснить глупой бабе, куда они её привезли. Яге нравилось это повышенное внимание. Никогда не знавшая настоящей мужской ласки, женщина, в последний год купающаяся, как солнце на голубом небосводе, в любви своего мужчины, сейчас тоже получала толику той необходимой радости, которую так хочется иногда получать... Короче, посопротивлявшись, и, покуражившись вдоволь, она недовольно согласилась и, даже милостиво разрешила подождать нырнувшего за забор воеводу, снаружи.
Не прошло и трёх минут, из дома выбежал бородатый толстый мужичок и, показав миру улыбающийся щербатый рот, сказал:
– Весьма признателен. Прошу-прошу! Мой дом – Ваш дом!
Он даже смог поклониться, несмотря на мешающий живот и плотный добротный холщовый сюртук, чем-то смахивающий на ливрею.
Яга неторопливо слезла с Ворона и, расстегнув две верхние кнопки своей знаменитой куртки, (купленной по случаю у заехавших в городок китайцев лет пять назад), толкнула кулаком дубовую дверь и попала в неярко освещённый обеденный зал.
– Харчевня... мдя, – разочарованно протянула женщина, наверняка, зная, как смутится её команда.
Корчмарь побледнел и слегка занервничал, предчувствуя неприятности от странной женщины, а она обожгла его своим оценивающим взглядом, про себя решив, что поиски мужа поисками, но надо как-то расслабиться!
– Уважаемый! – начала Яга. – Мне комнату с удобствами, мыться с дороги и всем аналогично. Через час, – тут Таисья Сергеевна подняла указательный палец и ткнула им в сторону небольшой стойки с пухлыми давно не мытыми графинами, содержащими, по видимому горячительные напитки. – Через час, – повторила она. – Нам за стол, ноги бараньи с гречкой по количеству едоков. Супа с мозговыми костями, да мяса в нём не жалеть. Пирогов мясных, и всяких, поболее, да квасу на запивку.
– Выпить нам с дороги что имеете?
Трактирщик даже приоткрыл рот, заслушавшись командиршу.
– Э-э-э… для дамы вина есть ганзейские...
– Для дамы, может, и есть, а мне покрепче бы чего, путь-то был не близкий.
Хозяин заулыбался и, чтобы заткнуть наглую тётку, съязвил:
– Настойка хлебная, двойной перегонки устроит?
– Ну, раз двойной – неси! Дай-ко, попробую для начала, а то мне потравишь ребяток.
И не успел воевода очнуться от напавшего на него столбняка, трактирщик плеснул в стакан крепчайшего гномьего самогона и, с поклонам, подал Яге.
Та приняла, понюхала, поморщилась, произнесла фразу: «где же ты, моя «Белая берёзка», и одним глотком осушила посудину!
– Слабовата водка-то! – сообщила она, не моргнув. – Не умеете гнать-то! Штоф нам поставишь. Ты, давай-давай, поторопись, да на улице Ворон стоит, так ему пару баранов и вымыть, а то запаршивеет конь-то мой удалой.
С этими словами Мать Всех Волков отправилась в баню, умываться с дороги...
Бледное зимнее солнце ещё серебрило край горизонта, когда Его Величество, без лишнего шума и суеты, с кавалькадой сопровождающей его охраны, (в отличие от властителя, пышно одетой в плащи, отороченные мехом), достигли так полюбившегося ему имения в лесу. Ещё один поворот дороги, и перед ним – памятник всем владетельным игуанам!
На этот раз его не встречали.
Сдвинув брови, Ангерран нарочито неторопливо спустился с коня и медленно, важно, опираясь на поданную ему золочёную трость с навершием развернувшей свой капюшон королевской кобры, вошёл в открытые двери лесного дворца. Стояла тишина.
Такая тишина бывает только в пустом, внезапно брошенном всеми доме. Тишина одиночества. Тишина потери.
Внутри Змея зародился страх. Он непривычно торопливо начал обходить пустынные комнаты.
– Таино? – громко произнёс он. И гулкий свистящий звук, казалось, тоже заглянул во все закоулки поместья.
– Таино! – настойчивее и громче, всё ещё не веря в предательство возлюбленной, повторил он. Спустя долгую минуту, где-то в конце коридора, ему почудился шорох.
Частично преображаясь по пути, он ворвался в небольшой розовый будуар и остолбенел.
На лёгкой кушетке для встреч, лежала бледная до синевы графиня, а рядом с ней в подушках, обильно измазанных кровью, мерцали и переливались изумрудным внутренним светом два крупных яйца. Женщина с трудом повернула голову и, найдя в себе силы улыбнуться, произнесла:
– Все убежали. Испугались тебя. Глупцы. Ты мой самый пылкий и горячий. Мой... возлюбленный.
Потом подняла тонкую кисть и, показав на мерцающее чудо, глубоко и прерывисто вздохнула и совсем тихо произнесла.
– Думала, будет одно... береги наших детей. Любимый...
В огромном доме вновь воцарилась полная тишина.
Только, когда пугливый зимний рассвет смог осторожно осветить окно маленького будуара Ангерран очнулся.
Змей принял решение.
Он, наконец, сквозь почти умершее от злобы сознание, смог сопоставить и понять, что происходило с ним все эти годы. Яд зависти к счастливой семье почти разрушил его человеческое Я. Он всегда знал, что Драконица исчезла, улетев вслед за гибнущим драконом. Это означало только то, что она смогла спасти человека... А теперь, в мир либо вернулся исчезнувший драконыш, либо в Драко из рода Кростер начал расти новый Властитель.
– Либо, и то и другое, – сообщил он в пустоту:
– Особенно, учитывая ДВА моих яйца.
Дом отразил от стен эти звуки, и Ангерран вдруг громко захохотал.
Затем он аккуратно завернул огромные живые изумруды и, выйдя с ними на крыльцо, велел запрягать графскую карету. Везти своё сокровище он мог только на мягких диванах. Карета выехала на западный тракт и направилась в сторону южного порта. Подальше от дворца...
Когда часы на башне Собора пробили полночь, а бледная ущербная луна тихо поднялась над столицей, будя свою вторую, более яркую подругу; когда в их тусклом свете постепенно обрисовывались очертания домов и далекого леса, посеребрённого зимним инеем посреди мрачной ночи, тогда маленький ажурный дворец, более пятисот лет принадлежащий владетельным игуанам, вдруг зашатался и рассыпался в мелкую труху. Из этой пыли чудовищных размеров молния-игла, поднялась вверх и рассекла надвое небо, над останками поместья.
Здесь, в сожжённом ядом гигантской змеи месте тысячу лет не росло больше ничего живого. В памяти поколений на всех картах его отмечали двумя словами: «Её могила».
...Столица, в полном неведении, готовилась к встрече Нового года...
На сайте Читалка.орг также публикуется эта сказка, но там к каждой главе есть иллюстрации.посмотрите...
Преодолевая порывы стихающего ветра, Оддбэлл улетал всё дальше в океан. Зоркие глаза сыча высматривали в воде каждую мелочь, способную хотя бы косвенно указать на присутствие там человека. Так прошло около часа, когда вдали и слева мелькнуло на гребне волны и снова исчезло тёмное пятнышко. Сделав крутой вираж и максимально снизившись, едва не оставляя след лапами на верхушках водных холмов, крохотный сыч устремился туда. И вот среди волн показался едва держащийся на поверхности обломок старой мачты с обмотанным вокруг него старым полусгнившим парусом. Вцепившись в него мёртвой хваткой, прижавшись, моталась в волнах тоненькая обнажённая девушка.
Спикировав, сыч промчался над самой головой Эмилии. Волосы девушки, мокрые и слипшиеся, образовывали венец вроде мантии крупной медузы, мерно колыхаясь в такт вздымающейся воде. Пролетев над племянницей второй раз, Оддбэлл убедился: девушка была без сознания. Если вообще ещё была жива.
«Нужно срочно перекинуться», - подумал Оддбэлл... И тут до него дошло.
Ну перекинется. И что дальше? Была одна гибнущая в бескрайних океанских просторах — будут двое. Только и всего.
Никаких спасательных средств он не предусмотрел. На что он рассчитывал, улетая сычом со спасительного берега? На результат её тренировок со странным нелепым тренажёром, который даст курице возможность пролететь над океаном без отдыха и посадки около сотни миль? На чудо? Или им управлял просто слепой инстинкт, сродни родительскому?
Так или иначе, теперь рассуждать было уже поздно, а перекидываться не было никакого смысла: слишком много обращений за короткий срок, да ещё тётушкина ускоренная методика — нет никакой гарантии, что, перекинувшись в человека, он снова сможет в ближайшее время принять полноценную звероформу. А в человеческом обличье они обречены наверняка. Единственную надежду — случайно оказавшийся поблизости корабль — он может найти только будучи птицей.
Подумав обо всём этом, Оддбэлл выровнял полёт над самой водой и снова начал набирать высоту, постепенно расширяя круги. Теперь он высматривал в океане паруса, мачты, дымящие трубы - всё, что могло бы указывать на идущее судно... Однако первым, что он увидел, был плавник. Чёрный, заострённый, он рассекал воду совсем близко, какая-то сотня метров отделяла его носителя от плавающей в беспамятстве девушки.
Сыч приблизился. Справа и слева от первой крейсировали ещё две акулы, чёрные плавники их влажно отблёскивали в лучах предвечернего солнца.
Теперь и улетать было нельзя. Но и защитить Эмилию от вечно голодных морских хищниц было нечем, никакого оружия против объекта крупнее мыши у сыча не было.
Оддбэллом начала овладевать паника. Он беспорядочно заметался над огромными рыбами, пища и щёлкая клювом, однако с таким же успехом комар мог бы пытаться остановить почуявшего добычу крокодила. Выстроившись в кильватер, акулы медленно сужали круги.
Паника всё глубже охватывала мистера Блэста. До Эмилии оставалось не более пары десятков метров. Он уже готов был просто бессмысленно сложить крылья и падать камнем на головы акул, как вдруг в мозгу вспыхнуло спасительное понимание, осознание выхода. Тысячи прочитанных им томов, рукописей, древних свитков не были напрасным грузом, где-то в дальнем уголке памяти шевельнулся запылённый том в тёмном кожаном переплёте, стряхивая пыль, замелькали пожелтевшие страницы...
Сыч успокоился, выровнял полёт и отыскал ближайшее низовое тёплое воздушное течение. Опершись на него, Одбэлл раскинул широкие крылья и поплыл, удерживаясь в потоке лишь за счёт редкого шевеления самыми крайними перьями. Сосредоточившись, мистер Блэст отрешился от всего окружающего материального мира. Не было больше ни неумолимых акул, ни успокаивающегося после шторма океана, ни катящегося к западу Солнца, ни порывов разгоняющего последние мелкие облачка ветра. Не было и самого Оддбэлла. Был лишь сгусток яркой лучистой энергии, который окружали другие очаги — яркие и тусклые, сосредоточенные и растянутые, размазанные по большой площади, пульсирующие и сияющие спокойно и ровно. Все они находились в цветовом диапазоне от алого до тёмно-синего, и весь окружающий мир состоял только из них.
Так выглядела энергетическая ткань реальности, стихийная Магия Арканы, суть магнетизма, удерживающего мироздание в рамках привычных форм и законов.
Оддбэлл переориентировал свои органы ощущений и нашёл среди всех этих сгустков и потоков небольшие яркие бело-голубые шарики, лохматящиеся и искрящие многочисленными короткими ослепительными разрядами. Это был его цвет. Прислушался. Шарики пульсировали, в едином ритме, входя в резонанс с ним самим.
Избыточная энергия его обращения, дающая возможность перекидываться, невзирая на разницу масс исходного и конечного объектов. Во время обращения эти весёлые жизнерадостные комочки сливаются в единый энергетический контур, перерождающий конструкцию упорядоченных структур, и тело оборотня свободно преображается, не причиняя вреда ни плоти, ни мозгу, ни ментальному образу. В кого бы ни перекидывался оборотень — этот образ всегда остаётся один. Именно он и позволяет «запоминать» форму обращения и после возвращаться обратно в человеческое тело. Если не изменить этот образ искусственно...
Оддбэлл сосредоточил органы своих чувств и вскоре зафиксировал внимание на тускловатом оранжево-коричневом сгустке приличного размера. Сгусток светился в пол силы и лениво пульсировал на периферии между вторичными планами восприятия.
Оборотень, чьей звероформе принадлежал этот энергетический сгусток, сейчас был в человеческом обличье, и вообще судя по всему крепко спал.
Оддбэлл оставил сгусток на фоновом контроле и потянулся к своим бело-голубым комочкам. Мысленно огладил их, передавая уверенность и поддержку, выстроил в плотный круг, и, переходя последовательно от одного к другому, стал наводить между ними мосты — сперва слабые, едва обозначенные тонким искристым следом, а затем всё более и более плотные и уверенные. Когда все энергетические клубочки кроме одного были соединены и оставалось лишь замкнуть круг последней перемычкой, Оддбэлл подхватил спящий неактивный оранжевый комок и грубо с размаху втиснул его в оставшееся незамкнутым пространство. Круг возмущённо всколыхнулся, задрожал, по нему мелкой рябью прошла волна сливающейся энергии. Комок проснулся, запульсировал, начал расти, набирая полную силу и передавая её остальному кругу. Портал, называемый в свитках Кольцом Последнего Желания, был готов. Смешавшись в единый цвет, энергетические сгустки напряженно пульсировали, выбрасывая вовне яркие иглы протуберанцев, на которые немедленно откликались другие энергетические поля, пронизывающие всё вокруг, изменяющиеся, перетекающие, живые.
Механизм был запущен. Метаморфоза началась. Последним усилием Оддбэлл поднял себя и переместил точно в центр набирающего центробежную скорость сияющего круга.
– Дай-то, боги, но в нашей стране на этих редких зверях катаются даже волчицы.
– Всё можно купить за деньги, даже любовь Ящера. Говорят, Хозяйка стаи невероятно богата…
***
Отряду понадобилось всего двое суток, чтобы добраться до Уезда и, отметившись в Управе, волки споро продолжили путь к столице. На ночь разбивали палатки, торопясь, и, не останавливаясь в придорожных, полных клопов и гостей, трактирах, поэтому, к концу четвертого дня, наконец, достигли пригорода. Здесь взмолилась Яга.
– Как хотите, братцы, мне нужна кровать, да и Вам помыться не помешает. Ищите самый дорогой отель... не меньше чтоб трёх звёзд было!
В прошлой жизни соседка Таисья Сергеевны посетила Турецкие берега и, с гордостью, рассказывала о гостиничном бизнесе, процветающем на жарком заграничном юге. Поэтому, Яга вполне хорошо представляла шикарный столичный отель, а, пользуясь славой богатой дамы, хотела... соответствовать «на старости лет»...
В отличие от княгини, Волки об отелях знали мало, но, покумекав, сообща решили, что хороший постоялый двор с крепким дубовым забором и просторной конюшней для усталых лошадей подойдет на ночлег и Яге.
Спросив ещё в Уезде у хорька о лучших местных гостевых местах, отряд быстро добрался до аллеи Собраний.
Яга огляделась и намётанным глазом вычленила трёхэтажное здание, своими пропорциями отдалённо напоминающее классический архитектурный стиль, невероятно любимый во все советские времена. Бело-жёлтая от старости штукатурка и небольшие окошки, с крашенными в голубой цвет тонкими дощатыми рамочками, навевали ностальгию.
– Это не ТРИ звезды, – покосившись на воеводу, строго сказала Яга.
Отряду пришлось потратить не менее десяти минут, уговаривая упрямую женщину. Таисья Сергеевна тихо смеялась про себя, глядя, как краснеют лица суровых воинов, пытающихся объяснить глупой бабе, куда они её привезли. Яге нравилось это повышенное внимание. Никогда не знавшая настоящей мужской ласки, женщина, в последний год купающаяся, как солнце на голубом небосводе, в любви своего мужчины, сейчас тоже получала толику той необходимой радости, которую так хочется иногда получать... Короче, посопротивлявшись, и, покуражившись вдоволь, она недовольно согласилась и, даже милостиво разрешила подождать нырнувшего за забор воеводу, снаружи.
Не прошло и трёх минут, из дома выбежал бородатый толстый мужичок и, показав миру улыбающийся щербатый рот, сказал:
– Весьма признателен. Прошу-прошу! Мой дом – Ваш дом!
Он даже смог поклониться, несмотря на мешающий живот и плотный добротный холщовый сюртук, чем-то смахивающий на ливрею.
Яга неторопливо слезла с Ворона и, расстегнув две верхние кнопки своей знаменитой куртки, (купленной по случаю у заехавших в городок китайцев лет пять назад), толкнула кулаком дубовую дверь и попала в неярко освещённый обеденный зал.
– Харчевня... мдя, – разочарованно протянула женщина, наверняка, зная, как смутится её команда.
Корчмарь побледнел и слегка занервничал, предчувствуя неприятности от странной женщины, а она обожгла его своим оценивающим взглядом, про себя решив, что поиски мужа поисками, но надо как-то расслабиться!
– Уважаемый! – начала Яга. – Мне комнату с удобствами, мыться с дороги и всем аналогично. Через час, – тут Таисья Сергеевна подняла указательный палец и ткнула им в сторону небольшой стойки с пухлыми давно не мытыми графинами, содержащими, по видимому горячительные напитки. – Через час, – повторила она. – Нам за стол, ноги бараньи с гречкой по количеству едоков. Супа с мозговыми костями, да мяса в нём не жалеть. Пирогов мясных, и всяких, поболее, да квасу на запивку.
– Выпить нам с дороги что имеете?
Трактирщик даже приоткрыл рот, заслушавшись командиршу.
– Э-э-э… для дамы вина есть ганзейские...
– Для дамы, может, и есть, а мне покрепче бы чего, путь-то был не близкий.
Хозяин заулыбался и, чтобы заткнуть наглую тётку, съязвил:
– Настойка хлебная, двойной перегонки устроит?
– Ну, раз двойной – неси! Дай-ко, попробую для начала, а то мне потравишь ребяток.
И не успел воевода очнуться от напавшего на него столбняка, трактирщик плеснул в стакан крепчайшего гномьего самогона и, с поклонам, подал Яге.
Та приняла, понюхала, поморщилась, произнесла фразу: «где же ты, моя «Белая берёзка», и одним глотком осушила посудину!
– Слабовата водка-то! – сообщила она, не моргнув. – Не умеете гнать-то! Штоф нам поставишь. Ты, давай-давай, поторопись, да на улице Ворон стоит, так ему пару баранов и вымыть, а то запаршивеет конь-то мой удалой.
С этими словами Мать Всех Волков отправилась в баню, умываться с дороги...
***
Бледное зимнее солнце ещё серебрило край горизонта, когда Его Величество, без лишнего шума и суеты, с кавалькадой сопровождающей его охраны, (в отличие от властителя, пышно одетой в плащи, отороченные мехом), достигли так полюбившегося ему имения в лесу. Ещё один поворот дороги, и перед ним – памятник всем владетельным игуанам!
На этот раз его не встречали.
Сдвинув брови, Ангерран нарочито неторопливо спустился с коня и медленно, важно, опираясь на поданную ему золочёную трость с навершием развернувшей свой капюшон королевской кобры, вошёл в открытые двери лесного дворца. Стояла тишина.
Такая тишина бывает только в пустом, внезапно брошенном всеми доме. Тишина одиночества. Тишина потери.
Внутри Змея зародился страх. Он непривычно торопливо начал обходить пустынные комнаты.
– Таино? – громко произнёс он. И гулкий свистящий звук, казалось, тоже заглянул во все закоулки поместья.
– Таино! – настойчивее и громче, всё ещё не веря в предательство возлюбленной, повторил он. Спустя долгую минуту, где-то в конце коридора, ему почудился шорох.
Частично преображаясь по пути, он ворвался в небольшой розовый будуар и остолбенел.
На лёгкой кушетке для встреч, лежала бледная до синевы графиня, а рядом с ней в подушках, обильно измазанных кровью, мерцали и переливались изумрудным внутренним светом два крупных яйца. Женщина с трудом повернула голову и, найдя в себе силы улыбнуться, произнесла:
– Все убежали. Испугались тебя. Глупцы. Ты мой самый пылкий и горячий. Мой... возлюбленный.
Потом подняла тонкую кисть и, показав на мерцающее чудо, глубоко и прерывисто вздохнула и совсем тихо произнесла.
– Думала, будет одно... береги наших детей. Любимый...
В огромном доме вновь воцарилась полная тишина.
Только, когда пугливый зимний рассвет смог осторожно осветить окно маленького будуара Ангерран очнулся.
Змей принял решение.
Он, наконец, сквозь почти умершее от злобы сознание, смог сопоставить и понять, что происходило с ним все эти годы. Яд зависти к счастливой семье почти разрушил его человеческое Я. Он всегда знал, что Драконица исчезла, улетев вслед за гибнущим драконом. Это означало только то, что она смогла спасти человека... А теперь, в мир либо вернулся исчезнувший драконыш, либо в Драко из рода Кростер начал расти новый Властитель.
– Либо, и то и другое, – сообщил он в пустоту:
– Особенно, учитывая ДВА моих яйца.
Дом отразил от стен эти звуки, и Ангерран вдруг громко захохотал.
Затем он аккуратно завернул огромные живые изумруды и, выйдя с ними на крыльцо, велел запрягать графскую карету. Везти своё сокровище он мог только на мягких диванах. Карета выехала на западный тракт и направилась в сторону южного порта. Подальше от дворца...
Когда часы на башне Собора пробили полночь, а бледная ущербная луна тихо поднялась над столицей, будя свою вторую, более яркую подругу; когда в их тусклом свете постепенно обрисовывались очертания домов и далекого леса, посеребрённого зимним инеем посреди мрачной ночи, тогда маленький ажурный дворец, более пятисот лет принадлежащий владетельным игуанам, вдруг зашатался и рассыпался в мелкую труху. Из этой пыли чудовищных размеров молния-игла, поднялась вверх и рассекла надвое небо, над останками поместья.
Здесь, в сожжённом ядом гигантской змеи месте тысячу лет не росло больше ничего живого. В памяти поколений на всех картах его отмечали двумя словами: «Её могила».
...Столица, в полном неведении, готовилась к встрече Нового года...
*********
На сайте Читалка.орг также публикуется эта сказка, но там к каждой главе есть иллюстрации.посмотрите...
Прода от 18.10.2020, 18:10 Легенды Оромеры. Великий Орёл СХВАТКА. Глава 67. Последний оборот (Оксана Лысенкова)
Преодолевая порывы стихающего ветра, Оддбэлл улетал всё дальше в океан. Зоркие глаза сыча высматривали в воде каждую мелочь, способную хотя бы косвенно указать на присутствие там человека. Так прошло около часа, когда вдали и слева мелькнуло на гребне волны и снова исчезло тёмное пятнышко. Сделав крутой вираж и максимально снизившись, едва не оставляя след лапами на верхушках водных холмов, крохотный сыч устремился туда. И вот среди волн показался едва держащийся на поверхности обломок старой мачты с обмотанным вокруг него старым полусгнившим парусом. Вцепившись в него мёртвой хваткой, прижавшись, моталась в волнах тоненькая обнажённая девушка.
Спикировав, сыч промчался над самой головой Эмилии. Волосы девушки, мокрые и слипшиеся, образовывали венец вроде мантии крупной медузы, мерно колыхаясь в такт вздымающейся воде. Пролетев над племянницей второй раз, Оддбэлл убедился: девушка была без сознания. Если вообще ещё была жива.
«Нужно срочно перекинуться», - подумал Оддбэлл... И тут до него дошло.
Ну перекинется. И что дальше? Была одна гибнущая в бескрайних океанских просторах — будут двое. Только и всего.
Никаких спасательных средств он не предусмотрел. На что он рассчитывал, улетая сычом со спасительного берега? На результат её тренировок со странным нелепым тренажёром, который даст курице возможность пролететь над океаном без отдыха и посадки около сотни миль? На чудо? Или им управлял просто слепой инстинкт, сродни родительскому?
Так или иначе, теперь рассуждать было уже поздно, а перекидываться не было никакого смысла: слишком много обращений за короткий срок, да ещё тётушкина ускоренная методика — нет никакой гарантии, что, перекинувшись в человека, он снова сможет в ближайшее время принять полноценную звероформу. А в человеческом обличье они обречены наверняка. Единственную надежду — случайно оказавшийся поблизости корабль — он может найти только будучи птицей.
Подумав обо всём этом, Оддбэлл выровнял полёт над самой водой и снова начал набирать высоту, постепенно расширяя круги. Теперь он высматривал в океане паруса, мачты, дымящие трубы - всё, что могло бы указывать на идущее судно... Однако первым, что он увидел, был плавник. Чёрный, заострённый, он рассекал воду совсем близко, какая-то сотня метров отделяла его носителя от плавающей в беспамятстве девушки.
Сыч приблизился. Справа и слева от первой крейсировали ещё две акулы, чёрные плавники их влажно отблёскивали в лучах предвечернего солнца.
Теперь и улетать было нельзя. Но и защитить Эмилию от вечно голодных морских хищниц было нечем, никакого оружия против объекта крупнее мыши у сыча не было.
Оддбэллом начала овладевать паника. Он беспорядочно заметался над огромными рыбами, пища и щёлкая клювом, однако с таким же успехом комар мог бы пытаться остановить почуявшего добычу крокодила. Выстроившись в кильватер, акулы медленно сужали круги.
Паника всё глубже охватывала мистера Блэста. До Эмилии оставалось не более пары десятков метров. Он уже готов был просто бессмысленно сложить крылья и падать камнем на головы акул, как вдруг в мозгу вспыхнуло спасительное понимание, осознание выхода. Тысячи прочитанных им томов, рукописей, древних свитков не были напрасным грузом, где-то в дальнем уголке памяти шевельнулся запылённый том в тёмном кожаном переплёте, стряхивая пыль, замелькали пожелтевшие страницы...
Сыч успокоился, выровнял полёт и отыскал ближайшее низовое тёплое воздушное течение. Опершись на него, Одбэлл раскинул широкие крылья и поплыл, удерживаясь в потоке лишь за счёт редкого шевеления самыми крайними перьями. Сосредоточившись, мистер Блэст отрешился от всего окружающего материального мира. Не было больше ни неумолимых акул, ни успокаивающегося после шторма океана, ни катящегося к западу Солнца, ни порывов разгоняющего последние мелкие облачка ветра. Не было и самого Оддбэлла. Был лишь сгусток яркой лучистой энергии, который окружали другие очаги — яркие и тусклые, сосредоточенные и растянутые, размазанные по большой площади, пульсирующие и сияющие спокойно и ровно. Все они находились в цветовом диапазоне от алого до тёмно-синего, и весь окружающий мир состоял только из них.
Так выглядела энергетическая ткань реальности, стихийная Магия Арканы, суть магнетизма, удерживающего мироздание в рамках привычных форм и законов.
Оддбэлл переориентировал свои органы ощущений и нашёл среди всех этих сгустков и потоков небольшие яркие бело-голубые шарики, лохматящиеся и искрящие многочисленными короткими ослепительными разрядами. Это был его цвет. Прислушался. Шарики пульсировали, в едином ритме, входя в резонанс с ним самим.
Избыточная энергия его обращения, дающая возможность перекидываться, невзирая на разницу масс исходного и конечного объектов. Во время обращения эти весёлые жизнерадостные комочки сливаются в единый энергетический контур, перерождающий конструкцию упорядоченных структур, и тело оборотня свободно преображается, не причиняя вреда ни плоти, ни мозгу, ни ментальному образу. В кого бы ни перекидывался оборотень — этот образ всегда остаётся один. Именно он и позволяет «запоминать» форму обращения и после возвращаться обратно в человеческое тело. Если не изменить этот образ искусственно...
Оддбэлл сосредоточил органы своих чувств и вскоре зафиксировал внимание на тускловатом оранжево-коричневом сгустке приличного размера. Сгусток светился в пол силы и лениво пульсировал на периферии между вторичными планами восприятия.
Оборотень, чьей звероформе принадлежал этот энергетический сгусток, сейчас был в человеческом обличье, и вообще судя по всему крепко спал.
Оддбэлл оставил сгусток на фоновом контроле и потянулся к своим бело-голубым комочкам. Мысленно огладил их, передавая уверенность и поддержку, выстроил в плотный круг, и, переходя последовательно от одного к другому, стал наводить между ними мосты — сперва слабые, едва обозначенные тонким искристым следом, а затем всё более и более плотные и уверенные. Когда все энергетические клубочки кроме одного были соединены и оставалось лишь замкнуть круг последней перемычкой, Оддбэлл подхватил спящий неактивный оранжевый комок и грубо с размаху втиснул его в оставшееся незамкнутым пространство. Круг возмущённо всколыхнулся, задрожал, по нему мелкой рябью прошла волна сливающейся энергии. Комок проснулся, запульсировал, начал расти, набирая полную силу и передавая её остальному кругу. Портал, называемый в свитках Кольцом Последнего Желания, был готов. Смешавшись в единый цвет, энергетические сгустки напряженно пульсировали, выбрасывая вовне яркие иглы протуберанцев, на которые немедленно откликались другие энергетические поля, пронизывающие всё вокруг, изменяющиеся, перетекающие, живые.
Механизм был запущен. Метаморфоза началась. Последним усилием Оддбэлл поднял себя и переместил точно в центр набирающего центробежную скорость сияющего круга.
