– Сейчас он затягивал ремни кожаной кирасы или, вернее, пытался это сделать, они были на боках, и самому это было делать неудобно. Вскинул голову: – Ацилия, помоги мне...
Она вздрогнула бровями, подошла к нему.
– Сейчас... – Она остановилась рядом, потуже подтолкнула под мышки своё покрывало, ведь руки будут заняты. Склонилась, а Марций глядел на её открытые ключицы, плечи, верх груди, запутанные кудряшками после сна волосы на висках, затылке.
Ацилия затянула последние ремни, и он качнулся от рывка, задумавшись.
– Так пойдёт? Или ослабить? – Ацилия смотрела снизу.
– На одно деление... Мне же работать, а не на парад...
– Хорошо. – Она растянула пряжки и снова затянула их. Резко выпрямилась и почувствовала, как внезапно закружилась голова, качнулась, но Марций поймал за локоть, не дал упасть.
– Ты что это?
Ацилия сглотнула, прикрывая глаза, прижала пальцы к губам. Шепнула:
– Не знаю... Что-то со мной... Плохо... Тошнит... От воды, наверное.
– Она тёплая, противная. Гай придёт, скажи, пусть холодной принесёт... – Отпустил её руку, в упор глянул в глаза. – Сильно плохо?
– Нет, сейчас пройдёт... – Ацилия перевела разговор на другую тему: – Где вы сейчас работаете?
Марций расправлял кожаные ремни кирасы, одёрнул птериги на плечах, произнёс:
– Задание самого Сципиона Эмилиана... Мы ломаем город... Нуманцию... – Ацилия при этих словах нахмурилась. – Мы отправляем камень, им мостят дороги или строят новые города, а рабы – их здесь много – дробят мелкий и грузят на подводы... Тяжёлая работа.
– И вы... тоже ломаете город? – Голос её дрожал.
– Я же деканус теперь, если бы я был центурионом, я бы только командовал. – Он усмехнулся. – Когда город разберут, наш легион отправят отсюда...
– И когда это будет?
Пожал плечами, взял с лавки свой шлем, теперь он был без красного гребня центуриона.
– Может, через месяц, может, больше. Работы много, других уже отправили...
– А... – она хотела спросить, но осеклась, и Марций перевёл на неё глаза. – А мой дом вы уже разобрали? – шепнула почти неслышно.
– Не знаю. Наша центурия работает в другом секторе.
Ацилия опустила голову, вздохнула.
– Иди, ложись, ещё рано...
Качнула согласно головой и ушла.
* * *
Она уже стала обращать на это внимание: дни шли, а тошнота и головокружение преследовали её. Она старалась скрывать это от хозяина, больше гуляла вокруг, играла на флейте, чтобы отвлечься. Но ничего не помогало. Ацилия думала, что заболела, но жара не было, и горло не болело. Ничего не понять.
В один день она рано легла спать, хозяина ещё не было. Сон был беспокойным, словно что-то мешало ей, проснулась, лёжа на спине, смотрела в потолок палатки. Огонь в атриуме горел, кто-то там разговаривал. Ацилия невольно прислушалась.
– ...Зачем ты начал с ним спорить? Тоже мне, герой... Он – легат, а ты... – Ацилия уловила усмешку незнакомца. – Был центурионом, а теперь... Знаешь, как он на совете на тебя? Во-во, не знаешь... Я предлагал тебя понизить по рангу, но оставить центурионом, да куда там... Ты тут ещё с этой дракой, да ещё при трибуне. Как мальчишка, честное слово, уже ж не маленький, пора бы знать, где драки устраивать...
– А я и не устраивал. – Голос Марция.
– Не устраивал ты, – опять усмешка, – да ещё из-за бабы... В твоём возрасте уже давно надо быть офицером, а то так и уйдёшь на пенсию деканусом, если будешь спорить с командиром, да в драки лезть.
– Валенсий сказал, я ещё слишком молод и неопытен, чтобы быть центурионом... – парировал Марций.
Собеседник его рассмеялся:
– Молод? Да ты что? Мне было двадцать три, когда я стал центурионом, и я был не самым молодым... Если будешь таким несдержанным, карьеры тебе не видать... Помрёшь на работах...
– Значит, помру... Работу тоже кому-то делать надо... – согласился Марций, и Ацилия уловила в его голосе нетвёрдые нотки. Да он пьян! Они, наверное, пьют там сидят!
– Ладно-ладно, не обижайся. Работы на пару месяцев, потом переведут на север... Я что хотел тебе сказать, ты же теперь деканус, тебе надо жить с твоим десятком, вместе с ними, а ты по-прежнему живёшь, как офицер, в своей палатке, один, да ещё и наложницу себе завёл. Роскошь! Неслыханная роскошь, да ещё в твоём положении... Все же видят!
– И что я, по-твоему, должен делать?
– Продавай рабыню – волчиц здесь хватает, Гая можешь оставить, сворачивайся и живи со своими солдатами. Это тебе на руку... Полезно для авторитета. Если освободится место центуриона, я сразу же предложу твою кандидатуру...
– А я не хочу...
– Что?
– Не хочу под них подстраиваться, не хочу им льстить, Валенсий и так знает, что я прав, и трибуну Фаску я уже говорил, что они сами виноваты, они просто сами допустили ошибку, столько ребят положили, а, когда я им указал, когда носом ткнул, они меня одного виноватым выставили... Ну и пусть! Я не собираюсь мириться с ними. Сделали деканусом, значит буду деканусом.
– Ну и дурак.
– Значит, дурак, – согласился Марций.
Они замолчали. Слышно было, как наливали вина в кубки. Пили. Ацилия молчала, не шевелясь. Заговорил незнакомец:
– Что ты за неё держишься? Я тебя не понимаю...
– За кого? Ни за кого я не держусь...
– Да рабыня эта твоя! Зачем она тебе нужна? Ну, симпатичная, не спорю, может, и образованная, а дальше что? Продай ты её. Женщин тут хватает... Что в ней такого? Ты же никогда не жил с женщинами... Если бы Овидий кого завёл, я бы не удивился, но ты...
– А что здесь такого?
– Овидий долго их не держит, надоела и продаёт... Ты же привязываешься. Так и будешь караулить, чтоб другие не увели, в бой пойдёшь, а сам будешь думать не о себе, а о ней, как она без тебя будет? А ранят?.. Не женой же ты её своей сделаешь? Рабыня, она и есть рабыня... Зачем привязываться?
– А я и не привязываюсь. Что за бред...
– Сколько она уже у тебя? А если забеременеет? Ты об этом думал? Женщины они постоянно, только расслабился, а они тебе уже на руки положат, корми и расти... Ты этого хочешь? – Ацилия невольно напряглась, сама не зная, почему ей стало это особенно интересно, аж в сердце что-то заболело. – Какие тебе дети, ты их даже не прокормишь на своё жалование... Деканус... Только ублюдков плодить, да и всё... Вот увидишь, Марк, так всё и будет. Помяни моё слово. Какой потом с тебя вояка? Будешь нянчиться...
– Да брось ты, Фарсий...
– Зря не веришь, я на своём веку по гарнизонам много чего нагляделся... Столько хороших парней бабы загубили... Пелёнки, дети, сопли и всё такое... А могли бы дослужиться... А так – боятся за себя, за семью, инициативы никакой. Кто их потом куда пошлёт? Так и уходят на пенсию... – Помолчали, незнакомец хлопнул Марция по плечу: – Так что, давай, Марк-дружище, продавай лишнее барахло и переезжай к своим солдатам. Наши все это оценят. Вот увидишь... Ладно. – Встал. – Сейчас добраться до себя, и спать, спать, спать. Хорошее у тебя вино, Марций... Кстати.
– Из старых запасов...
– Хорошо посидели. Хорошо...
Ушёл, наверное. Ацилия осторожно повернулась на бок, обняла себя за плечи. «Лишнее барахло...» Вот урод!
Устало закрыла глаза. Отчаяние и тоска охватили её. Все мужики сволочи, они используют женщин, а потом выбрасывают... Женщины, пелёнки, дети... Но ведь это же ваши дети! Ваши...
Как же я хочу выбраться отсюда, уйти подальше... В Тартар это всё. Всё-всё...
Авия улыбнулась приветливо:
– Давно я тебя не видела. – Ацилия в ответ покачала головой, соглашаясь. – Садись. – Пододвинула колченогий трипод. Ацилия села, стала глядеть, как женщина перебирает просо. Сама поймала горсть крупы и разжала ладонь, поднося к лицу, стала выбирать мелкие камушки, сор и зёрна овса. Чем солдат кормят. Перебрала и высыпала в большой таз, набрала новой из мешка.
– Что-то давно ты не появлялась, я видела тебя дня два назад, но ты так и не подошла. Чем занимаешься? – спросила Авия, подняв большие синие глаза, окружённые сеточкой морщин. Когда-то она, наверное, была симпатичной.
– Особенно ничем... – отозвалась Ацилия, высыпав ещё одну горсточку крупы. – Я давно хотела прийти к вам. – Оглянулась вокруг на сновавших женщин, кто-то носил воду, рабы кололи дрова, горели костры, и несколько легионеров разговаривали, опираясь на копья. – Приболела... Мне в последнее время было плохо, не пойму, почему... То тошнит, то голова кружится... А жара нет...
Авия помолчала, покачав головой, произнесла:
– Голова кружится, тошнит... Понятно. – Подняла голову, глянула в упор в молодое девичье лицо. – А задержка у тебя сколько уже?
Ацилия смутилась, и руки её задрожали, просыпая просо, прошептала:
– Второй месяц...
– А у Марция ты сколько уже живёшь? Два месяца? Чуть больше?
Ацилия согласно качнула подбородком:
– Где-то так...
– Да ты беременна, девочка моя!
Ацилия отшатнулась, сжав просо в кулаке, шепнула:
– Да вы что?.. О чём вы говорите?
Женщина усмехнулась:
– А как ты хотела? Я же предупреждала тебя. Ты два месяца живёшь с мужчиной, как жена его... Этим чаще всего и заканчивается... Ты носишь под сердцем его ребёнка.
Ацилия долго молчала, положив сомкнутые кулаки на колени, смотрела в какую-то точку перед собой. Авия опять заговорила:
– Ты сама сказала, тошнит, голова кружится... А грудь? Да оно же и так видно, можешь мне поверить, у меня опыт... Опыт! Девочка моя, ты беременна от своего хозяина, от Марция, о, Церера, от центуриона... Можешь поверить мне на слово, точно, так и есть...
– Декануса... – перебила её Ацилия, даже не шелохнувшись, только губы дрогнули.
– Что? – Авия наклонилась к ней.
– Деканус. Он уже деканус, а не центурион.
– Какая разница?
Ацилия повернула голову к женщине:
– Что... Что мне делать теперь? – Облизала пересохшие губы, не сводя огромных тёмных глаз с Авии.
– У тебя всего два выхода. Два... – Сделала паузу, вздыхая. – Один – ты сохраняешь этого ребёнка, скрываешь сколько можешь от хозяина, родишь, конечно же... Жизнь потом станет другой, я видела много подобных случаев – уж поверь мне на слово. Может быть, ты сможешь скрывать ещё месяц-два, потом он узнает... Я могу тебе описать его реакцию, но, по-моему, она и так понятна... Он продаст тебя или, если не пожалеет денег, – вышвырнет на улицу... Там ты и родишь этого своего ребёнка...
Ацилия с отчаянием застонала, стискивая виски кулаками, наклонилась, словно у неё болел живот, но Авия продолжала:
– Мужчины-военные не держат возле себя жён и детей, женщины им нужны время от времени, только развлечься, семейными узами они связывают себя довольно редко, тем более в боевых легионах, как этот... Тут много доступных дешёвых женщин, чтобы держать у себя беременную... Если он продаст тебя сутенёру, никто не обратит внимание на твоё положение, никаких скидок тебе не будет, поверь мне... Мужчин будет столько, да ещё всяких, кто ударит, кто пнёт, кто пьяный, кто вообще, честно сказать сумасшедший... Ты не сохранишь этого ребёнка при всём своём желании... А, если и родишь вдруг, у тебя его заберут или убьют... Это другая жизнь – с ребёнком на руках – очень тяжёлая, да и кто он будет, этот ребёнок? Ублюдок, без отца, без роду...
– А второе?.. – прошептала Ацилия с выражением ужаса в глазах. Авия немного помолчала, словно с мыслями собиралась.
– Я тебе уже говорила... Ты принимаешь яд и убиваешь этого ребёнка сама! – Её голос стал резким, отрывистыми – слова. – Тебе будет плохо и больно, но ты это переживёшь. Будешь болеть, но, если всё сделать правильно, то недолго. Здесь все так делают... – Вздохнула, посмотрела мимо лица Ацилии, куда-то вдаль. – Молодые девчонки иногда ошибаются с ядом, если врач не успеет помочь, можно умереть... – Перевела взгляд на глаза собеседницы: – Но я помогу тебе с ядом, я дам тебе столько, сколько нужно...
– Но... – прошептала Ацилия сухими губами. – И как это будет?
– Тебе будет плохо, ты отравишься сама, будешь болеть, будет больно, у тебя будет выкидыш...
– Как это?
Авия терпеливо вздохнула:
– Боль будет такая, как при схватках, при родах...
– Но я же не знаю, как это! – перебила Ацилия, вскидывая наполненные слезами глаза, замотала головой. – Я не хочу, нет, я не верю... Это не так, не так... Это не может быть со мной... Не может... Я не хочу в это верить... Это ошибка... Это не со мной... Меня просто, просто тошнило... Я же живу с ним совсем недолго... Я спала-то с ним всего от силы четыре раза... Святые боги!
Авия подошла к ней, обняла за плечи, прижимая к животу, гладила по голове, по мягким волосам плачущую девушку, говорила:
– Успокойся. Всё будет хорошо. Не ты первая, не ты последняя... Переживёшь ты это всё, переживёшь, поверь мне... А для того, чтобы забеременеть, хватает и одного раза... Поверь мне, я не ошиблась, ты в самом деле беременна... Надо делать всё быстро, пока не поздно, пока он не зашевелился в твоём животе...
– А-а-х... – выдохнула Ацилия с невыносимой болью, резко отстранилась от женщины, мотая головой слева направо в немом исступлении. Губы дрожали, словно она хотела что-то сказать, но слов не было. Слёзы в глазах. Резко поднялась на ноги.
– Ацилия? Девочка моя!
– Я... Я пойду...
Ответа не дождалась, пошла к себе, шла и плакала, стирая слёзы со щёк ладонями. Лежала на своей постели, уткнувшись лицом в подушку, и плакала, плакала, плакала. Гай только заглянул к ней растерянно и ни о чём не спросил. Плакала, пока не устала от слёз и не замерла, глядя на пальцы своих рук у лица... От усталости глаза закрывались сами собой. Не заметила, как заснула.
Марций вернулся уже поздно вечером, обычно он приходил раньше, усталый, сразу же стал снимать надоевшую форму. Гай бросился помогать, расстёгивал ремни кирасы, стягивал через голову тунику с птеригами. Уже, когда Гай развязывал ремни сапог, Марций, сидя на триподе, следил за его руками, спросил вдруг:
– А где... Ацилия?
Раб вскинул выцветшие глаза:
– У себя... Она что-то плакала сегодня полдня...
– Да? – Марций удивился, вскинув брови. – С чего это вдруг? – Гай пожал плечами, мол, не знаю. – Позови её, когда закончишь.
Раб согласно кивнул головой, когда зашёл за полог, рабыня сидела на постели, подтянув колени к груди, обняв ноги руками. Подняла лицо навстречу.
– Хозяин зовёт...
Ещё и он! Да чтоб его...
Устало поднялась на ноги и вышла. Марций обернулся к ней, стоял, опустив голову на бок, руки – в пояс.
– Ближе подойди. – Ацилия подошла к нему, украдкой оторвала от губ прилипшую прядку волос, вскинула голову ему навстречу, глянула прямо, поджав губы, опять с вызовом. Марций спросил: – Ты ужинала? – Отрицательно дёрнула подбородком. – Почему?
– Не хочу... – разомкнула губы.
– Почему?
– Не хочу – и всё.
Он помолчал немного.
– Почему плакала, что случилось?
– Ничего. Всё нормально. Всё у меня хорошо.
Он не поверил, естественно.
– Всё хорошо... – повторил неторопливо. – Поэтому, наверное, плачут по полдня?.. Кто-нибудь обидел тебя? Что случилось?
Она вздрогнула бровями, подошла к нему.
– Сейчас... – Она остановилась рядом, потуже подтолкнула под мышки своё покрывало, ведь руки будут заняты. Склонилась, а Марций глядел на её открытые ключицы, плечи, верх груди, запутанные кудряшками после сна волосы на висках, затылке.
Ацилия затянула последние ремни, и он качнулся от рывка, задумавшись.
– Так пойдёт? Или ослабить? – Ацилия смотрела снизу.
– На одно деление... Мне же работать, а не на парад...
– Хорошо. – Она растянула пряжки и снова затянула их. Резко выпрямилась и почувствовала, как внезапно закружилась голова, качнулась, но Марций поймал за локоть, не дал упасть.
– Ты что это?
Ацилия сглотнула, прикрывая глаза, прижала пальцы к губам. Шепнула:
– Не знаю... Что-то со мной... Плохо... Тошнит... От воды, наверное.
– Она тёплая, противная. Гай придёт, скажи, пусть холодной принесёт... – Отпустил её руку, в упор глянул в глаза. – Сильно плохо?
– Нет, сейчас пройдёт... – Ацилия перевела разговор на другую тему: – Где вы сейчас работаете?
Марций расправлял кожаные ремни кирасы, одёрнул птериги на плечах, произнёс:
– Задание самого Сципиона Эмилиана... Мы ломаем город... Нуманцию... – Ацилия при этих словах нахмурилась. – Мы отправляем камень, им мостят дороги или строят новые города, а рабы – их здесь много – дробят мелкий и грузят на подводы... Тяжёлая работа.
– И вы... тоже ломаете город? – Голос её дрожал.
– Я же деканус теперь, если бы я был центурионом, я бы только командовал. – Он усмехнулся. – Когда город разберут, наш легион отправят отсюда...
– И когда это будет?
Пожал плечами, взял с лавки свой шлем, теперь он был без красного гребня центуриона.
– Может, через месяц, может, больше. Работы много, других уже отправили...
– А... – она хотела спросить, но осеклась, и Марций перевёл на неё глаза. – А мой дом вы уже разобрали? – шепнула почти неслышно.
– Не знаю. Наша центурия работает в другом секторе.
Ацилия опустила голову, вздохнула.
– Иди, ложись, ещё рано...
Качнула согласно головой и ушла.
* * *
Она уже стала обращать на это внимание: дни шли, а тошнота и головокружение преследовали её. Она старалась скрывать это от хозяина, больше гуляла вокруг, играла на флейте, чтобы отвлечься. Но ничего не помогало. Ацилия думала, что заболела, но жара не было, и горло не болело. Ничего не понять.
В один день она рано легла спать, хозяина ещё не было. Сон был беспокойным, словно что-то мешало ей, проснулась, лёжа на спине, смотрела в потолок палатки. Огонь в атриуме горел, кто-то там разговаривал. Ацилия невольно прислушалась.
– ...Зачем ты начал с ним спорить? Тоже мне, герой... Он – легат, а ты... – Ацилия уловила усмешку незнакомца. – Был центурионом, а теперь... Знаешь, как он на совете на тебя? Во-во, не знаешь... Я предлагал тебя понизить по рангу, но оставить центурионом, да куда там... Ты тут ещё с этой дракой, да ещё при трибуне. Как мальчишка, честное слово, уже ж не маленький, пора бы знать, где драки устраивать...
– А я и не устраивал. – Голос Марция.
– Не устраивал ты, – опять усмешка, – да ещё из-за бабы... В твоём возрасте уже давно надо быть офицером, а то так и уйдёшь на пенсию деканусом, если будешь спорить с командиром, да в драки лезть.
– Валенсий сказал, я ещё слишком молод и неопытен, чтобы быть центурионом... – парировал Марций.
Собеседник его рассмеялся:
– Молод? Да ты что? Мне было двадцать три, когда я стал центурионом, и я был не самым молодым... Если будешь таким несдержанным, карьеры тебе не видать... Помрёшь на работах...
– Значит, помру... Работу тоже кому-то делать надо... – согласился Марций, и Ацилия уловила в его голосе нетвёрдые нотки. Да он пьян! Они, наверное, пьют там сидят!
– Ладно-ладно, не обижайся. Работы на пару месяцев, потом переведут на север... Я что хотел тебе сказать, ты же теперь деканус, тебе надо жить с твоим десятком, вместе с ними, а ты по-прежнему живёшь, как офицер, в своей палатке, один, да ещё и наложницу себе завёл. Роскошь! Неслыханная роскошь, да ещё в твоём положении... Все же видят!
– И что я, по-твоему, должен делать?
– Продавай рабыню – волчиц здесь хватает, Гая можешь оставить, сворачивайся и живи со своими солдатами. Это тебе на руку... Полезно для авторитета. Если освободится место центуриона, я сразу же предложу твою кандидатуру...
– А я не хочу...
– Что?
– Не хочу под них подстраиваться, не хочу им льстить, Валенсий и так знает, что я прав, и трибуну Фаску я уже говорил, что они сами виноваты, они просто сами допустили ошибку, столько ребят положили, а, когда я им указал, когда носом ткнул, они меня одного виноватым выставили... Ну и пусть! Я не собираюсь мириться с ними. Сделали деканусом, значит буду деканусом.
– Ну и дурак.
– Значит, дурак, – согласился Марций.
Они замолчали. Слышно было, как наливали вина в кубки. Пили. Ацилия молчала, не шевелясь. Заговорил незнакомец:
– Что ты за неё держишься? Я тебя не понимаю...
– За кого? Ни за кого я не держусь...
– Да рабыня эта твоя! Зачем она тебе нужна? Ну, симпатичная, не спорю, может, и образованная, а дальше что? Продай ты её. Женщин тут хватает... Что в ней такого? Ты же никогда не жил с женщинами... Если бы Овидий кого завёл, я бы не удивился, но ты...
– А что здесь такого?
– Овидий долго их не держит, надоела и продаёт... Ты же привязываешься. Так и будешь караулить, чтоб другие не увели, в бой пойдёшь, а сам будешь думать не о себе, а о ней, как она без тебя будет? А ранят?.. Не женой же ты её своей сделаешь? Рабыня, она и есть рабыня... Зачем привязываться?
– А я и не привязываюсь. Что за бред...
– Сколько она уже у тебя? А если забеременеет? Ты об этом думал? Женщины они постоянно, только расслабился, а они тебе уже на руки положат, корми и расти... Ты этого хочешь? – Ацилия невольно напряглась, сама не зная, почему ей стало это особенно интересно, аж в сердце что-то заболело. – Какие тебе дети, ты их даже не прокормишь на своё жалование... Деканус... Только ублюдков плодить, да и всё... Вот увидишь, Марк, так всё и будет. Помяни моё слово. Какой потом с тебя вояка? Будешь нянчиться...
– Да брось ты, Фарсий...
– Зря не веришь, я на своём веку по гарнизонам много чего нагляделся... Столько хороших парней бабы загубили... Пелёнки, дети, сопли и всё такое... А могли бы дослужиться... А так – боятся за себя, за семью, инициативы никакой. Кто их потом куда пошлёт? Так и уходят на пенсию... – Помолчали, незнакомец хлопнул Марция по плечу: – Так что, давай, Марк-дружище, продавай лишнее барахло и переезжай к своим солдатам. Наши все это оценят. Вот увидишь... Ладно. – Встал. – Сейчас добраться до себя, и спать, спать, спать. Хорошее у тебя вино, Марций... Кстати.
– Из старых запасов...
– Хорошо посидели. Хорошо...
Ушёл, наверное. Ацилия осторожно повернулась на бок, обняла себя за плечи. «Лишнее барахло...» Вот урод!
Устало закрыла глаза. Отчаяние и тоска охватили её. Все мужики сволочи, они используют женщин, а потом выбрасывают... Женщины, пелёнки, дети... Но ведь это же ваши дети! Ваши...
Как же я хочу выбраться отсюда, уйти подальше... В Тартар это всё. Всё-всё...
Прода от 09.01.2020, 17:00
Глава 13
Авия улыбнулась приветливо:
– Давно я тебя не видела. – Ацилия в ответ покачала головой, соглашаясь. – Садись. – Пододвинула колченогий трипод. Ацилия села, стала глядеть, как женщина перебирает просо. Сама поймала горсть крупы и разжала ладонь, поднося к лицу, стала выбирать мелкие камушки, сор и зёрна овса. Чем солдат кормят. Перебрала и высыпала в большой таз, набрала новой из мешка.
– Что-то давно ты не появлялась, я видела тебя дня два назад, но ты так и не подошла. Чем занимаешься? – спросила Авия, подняв большие синие глаза, окружённые сеточкой морщин. Когда-то она, наверное, была симпатичной.
– Особенно ничем... – отозвалась Ацилия, высыпав ещё одну горсточку крупы. – Я давно хотела прийти к вам. – Оглянулась вокруг на сновавших женщин, кто-то носил воду, рабы кололи дрова, горели костры, и несколько легионеров разговаривали, опираясь на копья. – Приболела... Мне в последнее время было плохо, не пойму, почему... То тошнит, то голова кружится... А жара нет...
Авия помолчала, покачав головой, произнесла:
– Голова кружится, тошнит... Понятно. – Подняла голову, глянула в упор в молодое девичье лицо. – А задержка у тебя сколько уже?
Ацилия смутилась, и руки её задрожали, просыпая просо, прошептала:
– Второй месяц...
– А у Марция ты сколько уже живёшь? Два месяца? Чуть больше?
Ацилия согласно качнула подбородком:
– Где-то так...
– Да ты беременна, девочка моя!
Ацилия отшатнулась, сжав просо в кулаке, шепнула:
– Да вы что?.. О чём вы говорите?
Женщина усмехнулась:
– А как ты хотела? Я же предупреждала тебя. Ты два месяца живёшь с мужчиной, как жена его... Этим чаще всего и заканчивается... Ты носишь под сердцем его ребёнка.
Ацилия долго молчала, положив сомкнутые кулаки на колени, смотрела в какую-то точку перед собой. Авия опять заговорила:
– Ты сама сказала, тошнит, голова кружится... А грудь? Да оно же и так видно, можешь мне поверить, у меня опыт... Опыт! Девочка моя, ты беременна от своего хозяина, от Марция, о, Церера, от центуриона... Можешь поверить мне на слово, точно, так и есть...
– Декануса... – перебила её Ацилия, даже не шелохнувшись, только губы дрогнули.
– Что? – Авия наклонилась к ней.
– Деканус. Он уже деканус, а не центурион.
– Какая разница?
Ацилия повернула голову к женщине:
– Что... Что мне делать теперь? – Облизала пересохшие губы, не сводя огромных тёмных глаз с Авии.
– У тебя всего два выхода. Два... – Сделала паузу, вздыхая. – Один – ты сохраняешь этого ребёнка, скрываешь сколько можешь от хозяина, родишь, конечно же... Жизнь потом станет другой, я видела много подобных случаев – уж поверь мне на слово. Может быть, ты сможешь скрывать ещё месяц-два, потом он узнает... Я могу тебе описать его реакцию, но, по-моему, она и так понятна... Он продаст тебя или, если не пожалеет денег, – вышвырнет на улицу... Там ты и родишь этого своего ребёнка...
Ацилия с отчаянием застонала, стискивая виски кулаками, наклонилась, словно у неё болел живот, но Авия продолжала:
– Мужчины-военные не держат возле себя жён и детей, женщины им нужны время от времени, только развлечься, семейными узами они связывают себя довольно редко, тем более в боевых легионах, как этот... Тут много доступных дешёвых женщин, чтобы держать у себя беременную... Если он продаст тебя сутенёру, никто не обратит внимание на твоё положение, никаких скидок тебе не будет, поверь мне... Мужчин будет столько, да ещё всяких, кто ударит, кто пнёт, кто пьяный, кто вообще, честно сказать сумасшедший... Ты не сохранишь этого ребёнка при всём своём желании... А, если и родишь вдруг, у тебя его заберут или убьют... Это другая жизнь – с ребёнком на руках – очень тяжёлая, да и кто он будет, этот ребёнок? Ублюдок, без отца, без роду...
– А второе?.. – прошептала Ацилия с выражением ужаса в глазах. Авия немного помолчала, словно с мыслями собиралась.
– Я тебе уже говорила... Ты принимаешь яд и убиваешь этого ребёнка сама! – Её голос стал резким, отрывистыми – слова. – Тебе будет плохо и больно, но ты это переживёшь. Будешь болеть, но, если всё сделать правильно, то недолго. Здесь все так делают... – Вздохнула, посмотрела мимо лица Ацилии, куда-то вдаль. – Молодые девчонки иногда ошибаются с ядом, если врач не успеет помочь, можно умереть... – Перевела взгляд на глаза собеседницы: – Но я помогу тебе с ядом, я дам тебе столько, сколько нужно...
– Но... – прошептала Ацилия сухими губами. – И как это будет?
– Тебе будет плохо, ты отравишься сама, будешь болеть, будет больно, у тебя будет выкидыш...
– Как это?
Авия терпеливо вздохнула:
– Боль будет такая, как при схватках, при родах...
– Но я же не знаю, как это! – перебила Ацилия, вскидывая наполненные слезами глаза, замотала головой. – Я не хочу, нет, я не верю... Это не так, не так... Это не может быть со мной... Не может... Я не хочу в это верить... Это ошибка... Это не со мной... Меня просто, просто тошнило... Я же живу с ним совсем недолго... Я спала-то с ним всего от силы четыре раза... Святые боги!
Авия подошла к ней, обняла за плечи, прижимая к животу, гладила по голове, по мягким волосам плачущую девушку, говорила:
– Успокойся. Всё будет хорошо. Не ты первая, не ты последняя... Переживёшь ты это всё, переживёшь, поверь мне... А для того, чтобы забеременеть, хватает и одного раза... Поверь мне, я не ошиблась, ты в самом деле беременна... Надо делать всё быстро, пока не поздно, пока он не зашевелился в твоём животе...
– А-а-х... – выдохнула Ацилия с невыносимой болью, резко отстранилась от женщины, мотая головой слева направо в немом исступлении. Губы дрожали, словно она хотела что-то сказать, но слов не было. Слёзы в глазах. Резко поднялась на ноги.
– Ацилия? Девочка моя!
– Я... Я пойду...
Ответа не дождалась, пошла к себе, шла и плакала, стирая слёзы со щёк ладонями. Лежала на своей постели, уткнувшись лицом в подушку, и плакала, плакала, плакала. Гай только заглянул к ней растерянно и ни о чём не спросил. Плакала, пока не устала от слёз и не замерла, глядя на пальцы своих рук у лица... От усталости глаза закрывались сами собой. Не заметила, как заснула.
Марций вернулся уже поздно вечером, обычно он приходил раньше, усталый, сразу же стал снимать надоевшую форму. Гай бросился помогать, расстёгивал ремни кирасы, стягивал через голову тунику с птеригами. Уже, когда Гай развязывал ремни сапог, Марций, сидя на триподе, следил за его руками, спросил вдруг:
– А где... Ацилия?
Раб вскинул выцветшие глаза:
– У себя... Она что-то плакала сегодня полдня...
– Да? – Марций удивился, вскинув брови. – С чего это вдруг? – Гай пожал плечами, мол, не знаю. – Позови её, когда закончишь.
Раб согласно кивнул головой, когда зашёл за полог, рабыня сидела на постели, подтянув колени к груди, обняв ноги руками. Подняла лицо навстречу.
– Хозяин зовёт...
Ещё и он! Да чтоб его...
Устало поднялась на ноги и вышла. Марций обернулся к ней, стоял, опустив голову на бок, руки – в пояс.
– Ближе подойди. – Ацилия подошла к нему, украдкой оторвала от губ прилипшую прядку волос, вскинула голову ему навстречу, глянула прямо, поджав губы, опять с вызовом. Марций спросил: – Ты ужинала? – Отрицательно дёрнула подбородком. – Почему?
– Не хочу... – разомкнула губы.
– Почему?
– Не хочу – и всё.
Он помолчал немного.
– Почему плакала, что случилось?
– Ничего. Всё нормально. Всё у меня хорошо.
Он не поверил, естественно.
– Всё хорошо... – повторил неторопливо. – Поэтому, наверное, плачут по полдня?.. Кто-нибудь обидел тебя? Что случилось?
