– Да, пожалуй.
Когда Виктор, а за ним и Дитрих вернулись в комнату, Тиалонай разогревал жареное мясо и рис. Подойдя к отцу, мальчик тихонько боднул лбом его плечо и попросил:
– Поешь, пожалуйста. Всё должно быть в меру, и аскетизм тоже.
Растроганный Штригель провёл ладонью по щеке подростка и улыбнулся:
– Хорошо, если ты настаиваешь.
И с аппетитом съел свою порцию.
– Очень вкусно, даже слишком, – заявил Штригель, опорожнив тарелку. – Живи я в этой параллели, мне не удалось бы держать себя в рамках.
– Это верно! – восторженно отозвался Виктор, – сам грешен. Ну, кто бы мог подумать, что продукты здесь синтезируется из безликой органики.
Тиалонай нахмурился.
– Странно. Если путём синтеза можно создать, к примеру, мясо курицы, то почему здешние генетики до сих пор не научились клонировать людей? – сведя брови к переносице, вслух размышлял он.
Дитрих изумленно посмотрел на сына. Вот, оказывается, какими проблемами был занят ум не по годам развитого ребёнка.
– Мне кажется, – сказал он, – мы слишком сложны, чтобы нас воспроизвести. Наш мозг – маленькая вселенная, вряд ли её можно воссоздать искусственно.
– Да, наверное, – расстроено произнёс мальчик, – а жаль.
– Почему? – удивился Прокудин.
– Я бы меньше боялся за отца, – прошептал Тиалонай так тихо, что услышал его лишь напрягший слух Штригель.
Стремясь разрядить обстановку, он рассмеялся.
– Я не настолько важная персона, чтобы оставлять меня – размноженного на память потомкам. Вряд ли специалисты по клонированию согласились бы на это.
– А я чувствую, что ты прославишься великими делами, – вздёрнув подбородок, уверенно сказал подросток.
Штригель смутился, но скрыл своё замешательство под маской озабоченности.
– Нам пора, – заявил он, – если мы намереваемся хоть что-то успеть.
И, покинув гостеприимный номер, мужчины и мальчик поспешили к Центру всемирной истории.
Аирин и Ирина в сопровождении Ортвика гуляли в парке. Вокруг весело звенели детские голоса, и Нана тоже находилась где-то там – среди ровесников. Мальчики и девочки, все очень хорошенькие и свежие, бегали, играя в прятки и догонялки. Кто-то катался на качелях, иные крутили карусель, а некоторые, одетые в купальные костюмы, скатывались с горки в небольшой бассейн у её подножия. По периметру детской площадки стояли холодильники, и время от времени то один, то другой разгорячённый ребёнок подбегал к ним и доставал бутылку воды.
Раскинув плед, взрослые сели в тени и расслабленно наблюдали за ребячьей вознёй.
– Как хорошо! – ленивым голосом произнесла Ирина, щурясь на солнце. – Если бы год назад мне сказали, что я стану бездельничать, а мне за это ещё и заплатят, засмеялась бы и не поверила.
– Ира, а у вас с Витей кто-нибудь остался в вашем мире, я имею в виду и друзей, и родных? – спросил Ортвик.
– Мы так долго жили друг для друга, что постепенно отвадили всех знакомых, – ответила женщина. – А родственники… Да привязывай нас хоть что-то к той реальности, мы попытались бы выбраться из этой любыми путями. Нет, мы ничего не потеряли, уйдя оттуда. И, Орти, честно говоря, мне даже не хочется вспоминать о том времени.
– Извини, я не хотел тревожить твою память, – расстроился Пинкдроу.
– Ничего страшного. Понимаешь, здесь мне хочется жить, дышать полной грудью, а там я, ощущая себя старухой, через силу доживала отпущенные мне годы, мучая Виктора. Существование в той параллели требует напряжения всех душевных сил, а их на поверку оказывается не так уж и много…
Бегавшая неподалёку девочка, приглядевшись к отдыхающим, подошла ближе и, пока Ирина говорила, рассматривала женщин. Те, увлечённые беседой, сначала не заметили этого, но вскоре почувствовали себя неловко под пристальным взглядом ребёнка.
– Почему ты на нас так смотришь, дитя? – поинтересовалась Аирин.
Воспитанная малышка смутилась.
– Простите, – вежливо спросила она, – вы близнецы?
– Хм, получается, что да, – подумав, подтвердил Ортвик.
Удовлетворённый ребёнок убежал, а Пинкдроу продолжил:
– Нам надо сделать анализ ДНК, мне любопытно, полностью мы совпадаем или нет. Я ведь вас, девочки, спутать могу, если внимательно не присмотрюсь.
Ирина, проведя ладонью по лбу, задумчиво сказала:
– Да, я тоже замечала, что, если не сосредоточусь, могу принять тебя, Орти, за Витю и наоборот. У близнецов есть хоть какие-то отличия, а у нас они полностью отсутствуют.
– Значит, решено, – сказал Ортвик, – делаем проверку.
– Я думаю, – отозвалась Аирин, – она покажет, что мы идентичны до последней клеточки.
– И всё-таки удостоверимся в этом…
Но тут их ненадолго отвлекла Нана, и разговор перетёк в другое русло.
– А вы никогда не переживали из-за того, что у вас нет детей? – глядя вслед дочке, обратилась к друзьям Ирина. – Для нас с Витей это всегда было больным вопросом. Появление в нашей жизни Наны – просто чудо.
– Так почему же вы не завели ребёночка? – удивилась Аирин.
– Я оказалась бесплодной, – грустно ответила женщина, – и это, как я полагаю, последствия цивилизации: загрязнение воздуха, модифицированные продукты…
Ортвик пришёл в ужас.
– Да зачем нужна такая цивилизация, если благодаря ей вымрет человеческий род?! – возмутился он. – Для кого тогда всё это?! Мы с Аири остаёмся бездетными по собственному желанию, считаем, что пока не готовы растить малыша, и только недавно стали задумываться, а не пора ли. И мы знаем, что наши дети придут в добрый мир, который будет рад им и не создаст проблем, отравляющих жизнь. Я начинаю думать, что ваша реальность, вообще, не имеет права на существование!
– Да, чистка нашей параллели необходима, – печально согласилась Ирина и сменила тему.
Вот уже второй день добровольные исследователи находились в историческом центре. Они перелопатили горы хранящихся в компьютерной базе документов, отобрали и распечатали те, что относились к периоду становления свободного общества, но ни в одном не нашли упоминания об основателе освобождённого мира. В некоторых статьях даже утверждалось, что индивидуума, создавшего справедливую реальность, не существовало. И утомлённые люди почти верили в это: ведь все найденные ими старые отсканированные бумаги не могли быть плодами творчества одного человека.
Дитриха, вообще, не слишком занимала личность мифического основоположника, он с жадностью набрасывался на каждый казавшийся ему полезным документ и перечитывал его от корки до корки. Но Виктор копал глубже, он не мог отказаться от мечты увидеть лицо героя этой реальности.
Тиалонай не вникал в тонкости того, что изучали взрослые, он выводил на дисплей компьютера последние данные о достижениях в сфере клонирования и делал пометки. Мальчик очень серьёзно относился к этой области науки, поэтому ни Штригель, ни Прокудин не мешали ему, занимаясь своими делами.
На четвёртые сутки Виктор обнаружил в одной из бумаг информацию, что интересующий его политический лидер принадлежал к правящему царскому или королевскому дому. И, добровольно отрёкшись от титула и престола, преобразовал монархию в некое подобие республики. Правда, тут же приводились доводы, опровергающие эти утверждения, но всё же статья могла стать тоненькой ниточкой, ведущей к истине.
Записав фамилию учёного, Прокудин отыскал сведения о нём. Выяснилось, что тот ещё жив и трудится, что оказалось приятной неожиданностью, в Центре всемирной истории. Виктор кинулся к видеофону.
Спустя полчаса он и Дитрих вошли в небольшую затемнённую комнату, где ютился незадачливый поборник истины. Маленького седого человека взволновал визит незнакомцев.
– Да-да, – нервно суетясь, подтвердил он, приглашая гостей в другое, такое же полутёмное помещение, – я изучаю именно тот период, когда наш мир ещё находился под пятой самодержцев. Много их сменилось на троне, но ни один не оставил после себя следа, кроме последнего. Его звали… секунду…
Он щёлкнул выключателем и, подслеповато щурясь, взглянул на посетителей.
Вдруг старичок охнул, и лицо его исказилось. Лепеча что-то невразумительное, он судорожно ткнул пальцем в сторону мужчин и, схватившись за сердце, рухнул на ковёр. Через пару минут прилетела неотложка, но поздно – историк скончался. Что за потрясение он испытал перед смертью, визитёры не поняли, а загадка осталась загадкой, приходилось начинать всё сначала.
Но свободного времени у Дитриха было мало. Приближающиеся выборы требовали его постоянного присутствия, через сутки он возвращался в свою реальность, и дальнейшими поисками решили заняться Виктор с Тиалонаем.
Штригель чувствовал себя удовлетворённым, он нашёл много нужного и интересного, что могло пригодиться в дальнейшем, и считал, что на этом пока можно остановиться. Поэтому последние сутки друзья отдыхали, отсыпались и посетили, наконец, обиталище снежного человека.
Их впечатлило это чудо природы, а Тиалонай даже пожал ему «руку». Подросток взахлёб рассказывал о своих ощущениях от прикосновения, а мужчины улыбались при виде непосредственного детского восторга. Дитрих не отпускал мальчика от себя, в глазах его притаилась тоска. Скоро ему придётся уйти, и, кто знает, когда они увидятся вновь.
Вечером люди сидели в номере и беседовали. Когда Виктор вышел, чтобы принять ванну, Штригель завёл разговор о том, что его тревожило.
– Завтра мы расстанемся, – напомнил он печально, – и сколько времени продлится наша разлука, неизвестно.
Подросток помрачнел, а Штригель продолжил, осторожно подбирая слова:
– Тиалонай, моя жизнь постоянно висит на волоске. С этим ничего нельзя поделать, профессия политика, тем более новатора, очень опасна. И я прошу тебя ради моего спокойствия пообещать, что если я погибну, ты примешь Виктора, как отца.
Сын выслушал его, склонив голову, и очень долго молчал.
– Хорошо, – сказал он, наконец. – Но, прошу, дай слово, что ты будешь очень осторожен и оградишь себя от гибели всеми возможными способами.
– Конечно, я даю слово! – горячо ответил Дитрих. – Все мыслимые меры безопасности соблюдаются и будут соблюдаться, и я клянусь, что очень постараюсь остаться целым и невредимым!
Вздохнув с облегчением, Тиалонай крепко обнял мужчину. Так и застал их вернувшийся Виктор.
– Ты обратил внимание, Дитрих, – позёвывая, спросил он, – во многих статьях упомянуто, что свободное общество изначально опиралось на суровость, дисциплину и даже жестокость? Мне это напомнило правление Сталина и политику Гитлера.
– Мне тоже. Но при вожде всех времён и народов и сумасшедшем фюрере изуверство доходило до абсурда, а здесь, насколько я понял, жестокость была умеренна и полностью оправданна. Нельзя отучить людей лгать, злословить, красть, убивать, только уговаривая. Дурному человеку трудно изменить свою сущность, если его не вынудят это сделать. Потом же, по истечении времени, нормальное поведение войдёт в привычку, несмотря на личностные качества. А чтобы этого добиться, необходимы жёсткие законы и демонстрационные наказания для одних, дабы устрашить других.
– Перед тобой стоит сложная задача, – тихо произнёс Тиалонай, всё ещё обнимающий отца, – ведь по натуре ты не бессердечен и даже мягок.
– Моей опорой станет уверенность в необходимости принимаемых мер, – ответил Дитрих. – И я не сомневаюсь, что именно моя внутренняя природа не позволит репрессиям дорасти до уровня сталинских.
Он замолчал, провёл ладонью по волосам сына и продолжил:
– Но теперь мне понятно, почему человек, благодаря которому этот мир так хорош, нигде не упомянут. Из-за того, что его правление отмечено печатью жестокости, и общество, где все давно забыли, что такое насилие, взращено на крови. О таком потомкам лучше не знать.
Виктор задумался.
– Нет, Дитрих, ты не прав, – поразмыслив, возразил он. – Наоборот, нужно помнить, с чего всё началось, и обнародовать доказательства, что не существовало иной возможности построить светлое будущее, кроме как на кровавом фундаменте прошлого. Я считаю, что необходимо назвать людям имя великого деятеля, давшего обществу всё, что у того сейчас есть, и рассказать, какой ценой досталось это благоденствие, чтобы ни у кого не возникло желания вернуть старое.
В свою очередь подумав, Штригель кивнул.
– Согласен. Удачи вам в достижении цели!
– А тебе в выполнении твоей непростой миссии!
И утомлённые люди разбрелись по кроватям. Утром они возвращались домой.
Ночь пролетела незаметно, и вскоре Дитрих уже стоял у портала в окружении провожающих. Он крепко прижимал к себе Тиалоная, старающегося не плакать. Друзья смотрели печально.
– Не грустите, – говорил Штригель, – я ухожу не навсегда. И обязательно постараюсь вырваться сюда хотя бы на пару часов.
– Мы всё понимаем, – ответила Аирин, – но расставание рождает тоску. Я и Ортвик впервые почувствовали это, когда в нашей жизни появились Ира с Витей. И вот теперь ты…
Она отвернулась, скрывая слёзы. А Дитрих сказал:
– Виктор, я с нетерпением буду ждать вестей о результатах ваших изысканий. Надеюсь, твоя мечта, в конце концов, осуществится.
– Да, – отозвался Прокудин, – я тоже. Завтра мы с Тиалонаем снова полетим в Гималаи. Думаю, нам удастся встретиться с нужными людьми, которые не умрут у нас на глазах.
– Хм…
Штригель озадаченно нахмурился.
– Смерть этого несчастного – загадка. Непонятно, почему на него так подействовал наш визит.
– Мы постараемся выяснить и это, – уверенно заявил Виктор.
– Что ж, удачи! И до встречи.
Мягко оторвав от себя Тиалоная, Дитрих поцеловал его в лоб и вошёл в светящуюся дверь. Как только он переступил черту, мальчик перестал сдерживаться и зарыдал, и Ирина, обняв его, увела на улицу. Аирин с Ортвиком последовали за ними, Виктор же остался в студии, чтобы возобновить заброшенную работу.
А Штригель уже не видел и не слышал происходящего за завесой. Он постоял, оглядывая кабинет, от которого успел отвыкнуть, а потом, опустившись на стул, закрыл лицо руками.
– Как же трудно возвращаться из нормальной жизни в этот страшный мир, – прошептал он.
Просидев так около четверти часа, диктатор поднялся. Лицо его было спокойно и строго: Дитрих взял себя в руки. Открыв сейф, он вытащил папки с документами и, разложив на столе выписки, принесённые из свободного общества, с головой ушёл в дела.
Аирин и Ирина в сопровождении Ортвика гуляли в парке. Вокруг весело звенели детские голоса, и Нана тоже находилась где-то там – среди ровесников. Мальчики и девочки, все очень хорошенькие и свежие, бегали, играя в прятки и догонялки. Кто-то катался на качелях, иные крутили карусель, а некоторые, одетые в купальные костюмы, скатывались с горки в небольшой бассейн у её подножия. По периметру детской площадки стояли холодильники, и время от времени то один, то другой разгорячённый ребёнок подбегал к ним и доставал бутылку воды.
Раскинув плед, взрослые сели в тени и расслабленно наблюдали за ребячьей вознёй.
– Как хорошо! – ленивым голосом произнесла Ирина, щурясь на солнце. – Если бы год назад мне сказали, что я стану бездельничать, а мне за это ещё и заплатят, засмеялась бы и не поверила.
– Ира, а у вас с Витей кто-нибудь остался в вашем мире, я имею в виду и друзей, и родных? – спросил Ортвик.
– Мы так долго жили друг для друга, что постепенно отвадили всех знакомых, – ответила женщина. – А родственники… Да привязывай нас хоть что-то к той реальности, мы попытались бы выбраться из этой любыми путями.
Когда Виктор, а за ним и Дитрих вернулись в комнату, Тиалонай разогревал жареное мясо и рис. Подойдя к отцу, мальчик тихонько боднул лбом его плечо и попросил:
– Поешь, пожалуйста. Всё должно быть в меру, и аскетизм тоже.
Растроганный Штригель провёл ладонью по щеке подростка и улыбнулся:
– Хорошо, если ты настаиваешь.
И с аппетитом съел свою порцию.
– Очень вкусно, даже слишком, – заявил Штригель, опорожнив тарелку. – Живи я в этой параллели, мне не удалось бы держать себя в рамках.
– Это верно! – восторженно отозвался Виктор, – сам грешен. Ну, кто бы мог подумать, что продукты здесь синтезируется из безликой органики.
Тиалонай нахмурился.
– Странно. Если путём синтеза можно создать, к примеру, мясо курицы, то почему здешние генетики до сих пор не научились клонировать людей? – сведя брови к переносице, вслух размышлял он.
Дитрих изумленно посмотрел на сына. Вот, оказывается, какими проблемами был занят ум не по годам развитого ребёнка.
– Мне кажется, – сказал он, – мы слишком сложны, чтобы нас воспроизвести. Наш мозг – маленькая вселенная, вряд ли её можно воссоздать искусственно.
– Да, наверное, – расстроено произнёс мальчик, – а жаль.
– Почему? – удивился Прокудин.
– Я бы меньше боялся за отца, – прошептал Тиалонай так тихо, что услышал его лишь напрягший слух Штригель.
Стремясь разрядить обстановку, он рассмеялся.
– Я не настолько важная персона, чтобы оставлять меня – размноженного на память потомкам. Вряд ли специалисты по клонированию согласились бы на это.
– А я чувствую, что ты прославишься великими делами, – вздёрнув подбородок, уверенно сказал подросток.
Штригель смутился, но скрыл своё замешательство под маской озабоченности.
– Нам пора, – заявил он, – если мы намереваемся хоть что-то успеть.
И, покинув гостеприимный номер, мужчины и мальчик поспешили к Центру всемирной истории.
Аирин и Ирина в сопровождении Ортвика гуляли в парке. Вокруг весело звенели детские голоса, и Нана тоже находилась где-то там – среди ровесников. Мальчики и девочки, все очень хорошенькие и свежие, бегали, играя в прятки и догонялки. Кто-то катался на качелях, иные крутили карусель, а некоторые, одетые в купальные костюмы, скатывались с горки в небольшой бассейн у её подножия. По периметру детской площадки стояли холодильники, и время от времени то один, то другой разгорячённый ребёнок подбегал к ним и доставал бутылку воды.
Раскинув плед, взрослые сели в тени и расслабленно наблюдали за ребячьей вознёй.
– Как хорошо! – ленивым голосом произнесла Ирина, щурясь на солнце. – Если бы год назад мне сказали, что я стану бездельничать, а мне за это ещё и заплатят, засмеялась бы и не поверила.
– Ира, а у вас с Витей кто-нибудь остался в вашем мире, я имею в виду и друзей, и родных? – спросил Ортвик.
– Мы так долго жили друг для друга, что постепенно отвадили всех знакомых, – ответила женщина. – А родственники… Да привязывай нас хоть что-то к той реальности, мы попытались бы выбраться из этой любыми путями. Нет, мы ничего не потеряли, уйдя оттуда. И, Орти, честно говоря, мне даже не хочется вспоминать о том времени.
– Извини, я не хотел тревожить твою память, – расстроился Пинкдроу.
– Ничего страшного. Понимаешь, здесь мне хочется жить, дышать полной грудью, а там я, ощущая себя старухой, через силу доживала отпущенные мне годы, мучая Виктора. Существование в той параллели требует напряжения всех душевных сил, а их на поверку оказывается не так уж и много…
Бегавшая неподалёку девочка, приглядевшись к отдыхающим, подошла ближе и, пока Ирина говорила, рассматривала женщин. Те, увлечённые беседой, сначала не заметили этого, но вскоре почувствовали себя неловко под пристальным взглядом ребёнка.
– Почему ты на нас так смотришь, дитя? – поинтересовалась Аирин.
Воспитанная малышка смутилась.
– Простите, – вежливо спросила она, – вы близнецы?
– Хм, получается, что да, – подумав, подтвердил Ортвик.
Удовлетворённый ребёнок убежал, а Пинкдроу продолжил:
– Нам надо сделать анализ ДНК, мне любопытно, полностью мы совпадаем или нет. Я ведь вас, девочки, спутать могу, если внимательно не присмотрюсь.
Ирина, проведя ладонью по лбу, задумчиво сказала:
– Да, я тоже замечала, что, если не сосредоточусь, могу принять тебя, Орти, за Витю и наоборот. У близнецов есть хоть какие-то отличия, а у нас они полностью отсутствуют.
– Значит, решено, – сказал Ортвик, – делаем проверку.
– Я думаю, – отозвалась Аирин, – она покажет, что мы идентичны до последней клеточки.
– И всё-таки удостоверимся в этом…
Но тут их ненадолго отвлекла Нана, и разговор перетёк в другое русло.
– А вы никогда не переживали из-за того, что у вас нет детей? – глядя вслед дочке, обратилась к друзьям Ирина. – Для нас с Витей это всегда было больным вопросом. Появление в нашей жизни Наны – просто чудо.
– Так почему же вы не завели ребёночка? – удивилась Аирин.
– Я оказалась бесплодной, – грустно ответила женщина, – и это, как я полагаю, последствия цивилизации: загрязнение воздуха, модифицированные продукты…
Ортвик пришёл в ужас.
– Да зачем нужна такая цивилизация, если благодаря ей вымрет человеческий род?! – возмутился он. – Для кого тогда всё это?! Мы с Аири остаёмся бездетными по собственному желанию, считаем, что пока не готовы растить малыша, и только недавно стали задумываться, а не пора ли. И мы знаем, что наши дети придут в добрый мир, который будет рад им и не создаст проблем, отравляющих жизнь. Я начинаю думать, что ваша реальность, вообще, не имеет права на существование!
– Да, чистка нашей параллели необходима, – печально согласилась Ирина и сменила тему.
Вот уже второй день добровольные исследователи находились в историческом центре. Они перелопатили горы хранящихся в компьютерной базе документов, отобрали и распечатали те, что относились к периоду становления свободного общества, но ни в одном не нашли упоминания об основателе освобождённого мира. В некоторых статьях даже утверждалось, что индивидуума, создавшего справедливую реальность, не существовало. И утомлённые люди почти верили в это: ведь все найденные ими старые отсканированные бумаги не могли быть плодами творчества одного человека.
Дитриха, вообще, не слишком занимала личность мифического основоположника, он с жадностью набрасывался на каждый казавшийся ему полезным документ и перечитывал его от корки до корки. Но Виктор копал глубже, он не мог отказаться от мечты увидеть лицо героя этой реальности.
Тиалонай не вникал в тонкости того, что изучали взрослые, он выводил на дисплей компьютера последние данные о достижениях в сфере клонирования и делал пометки. Мальчик очень серьёзно относился к этой области науки, поэтому ни Штригель, ни Прокудин не мешали ему, занимаясь своими делами.
На четвёртые сутки Виктор обнаружил в одной из бумаг информацию, что интересующий его политический лидер принадлежал к правящему царскому или королевскому дому. И, добровольно отрёкшись от титула и престола, преобразовал монархию в некое подобие республики. Правда, тут же приводились доводы, опровергающие эти утверждения, но всё же статья могла стать тоненькой ниточкой, ведущей к истине.
Записав фамилию учёного, Прокудин отыскал сведения о нём. Выяснилось, что тот ещё жив и трудится, что оказалось приятной неожиданностью, в Центре всемирной истории. Виктор кинулся к видеофону.
Спустя полчаса он и Дитрих вошли в небольшую затемнённую комнату, где ютился незадачливый поборник истины. Маленького седого человека взволновал визит незнакомцев.
– Да-да, – нервно суетясь, подтвердил он, приглашая гостей в другое, такое же полутёмное помещение, – я изучаю именно тот период, когда наш мир ещё находился под пятой самодержцев. Много их сменилось на троне, но ни один не оставил после себя следа, кроме последнего. Его звали… секунду…
Он щёлкнул выключателем и, подслеповато щурясь, взглянул на посетителей.
Вдруг старичок охнул, и лицо его исказилось. Лепеча что-то невразумительное, он судорожно ткнул пальцем в сторону мужчин и, схватившись за сердце, рухнул на ковёр. Через пару минут прилетела неотложка, но поздно – историк скончался. Что за потрясение он испытал перед смертью, визитёры не поняли, а загадка осталась загадкой, приходилось начинать всё сначала.
Но свободного времени у Дитриха было мало. Приближающиеся выборы требовали его постоянного присутствия, через сутки он возвращался в свою реальность, и дальнейшими поисками решили заняться Виктор с Тиалонаем.
Штригель чувствовал себя удовлетворённым, он нашёл много нужного и интересного, что могло пригодиться в дальнейшем, и считал, что на этом пока можно остановиться. Поэтому последние сутки друзья отдыхали, отсыпались и посетили, наконец, обиталище снежного человека.
Их впечатлило это чудо природы, а Тиалонай даже пожал ему «руку». Подросток взахлёб рассказывал о своих ощущениях от прикосновения, а мужчины улыбались при виде непосредственного детского восторга. Дитрих не отпускал мальчика от себя, в глазах его притаилась тоска. Скоро ему придётся уйти, и, кто знает, когда они увидятся вновь.
Вечером люди сидели в номере и беседовали. Когда Виктор вышел, чтобы принять ванну, Штригель завёл разговор о том, что его тревожило.
– Завтра мы расстанемся, – напомнил он печально, – и сколько времени продлится наша разлука, неизвестно.
Подросток помрачнел, а Штригель продолжил, осторожно подбирая слова:
– Тиалонай, моя жизнь постоянно висит на волоске. С этим ничего нельзя поделать, профессия политика, тем более новатора, очень опасна. И я прошу тебя ради моего спокойствия пообещать, что если я погибну, ты примешь Виктора, как отца.
Сын выслушал его, склонив голову, и очень долго молчал.
– Хорошо, – сказал он, наконец. – Но, прошу, дай слово, что ты будешь очень осторожен и оградишь себя от гибели всеми возможными способами.
– Конечно, я даю слово! – горячо ответил Дитрих. – Все мыслимые меры безопасности соблюдаются и будут соблюдаться, и я клянусь, что очень постараюсь остаться целым и невредимым!
Вздохнув с облегчением, Тиалонай крепко обнял мужчину. Так и застал их вернувшийся Виктор.
– Ты обратил внимание, Дитрих, – позёвывая, спросил он, – во многих статьях упомянуто, что свободное общество изначально опиралось на суровость, дисциплину и даже жестокость? Мне это напомнило правление Сталина и политику Гитлера.
– Мне тоже. Но при вожде всех времён и народов и сумасшедшем фюрере изуверство доходило до абсурда, а здесь, насколько я понял, жестокость была умеренна и полностью оправданна. Нельзя отучить людей лгать, злословить, красть, убивать, только уговаривая. Дурному человеку трудно изменить свою сущность, если его не вынудят это сделать. Потом же, по истечении времени, нормальное поведение войдёт в привычку, несмотря на личностные качества. А чтобы этого добиться, необходимы жёсткие законы и демонстрационные наказания для одних, дабы устрашить других.
– Перед тобой стоит сложная задача, – тихо произнёс Тиалонай, всё ещё обнимающий отца, – ведь по натуре ты не бессердечен и даже мягок.
– Моей опорой станет уверенность в необходимости принимаемых мер, – ответил Дитрих. – И я не сомневаюсь, что именно моя внутренняя природа не позволит репрессиям дорасти до уровня сталинских.
Он замолчал, провёл ладонью по волосам сына и продолжил:
– Но теперь мне понятно, почему человек, благодаря которому этот мир так хорош, нигде не упомянут. Из-за того, что его правление отмечено печатью жестокости, и общество, где все давно забыли, что такое насилие, взращено на крови. О таком потомкам лучше не знать.
Виктор задумался.
– Нет, Дитрих, ты не прав, – поразмыслив, возразил он. – Наоборот, нужно помнить, с чего всё началось, и обнародовать доказательства, что не существовало иной возможности построить светлое будущее, кроме как на кровавом фундаменте прошлого. Я считаю, что необходимо назвать людям имя великого деятеля, давшего обществу всё, что у того сейчас есть, и рассказать, какой ценой досталось это благоденствие, чтобы ни у кого не возникло желания вернуть старое.
В свою очередь подумав, Штригель кивнул.
– Согласен. Удачи вам в достижении цели!
– А тебе в выполнении твоей непростой миссии!
И утомлённые люди разбрелись по кроватям. Утром они возвращались домой.
Ночь пролетела незаметно, и вскоре Дитрих уже стоял у портала в окружении провожающих. Он крепко прижимал к себе Тиалоная, старающегося не плакать. Друзья смотрели печально.
– Не грустите, – говорил Штригель, – я ухожу не навсегда. И обязательно постараюсь вырваться сюда хотя бы на пару часов.
– Мы всё понимаем, – ответила Аирин, – но расставание рождает тоску. Я и Ортвик впервые почувствовали это, когда в нашей жизни появились Ира с Витей. И вот теперь ты…
Она отвернулась, скрывая слёзы. А Дитрих сказал:
– Виктор, я с нетерпением буду ждать вестей о результатах ваших изысканий. Надеюсь, твоя мечта, в конце концов, осуществится.
– Да, – отозвался Прокудин, – я тоже. Завтра мы с Тиалонаем снова полетим в Гималаи. Думаю, нам удастся встретиться с нужными людьми, которые не умрут у нас на глазах.
– Хм…
Штригель озадаченно нахмурился.
– Смерть этого несчастного – загадка. Непонятно, почему на него так подействовал наш визит.
– Мы постараемся выяснить и это, – уверенно заявил Виктор.
– Что ж, удачи! И до встречи.
Мягко оторвав от себя Тиалоная, Дитрих поцеловал его в лоб и вошёл в светящуюся дверь. Как только он переступил черту, мальчик перестал сдерживаться и зарыдал, и Ирина, обняв его, увела на улицу. Аирин с Ортвиком последовали за ними, Виктор же остался в студии, чтобы возобновить заброшенную работу.
А Штригель уже не видел и не слышал происходящего за завесой. Он постоял, оглядывая кабинет, от которого успел отвыкнуть, а потом, опустившись на стул, закрыл лицо руками.
– Как же трудно возвращаться из нормальной жизни в этот страшный мир, – прошептал он.
Просидев так около четверти часа, диктатор поднялся. Лицо его было спокойно и строго: Дитрих взял себя в руки. Открыв сейф, он вытащил папки с документами и, разложив на столе выписки, принесённые из свободного общества, с головой ушёл в дела.
ГЛАВА 8
Аирин и Ирина в сопровождении Ортвика гуляли в парке. Вокруг весело звенели детские голоса, и Нана тоже находилась где-то там – среди ровесников. Мальчики и девочки, все очень хорошенькие и свежие, бегали, играя в прятки и догонялки. Кто-то катался на качелях, иные крутили карусель, а некоторые, одетые в купальные костюмы, скатывались с горки в небольшой бассейн у её подножия. По периметру детской площадки стояли холодильники, и время от времени то один, то другой разгорячённый ребёнок подбегал к ним и доставал бутылку воды.
Раскинув плед, взрослые сели в тени и расслабленно наблюдали за ребячьей вознёй.
– Как хорошо! – ленивым голосом произнесла Ирина, щурясь на солнце. – Если бы год назад мне сказали, что я стану бездельничать, а мне за это ещё и заплатят, засмеялась бы и не поверила.
– Ира, а у вас с Витей кто-нибудь остался в вашем мире, я имею в виду и друзей, и родных? – спросил Ортвик.
– Мы так долго жили друг для друга, что постепенно отвадили всех знакомых, – ответила женщина. – А родственники… Да привязывай нас хоть что-то к той реальности, мы попытались бы выбраться из этой любыми путями.
