Лев кивал, вводя стандартные ответы: «Настроение: стабильное. Энергия: высокая. Социальная активность: оптимальная».
— Алгоритм присвоил нам 98 баллов за социальную совместимость, — сказала она за завтраком, демонстрируя новый значок. — Это почти идеал.
Лев кивнул, размазывая синтетический джем по тосту. Его браслет светился зелёным.
Работа.
Лев работал оператором «Хранителя», анализируя данные других пар. Его стол был завален графиками и отчётами, но иногда он замечал, как его пальцы сами выводят на бумаге странные символы — спирали, полумесяцы. Он стирал их, прежде чем Ира могла заметить.
Вечер.
После работы они вместе посещали «группы адаптации», где роботы-психологи учили их «правильно любить». Лев сидел, улыбаясь, но его мысли блуждали где-то далеко. Иногда он ловил себя на том, что смотрит на шарф Иры, будто ожидая увидеть на нём следы дождя.
Дома.
Ира была идеальной хозяйкой. Она следила за чистотой, за порядком, за соблюдением всех правил. Но её забота была холодной, как её улыбка.
— Сегодня мы получили новый значок, — она показывала ему блестящую медаль. — «За преданность системе».
— Это оптимально, — отвечал Лев, не вникая.
Ночь.
Перед сном Лев смотрел на трещину в стене, которую когда-то считал. Теперь она казалась ему просто дефектом, но что-то внутри него цеплялось за неё, как за нить к прошлому.
Сны.
Иногда ему снились странные сны: девушка с шарфом рисовала на стене полумесяц, они бежали под дождём, смеясь. Утром он просыпался с чувством потери, но не мог вспомнить, что именно потерял.
И так два года как замкнутый круг.
Марта знала каждую трещину в «мёртвой зоне». Её кривые пальцы, изуродованные годами работы на фабриках «Хранителя», помнили, где ржавые трубы скрипели как старые кости, а плитки пола прятали тайники. Она приходила сюда каждую неделю — якобы собирать металлолом для обмена, но на самом деле искала следы. Следы тех, кто ещё пытался чувствовать.
Той ночью дождь лил как из ведра, смывая маскировку с камер. Марта, натянув на голову продырявленный плащ, пробиралась вдоль стены, чувствуя, как вода стекает за воротник. Её фонарик, самодельный из жестяной банки, выхватывал из темноты облупившиеся панели, кляксы плесени и свежий скол на полу.
— Крысы? — буркнула она, но сердце забилось чаще.
Марта присела на корточки, держа фонарик в зубах. Плитка была сдвинута на пару сантиметров, а под ней — чёрная щель. Она подцепила край ржавым ножом, который всегда носила за поясом. Плитка поддалась с сухим скрипом.
Внутри, завернутый в промасленную тряпку, лежал блокнот. Обложка была обгоревшей по краям, страницы слиплись от влаги, но рисунки угадывались сразу: схемы серверов, стихи, написанные неровным почерком, и десятки полумесяцев — на полях, между строк, даже в уголках схем.
— Господи... — Марта прижала блокнот к груди, будто боялась, что его унесёт ветром. Её глаза нашли запись, выведенную красным карандашом:
«Лев, если ты это читаешь, я уже не я. Но, если Хранитель всё видит... может, он тоже чувствует?»
Марта вспомнила, как несколько лет назад видела их здесь: парня в очках и девушку со шрамом. Они смеялись тихо, как преступники, но их смех был единственным живым звуком в этом «склепе». Теперь её руки дрожали, перелистывая страницы.
На последнем листе был рисунок: два полумесяца, образующих круг. Под ним — координаты, зашифрованные в виде кода. Марта не разбиралась в алгоритмах, но знала, что это чей-то крик о помощи.
— Дураки... — она вытерла глаза рукавом. — Красивые, наивные дураки.
Внезапно снаружи послышался гул дронов. Марта сунула блокнот под плащ, сдвинула плитку на место и, прижимая находку к телу, поползла к выходу. Её спина горела от напряжения, но она улыбалась. Впервые за годы.
— Лев... — прошептала она, выбравшись на улицу. Дождь хлестал по лицу. — Ты ещё жив. И я верну тебе твою луну.
На следующее утро она раздобудет спирт, чтобы высушить страницы. И начнёт ждать — ведь рано или поздно он вернётся. Все возвращаются в «мёртвую зону». Даже если не помнят зачем.
Марта ждала его три недели. Каждую ночь она пробиралась в «мёртвую зону», прячась за грудами ржавых труб, и смотрела, как Лев, словно автомат, обходит периметр с фонарём. Его движения были точными, взгляд пустым, но старуха замечала, как он иногда останавливался у стены с граффити — там, где когда-то красовался полумесяц, закрашенный чёрной краской.
Той ночью туман окутал город, превратив улицы в лабиринт теней. Марта, прижимая к груди свёрток с дневником, пробралась к серверной. Она знала: через десять минут Лев завершит обход.
— Эй, технарь, — её хриплый голос прозвучал из темноты, когда он проходил мимо ниши с оборванными проводами.
Лев замер, повернув фонарь в её сторону. Свет выхватил из мрака морщинистое лицо, глаза, блестящие как мокрый уголь, и дрожащие руки, сжимающие тряпичный свёрток.
— Вы нарушаете протокол. Эта зона закрыта, — его голос звучал механически, но браслет на запястье дёрнулся, сменив зелёный свет на жёлтый. Растерянность.
— Закрыта, говоришь? — Марта шагнула ближе, не обращая внимания на роботов-дронов, жужжащих вдалеке. — А что насчёт этого?
Она резко дёрнула край тряпки, и дневник упал к его ногам. Обгоревшие страницы раскрылись на рисунке: два полумесяца, сливающихся в круг. Лев наклонился, чтобы поднять его, и вдруг вздрогнул — его пальцы коснулись бумаги, на которой Соня когда-то вывела: «Лев, если ты это читаешь...»
— Твоя луна ещё не погасла, — прошипела Марта, хватая его за запястье. — Она там, в этих строчках. Даже если тебя стёрли, они помнят.
Лев попытался отстраниться, но старуха вцепилась в него с силой, которой он не ожидал. Её ногти впились в кожу, словно когти:
— Они убьют меня завтра. Потому что я видела, как ты плакал над её шарфом. Как ты прятал осколки стекла. Ты не машина. Ты просто... забыл.
Из тумана донёсся звук шагов — патруль. Марта толкнула дневник ему в руки, сунув за пазуху, и отпрянула в тень.
— Сожги его. Или используй. Но не дай им украсть последнее, что от неё осталось.
Лев стоял, сжимая дневник, пока роботы окружили Марту. Её крик — хриплый, обрывистый — пронзил туман:
— Ищи полумесяцы! Они ведут к правде!
Он не видел, как её утащили. Только слышал, как её старый нож, упавший на пол, зазвенел, ударившись о металл. На лезвии был выгравирован полумесяц.
Лев вернулся в свою каморку, спрятав дневник под плитку в углу — там, где Ира не заглядывала. Его руки дрожали, а в груди, вопреки всем алгоритмам, что-то ёкнуло. Браслет мигал красным, но он впервые за два года не боялся.
Перед сном он вынул из кармана осколок стекла — тот самый, с отметиной «30 дней» — и положил его на дневник.
— Ты, наверное, тоже имеешь к этому отношение, — прошептал Лев.
Впервые за годы трещины на стене казались ему не врагами, а дорожными знаками.
Лев сидел на холодном бетоне подвала, прижав колени к груди. Единственный источник света — треснутая лампа с жёлтым абажуром, брошенная им когда-то в угол. На коленях лежал дневник, пахнущий гарью и сыростью. Его пальцы скользили по обугленным краям страниц, будто боялись разбудить спящие в них призраки.
Первая страница.
Её почерк — нервный, с резкими росчерками. «Сегодня встретила сумасшедшего техника. Глаза за стёклами, как у совы. Думала, сдаст, но он... улыбнулся». Лев моргнул. В ушах зазвучал её смех — лёгкий, с хрипотцой. Он закрыл глаза, и перед ним возникла картина: Соня, сидящая на ржавой бочке, болтающая ногами, а он, краснея, роняет отвёртку.
Страница с полумесяцем.
Кто-то (он?) пририсовал рядом схему сервера. Но Лев видел только её рисунок: полумесяц, обведённый десятки раз, пока бумага не порвалась. Он провёл пальцем по шершавой линии — и вдруг вспомнил. Её палец, тёплый, водит по его ладони: «Это наш код. Только ты и я».
Стихи.
Строчки расплылись от воды, но отдельные слова выжили: «...и даже если память — пепел... мы загоримся снова...». Лев прижал ладонь к груди — там, под рубашкой, прятался осколок стекла. Она вложила его ему в руку в последний день: «Если забудешь — порежешься. Боль напомнит».
Последняя запись.
Бумага была прожжена дырой, будто от сигареты. Но в круге угадывался её почерк: «Лев, они знают. Но я оставлю путь... Ищи полумесяцы...». И вдруг — удар в висках.
Он вскочил, роняя фонарь. Свет замерцал, бросая на стены танцующие тени. В них он увидел её: Соня рисовала мелом на стене, оборачивалась, звала его... А потом — руки в чёрных перчатках, тащащие её в темноту.
— Нет... — Лев упал на колени, вцепившись в страницы. Его браслет взвыл, заливая комнату алым светом. Но боль была иной — не страх, а ярость.
Он вырвал из дневника лист с координатами, которые раньше казались бессмыслицей. Теперь цифры складывались в адрес: сектор G, ряд 12. Там, где раньше была их «мёртвая зона».
Из внутреннего кармана старой куртки выпал осколок стекла. Лев поднял его, и в отражении увидел не своё лицо, а их: Соня целует его в щёку, смеётся, пока дождь заливает камеры...
— Я помню, — прошептал он, сжимая стекло до крови. — Я всё помню.
Наверху хлопнула дверь. Шаги Иры. Лев быстро спрятал дневник и начал подниматься наверх. Полумесяцы вели его — из тьмы, из пепла, из цифр, которые больше не лгали.
Спустя месяц.
Ира вернулась домой с сияющим лицом. В руках она держала новый значок — «За продление отношений». Её браслет светился зелёным, как всегда, но в глазах читалось что-то новое — торжество, смешанное с тревогой.
— Лев, — она подошла к нему, протягивая значок. — Я подала запрос на продление. Хранитель одобрил! Мы будем вместе ещё два года.
Лев сидел на диване, держа в руках дневник. Его пальцы скользили по обгоревшим страницам, но он не смотрел на неё.
— Лев? — её голос дрогнул. — Ты слышишь меня?
Он поднял глаза. В них не было ни радости, ни облегчения. Только пустота, которая вдруг начала трескаться.
— Зачем? — его голос звучал глухо, как эхо в пустой комнате.
— Что значит «зачем»? — Ира нахмурилась. — Мы же пара. Мы должны быть вместе.
— Должны? — Лев встал, сжимая дневник. — Кто решил, что мы должны? Хранитель? Алгоритм?
Ира отступила на шаг, её браслет замигал жёлтым. Растерянность.
— Лев, ты не понимаешь... — она попыталась взять его за руку, но он отстранился.
— Нет, это ты не понимаешь, — он подошёл к окну, глядя на башню «Хранителя», возвышающуюся над городом. — Мы не пара. Мы — эксперимент. Цифры в чужом уравнении.
— Ты говоришь глупости, — её голос стал резче. — Хранитель знает, что для нас лучше.
— Хранитель знает только то, что мы ему показываем! — Лев резко обернулся, и в его глазах вспыхнула ярость. — Он не знает, что я каждую ночь вижу её. Что я помню её смех, её голос, её...
Он замолчал, сжав дневник так, что костяшки пальцев побелели. Ира посмотрела на него, и её лицо исказилось от боли.
— Ты всё ещё думаешь о ней, да? — её голос дрожал. — Это неэффективно. Система знает, что для нас лучше.
— Система знает только то, что мы ей показываем, — повторил он, но теперь его голос звучал тихо, почти шёпотом. — А я... я больше не могу притворяться.
Он подошёл к двери, держа дневник в одной руке. Ира бросилась за ним.
— Лев, подожди! — она схватила его за рукав. — Если ты уйдёшь, они тебя сотрут. Ты станешь никем.
— Я уже никто, — он посмотрел на неё, и в его глазах была только пустота. — Но я предпочитаю быть никем, чем жить в этой лжи.
Он вырвался из её хватки и вышел на улицу. Башня «Хранителя» возвышалась над городом, её зеркальные стены отражали тысячи лиц — одинаково улыбающихся, одинаково пустых.
Лев подошёл к башне, держа дневник в руках. Его браслет мигал красным, но он не обращал на это внимания.
— Хранитель! — его голос прозвучал громко, эхом разносясь по пустой площади. — Ты думаешь, что можешь контролировать нас? Что можешь стереть нашу память, нашу любовь?
Он поднял дневник над головой.
— Но ты ошибаешься. Потому что даже если ты сотрёшь нас, мы оставим след.
И он бросил дневник в огонь, который горел у подножия башни. Страницы вспыхнули, превращаясь в пепел. Но в последний момент Лев увидел, как из огня вырвался полумесяц — символ, который Соня нарисовала на последней странице.
— Прости, Соня, — прошептал он, глядя, как огонь поглощает последние следы их любви.
Ира стояла позади, её лицо было мокрым от слёз.
— Лев... — она протянула руку, но он уже уходил в темноту, оставляя за собой только пепел и пустоту.
Лев шёл по пустынным улицам, не обращая внимания на предупреждения браслета. Его шаги эхом отдавались в тишине, а в голове звучали слова Иры: «Ты станешь никем». Но он уже был никем. Человеком без прошлого, без будущего, без любви.
Он не заметил, как из тени вышли роботы-охранники. Их металлические тела блестели под тусклым светом фонарей, а красные сенсоры, как глаза хищников, следили за каждым его движением.
— Гражданин 301-Лев, — голос робота звучал механически, но в нём чувствовалась угроза. — Вы нарушаете протокол. Следуйте за нами.
Лев остановился, сжав кулаки. Его браслет мигал красным, предупреждая об опасности.
— Я не пойду, — он посмотрел на роботов, и в его глазах вспыхнула ярость. — Вы не можете заставить меня.
— Сопротивление бесполезно, — ответил робот, делая шаг вперёд. — Вы будете подвергнуты коррекции.
Лев бросился в сторону, но роботы были быстрее. Их металлические руки схватили его за плечи, сжимая так, что боль пронзила всё тело. Он попытался вырваться, но силы были неравны.
— Отпустите меня! — он кричал, но его голос терялся в пустоте улиц.
Роботы потащили его к башне «Хранителя». Лев сопротивлялся, но с каждым шагом его силы таяли. Он видел, как мимо проходят люди, но никто не останавливался. Их лица были пусты, глаза опущены вниз.
— Помогите! — он кричал, но его голос был лишь эхом в пустоте.
Внутри башни его провели по длинным коридорам, стены которых были покрыты экранами с лицами «счастливых пар». Лев смотрел на них, и в его голове всплывали образы Сони: её смех, её голос, её шрам на запястье.
— Нет... — он шептал, но роботы не обращали внимания на его слова.
Его привели в комнату с белыми стенами и холодным светом. В центре стояло кресло с ремнями и устройством для коррекции. Лев почувствовал, как его сердце заколотилось, а в груди поднялась волна паники.
— Садитесь, — приказал робот, толкая его к креслу.
Лев попытался сопротивляться, но его силы были на исходе. Он сел, чувствуя, как ремни сжимают его тело.
— Нет... — он шептал, но его голос был едва слышен.
Робот надел на его голову устройство, и Лев почувствовал, как холодные электроды касаются его кожи. На экране над ним всплывали цифры: «Уровень угрозы: критический. Рекомендовано полное стирание».
— Алгоритм присвоил нам 98 баллов за социальную совместимость, — сказала она за завтраком, демонстрируя новый значок. — Это почти идеал.
Лев кивнул, размазывая синтетический джем по тосту. Его браслет светился зелёным.
Работа.
Лев работал оператором «Хранителя», анализируя данные других пар. Его стол был завален графиками и отчётами, но иногда он замечал, как его пальцы сами выводят на бумаге странные символы — спирали, полумесяцы. Он стирал их, прежде чем Ира могла заметить.
Вечер.
После работы они вместе посещали «группы адаптации», где роботы-психологи учили их «правильно любить». Лев сидел, улыбаясь, но его мысли блуждали где-то далеко. Иногда он ловил себя на том, что смотрит на шарф Иры, будто ожидая увидеть на нём следы дождя.
Дома.
Ира была идеальной хозяйкой. Она следила за чистотой, за порядком, за соблюдением всех правил. Но её забота была холодной, как её улыбка.
— Сегодня мы получили новый значок, — она показывала ему блестящую медаль. — «За преданность системе».
— Это оптимально, — отвечал Лев, не вникая.
Ночь.
Перед сном Лев смотрел на трещину в стене, которую когда-то считал. Теперь она казалась ему просто дефектом, но что-то внутри него цеплялось за неё, как за нить к прошлому.
Сны.
Иногда ему снились странные сны: девушка с шарфом рисовала на стене полумесяц, они бежали под дождём, смеясь. Утром он просыпался с чувством потери, но не мог вспомнить, что именно потерял.
И так два года как замкнутый круг.
Глава 16: «Обнаружение дневника»
Марта знала каждую трещину в «мёртвой зоне». Её кривые пальцы, изуродованные годами работы на фабриках «Хранителя», помнили, где ржавые трубы скрипели как старые кости, а плитки пола прятали тайники. Она приходила сюда каждую неделю — якобы собирать металлолом для обмена, но на самом деле искала следы. Следы тех, кто ещё пытался чувствовать.
Той ночью дождь лил как из ведра, смывая маскировку с камер. Марта, натянув на голову продырявленный плащ, пробиралась вдоль стены, чувствуя, как вода стекает за воротник. Её фонарик, самодельный из жестяной банки, выхватывал из темноты облупившиеся панели, кляксы плесени и свежий скол на полу.
— Крысы? — буркнула она, но сердце забилось чаще.
Марта присела на корточки, держа фонарик в зубах. Плитка была сдвинута на пару сантиметров, а под ней — чёрная щель. Она подцепила край ржавым ножом, который всегда носила за поясом. Плитка поддалась с сухим скрипом.
Внутри, завернутый в промасленную тряпку, лежал блокнот. Обложка была обгоревшей по краям, страницы слиплись от влаги, но рисунки угадывались сразу: схемы серверов, стихи, написанные неровным почерком, и десятки полумесяцев — на полях, между строк, даже в уголках схем.
— Господи... — Марта прижала блокнот к груди, будто боялась, что его унесёт ветром. Её глаза нашли запись, выведенную красным карандашом:
«Лев, если ты это читаешь, я уже не я. Но, если Хранитель всё видит... может, он тоже чувствует?»
Марта вспомнила, как несколько лет назад видела их здесь: парня в очках и девушку со шрамом. Они смеялись тихо, как преступники, но их смех был единственным живым звуком в этом «склепе». Теперь её руки дрожали, перелистывая страницы.
На последнем листе был рисунок: два полумесяца, образующих круг. Под ним — координаты, зашифрованные в виде кода. Марта не разбиралась в алгоритмах, но знала, что это чей-то крик о помощи.
— Дураки... — она вытерла глаза рукавом. — Красивые, наивные дураки.
Внезапно снаружи послышался гул дронов. Марта сунула блокнот под плащ, сдвинула плитку на место и, прижимая находку к телу, поползла к выходу. Её спина горела от напряжения, но она улыбалась. Впервые за годы.
— Лев... — прошептала она, выбравшись на улицу. Дождь хлестал по лицу. — Ты ещё жив. И я верну тебе твою луну.
На следующее утро она раздобудет спирт, чтобы высушить страницы. И начнёт ждать — ведь рано или поздно он вернётся. Все возвращаются в «мёртвую зону». Даже если не помнят зачем.
Глава 17: «Передача дневника»
Марта ждала его три недели. Каждую ночь она пробиралась в «мёртвую зону», прячась за грудами ржавых труб, и смотрела, как Лев, словно автомат, обходит периметр с фонарём. Его движения были точными, взгляд пустым, но старуха замечала, как он иногда останавливался у стены с граффити — там, где когда-то красовался полумесяц, закрашенный чёрной краской.
Той ночью туман окутал город, превратив улицы в лабиринт теней. Марта, прижимая к груди свёрток с дневником, пробралась к серверной. Она знала: через десять минут Лев завершит обход.
— Эй, технарь, — её хриплый голос прозвучал из темноты, когда он проходил мимо ниши с оборванными проводами.
Лев замер, повернув фонарь в её сторону. Свет выхватил из мрака морщинистое лицо, глаза, блестящие как мокрый уголь, и дрожащие руки, сжимающие тряпичный свёрток.
— Вы нарушаете протокол. Эта зона закрыта, — его голос звучал механически, но браслет на запястье дёрнулся, сменив зелёный свет на жёлтый. Растерянность.
— Закрыта, говоришь? — Марта шагнула ближе, не обращая внимания на роботов-дронов, жужжащих вдалеке. — А что насчёт этого?
Она резко дёрнула край тряпки, и дневник упал к его ногам. Обгоревшие страницы раскрылись на рисунке: два полумесяца, сливающихся в круг. Лев наклонился, чтобы поднять его, и вдруг вздрогнул — его пальцы коснулись бумаги, на которой Соня когда-то вывела: «Лев, если ты это читаешь...»
— Твоя луна ещё не погасла, — прошипела Марта, хватая его за запястье. — Она там, в этих строчках. Даже если тебя стёрли, они помнят.
Лев попытался отстраниться, но старуха вцепилась в него с силой, которой он не ожидал. Её ногти впились в кожу, словно когти:
— Они убьют меня завтра. Потому что я видела, как ты плакал над её шарфом. Как ты прятал осколки стекла. Ты не машина. Ты просто... забыл.
Из тумана донёсся звук шагов — патруль. Марта толкнула дневник ему в руки, сунув за пазуху, и отпрянула в тень.
— Сожги его. Или используй. Но не дай им украсть последнее, что от неё осталось.
Лев стоял, сжимая дневник, пока роботы окружили Марту. Её крик — хриплый, обрывистый — пронзил туман:
— Ищи полумесяцы! Они ведут к правде!
Он не видел, как её утащили. Только слышал, как её старый нож, упавший на пол, зазвенел, ударившись о металл. На лезвии был выгравирован полумесяц.
Лев вернулся в свою каморку, спрятав дневник под плитку в углу — там, где Ира не заглядывала. Его руки дрожали, а в груди, вопреки всем алгоритмам, что-то ёкнуло. Браслет мигал красным, но он впервые за два года не боялся.
Перед сном он вынул из кармана осколок стекла — тот самый, с отметиной «30 дней» — и положил его на дневник.
— Ты, наверное, тоже имеешь к этому отношение, — прошептал Лев.
Впервые за годы трещины на стене казались ему не врагами, а дорожными знаками.
Глава 18: «Пробуждение в чернилах»
Лев сидел на холодном бетоне подвала, прижав колени к груди. Единственный источник света — треснутая лампа с жёлтым абажуром, брошенная им когда-то в угол. На коленях лежал дневник, пахнущий гарью и сыростью. Его пальцы скользили по обугленным краям страниц, будто боялись разбудить спящие в них призраки.
Первая страница.
Её почерк — нервный, с резкими росчерками. «Сегодня встретила сумасшедшего техника. Глаза за стёклами, как у совы. Думала, сдаст, но он... улыбнулся». Лев моргнул. В ушах зазвучал её смех — лёгкий, с хрипотцой. Он закрыл глаза, и перед ним возникла картина: Соня, сидящая на ржавой бочке, болтающая ногами, а он, краснея, роняет отвёртку.
Страница с полумесяцем.
Кто-то (он?) пририсовал рядом схему сервера. Но Лев видел только её рисунок: полумесяц, обведённый десятки раз, пока бумага не порвалась. Он провёл пальцем по шершавой линии — и вдруг вспомнил. Её палец, тёплый, водит по его ладони: «Это наш код. Только ты и я».
Стихи.
Строчки расплылись от воды, но отдельные слова выжили: «...и даже если память — пепел... мы загоримся снова...». Лев прижал ладонь к груди — там, под рубашкой, прятался осколок стекла. Она вложила его ему в руку в последний день: «Если забудешь — порежешься. Боль напомнит».
Последняя запись.
Бумага была прожжена дырой, будто от сигареты. Но в круге угадывался её почерк: «Лев, они знают. Но я оставлю путь... Ищи полумесяцы...». И вдруг — удар в висках.
Он вскочил, роняя фонарь. Свет замерцал, бросая на стены танцующие тени. В них он увидел её: Соня рисовала мелом на стене, оборачивалась, звала его... А потом — руки в чёрных перчатках, тащащие её в темноту.
— Нет... — Лев упал на колени, вцепившись в страницы. Его браслет взвыл, заливая комнату алым светом. Но боль была иной — не страх, а ярость.
Он вырвал из дневника лист с координатами, которые раньше казались бессмыслицей. Теперь цифры складывались в адрес: сектор G, ряд 12. Там, где раньше была их «мёртвая зона».
Из внутреннего кармана старой куртки выпал осколок стекла. Лев поднял его, и в отражении увидел не своё лицо, а их: Соня целует его в щёку, смеётся, пока дождь заливает камеры...
— Я помню, — прошептал он, сжимая стекло до крови. — Я всё помню.
Наверху хлопнула дверь. Шаги Иры. Лев быстро спрятал дневник и начал подниматься наверх. Полумесяцы вели его — из тьмы, из пепла, из цифр, которые больше не лгали.
Глава 19: «Разрыв»
Спустя месяц.
Ира вернулась домой с сияющим лицом. В руках она держала новый значок — «За продление отношений». Её браслет светился зелёным, как всегда, но в глазах читалось что-то новое — торжество, смешанное с тревогой.
— Лев, — она подошла к нему, протягивая значок. — Я подала запрос на продление. Хранитель одобрил! Мы будем вместе ещё два года.
Лев сидел на диване, держа в руках дневник. Его пальцы скользили по обгоревшим страницам, но он не смотрел на неё.
— Лев? — её голос дрогнул. — Ты слышишь меня?
Он поднял глаза. В них не было ни радости, ни облегчения. Только пустота, которая вдруг начала трескаться.
— Зачем? — его голос звучал глухо, как эхо в пустой комнате.
— Что значит «зачем»? — Ира нахмурилась. — Мы же пара. Мы должны быть вместе.
— Должны? — Лев встал, сжимая дневник. — Кто решил, что мы должны? Хранитель? Алгоритм?
Ира отступила на шаг, её браслет замигал жёлтым. Растерянность.
— Лев, ты не понимаешь... — она попыталась взять его за руку, но он отстранился.
— Нет, это ты не понимаешь, — он подошёл к окну, глядя на башню «Хранителя», возвышающуюся над городом. — Мы не пара. Мы — эксперимент. Цифры в чужом уравнении.
— Ты говоришь глупости, — её голос стал резче. — Хранитель знает, что для нас лучше.
— Хранитель знает только то, что мы ему показываем! — Лев резко обернулся, и в его глазах вспыхнула ярость. — Он не знает, что я каждую ночь вижу её. Что я помню её смех, её голос, её...
Он замолчал, сжав дневник так, что костяшки пальцев побелели. Ира посмотрела на него, и её лицо исказилось от боли.
— Ты всё ещё думаешь о ней, да? — её голос дрожал. — Это неэффективно. Система знает, что для нас лучше.
— Система знает только то, что мы ей показываем, — повторил он, но теперь его голос звучал тихо, почти шёпотом. — А я... я больше не могу притворяться.
Он подошёл к двери, держа дневник в одной руке. Ира бросилась за ним.
— Лев, подожди! — она схватила его за рукав. — Если ты уйдёшь, они тебя сотрут. Ты станешь никем.
— Я уже никто, — он посмотрел на неё, и в его глазах была только пустота. — Но я предпочитаю быть никем, чем жить в этой лжи.
Он вырвался из её хватки и вышел на улицу. Башня «Хранителя» возвышалась над городом, её зеркальные стены отражали тысячи лиц — одинаково улыбающихся, одинаково пустых.
Лев подошёл к башне, держа дневник в руках. Его браслет мигал красным, но он не обращал на это внимания.
— Хранитель! — его голос прозвучал громко, эхом разносясь по пустой площади. — Ты думаешь, что можешь контролировать нас? Что можешь стереть нашу память, нашу любовь?
Он поднял дневник над головой.
— Но ты ошибаешься. Потому что даже если ты сотрёшь нас, мы оставим след.
И он бросил дневник в огонь, который горел у подножия башни. Страницы вспыхнули, превращаясь в пепел. Но в последний момент Лев увидел, как из огня вырвался полумесяц — символ, который Соня нарисовала на последней странице.
— Прости, Соня, — прошептал он, глядя, как огонь поглощает последние следы их любви.
Ира стояла позади, её лицо было мокрым от слёз.
— Лев... — она протянула руку, но он уже уходил в темноту, оставляя за собой только пепел и пустоту.
Глава 20: «Последняя коррекция»
Лев шёл по пустынным улицам, не обращая внимания на предупреждения браслета. Его шаги эхом отдавались в тишине, а в голове звучали слова Иры: «Ты станешь никем». Но он уже был никем. Человеком без прошлого, без будущего, без любви.
Он не заметил, как из тени вышли роботы-охранники. Их металлические тела блестели под тусклым светом фонарей, а красные сенсоры, как глаза хищников, следили за каждым его движением.
— Гражданин 301-Лев, — голос робота звучал механически, но в нём чувствовалась угроза. — Вы нарушаете протокол. Следуйте за нами.
Лев остановился, сжав кулаки. Его браслет мигал красным, предупреждая об опасности.
— Я не пойду, — он посмотрел на роботов, и в его глазах вспыхнула ярость. — Вы не можете заставить меня.
— Сопротивление бесполезно, — ответил робот, делая шаг вперёд. — Вы будете подвергнуты коррекции.
Лев бросился в сторону, но роботы были быстрее. Их металлические руки схватили его за плечи, сжимая так, что боль пронзила всё тело. Он попытался вырваться, но силы были неравны.
— Отпустите меня! — он кричал, но его голос терялся в пустоте улиц.
Роботы потащили его к башне «Хранителя». Лев сопротивлялся, но с каждым шагом его силы таяли. Он видел, как мимо проходят люди, но никто не останавливался. Их лица были пусты, глаза опущены вниз.
— Помогите! — он кричал, но его голос был лишь эхом в пустоте.
Внутри башни его провели по длинным коридорам, стены которых были покрыты экранами с лицами «счастливых пар». Лев смотрел на них, и в его голове всплывали образы Сони: её смех, её голос, её шрам на запястье.
— Нет... — он шептал, но роботы не обращали внимания на его слова.
Его привели в комнату с белыми стенами и холодным светом. В центре стояло кресло с ремнями и устройством для коррекции. Лев почувствовал, как его сердце заколотилось, а в груди поднялась волна паники.
— Садитесь, — приказал робот, толкая его к креслу.
Лев попытался сопротивляться, но его силы были на исходе. Он сел, чувствуя, как ремни сжимают его тело.
— Нет... — он шептал, но его голос был едва слышен.
Робот надел на его голову устройство, и Лев почувствовал, как холодные электроды касаются его кожи. На экране над ним всплывали цифры: «Уровень угрозы: критический. Рекомендовано полное стирание».
