– Я? – Она резко выпрямилась на стуле, поражённая словами Мирона. – Вы хотите сказать, что я у вас заложница?
– Получается так. – Он пожал плечами неторопливо.
– И, если будет надо, вы прикажете убить меня? – Он опять пожал плечами, и Аэлла резко поднялась вдруг из-за стола, смотрела теперь сверху, с высоты своего роста. – Вы это сделаете?
Мирон помолчал мгновение.
– Если будет такая необходимость...
Княжна двинула головой, вздёргивая подбородок, поджимая дрожащие губы, пальцы её впились в рукоять фруктового ножа.
– Тогда уж лучше мне погибнуть, чем отдать вам мою страну... – прошептала со злостью и уверенностью, глядя сверху вниз. Она резко оттолкнула тяжёлый стул, и слуга отшатнулся от высокой спинки.
– Княжна? – позвал Мирон. Она резко обернулась к нему, сверкнув глазами. – Нож оставьте...
Аэлла с силой воткнула нож в столешницу и ушла без провожатых. Идвар проводил её глазами, поднялся, обошёл вокруг стола и не без усилий вырвал нож. Ничего себе. Вот это да. Бросил нож на скатерть и взял со стола кусочек очищенного княжной яблока.
Как бы она чего не сделала с собой, с неё станется, решимости и силы ей не занимать. Он хорошо помнил опись вещей, что у неё забрали, ей не оставили поясов, правда есть шпильки, но ими вряд ли можно себя зарезать. А если выбросится из окна? Бросится с лестницы?
Нажил себе головную боль. Откусил от яблока и забрал со стола последнюю дольку. Это она их чистила, своими руками...
«Эх, княжна, княжна, ну и характер у вас... Как тебя?.. Аэлла… Странное имя... Под стать, под стать…» Отвернулся уходить и встретил удивлённые глаза слуги. Она многих удивляет.
* * * * *
На следующий день он пришёл к ней сам, попросил убрать служанку.
Аэлла глядела на него спокойно, сидела себе за вышивкой и даже занятия своего не оставила, будто к ней каждый день Мироны приходят.
– Вы, как княжна, должны быть знакомы с правилами рыцарской чести... Я хочу взять с вас слово, хочу, чтоб вы пообещали мне...
– Что, господин Мирон?
– Что не попытаетесь убить себя. – Она хмыкнула в ответ. – Я обещаю вам, что если брат ваш подойдёт к городу, я не убью вас.
– Мало...
Она торговалась с таким спокойным выражением лица, будто не её жизнь была целиком и полностью в его руках!
– Я уберу охрану от двери и разрешу вам свободно ходить по вашему этажу. Этого хватит? – Она молчала. Аккуратно продёрнула иглу и разгладила получившийся стежок. – Но я должен быть уверен, что вы не убьёте себя! И не попытаетесь бежать!
Аэлла снова медленно вытянула иголку с ниткой, опять пригладила пальцем получившийся стежок. Подняла голову.
– Хорошо, я даю вам слово, что не попытаюсь убить себя и не попытаюсь сбежать.
– Я даю вам слово, что не убью вас, если подойдёт князь к Райрону...
– И не попытаетесь убить.
– Хорошо, я не попытаюсь убить вас. Даю слово.
Она согласно кивнула головой и вернулась к вышивке. Идвар постоял немного и пошёл к двери, княжна так и не оторвалась от работы.
* * * * *
С этого дня жизнь её стала полегче. Аэлла со служанкой выходила из комнаты, посещала библиотеку, могла расположиться в другой комнате, где было теплее и светлее, подолгу сидела на балконе, уставленном цветами, и смотрела на город и землю своих предков, которые она потеряла. Один раз она столкнулась с Мироном, но он прошёл, лишь поздоровавшись и почтительно склонив голову. На ужин он её больше не звал, ну и ладно, Аэлла не обижалась.
С балкона четвёртого этажа она видела, что город живёт прежней жизнью, торговля идет, как ни в чём не бывало, люди занимались своими делами, как и до прихода миропольцев. Это обижало её и одновременно успокаивало. Значит, люди живут, живут и работают, а что в этом плохого? Кто бы ни управлял Райроном, миропольский король или его ставленник в лице Мирона, райронские ли князья, люди одинаково платили налоги, продавали товары, спешили на ярмарки, ловили рыбу и пасли скот. Если бы не развалины, так и город бы ничем не изменился.
Разве сможет Айрил в таких условиях вернуть власть? Разве найдёт он здесь поддержку? Разве люди встанут на его сторону, если все бароны и рыцари уже поклялись служить королю Мирополя?
Она вздохнула. Служанка ушла в комнаты искать новый моток ниток; за спиной послышались шаги, и Аэлла обернулась, собираясь увидеть лицо Эл. Но рядом стоял Мирон.
– Вы?
– Здравствуйте, княжна, я давно вас не видел.
– Скажите ещё, что соскучились?
– Не хватает... за ужином…
Она фыркнула, отворачиваясь. «Ну, признайся, признайся себе, что он нравится тебе, что ты, в самом деле, сама соскучилась по нему. Что вспоминала его лицо, его глаза... Ну же!»
– Вам нравится смотреть на город? – спросил он, и Аэлла повернула к нему голову, глянула вопросительно. – Вы часто приходите сюда. – Она нахмурилась: «Откуда знает?» Мирон указал рукой выше, вверх, на шестой этаж главной башни замка. – Я вот там, часто вижу вас оттуда...
– Следите за мной? – Аэлла глянула исподлобья.
– Почему сразу, слежу? Я верю вашему слову, думаю, отец воспитал вас правильно...
– Только не надо мне про отца! – она перебила поспешно. – В прошлый раз о нём вы отзывались не лестно...
– Я говорил правду, а против неё ничего другого не скажешь.
Она скривила губы.
– Вы такой правдолюб? Вас тоже воспитал таким ваш отец, или постаралась ваша матушка-королева?
Он несколько раз моргнул растерянно, отводя глаза.
– Моя мать умерла... очень рано, я даже не помню её... почти сразу, как родила меня...
– А мне было семь лет... Я свою помню...
– Так что мы с вами – сироты. – Он улыбнулся без насмешки и поглядел сверху на сидящую Аэллу, потом перевёл глаза на город.
За городскими стенами угадывались далёкие холмы, поросшие лесом, вдаль уходила блестящая лента реки. По ней плыли гружёные баржи и лодки, терялись где-то вдали в ярком полуденном солнце.
– Сироты... – Аэлла усмехнулась, и вдруг резко спросила: – Что с моим отцом? – Он долго не отвечал ей, княжна поднялась на ноги и глянула в упор. – Вы же любите правду? Скажите мне, что вы сделали с отцом?
– Он погиб, как герой... – Глаза её расширились, в них, ставших вдруг в ярком свете голубыми, казалось, плескалось само небо, наполненное солнцем внезапных слёз. – Я приказал похоронить его с почестями в вашем фамильном склепе...
Губы её вдруг скривились, как у всякого перед тем, как заплакать.
– Ненавижу вас... – прошептала она, шагнула навстречу и упёрлась в его грудь, не обойти в узком проходе балкона. – Пустите...
Идвар сжал её локти, глядел сверху вниз.
– Возьмите себя в руки... Успокойтесь...
– Успокоиться? – Она сузила глаза, зло сверкнула ими. – И вы ещё будете говорить мне... Сравнивать нас, как сирот, имея живого, здорового отца? Насмехаетесь?.. Пустите! – Толкнула его ладонями в грудь, но Мирон только покачнулся и выстоял. – Ненавижу вас... – прошептала ему, светились глаза, уже наполненные слезами. – Отойдите! И не трогайте меня! – Она резко вырвала руки и, наконец, разрыдавшись, оттолкнула Мирона с дороги, и бросилась с балкона в коридор, метнулась к себе, зажимая тыльной стороной ладони дрожащие от слёз губы.
Идвар проводил её глазами, встретил изумлённый взгляд служанки, стоявшей в коридоре. Так и так она узнала бы об этом. Так и так…
* * * * *
Два дня он не видел её, лишь на третий встретил служанку на лестнице и спросил о госпоже. «Первый день проплакала... Сейчас молчит...»
Идвар только покачал головой, давая понять, что слышал и понял.
Аэлла, в самом деле, проплакала целый день, пока не устала от слёз, пока они не закончились. Второй день пролежала, уткнувшись лицом в подушки, или смотрела в пространство. Все эти дни она почти ничего не ела, только пила иногда, и снова ложилась. Засыпала, спала мало, беспокойно, опять начинала плакать.
Отец после смерти матери так и не женился второй раз, воспитанием дочери занимался сам, рукоделию и женским премудростям учили няньки и приставленные наставницы. Следили за манерами, этикетом, учили танцам и всему остальному.
Отец всегда лично сам всё контролировал. Он воспитывал её в строгости, ограждал от всего, что могло познакомить с пагубными привычками, в добродетели и строгой морали. Дожив до восемнадцати лет, она практически не общалась с мужчинами, кроме отца и брата, она не испытала не то что детской любви, но даже привязанности к мальчикам или молодым людям. Всех её друзей, слуг, знакомых отец тщательно отбирал. Хотя характер ей, конечно, достался от него. Смелая, безрассудная, она часто сама спорила с отцом, а он только улыбался ей в глаза спокойно и терпеливо, говоря ей одно: «Ты – дочь моя, ты – княжна, вся страна на тебя смотрит...»
Что уж говорить, что она горевала, узнав о смерти его. Кто теперь позаботится о ней, кто будет сильным и смелым рядом? Где её папочка?.. Как могло это произойти?..
Теперь она стала полной сиротой, ни матери, ни отца, где-то Айрил запропастился, вся страна в руках миропольцев. «Вся страна на тебя смотрит...» А что она может сделать? За ней никого не осталось! Все бароны на сторону короля переметнулись, ни армии, ни денег...
Открылась дверь, Аэлла повернула голову, прижалась щекой к влажной подушке, Эл-то была тут, кто это ещё пришёл? Зашёл слуга, поставил на столик серебряное блюдо с яблоками.
– Что это? – Она глянула снизу.
– От господина Мирона...
– Он что, издевается? – Аэлла оттолкнулась на руках, села на кровати. – Намеренно? Яблоки? Это что, шутка такая? – Сомкнула дрожащие губы, чтобы не расплакаться.
Слуга только пожал плечами и ушёл. Аэлла долго глядела на яблоки остановившимся взглядом, они сверкали на солнце, светились жёлтым, красным, синим от витража. Мытые, чистые, свежие. Капли воды застыли на лаковых боках. Что это? Смотрела и не видела. Поджала губы, чуть прищурила глаза. Упала на ложе на спину, долго лежала, глядя в потолок.
Надо было ей бежать из города, пока осада шла. Она не захотела оставлять Райрон, свой народ, в тылу отца это казалось ей предательством. А его уже тогда, может быть, не было в живых... Айрила рядом нет, может, он так же, как отец... Погиб... Кто похоронил его с почестями?.. Она, быть может, одна осталась из всех князей Райронских. Всем безразлично: люди живут, рыцари и бароны нашли нового господина. Одной ей покоя нет. Нет, и не будет.
Она решительно села, пригляделась к яблокам. Точно! Среди них она заметила блеск фруктового ножа. Он достаточно острый, маленький, но, если постараться, найти хороший момент, она сможет ударить в горло, никакие врачи не помогут, он истечёт кровью, пока кто-нибудь сумеет хоть что-то понять. Её убьют. Пусть. Зато она сделает то, что должна сделать.
– Эл! Моё платье... – Она решительно вскинула подбородок. – И собери мне волосы...
– Да, миледи. – Служанка засуетилась.
– Не торопись... – Аэлла поглядела в окно, солнце шло к закату, лучше вечером, меньше будет суеты и любопытных вокруг, ещё помешают.
Она собиралась медленно, так, как положено, будто шла на посольский приём. Любимое платье, чёрное с золотом, причёска, прядка к прядке. Усталость только во всём теле, она так долго не ела, но и сейчас есть не могла, но надеялась, что решимость и мужество помогут ей довести всё до конца. А что дальше будет – всё равно.
Длинный рукав, пристёгивающийся к пальцам на кольцо, скрыл на запястье нож, когда надо будет, Аэлла легко достанет его. Служанка смотрела огромными глазами на сборы госпожи.
Обычно он ходит без охраны, может, и на этот раз её не будет. Аэлла нервно крутила прядку, завитую у виска. Она выдаст себя, если будет так нервничать. Он ведь тоже далеко не глуп. Чтобы занять руку, взяла одно из яблок, пошла к двери. Ей казалось, что всё, что она делает, будто делает не она, а сама только глядит на себя со стороны, будто и не она это. Подозрительная бледность, слабость, огромные глаза с остановившимся взглядом.
Она не ошиблась, с балкона видно было горящие окна башни на шестом этаже. В этой комнате часто работал отец, когда ещё был жив, когда болезнь позволяла.
Аэлла проскользнула по винтовой лестнице вверх, никого не слушая, не встречая на пути, и от волнения сердце, казалось, разрывало грудь, платье вдруг стало тесным. Всё время чудилось, что кто-то идёт то впереди, то сзади. Наконец, знакомая дверь, толкнулась и вошла тенью.
Мирон сидел за столом, перебирая какие-то бумаги, слуг рядом не было, поднял голову и посмотрел более чем удивлённо.
– Вы?
Аэлла подошла решительно, борясь со сбитым от быстрого шага и волнения дыханием, мягко бросила яблоко на стол, и оно покатилось прямо по бумагам Мирону в руки.
– Вы издеваетесь надо мной?
– Почему? – Он поймал яблоко и положил на стол веточкой вверх, чтоб не укатилось. Глядел снизу, и свет горящих свечей играл бликами на его смуглом лице, делал ещё более яркими и тёмными глаза, брови, волосы, прядями спадающие на лоб. – Мне показалось, вы любите яблоки...
– Из ваших рук? – Голос её был резким, не терпящим возражений.
– Я же ел – из ваших...
Она скривила губы презрительно. В голове стучало с каждым ударом сердца голосом отца: «Не разговаривай с ним... Не разговаривай... Пришла убивать - убивай!.. Потом не сможешь...»
– Вы будто смеётесь надо мной. Прислали яблоки, будто это может утешить меня, заменить мне отца... Смешно! – Она дёрнулась вперёд, стискивая кулаки.
– Никто не собирался заменять вам отца... – Он был поразительно спокоен, смотрел снизу, видел её всю от блестящих шпилек до туфель.
– Вы убили моего отца!
– Не я лично! – Он поднялся из-за стола и стоял теперь против неё, на вытянутую руку. – Это сделали мои люди... Шёл бой, идёт война, и князь принимал в ней участие. К чему искать виноватых? – Он повысил тон голоса.
– У меня больше нет отца! По вашей вине! – Она закричала ему в лицо и не смогла удержать слёз, пальцы стискивали рукоять ножа, теряясь в складках бархата.
– Что толку, что он есть у меня? Никакой разницы, что он есть, что нет... – Он шагнул вперёд, ближе, собираясь взять за плечи, смотрел в глаза с болью, с трогательной жалостью. И она убила в Аэлле последнюю решимость.
– Не прикасайтесь ко мне! – Быстро отошла назад, разжимая пальцы, и нож выпал, воткнулся лезвием в деревянный пол, качнулся, разбрызгивая капли отражённого света. Идвар глядел на него удивлённо, подняв голову, посмотрел ей в лицо. Княжна резко тряхнула головой влево-вправо, сбрасывая со скул слёзы слабости.
Она не смогла! Не смогла убить его!
– Вы пришли... пришли убить меня?
Аэлла покачала головой, не сводя огромных глаз, будто искала подходящие слова, но не нашла, резко развернулась и бросилась вон. Идвар постоял немного, наклонившись, сел на корточки и вырвал из пола нож, выпрямился и бросил на стол. Секунда, и он метнулся к двери, вылетел в коридор и замер, прислушиваясь. Она не могла уйти так быстро, а каблуков на лестнице не слышно. Идвар медленно пошёл по коридору. За углом, у самой лестницы княжна стояла, прижавшись спиной к стене, тяжело дышала, как от боли или страха. Заметив его, бросила громко:
– Получается так. – Он пожал плечами неторопливо.
– И, если будет надо, вы прикажете убить меня? – Он опять пожал плечами, и Аэлла резко поднялась вдруг из-за стола, смотрела теперь сверху, с высоты своего роста. – Вы это сделаете?
Мирон помолчал мгновение.
– Если будет такая необходимость...
Княжна двинула головой, вздёргивая подбородок, поджимая дрожащие губы, пальцы её впились в рукоять фруктового ножа.
– Тогда уж лучше мне погибнуть, чем отдать вам мою страну... – прошептала со злостью и уверенностью, глядя сверху вниз. Она резко оттолкнула тяжёлый стул, и слуга отшатнулся от высокой спинки.
– Княжна? – позвал Мирон. Она резко обернулась к нему, сверкнув глазами. – Нож оставьте...
Аэлла с силой воткнула нож в столешницу и ушла без провожатых. Идвар проводил её глазами, поднялся, обошёл вокруг стола и не без усилий вырвал нож. Ничего себе. Вот это да. Бросил нож на скатерть и взял со стола кусочек очищенного княжной яблока.
Как бы она чего не сделала с собой, с неё станется, решимости и силы ей не занимать. Он хорошо помнил опись вещей, что у неё забрали, ей не оставили поясов, правда есть шпильки, но ими вряд ли можно себя зарезать. А если выбросится из окна? Бросится с лестницы?
Нажил себе головную боль. Откусил от яблока и забрал со стола последнюю дольку. Это она их чистила, своими руками...
«Эх, княжна, княжна, ну и характер у вас... Как тебя?.. Аэлла… Странное имя... Под стать, под стать…» Отвернулся уходить и встретил удивлённые глаза слуги. Она многих удивляет.
* * * * *
Глава 5
На следующий день он пришёл к ней сам, попросил убрать служанку.
Аэлла глядела на него спокойно, сидела себе за вышивкой и даже занятия своего не оставила, будто к ней каждый день Мироны приходят.
– Вы, как княжна, должны быть знакомы с правилами рыцарской чести... Я хочу взять с вас слово, хочу, чтоб вы пообещали мне...
– Что, господин Мирон?
– Что не попытаетесь убить себя. – Она хмыкнула в ответ. – Я обещаю вам, что если брат ваш подойдёт к городу, я не убью вас.
– Мало...
Она торговалась с таким спокойным выражением лица, будто не её жизнь была целиком и полностью в его руках!
– Я уберу охрану от двери и разрешу вам свободно ходить по вашему этажу. Этого хватит? – Она молчала. Аккуратно продёрнула иглу и разгладила получившийся стежок. – Но я должен быть уверен, что вы не убьёте себя! И не попытаетесь бежать!
Аэлла снова медленно вытянула иголку с ниткой, опять пригладила пальцем получившийся стежок. Подняла голову.
– Хорошо, я даю вам слово, что не попытаюсь убить себя и не попытаюсь сбежать.
– Я даю вам слово, что не убью вас, если подойдёт князь к Райрону...
– И не попытаетесь убить.
– Хорошо, я не попытаюсь убить вас. Даю слово.
Она согласно кивнула головой и вернулась к вышивке. Идвар постоял немного и пошёл к двери, княжна так и не оторвалась от работы.
* * * * *
С этого дня жизнь её стала полегче. Аэлла со служанкой выходила из комнаты, посещала библиотеку, могла расположиться в другой комнате, где было теплее и светлее, подолгу сидела на балконе, уставленном цветами, и смотрела на город и землю своих предков, которые она потеряла. Один раз она столкнулась с Мироном, но он прошёл, лишь поздоровавшись и почтительно склонив голову. На ужин он её больше не звал, ну и ладно, Аэлла не обижалась.
С балкона четвёртого этажа она видела, что город живёт прежней жизнью, торговля идет, как ни в чём не бывало, люди занимались своими делами, как и до прихода миропольцев. Это обижало её и одновременно успокаивало. Значит, люди живут, живут и работают, а что в этом плохого? Кто бы ни управлял Райроном, миропольский король или его ставленник в лице Мирона, райронские ли князья, люди одинаково платили налоги, продавали товары, спешили на ярмарки, ловили рыбу и пасли скот. Если бы не развалины, так и город бы ничем не изменился.
Разве сможет Айрил в таких условиях вернуть власть? Разве найдёт он здесь поддержку? Разве люди встанут на его сторону, если все бароны и рыцари уже поклялись служить королю Мирополя?
Она вздохнула. Служанка ушла в комнаты искать новый моток ниток; за спиной послышались шаги, и Аэлла обернулась, собираясь увидеть лицо Эл. Но рядом стоял Мирон.
– Вы?
– Здравствуйте, княжна, я давно вас не видел.
– Скажите ещё, что соскучились?
– Не хватает... за ужином…
Она фыркнула, отворачиваясь. «Ну, признайся, признайся себе, что он нравится тебе, что ты, в самом деле, сама соскучилась по нему. Что вспоминала его лицо, его глаза... Ну же!»
– Вам нравится смотреть на город? – спросил он, и Аэлла повернула к нему голову, глянула вопросительно. – Вы часто приходите сюда. – Она нахмурилась: «Откуда знает?» Мирон указал рукой выше, вверх, на шестой этаж главной башни замка. – Я вот там, часто вижу вас оттуда...
– Следите за мной? – Аэлла глянула исподлобья.
– Почему сразу, слежу? Я верю вашему слову, думаю, отец воспитал вас правильно...
– Только не надо мне про отца! – она перебила поспешно. – В прошлый раз о нём вы отзывались не лестно...
– Я говорил правду, а против неё ничего другого не скажешь.
Она скривила губы.
– Вы такой правдолюб? Вас тоже воспитал таким ваш отец, или постаралась ваша матушка-королева?
Он несколько раз моргнул растерянно, отводя глаза.
– Моя мать умерла... очень рано, я даже не помню её... почти сразу, как родила меня...
– А мне было семь лет... Я свою помню...
– Так что мы с вами – сироты. – Он улыбнулся без насмешки и поглядел сверху на сидящую Аэллу, потом перевёл глаза на город.
За городскими стенами угадывались далёкие холмы, поросшие лесом, вдаль уходила блестящая лента реки. По ней плыли гружёные баржи и лодки, терялись где-то вдали в ярком полуденном солнце.
– Сироты... – Аэлла усмехнулась, и вдруг резко спросила: – Что с моим отцом? – Он долго не отвечал ей, княжна поднялась на ноги и глянула в упор. – Вы же любите правду? Скажите мне, что вы сделали с отцом?
– Он погиб, как герой... – Глаза её расширились, в них, ставших вдруг в ярком свете голубыми, казалось, плескалось само небо, наполненное солнцем внезапных слёз. – Я приказал похоронить его с почестями в вашем фамильном склепе...
Губы её вдруг скривились, как у всякого перед тем, как заплакать.
– Ненавижу вас... – прошептала она, шагнула навстречу и упёрлась в его грудь, не обойти в узком проходе балкона. – Пустите...
Идвар сжал её локти, глядел сверху вниз.
– Возьмите себя в руки... Успокойтесь...
– Успокоиться? – Она сузила глаза, зло сверкнула ими. – И вы ещё будете говорить мне... Сравнивать нас, как сирот, имея живого, здорового отца? Насмехаетесь?.. Пустите! – Толкнула его ладонями в грудь, но Мирон только покачнулся и выстоял. – Ненавижу вас... – прошептала ему, светились глаза, уже наполненные слезами. – Отойдите! И не трогайте меня! – Она резко вырвала руки и, наконец, разрыдавшись, оттолкнула Мирона с дороги, и бросилась с балкона в коридор, метнулась к себе, зажимая тыльной стороной ладони дрожащие от слёз губы.
Идвар проводил её глазами, встретил изумлённый взгляд служанки, стоявшей в коридоре. Так и так она узнала бы об этом. Так и так…
* * * * *
Глава 6
Два дня он не видел её, лишь на третий встретил служанку на лестнице и спросил о госпоже. «Первый день проплакала... Сейчас молчит...»
Идвар только покачал головой, давая понять, что слышал и понял.
Аэлла, в самом деле, проплакала целый день, пока не устала от слёз, пока они не закончились. Второй день пролежала, уткнувшись лицом в подушки, или смотрела в пространство. Все эти дни она почти ничего не ела, только пила иногда, и снова ложилась. Засыпала, спала мало, беспокойно, опять начинала плакать.
Отец после смерти матери так и не женился второй раз, воспитанием дочери занимался сам, рукоделию и женским премудростям учили няньки и приставленные наставницы. Следили за манерами, этикетом, учили танцам и всему остальному.
Отец всегда лично сам всё контролировал. Он воспитывал её в строгости, ограждал от всего, что могло познакомить с пагубными привычками, в добродетели и строгой морали. Дожив до восемнадцати лет, она практически не общалась с мужчинами, кроме отца и брата, она не испытала не то что детской любви, но даже привязанности к мальчикам или молодым людям. Всех её друзей, слуг, знакомых отец тщательно отбирал. Хотя характер ей, конечно, достался от него. Смелая, безрассудная, она часто сама спорила с отцом, а он только улыбался ей в глаза спокойно и терпеливо, говоря ей одно: «Ты – дочь моя, ты – княжна, вся страна на тебя смотрит...»
Что уж говорить, что она горевала, узнав о смерти его. Кто теперь позаботится о ней, кто будет сильным и смелым рядом? Где её папочка?.. Как могло это произойти?..
Теперь она стала полной сиротой, ни матери, ни отца, где-то Айрил запропастился, вся страна в руках миропольцев. «Вся страна на тебя смотрит...» А что она может сделать? За ней никого не осталось! Все бароны на сторону короля переметнулись, ни армии, ни денег...
Открылась дверь, Аэлла повернула голову, прижалась щекой к влажной подушке, Эл-то была тут, кто это ещё пришёл? Зашёл слуга, поставил на столик серебряное блюдо с яблоками.
– Что это? – Она глянула снизу.
– От господина Мирона...
– Он что, издевается? – Аэлла оттолкнулась на руках, села на кровати. – Намеренно? Яблоки? Это что, шутка такая? – Сомкнула дрожащие губы, чтобы не расплакаться.
Слуга только пожал плечами и ушёл. Аэлла долго глядела на яблоки остановившимся взглядом, они сверкали на солнце, светились жёлтым, красным, синим от витража. Мытые, чистые, свежие. Капли воды застыли на лаковых боках. Что это? Смотрела и не видела. Поджала губы, чуть прищурила глаза. Упала на ложе на спину, долго лежала, глядя в потолок.
Надо было ей бежать из города, пока осада шла. Она не захотела оставлять Райрон, свой народ, в тылу отца это казалось ей предательством. А его уже тогда, может быть, не было в живых... Айрила рядом нет, может, он так же, как отец... Погиб... Кто похоронил его с почестями?.. Она, быть может, одна осталась из всех князей Райронских. Всем безразлично: люди живут, рыцари и бароны нашли нового господина. Одной ей покоя нет. Нет, и не будет.
Она решительно села, пригляделась к яблокам. Точно! Среди них она заметила блеск фруктового ножа. Он достаточно острый, маленький, но, если постараться, найти хороший момент, она сможет ударить в горло, никакие врачи не помогут, он истечёт кровью, пока кто-нибудь сумеет хоть что-то понять. Её убьют. Пусть. Зато она сделает то, что должна сделать.
– Эл! Моё платье... – Она решительно вскинула подбородок. – И собери мне волосы...
– Да, миледи. – Служанка засуетилась.
– Не торопись... – Аэлла поглядела в окно, солнце шло к закату, лучше вечером, меньше будет суеты и любопытных вокруг, ещё помешают.
Она собиралась медленно, так, как положено, будто шла на посольский приём. Любимое платье, чёрное с золотом, причёска, прядка к прядке. Усталость только во всём теле, она так долго не ела, но и сейчас есть не могла, но надеялась, что решимость и мужество помогут ей довести всё до конца. А что дальше будет – всё равно.
Длинный рукав, пристёгивающийся к пальцам на кольцо, скрыл на запястье нож, когда надо будет, Аэлла легко достанет его. Служанка смотрела огромными глазами на сборы госпожи.
Обычно он ходит без охраны, может, и на этот раз её не будет. Аэлла нервно крутила прядку, завитую у виска. Она выдаст себя, если будет так нервничать. Он ведь тоже далеко не глуп. Чтобы занять руку, взяла одно из яблок, пошла к двери. Ей казалось, что всё, что она делает, будто делает не она, а сама только глядит на себя со стороны, будто и не она это. Подозрительная бледность, слабость, огромные глаза с остановившимся взглядом.
Она не ошиблась, с балкона видно было горящие окна башни на шестом этаже. В этой комнате часто работал отец, когда ещё был жив, когда болезнь позволяла.
Аэлла проскользнула по винтовой лестнице вверх, никого не слушая, не встречая на пути, и от волнения сердце, казалось, разрывало грудь, платье вдруг стало тесным. Всё время чудилось, что кто-то идёт то впереди, то сзади. Наконец, знакомая дверь, толкнулась и вошла тенью.
Мирон сидел за столом, перебирая какие-то бумаги, слуг рядом не было, поднял голову и посмотрел более чем удивлённо.
– Вы?
Аэлла подошла решительно, борясь со сбитым от быстрого шага и волнения дыханием, мягко бросила яблоко на стол, и оно покатилось прямо по бумагам Мирону в руки.
– Вы издеваетесь надо мной?
– Почему? – Он поймал яблоко и положил на стол веточкой вверх, чтоб не укатилось. Глядел снизу, и свет горящих свечей играл бликами на его смуглом лице, делал ещё более яркими и тёмными глаза, брови, волосы, прядями спадающие на лоб. – Мне показалось, вы любите яблоки...
– Из ваших рук? – Голос её был резким, не терпящим возражений.
– Я же ел – из ваших...
Она скривила губы презрительно. В голове стучало с каждым ударом сердца голосом отца: «Не разговаривай с ним... Не разговаривай... Пришла убивать - убивай!.. Потом не сможешь...»
– Вы будто смеётесь надо мной. Прислали яблоки, будто это может утешить меня, заменить мне отца... Смешно! – Она дёрнулась вперёд, стискивая кулаки.
– Никто не собирался заменять вам отца... – Он был поразительно спокоен, смотрел снизу, видел её всю от блестящих шпилек до туфель.
– Вы убили моего отца!
– Не я лично! – Он поднялся из-за стола и стоял теперь против неё, на вытянутую руку. – Это сделали мои люди... Шёл бой, идёт война, и князь принимал в ней участие. К чему искать виноватых? – Он повысил тон голоса.
– У меня больше нет отца! По вашей вине! – Она закричала ему в лицо и не смогла удержать слёз, пальцы стискивали рукоять ножа, теряясь в складках бархата.
– Что толку, что он есть у меня? Никакой разницы, что он есть, что нет... – Он шагнул вперёд, ближе, собираясь взять за плечи, смотрел в глаза с болью, с трогательной жалостью. И она убила в Аэлле последнюю решимость.
– Не прикасайтесь ко мне! – Быстро отошла назад, разжимая пальцы, и нож выпал, воткнулся лезвием в деревянный пол, качнулся, разбрызгивая капли отражённого света. Идвар глядел на него удивлённо, подняв голову, посмотрел ей в лицо. Княжна резко тряхнула головой влево-вправо, сбрасывая со скул слёзы слабости.
Она не смогла! Не смогла убить его!
– Вы пришли... пришли убить меня?
Аэлла покачала головой, не сводя огромных глаз, будто искала подходящие слова, но не нашла, резко развернулась и бросилась вон. Идвар постоял немного, наклонившись, сел на корточки и вырвал из пола нож, выпрямился и бросил на стол. Секунда, и он метнулся к двери, вылетел в коридор и замер, прислушиваясь. Она не могла уйти так быстро, а каблуков на лестнице не слышно. Идвар медленно пошёл по коридору. За углом, у самой лестницы княжна стояла, прижавшись спиной к стене, тяжело дышала, как от боли или страха. Заметив его, бросила громко:
