Барон Гердис только криво улыбнулся на её слова, а глазами проводил её до выхода из церкви. Перед тем, как выйти, Вэллия заметила, что к барону подошёл отец Валериан.
«Они все... все здесь за одно... Они помогают друг другу... Они доносят всё друг другу... А я, я ещё сомневалась, исповедоваться ли мне этому священнику... Я одна, одна, и мне не у кого просить совета...»
Она буквально бежала к замку по вытоптанной в снегу дорожке, а от пережитого страха и волнения дыхание её перехватывало. «Это ты... ты во всём виноват...» Она подумала о своём ребёнке – плоде насилия и греха, а теперь ещё и обмана. Это его она скрывала от всех, из-за него она оказалась здесь, это он сломал всю её жизнь. Теперь она боялась собственных мыслей и молитв, боялась каждого пережитого дня, когда обман раскроется, и от стыда она готова будет провалиться сквозь землю. Никто не будет её слушать, никто не пожалеет и не примет её сторону, все будут проклинать её, смеяться над ней и её отцом, и её глупым мужем.
Господи! Что, что же мне делать?
* * * * *
С этого момента Вэллия заметила, с какой опасной подозрительностью следит за ней барон Гердис при встречах. Каким странно задумчивым был его взгляд, когда он глядел ей в лицо. Вэллия старалась избегать встреч с советником мужа, но дело-то в том, что Ниард ему доверял целиком и полностью, и часто встречался с ним по делам и без дел, приглашал его к столу, разговаривал в библиотеке, в кабинете. Каждая встреча с ним была испытанием для Вэллии, каких требовалось усилий, чтобы не сорваться, а ей казалось, что барон Гердис знает о её обмане, поэтому и смотрит таким проницательным взглядом, будто мысли читает.
Она уже не находила покоя ни днём, ни ночью, всюду ей мерещилось лицо злосчастного барона, она вздрагивала от каждого шороха, практически перестала есть и неистово молилась до беспамятства, до бреда, молилась даже во сне. Ей казалось, что если бы в этот момент её постигла смерть, это было бы величайшим избавлением для неё и её измученной души. Но совершить самоубийство она боялась и никогда бы не решилась на это.
Ещё больше похудела, осунулась, служанки уже шептались по углам, а маркграф Ниард вызвал монаха-лекаря из ближайшего монастыря святого Иоанна. Именно этому лекарю приходилось лечить больных родственников маркграфа в прошлом, ему доверяли, все ждали его приезда, надеялись, что ему удастся найти причину болезни молодой госпожи и вылечить её.
Его приезда Вэллия боялась, как огня. Если он хороший лекарь, то он сразу же поймёт причину её недомоганий, её тайна раскроется. После этой новости она вообще слегла в постель, плакала подолгу и молилась беспрестанно.
Бог оставил её, всё из-за её лжи, за то, что она поступила в угоду своему отцу, согласилась на эту свадьбу. Теперь всё рушится, уходит земля из-под ног, и несчастная Вэллия абсолютно не знала, что ей делать.
Ниард несколько раз заходил к ней справиться о её здоровье. Вэллия задумчиво глядела в его лицо, пока он говорил ей что-то, она не слушала. «Я обманула тебя... Это ты... ты у нас самый честный, Бог, наверное, тебя любит, Он откроет тебе обман... мой обман... Тебя пощадила эпидемия, у тебя умерли все родные... и брат, и невестка, и маленький племянник – наследник этих земель... Бог пощадил только тебя... И сейчас Он тоже тебе всё откроет, как тебя купили хорошим приданым, как подсунули тебе в жёны меня – беременную от другого мужчины... Будь ты неладен, всё пойдёт по-твоему... Потому что ты сильно честный, потому что ты не любишь меня и не обманываешь в этом ни меня, ни других... Ты даже ни разу не прикоснулся ко мне... Боже, Боже мой... На что надеялись я и мой отец?
Против желаний Господа не пойдёшь, хоть трижды родись хитрецом и лгуном... Всё откроется. Рай открыт только таким, как ты...»
Он уходил, а Вэллия отворачивалась лицом к стене и рассматривала толстые нити вышивки гобелена, считала стежки и, уставшая от слабости, засыпала тяжёлым сном без сновидений.
Лекарь-монах задерживался, а Вэллия молилась изо дня в день, чтобы он не приехал, чтобы что-нибудь случилось, чтобы она успела умереть до его приезда, и её тайна ушла бы с ней в могилу.
В одну из таких тяжёлых ночей она проснулась и долго лежала в темноте, глядя в потолок. Ночь обволакивала её, глаза болели от кромешной тьмы. Она молилась шёпотом, призывая Господа и всех святых, просила помощи или смерти. Слёзы сами собой текли из глаз на виски и на подушку. А губы шептали молитвы. В беспамятстве она снова заснула.
Утром её разбудила Анна.
– Вставайте, госпожа, я приготовила вам ванну, вам надо помыться и вам станет легче, вот увидите, моя мама всегда так делала, когда мы в детстве болели, а у меня знаете, сколько младших братьев и сестёр? И всегда помогало...
Вэллия улыбнулась и прошептала:
– Мне это вряд ли поможет...
– Поможет-поможет, поверьте мне! – Она растапливала камин, ловко и умело укладывала дрова, раздувала угли. – А господин уехал, вернётся только вечером, он вам не говорил?
– Нет... – «Он вообще никогда мне ничего не говорит», – подумала про себя. – Что это он? Куда?
– Скоро здесь станет тепло, вы не замёрзнете. Пойдёмте мыться, пока вода не остыла, я помогу вам. – Анна перевела разговор на свою тему, не собираясь уступать, и Вэллия сдалась.
Анна помогла ей подняться и одеться, вместе они спустились с башни в комнату, где уже ждала горячая вода. Вэллия и не думала, что у неё хватит на эту затею сил. Анна буквально на себе привела её, раздела и усадила в большую деревянную ванну с тёплой водой. Девушка всё время беспокоилась, не замёрзла ли госпожа, подливала кипятка ковш за ковшом, а Вэллия и не чувствовала ничего. От горячей воды такая слабость навалилась – рукой не шевельнуть, слова не сказать. Безучастная ко всему она смотрела прямо перед собой, пока Анна мыла ей волосы, тёрла мочалом.
Молодая служанка, потная и разгорячённая паром и водой, так усердно старалась угодить госпоже, что не сразу заметила, как та потеряла сознание, уронив голову на грудь.
Пока Анна дозвалась помощи, и пока госпожу служанки доставали из воды, Вэллия успела нахлебаться мыльной воды. Это уже чуть позже заметили, что вода сильно горячая, а на простынях, которыми вытирали госпожу, появились пятна крови. У Вэллии началось кровотечение, а все служанки в миг побелели лицами. Старая Гелла, подоспевшая чуть позже, отвесила испуганной Анне громкую пощёчину и запустила ладонь в воду. Да, вода горячая, явно переборщили с кипятком, а ещё старуха заметила, зачерпнув мыльной воды в пригоршню, что вода эта розового цвета. Значит, госпожа потеряла сознание от кровотечения, а это серьёзно. Гелла поджала тонкие губы и распорядилась:
– Заверните её в одеяло и отнесите в постель. Укройте потеплее и следите за камином. – Когда девушки и подоспевшие слуги унесли госпожу, старая экономка проворчала себе под нос:– Кто сказал, что эта замухрышка сможет родить нормального ребёнка? – Хмыкнула.
* * * * *
Когда Вэллия пришла в себя, вокруг неё копошились служанки, и лекарь из местного госпиталя что-то негромко говорил им, неторопливо растягивая слова.
Вэллия, вспомнив вдруг, что случилось, резко поднялась и села на постели. Как? Как это могло случиться? Её ребёнок... Господи... Что с ним?
Служанки бросились к ней, Анна с виноватым лицом и дрожащими губами участливо смотрела в глаза, укладывая госпожу в постель, укрывала одеялами, поправляла подушки.
– Господи... – прошептала Вэллия. – Что... Что случилось? – Отыскала глазами старика-монаха. Тот пожевал губами и вкрадчиво спросил:
– Вы ждали ребёнка?
Вэллия вместо ответа тяжело прикрыла глаза и вдавила голову в подушку, словно старалась спрятаться в ней, хрипло дышала через приоткрытые губы. Сердце стучало в груди набатным колоколом.
– Мне очень жаль, госпожа. Может быть, это из-за вашей болезни, такое бывает... Господь забрал его до рождения...
Вэллия расплакалась вдруг, повернувшись на бок, уткнулась лицом в скомканное одеяло, от слёз этих разрывалось сердце. Все вокруг подумали, что она убивается из-за потерянного ребёнка, а она переживала такую смесь самых разнообразных чувств – от боли до благодарности, до облегчения. Его больше нет... Нет... Он не родится... Не будет больше её мук и страданий... Не надо будет прятаться, бояться... Всё разрешилось само собой, и он не родится, этот несчастный ребёнок, ребёнок Корвина – плод насилия и греха. Господь услышал её молитвы, но забрал к себе не её саму, а этого несчастного ребёнка, его душу. Возможно, Бог забрал его сразу в рай, ведь он ни в чём не виноват, а Вэллия будет молиться за него всю жизнь и ставить свечи...
Анна успокаивала её, гладила горячей ладонью по спине, по плечам. Служанки замерли, боясь сказать хоть слово. Монах спросил Геллу:
– А господин уже знает?
– Он ещё не приехал... нет, конечно, откуда ему знать?
Вэллия услышала этот разговор и тут же перестала плакать. Как она могла забыть? Конечно... Для них, для всех, она потеряла ребёнка маркграфа, и только он один и она знают, что это не так. Он вернётся и всё поймёт, ведь всё и так ясно, и тогда всё, чего она боялась, только начнётся... Кто простит этот обман? Ведь его просто использовали! Оставит ли он всё это в тайне? Конечно, нет!
Вэллия медленно подтянула колени, стараясь стать незаметной под одеялом.
– Надо оставить её, пусть поспит... – Трескучий голос старой Геллы раздражал до невозможности, хотелось закрыть не только глаза, но и уши. Остаться одной, никого не видеть. Все ушли, осталась только Анна, присмотреть за камином.
Вэллия и не ожидала, что после всего сможет заснуть, но, видимо, усталость была больше, чем она думала. Заснула тревожным сном прямо так, как лежала, на боку.
Проснулась оттого, что болела затёкшая во сне рука. Колющая боль отрезвила её, и Вэллия поморщилась, открывая глаза, под одеялом мяла пальцами больной локоть. Смотрела во все глаза на разговаривающих – уже знакомого монаха-лекаря из местного госпиталя и маркграфа. Приехал... Сказать, что Ниард был удивлён – не сказать ничего. Таким ошарашенным внезапной новостью Вэллия его ещё не видела, он даже как будто стал старше, лицом суровее, когда смотрел ей в глаза. Она видела, как строго поджал он губы, как отстранённо слушает монаха.
Всё сейчас решал он, всё зависело от него. И Вэллия, понимая это, не могла отвести взгляда с лица своего мужа, не замечала ничего и никого, смотрела только на него.
– ...Ничего страшного, – говорил старик негромко, – она поправится, всё будет хорошо. У вас ещё будут дети. Надо провести службу и покаяться вам и вашей супруге. Господь ещё подарит вам детей, вот увидите. Ваша жена – благочестивая женщина, искренне верующая, все только и говорят об этом. Господь не оставит её без ребёнка, она будет хорошей матерью.
Но Ниард как будто и не слушал его, невидящим взглядом упёрся в лицо Вэллии, почти не мигая, смотрел на неё. «Конечно, ты всё-всё понял... Ты вышвырнешь меня из своего замка, все обольют меня грязью... Я не вернусь к отцу, меня никто не примет... Я стану нищенкой и буду жить подаянием добрых людей... Это отцу... отцу расплата за всё... За ложь, за обман на алтаре, за убийство Бергских правителей, за смерть Келлы... За всё! За всё...»
Она тяжело закрыла глаза и подтянула одеяло до самого подбородка, до губ. Слёзы заполнили глаза, и ни о чём не хотелось думать.
– Выйдите все! – приказал маркграф. Все служанки, лекарь потянулись к двери. – Все! – повторил настойчиво, и последней ушла Анна, по-прежнему чувствующая себя виноватой.
Вэллия проводила их всех глазами, замечая, как пальцы рук сами собой впились в мякоть одеяла, и слёзы тут же высохли на глазах от предстоящего ужаса. Что теперь будет?
– Кто он? – первым спросил маркграф, когда они с женой остались один на один. – Это кто-то из местных, здесь, или ты нашла его в ближайшей деревне?
Он обращался к ней на «ты», хотя до этого дня всегда говорил только на «вы». Вот так быстро она стала для него никем. Вэллия ничего не смогла ему ответить, только поджала дрожащие губы. От страха её знобило даже под двумя одеялами и рядом с горящим камином.
– Подожди! – Маркграф выставил ладонь. – Я всё понял. Это было неспроста. И эта свадьба, и это лестное предложение твоего отца, конечно, и так всё впопыхах, без той долгой суматохи, как бывает обычно... Так, да? – Он говорил негромко, спокойным голосом, но лучше бы, наверное, кричал, так была бы понятна его реакция. – Твой отец просто нашёл дурочка, молодого простофилю, за которого некому заступиться, и знал, что я буду молчать, проглочу это всё и буду молчать. Так? Вы вместе с ним это придумали? Ты и он?
– Я не хотела этой свадьбы, я говорила отцу... – Она впервые за всё время заговорила.
– Вы лгали в церкви, ты и твой отец-лжец... Вы хотели повесить на меня чужого ребёнка, купили меня землёй и титулом невесты. Как всё просто.
– Отец даже не знал про этого ребёнка... – прошептала Вэллия, пряча взгляд в скомканное у лица одеяло.
– Какая разница? – Он уже ничего не хотел слушать, он уже всё решил для себя.
– Я просила его разрешить мне уйти в монастырь, я просила не проводить этой свадьбы, я не хотела обманывать вас... Поверьте мне... Господи...
– Поэтому ты так настойчиво требовала, чтобы я спал с тобой в одной постели, в одной спальне? Что ж, местных здесь ты убедила, все поверили, что это мой ребёнок, молодец, ложь удалась. Никто и не сомневается. Кроме меня, конечно.
– Простите меня, пожалуйста, я не хотела, не хотела вас обманывать...
– И твой отец не хотел, никто не хотел, только ложь сама собой проявилась...
– Не выгоняйте меня, пожалуйста! Делайте со мной, что хотите, только не выгоняйте на улицу...
– На улицу? – Он удивился. – У тебя есть отец.
– О, Боже... – прошептала она.
Ниард заметил, что разговор этот даётся ей с большим трудом, да и стоит ли этот разговор вести дальше?
– Хорошо, мы на сегодня закончим, я напишу письма твоему отцу и епископу. Я оспорю этот брак, и нас просто разведут. Ты вернёшься домой, там тебя, наверное, заждался твой любимый, отец твоего ребёнка. Хорошо? – Он дёрнул подбородком, выдавая этим, что это решение стоило ему больших усилий.
Вэллия зажмурилась, замотала головой, не соглашаясь с ним, но вымолвить и слова не смогла – дыхание перехватило.
– Отдыхай... – пожелал ей Ниард и ушёл, оставив её одну. И вот тут только Вэллия смогла с новой силой расплакаться навзрыд, как не плакала уже давно.
* * * * *
На утро следующего дня Ниард пришёл к ней снова и отправил всех служанок из комнаты. Вэллия хрипло выдохнула, как от невыносимой боли, ожидая от мужа чего угодно вплоть до самого страшного для неё.
– Я написал письма твоему отцу в Дарн и епископу в Рейс, было бы лучше, конечно, увидеться лично, но я... Не думаю, что я смогу трезво разговаривать с ними, боюсь, мне не хватит терпения... Я уверен, что епископ не откажет мне и рассмотрит мою просьбу – нас разведут без большого шума.
Всё это время, пока он спокойно и терпеливо объяснял ей, что сделал и на что надеется, Вэллия смотрела мимо него, а из глаз её текли слёзы, тихие, без больших рыданий, слёзы отчаяния и боли.
«Они все... все здесь за одно... Они помогают друг другу... Они доносят всё друг другу... А я, я ещё сомневалась, исповедоваться ли мне этому священнику... Я одна, одна, и мне не у кого просить совета...»
Она буквально бежала к замку по вытоптанной в снегу дорожке, а от пережитого страха и волнения дыхание её перехватывало. «Это ты... ты во всём виноват...» Она подумала о своём ребёнке – плоде насилия и греха, а теперь ещё и обмана. Это его она скрывала от всех, из-за него она оказалась здесь, это он сломал всю её жизнь. Теперь она боялась собственных мыслей и молитв, боялась каждого пережитого дня, когда обман раскроется, и от стыда она готова будет провалиться сквозь землю. Никто не будет её слушать, никто не пожалеет и не примет её сторону, все будут проклинать её, смеяться над ней и её отцом, и её глупым мужем.
Господи! Что, что же мне делать?
* * * * *
С этого момента Вэллия заметила, с какой опасной подозрительностью следит за ней барон Гердис при встречах. Каким странно задумчивым был его взгляд, когда он глядел ей в лицо. Вэллия старалась избегать встреч с советником мужа, но дело-то в том, что Ниард ему доверял целиком и полностью, и часто встречался с ним по делам и без дел, приглашал его к столу, разговаривал в библиотеке, в кабинете. Каждая встреча с ним была испытанием для Вэллии, каких требовалось усилий, чтобы не сорваться, а ей казалось, что барон Гердис знает о её обмане, поэтому и смотрит таким проницательным взглядом, будто мысли читает.
Она уже не находила покоя ни днём, ни ночью, всюду ей мерещилось лицо злосчастного барона, она вздрагивала от каждого шороха, практически перестала есть и неистово молилась до беспамятства, до бреда, молилась даже во сне. Ей казалось, что если бы в этот момент её постигла смерть, это было бы величайшим избавлением для неё и её измученной души. Но совершить самоубийство она боялась и никогда бы не решилась на это.
Ещё больше похудела, осунулась, служанки уже шептались по углам, а маркграф Ниард вызвал монаха-лекаря из ближайшего монастыря святого Иоанна. Именно этому лекарю приходилось лечить больных родственников маркграфа в прошлом, ему доверяли, все ждали его приезда, надеялись, что ему удастся найти причину болезни молодой госпожи и вылечить её.
Его приезда Вэллия боялась, как огня. Если он хороший лекарь, то он сразу же поймёт причину её недомоганий, её тайна раскроется. После этой новости она вообще слегла в постель, плакала подолгу и молилась беспрестанно.
Бог оставил её, всё из-за её лжи, за то, что она поступила в угоду своему отцу, согласилась на эту свадьбу. Теперь всё рушится, уходит земля из-под ног, и несчастная Вэллия абсолютно не знала, что ей делать.
Ниард несколько раз заходил к ней справиться о её здоровье. Вэллия задумчиво глядела в его лицо, пока он говорил ей что-то, она не слушала. «Я обманула тебя... Это ты... ты у нас самый честный, Бог, наверное, тебя любит, Он откроет тебе обман... мой обман... Тебя пощадила эпидемия, у тебя умерли все родные... и брат, и невестка, и маленький племянник – наследник этих земель... Бог пощадил только тебя... И сейчас Он тоже тебе всё откроет, как тебя купили хорошим приданым, как подсунули тебе в жёны меня – беременную от другого мужчины... Будь ты неладен, всё пойдёт по-твоему... Потому что ты сильно честный, потому что ты не любишь меня и не обманываешь в этом ни меня, ни других... Ты даже ни разу не прикоснулся ко мне... Боже, Боже мой... На что надеялись я и мой отец?
Против желаний Господа не пойдёшь, хоть трижды родись хитрецом и лгуном... Всё откроется. Рай открыт только таким, как ты...»
Он уходил, а Вэллия отворачивалась лицом к стене и рассматривала толстые нити вышивки гобелена, считала стежки и, уставшая от слабости, засыпала тяжёлым сном без сновидений.
Лекарь-монах задерживался, а Вэллия молилась изо дня в день, чтобы он не приехал, чтобы что-нибудь случилось, чтобы она успела умереть до его приезда, и её тайна ушла бы с ней в могилу.
В одну из таких тяжёлых ночей она проснулась и долго лежала в темноте, глядя в потолок. Ночь обволакивала её, глаза болели от кромешной тьмы. Она молилась шёпотом, призывая Господа и всех святых, просила помощи или смерти. Слёзы сами собой текли из глаз на виски и на подушку. А губы шептали молитвы. В беспамятстве она снова заснула.
Утром её разбудила Анна.
– Вставайте, госпожа, я приготовила вам ванну, вам надо помыться и вам станет легче, вот увидите, моя мама всегда так делала, когда мы в детстве болели, а у меня знаете, сколько младших братьев и сестёр? И всегда помогало...
Вэллия улыбнулась и прошептала:
– Мне это вряд ли поможет...
– Поможет-поможет, поверьте мне! – Она растапливала камин, ловко и умело укладывала дрова, раздувала угли. – А господин уехал, вернётся только вечером, он вам не говорил?
– Нет... – «Он вообще никогда мне ничего не говорит», – подумала про себя. – Что это он? Куда?
– Скоро здесь станет тепло, вы не замёрзнете. Пойдёмте мыться, пока вода не остыла, я помогу вам. – Анна перевела разговор на свою тему, не собираясь уступать, и Вэллия сдалась.
Анна помогла ей подняться и одеться, вместе они спустились с башни в комнату, где уже ждала горячая вода. Вэллия и не думала, что у неё хватит на эту затею сил. Анна буквально на себе привела её, раздела и усадила в большую деревянную ванну с тёплой водой. Девушка всё время беспокоилась, не замёрзла ли госпожа, подливала кипятка ковш за ковшом, а Вэллия и не чувствовала ничего. От горячей воды такая слабость навалилась – рукой не шевельнуть, слова не сказать. Безучастная ко всему она смотрела прямо перед собой, пока Анна мыла ей волосы, тёрла мочалом.
Молодая служанка, потная и разгорячённая паром и водой, так усердно старалась угодить госпоже, что не сразу заметила, как та потеряла сознание, уронив голову на грудь.
Пока Анна дозвалась помощи, и пока госпожу служанки доставали из воды, Вэллия успела нахлебаться мыльной воды. Это уже чуть позже заметили, что вода сильно горячая, а на простынях, которыми вытирали госпожу, появились пятна крови. У Вэллии началось кровотечение, а все служанки в миг побелели лицами. Старая Гелла, подоспевшая чуть позже, отвесила испуганной Анне громкую пощёчину и запустила ладонь в воду. Да, вода горячая, явно переборщили с кипятком, а ещё старуха заметила, зачерпнув мыльной воды в пригоршню, что вода эта розового цвета. Значит, госпожа потеряла сознание от кровотечения, а это серьёзно. Гелла поджала тонкие губы и распорядилась:
– Заверните её в одеяло и отнесите в постель. Укройте потеплее и следите за камином. – Когда девушки и подоспевшие слуги унесли госпожу, старая экономка проворчала себе под нос:– Кто сказал, что эта замухрышка сможет родить нормального ребёнка? – Хмыкнула.
* * * * *
Глава 18
Когда Вэллия пришла в себя, вокруг неё копошились служанки, и лекарь из местного госпиталя что-то негромко говорил им, неторопливо растягивая слова.
Вэллия, вспомнив вдруг, что случилось, резко поднялась и села на постели. Как? Как это могло случиться? Её ребёнок... Господи... Что с ним?
Служанки бросились к ней, Анна с виноватым лицом и дрожащими губами участливо смотрела в глаза, укладывая госпожу в постель, укрывала одеялами, поправляла подушки.
– Господи... – прошептала Вэллия. – Что... Что случилось? – Отыскала глазами старика-монаха. Тот пожевал губами и вкрадчиво спросил:
– Вы ждали ребёнка?
Вэллия вместо ответа тяжело прикрыла глаза и вдавила голову в подушку, словно старалась спрятаться в ней, хрипло дышала через приоткрытые губы. Сердце стучало в груди набатным колоколом.
– Мне очень жаль, госпожа. Может быть, это из-за вашей болезни, такое бывает... Господь забрал его до рождения...
Вэллия расплакалась вдруг, повернувшись на бок, уткнулась лицом в скомканное одеяло, от слёз этих разрывалось сердце. Все вокруг подумали, что она убивается из-за потерянного ребёнка, а она переживала такую смесь самых разнообразных чувств – от боли до благодарности, до облегчения. Его больше нет... Нет... Он не родится... Не будет больше её мук и страданий... Не надо будет прятаться, бояться... Всё разрешилось само собой, и он не родится, этот несчастный ребёнок, ребёнок Корвина – плод насилия и греха. Господь услышал её молитвы, но забрал к себе не её саму, а этого несчастного ребёнка, его душу. Возможно, Бог забрал его сразу в рай, ведь он ни в чём не виноват, а Вэллия будет молиться за него всю жизнь и ставить свечи...
Анна успокаивала её, гладила горячей ладонью по спине, по плечам. Служанки замерли, боясь сказать хоть слово. Монах спросил Геллу:
– А господин уже знает?
– Он ещё не приехал... нет, конечно, откуда ему знать?
Вэллия услышала этот разговор и тут же перестала плакать. Как она могла забыть? Конечно... Для них, для всех, она потеряла ребёнка маркграфа, и только он один и она знают, что это не так. Он вернётся и всё поймёт, ведь всё и так ясно, и тогда всё, чего она боялась, только начнётся... Кто простит этот обман? Ведь его просто использовали! Оставит ли он всё это в тайне? Конечно, нет!
Вэллия медленно подтянула колени, стараясь стать незаметной под одеялом.
– Надо оставить её, пусть поспит... – Трескучий голос старой Геллы раздражал до невозможности, хотелось закрыть не только глаза, но и уши. Остаться одной, никого не видеть. Все ушли, осталась только Анна, присмотреть за камином.
Вэллия и не ожидала, что после всего сможет заснуть, но, видимо, усталость была больше, чем она думала. Заснула тревожным сном прямо так, как лежала, на боку.
Проснулась оттого, что болела затёкшая во сне рука. Колющая боль отрезвила её, и Вэллия поморщилась, открывая глаза, под одеялом мяла пальцами больной локоть. Смотрела во все глаза на разговаривающих – уже знакомого монаха-лекаря из местного госпиталя и маркграфа. Приехал... Сказать, что Ниард был удивлён – не сказать ничего. Таким ошарашенным внезапной новостью Вэллия его ещё не видела, он даже как будто стал старше, лицом суровее, когда смотрел ей в глаза. Она видела, как строго поджал он губы, как отстранённо слушает монаха.
Всё сейчас решал он, всё зависело от него. И Вэллия, понимая это, не могла отвести взгляда с лица своего мужа, не замечала ничего и никого, смотрела только на него.
– ...Ничего страшного, – говорил старик негромко, – она поправится, всё будет хорошо. У вас ещё будут дети. Надо провести службу и покаяться вам и вашей супруге. Господь ещё подарит вам детей, вот увидите. Ваша жена – благочестивая женщина, искренне верующая, все только и говорят об этом. Господь не оставит её без ребёнка, она будет хорошей матерью.
Но Ниард как будто и не слушал его, невидящим взглядом упёрся в лицо Вэллии, почти не мигая, смотрел на неё. «Конечно, ты всё-всё понял... Ты вышвырнешь меня из своего замка, все обольют меня грязью... Я не вернусь к отцу, меня никто не примет... Я стану нищенкой и буду жить подаянием добрых людей... Это отцу... отцу расплата за всё... За ложь, за обман на алтаре, за убийство Бергских правителей, за смерть Келлы... За всё! За всё...»
Она тяжело закрыла глаза и подтянула одеяло до самого подбородка, до губ. Слёзы заполнили глаза, и ни о чём не хотелось думать.
– Выйдите все! – приказал маркграф. Все служанки, лекарь потянулись к двери. – Все! – повторил настойчиво, и последней ушла Анна, по-прежнему чувствующая себя виноватой.
Вэллия проводила их всех глазами, замечая, как пальцы рук сами собой впились в мякоть одеяла, и слёзы тут же высохли на глазах от предстоящего ужаса. Что теперь будет?
– Кто он? – первым спросил маркграф, когда они с женой остались один на один. – Это кто-то из местных, здесь, или ты нашла его в ближайшей деревне?
Он обращался к ней на «ты», хотя до этого дня всегда говорил только на «вы». Вот так быстро она стала для него никем. Вэллия ничего не смогла ему ответить, только поджала дрожащие губы. От страха её знобило даже под двумя одеялами и рядом с горящим камином.
– Подожди! – Маркграф выставил ладонь. – Я всё понял. Это было неспроста. И эта свадьба, и это лестное предложение твоего отца, конечно, и так всё впопыхах, без той долгой суматохи, как бывает обычно... Так, да? – Он говорил негромко, спокойным голосом, но лучше бы, наверное, кричал, так была бы понятна его реакция. – Твой отец просто нашёл дурочка, молодого простофилю, за которого некому заступиться, и знал, что я буду молчать, проглочу это всё и буду молчать. Так? Вы вместе с ним это придумали? Ты и он?
– Я не хотела этой свадьбы, я говорила отцу... – Она впервые за всё время заговорила.
– Вы лгали в церкви, ты и твой отец-лжец... Вы хотели повесить на меня чужого ребёнка, купили меня землёй и титулом невесты. Как всё просто.
– Отец даже не знал про этого ребёнка... – прошептала Вэллия, пряча взгляд в скомканное у лица одеяло.
– Какая разница? – Он уже ничего не хотел слушать, он уже всё решил для себя.
– Я просила его разрешить мне уйти в монастырь, я просила не проводить этой свадьбы, я не хотела обманывать вас... Поверьте мне... Господи...
– Поэтому ты так настойчиво требовала, чтобы я спал с тобой в одной постели, в одной спальне? Что ж, местных здесь ты убедила, все поверили, что это мой ребёнок, молодец, ложь удалась. Никто и не сомневается. Кроме меня, конечно.
– Простите меня, пожалуйста, я не хотела, не хотела вас обманывать...
– И твой отец не хотел, никто не хотел, только ложь сама собой проявилась...
– Не выгоняйте меня, пожалуйста! Делайте со мной, что хотите, только не выгоняйте на улицу...
– На улицу? – Он удивился. – У тебя есть отец.
– О, Боже... – прошептала она.
Ниард заметил, что разговор этот даётся ей с большим трудом, да и стоит ли этот разговор вести дальше?
– Хорошо, мы на сегодня закончим, я напишу письма твоему отцу и епископу. Я оспорю этот брак, и нас просто разведут. Ты вернёшься домой, там тебя, наверное, заждался твой любимый, отец твоего ребёнка. Хорошо? – Он дёрнул подбородком, выдавая этим, что это решение стоило ему больших усилий.
Вэллия зажмурилась, замотала головой, не соглашаясь с ним, но вымолвить и слова не смогла – дыхание перехватило.
– Отдыхай... – пожелал ей Ниард и ушёл, оставив её одну. И вот тут только Вэллия смогла с новой силой расплакаться навзрыд, как не плакала уже давно.
* * * * *
На утро следующего дня Ниард пришёл к ней снова и отправил всех служанок из комнаты. Вэллия хрипло выдохнула, как от невыносимой боли, ожидая от мужа чего угодно вплоть до самого страшного для неё.
– Я написал письма твоему отцу в Дарн и епископу в Рейс, было бы лучше, конечно, увидеться лично, но я... Не думаю, что я смогу трезво разговаривать с ними, боюсь, мне не хватит терпения... Я уверен, что епископ не откажет мне и рассмотрит мою просьбу – нас разведут без большого шума.
Всё это время, пока он спокойно и терпеливо объяснял ей, что сделал и на что надеется, Вэллия смотрела мимо него, а из глаз её текли слёзы, тихие, без больших рыданий, слёзы отчаяния и боли.
