Потом, возможно, ему будет горько за содеянное в обиде, но он оправдает себя тем, что она всего лишь рабыня, даже, пусть, патрицианских кровей...
На этот раз он сам уходил, оставляя её рыдающей и кусающей губы от унижения, обиды и пережитой боли. Она прошептала ему в спину чуть слышно:
– Я ненавижу вас...
– Я знаю... – согласился он. – Зато тебе нескучно от безделья. Ненависть – это тоже занятие. – Остановился над ней, поправляя пояс. – Я поговорю с офицером по хозяйственной части, тебе найдут работу, чтобы ты даром хлеб не ела... – Ушёл.
– Урод... – прошептала Ацилия в кулак и разрыдалась с новой силой.
* * *
Конечно же, работу ей нашли, чтобы кормить четырёхтысячный легион никаких рук не хватало. Простые солдаты готовили себе сами, но нужно было носить воду, молоть на ручных мельницах зерно, перебирать просо, мыть горы посуды. Этим занимались женщины среднего возраста, те, что уже не могли зарабатывать на жизнь своим телом, те, кто уже потерял былую молодость и красоту, те, кто жил при гарнизоне из милости.
Когда среди них оказалась Ацилия – «неумеха» и «молодая дура» – все женщины разделились: кто-то жалел её, ведь на её месте могла оказаться любая, а кто-то невзлюбил, называя «белоручкой», поручал самую грязную работу или тяжёлую. Она молча старалась всё это делать, по вечерам валилась с ног от усталости, понеопытности резала ножом пальцы, пока скребла грязные закопченные котлы.
– Давай-давай, – поторапливали её с усмешкой, – шевелись.
Авия жалела её:
– Что же это так? Зачем же он это делает? Разве можно тебя на такую работу? Ты посмотри на свои руки! Вспомни, какие они у тебя были!
Ацилия спрятала руки в складочках туники, и устало вздохнула:
– Что я могу сделать... Я научусь же когда-нибудь...
– Надо поговорить с ним, тебе не место здесь!
– Кто с ним будет разговаривать?.. Ах, Авия, если бы ты знала, сколько раз я просила его позволить мне написать письмо в Рим, к родственникам – но нет! Он такой упёртый... Страшно! Злится... Ворчит недовольно... Я лучше тут, с вами...
– Его, кстати, наверное, снимут с центурионов, ты знаешь об этом? Слухи быстро расходятся...
– Да? Нет, я не слышала этого... За что?
– Да кто его знает. Легат взъелся, может, за драку с Лелием... Трибун сильно ругался, грозился пожаловаться на него... А Лелий-то на хорошем счету, он центурионом уже шесть лет, а твоего только-только, ещё полгода не прошло, как назначили...
– Подрались? Да-да, я помню... – Ацилия убрала со лба выбившуюся прядку волос.
– Лелий сам виноват, поносил твоего Марция, и тебя заодно...
– Меня? – Она опешила.
– А ты не знаешь? Да тут все собрались на это поглядеть... Скандал такой, ты что! Кричал, что ты ещё девушка, а Марций не способный. Просил тебя ему продать... Ну и в том же духе, пока до драки не доорались... Я сама всё видела. Над Марцием тут все хихикали, он редко до женщин ходит, у него таких подвигов мало... А сейчас, как ты у него, все попритихли...
«Ничего себе, не способный! – подумала Ацилия. – Странный, это другое дело... А что касается его способностей, то всё у него нормально, кому, как не мне об этом знать...» А сама почувствовала, как кулаки сами собой стискиваются от внутреннего неприятия этого человека. Собственник он, как сам говорит: «Моё – это моё!» Разве можно таким быть? Ужасный человек...
Её взгляд мельком скользнул на отставного легионера в стороне от всех. Ветеран, инвалид, оставшийся без ног, он не уехал из гарнизона домой, переезжал с места на место благодаря доброте других, помогал, чем мог. То ножи наточит, то ложки вырежет, то стругает новые ручки для ножей. Ацилию он заинтересовал тем, что играл на флейте, которую тоже сделал сам. Самоучка, никто его не учил, а мелодии играл весёлые, забавные даже, для такого человека.
Ацилия, глядя на него, почувствовала, как пальцы знакомо задрожали. Попросить бы... Сама не поняла, как пошла к нему.
– А мне можно?
– Умеешь? – Улыбнулся, морщинки от синих глаз побежали по лицу, и Ацилия качнула согласно головой. – Она самодельная, я сам сделал...
Ацилия приложила флейту к губам, закрыла глаза, отрешаясь от окружающих, взяла первых несколько аккордов, запнулась, начала с начала и пошла, пошла... Музыка полилась из-под пальцев грустная, проникновенно щемящая, все оставили занятия и обернулись к ней, поднимая от удивления брови. Всё время здесь звучали весёлые незамысловатые композиции, ребятишки гарнизонные под них прыгали, хлопая в ладоши... А это было не то! Высокая музыка, настоящая, что за душу берёт, выворачивая наизнанку всё прошлое, все слёзы и обиды, всё, что хотелось навсегда забыть. О детстве безмятежном, об ушедшей радости пела она, проникая в самое сокровенное грустными переливами.
Ацилия оторвала флейту от губ, протянула легионеру:
– Хорошая... Не такая, как моя, но хорошая...
Ветеран украдкой стёр с глаз слёзы, отстранил её руку:
– Забирай! Разве после тебя я могу на ней играть?.. Я другую сделаю – для себя, попроще... А эту тебе дарю...
– Спасибо! – Ацилия прижала флейту к груди. – Спасибо большое...
– Эй, музыкантша, пора за работу! – окликнул её чей-то грубый голос, и Ацилия вернулась к работе. Но от пережитого волнения руки дрожали, и пока она вычистила пригоревшее в котле, изрезала себе все руки, от чувств не могла крепко удержать ножа в пальцах.
Но всё это уже мало волновало её, радость переполняла сердце...
Марций возвращался вечером и ещё издали услышал звуки флейты, сначала подумал – показалось, потом всё яснее и яснее, а когда зашёл к себе, онемел. Его рабыня сидела на триподе спиной к нему и играла на флейте. На самой настоящей флейте. И музыка красивая за душу берёт, до тоски невыносимой, до боли, аж зубы стиснул, шагнул к ней, боясь прикоснуться.
– Ацилия? – прошептали губы сами собой.
Она вздрогнула, убирая флейту, быстро вскочила на ноги.
– Ты умеешь играть?
Она ничего не ответила, отступила назад, пряча флейту от его глаз.
Он ещё раз спросил удивлённо:
– Умеешь играть?
– Вы в первый раз назвали меня по имени... – разомкнула пересохшие губы.
– Да? Не заметил... – Он только подбородком повёл. – А ты, смотрю, мастерица удивлять, то ты оказываешься девственницей после Овидия, то, вдруг, на флейте играешь... Что ты ещё от меня скрываешь?
– Ничего... – Она повела головой отрицательно, пряча флейту за спину, отступила ещё немного назад.
– Смотри, я ненавижу всякого рода сюрпризы...
– У меня нет никаких сюрпризов для вас, и ничем я не собираюсь вас удивлять. Я такая, какая я есть... Если что-то вас поражает во мне – не моя это заслуга... Ничего намеренно я не делаю... – потом добавила вдруг: – ...для вас.
Он покивал головой, принимая её ответ, поставил трипод посреди и сел, обхватив себя за плечи, вздёрнул подбородок:
– Ну, сыграй что-нибудь. Весёленькое.
Она обомлела, вскидывая брови, отступила назад, выдыхая:
– Я не буду...
– Не будешь? – Она повела головой, отрицая. – Почему? – Он наклонился вперёд, упирая руки в колени. – А если я прикажу?
– Всё равно не буду...
– Почему? Для меня – не будешь?
– Не буду и всё!
Он долго молчал, разглядывая её, смотрел в лицо.
– Ну-ну... – произнёс вдруг.
– Вы можете владеть моим телом, но не моими желаниями, вы можете применять силу и власть, можете сделать больно, но никогда не заставите любить вас, выполнять ваши желания с удовольствием.
Он помолчал, разглядывая её, и она не терялась под его взглядом, уверенная в себе, в своём решении. В любых бы других условиях это вызвало бы уважение, но она была женщиной, его женщиной, и тем более рабыней, принадлежащей ему целиком и полностью.
Он вытянул ногу.
– Развяжи!
Ацилия поджала губы, она всегда так делала, когда он приказывал ей что-либо сделать, как же, наверное, бесится она внутри, пересиливая себя. Шагнула к нему, машинально пряча флейту за пояс – обыкновенный полотняный жгут, как рабыне пояс ей не полагался.
Склонилась у ног господина, села на пол, завозилась с ремнями калига. За это время она многому научилась, приноровилась даже к этой работе, только, развязывая узлы, держала в этот раз указательный палец на левой руке в стороне. Марций поймал её за запястье, притянул к себе уже сомкнутый кулак, – но что ему с ней было справиться? – разжал её пальцы. Взгляд наткнулся на многочисленные порезы, свежие и уже зажившие, самый большой как раз на указательном.
Поднял на рабыню глаза:
– Ты что это, сама себя режешь?
Она потянула руку, силясь освободиться.
– Так получается иногда... Я чистила котлы сегодня и вчера... и до этого... Я только учусь всему...
Он хмыкнул:
– Хорошо, что ты не легионер-новобранец, а то и мечом бы кишки себе выпустила... Уродство!
Она резко вырвала руку:
– Я никогда этим раньше не занималась. Что вы от меня хотите? – Быстро стала распутывать шнуры, снимая их с железных крючков, а Марций следил за её руками, действующими быстро и раздражённо.
– Тебе дают ножи?
Она замерла и подняла глаза, дрогнули губы:
– Потом их забирают. Они маленькие... только-только в ладонь.
Марций молча убрал ногу и выставил вторую:
– Посмотри, до чего ты довела себя, я понимаю, работа работой, но посмотри на себя, как ты выглядишь – руки, одежда... Ты совершенно не похожа теперь на дочь патриция. Твой отец вряд ли гордился бы тобой сейчас... – Ацилия при его словах обратила внимание на подол своей туники, от постоянной чистки котлов тёмные пятна сажи не смывались, они же были и на руках, на пальцах, предплечьях. А что она могла сделать? Ацилия резко поднялась на ноги, глядя на хозяина сверху, заговорила:
- Если вам нужна женщина для близости, красивая и ухоженная, и чистая – идите в палатки волчиц... Я работаю, мне некогда следить за собой, и это была ваша прихоть... У меня нет другой одежды, сажа не отмывается, и я действительно порезала свои руки – сама себе! Зато я не ем даром вашего хлеба, и мне лучше работать вот так, чем я... чем... – Она осеклась вдруг, и Марций поднялся, сам теперь глядя на неё сверху:
– Чем – что? Договаривай!
Она помолчала секунду:
– Чем быть вашей наложницей. Я лучше буду носить воду, скрябать пригарки ногтями, но ни за что не буду вашей подстилкой, как вы выразились однажды...
– А совмещать одно с другим? – прищурился он.
– Тогда для вас я перестану быть патрицианкой. Вот такая вот... – Она дёрнула себя за подол туники. – А это же как раз тешит ваше самолюбие... И не надо меня стыдить, я сама прекрасно знаю, как я выгляжу, но уж лучше так, чем терпеть вас... и... – повела подбородком.
– Ух ты! – Удивлённо приподнял бровь Марций. – Какой я, оказывается, даже хуже пригоревшего горшка...
Она усмехнулась:
– Выходит, так...
Ну почему, почему она всегда такая?
Он взял её за локти, больно впиваясь пальцами, и процедил в лицо:
– Мне нужна наложница, а не кухарка...
– А по мне уж лучше кухаркой десять раз! – так же медленно бросила ему в лицо свой протест. Марций оттолкнул её от себя:
– Завтра же останешься дома, и всех я предупрежу.
– Нет! – возмутилась Ацилия.
– Я лучше Гая продам, всё на тебя переложу, но ты будешь рядом и только моя. Не хватало шкрябать котлы другим мужикам и таскать для них воду.
– Вы – собственник, у вас нездоровое самомнение, откуда такая больная жадность? Вы – самодур! То вам хочется, чтобы я работала, то, наоборот, не хотите!.. Да вы больной человек! Я ни капли не завидую вашим подчинённым... Вы же совершенно не знаете, что со мной делать. Отпустите тогда! Это так просто...
Он быстро сократил расстояние между ними, попытался поймать за запястья, но Ацилия увернулась, тогда он обхватил рукой за шею, притиснул к себе спиной, заговорил в ухо:
– Ошибаешься. Что делать с тобой, я как раз знаю... Как тебя использовать по назначению...
- Да вы с ума сошли! – Она попыталась вырваться, вцепилась в его предплечье руками.
– Мне плевать, что на тебе надето – грязная туника – чистая, по мне лучше вообще без неё...
– Пустите! – хрипло выкрикнула она. Сумела вырваться, метнулась в сторону. – Вы всё время думаете об одном и том же, как одержимый! Все мужчины такие! И странно, почему все в лагере считают вас немужчиной, не способным...
– Что?!
– Можно подумать, вы этого не знаете?
– Только не тебе мне об этом говорить... Кто ты такая? – Он разозлился, скривил губы, и Ацилия прекрасно знала, что это значит.
– Да об этом даже рабыни судачат... – Она усмехнулась, и эта её насмешка стала последней каплей.
Марций поймал её, несмотря на все попытки увернуться от его рук, обхватил поперёк, притискивая к груди, выдавливая весь воздух из лёгких. Ацилия даже не заметила, в каком месте потеряла флейту.
– Что у тебя за поразительная способность выводить меня из себя?
– Да ну вас... – прохрипела в ответ.
Он повалил её на живот, придавливая сзади, поймал её руки, сжимая в ладонях хрупкие кисти. Ацилия начала сопротивляться в обычной своей манере, но он был сильнее и тяжелее её, прошептал в ухо с насмешкой:
– Ты так ещё не пробовала?.. Тебе понравится...
Ацилия аж захрипела от злости и бессилия, начала такую отчаянную борьбу за свободу, что удивила его не на шутку, но единственное, что сумела – лишь перевернуться на спину, а тунику Марций на ней порвал в клочья. Придавил всем телом, зажимая её руки ей же под спину, притиснул к полу лопатками, заговорил, с насмешкой глядя в глаза:
– А-а, тебе так больше нравится?.. Так бы и сказала сразу... Зачем царапаться?.. Я же тебя не бью...
– Плебей... – прошептала сухими губами. – Безродный...
А он засмеялся с чувством полного превосходства победителя. С этим же смехом на губах овладел ею, доказывая себе и ей, что все эти лагерные сплетни – полная чушь, не имеющая никаких оснований! Насиловал, как и в прошлый раз, грубо, ни о чём не думая, и всё говорил ей, глядя в бледное лицо с огромными тёмными глазами:
– Я могу владеть твоим телом? Так ты говорила, да?.. Могу тебе делать больно?.. Могу применять силу, да? Да плевать я хотел на твои желания... Хочу... Не хочу... Твоё дело!
Ответом ему были лишь её хриплые болезненные выдохи из сухого горла. А сопротивление её он чувствовал даже во взгляде, в сведённых бровях, она отворачивалась от его поцелуев, он находил лишь её упрямые поджатые губы, да и то, если только держал силой за подбородок.
Больно придавливал обнажённое тело рабыни кожаной кирасой, ведь так и остался в одном сапоге и в ней. Зато девчонка получила то, что заслуживала.
Он и правда не пустил её никуда, запретил работать по лагерю, и принёс новую тунику из тончайшей шерсти нежнейшего розового цвета. Ацилия сидела в своём углу, обняв себя за плечи, в сторону хозяина даже не глянула. Он положил одежду перед ней, стоял, повернув голову на бок:
-– Переоденься, я хочу посмотреть.
Она подняла глаза и разомкнула губы:
– Мне не нужны никакие подарки, тем более от вас.
На этот раз он сам уходил, оставляя её рыдающей и кусающей губы от унижения, обиды и пережитой боли. Она прошептала ему в спину чуть слышно:
– Я ненавижу вас...
– Я знаю... – согласился он. – Зато тебе нескучно от безделья. Ненависть – это тоже занятие. – Остановился над ней, поправляя пояс. – Я поговорю с офицером по хозяйственной части, тебе найдут работу, чтобы ты даром хлеб не ела... – Ушёл.
– Урод... – прошептала Ацилия в кулак и разрыдалась с новой силой.
* * *
Конечно же, работу ей нашли, чтобы кормить четырёхтысячный легион никаких рук не хватало. Простые солдаты готовили себе сами, но нужно было носить воду, молоть на ручных мельницах зерно, перебирать просо, мыть горы посуды. Этим занимались женщины среднего возраста, те, что уже не могли зарабатывать на жизнь своим телом, те, кто уже потерял былую молодость и красоту, те, кто жил при гарнизоне из милости.
Когда среди них оказалась Ацилия – «неумеха» и «молодая дура» – все женщины разделились: кто-то жалел её, ведь на её месте могла оказаться любая, а кто-то невзлюбил, называя «белоручкой», поручал самую грязную работу или тяжёлую. Она молча старалась всё это делать, по вечерам валилась с ног от усталости, понеопытности резала ножом пальцы, пока скребла грязные закопченные котлы.
– Давай-давай, – поторапливали её с усмешкой, – шевелись.
Авия жалела её:
– Что же это так? Зачем же он это делает? Разве можно тебя на такую работу? Ты посмотри на свои руки! Вспомни, какие они у тебя были!
Ацилия спрятала руки в складочках туники, и устало вздохнула:
– Что я могу сделать... Я научусь же когда-нибудь...
– Надо поговорить с ним, тебе не место здесь!
– Кто с ним будет разговаривать?.. Ах, Авия, если бы ты знала, сколько раз я просила его позволить мне написать письмо в Рим, к родственникам – но нет! Он такой упёртый... Страшно! Злится... Ворчит недовольно... Я лучше тут, с вами...
– Его, кстати, наверное, снимут с центурионов, ты знаешь об этом? Слухи быстро расходятся...
– Да? Нет, я не слышала этого... За что?
– Да кто его знает. Легат взъелся, может, за драку с Лелием... Трибун сильно ругался, грозился пожаловаться на него... А Лелий-то на хорошем счету, он центурионом уже шесть лет, а твоего только-только, ещё полгода не прошло, как назначили...
– Подрались? Да-да, я помню... – Ацилия убрала со лба выбившуюся прядку волос.
– Лелий сам виноват, поносил твоего Марция, и тебя заодно...
– Меня? – Она опешила.
– А ты не знаешь? Да тут все собрались на это поглядеть... Скандал такой, ты что! Кричал, что ты ещё девушка, а Марций не способный. Просил тебя ему продать... Ну и в том же духе, пока до драки не доорались... Я сама всё видела. Над Марцием тут все хихикали, он редко до женщин ходит, у него таких подвигов мало... А сейчас, как ты у него, все попритихли...
«Ничего себе, не способный! – подумала Ацилия. – Странный, это другое дело... А что касается его способностей, то всё у него нормально, кому, как не мне об этом знать...» А сама почувствовала, как кулаки сами собой стискиваются от внутреннего неприятия этого человека. Собственник он, как сам говорит: «Моё – это моё!» Разве можно таким быть? Ужасный человек...
Её взгляд мельком скользнул на отставного легионера в стороне от всех. Ветеран, инвалид, оставшийся без ног, он не уехал из гарнизона домой, переезжал с места на место благодаря доброте других, помогал, чем мог. То ножи наточит, то ложки вырежет, то стругает новые ручки для ножей. Ацилию он заинтересовал тем, что играл на флейте, которую тоже сделал сам. Самоучка, никто его не учил, а мелодии играл весёлые, забавные даже, для такого человека.
Ацилия, глядя на него, почувствовала, как пальцы знакомо задрожали. Попросить бы... Сама не поняла, как пошла к нему.
– А мне можно?
– Умеешь? – Улыбнулся, морщинки от синих глаз побежали по лицу, и Ацилия качнула согласно головой. – Она самодельная, я сам сделал...
Ацилия приложила флейту к губам, закрыла глаза, отрешаясь от окружающих, взяла первых несколько аккордов, запнулась, начала с начала и пошла, пошла... Музыка полилась из-под пальцев грустная, проникновенно щемящая, все оставили занятия и обернулись к ней, поднимая от удивления брови. Всё время здесь звучали весёлые незамысловатые композиции, ребятишки гарнизонные под них прыгали, хлопая в ладоши... А это было не то! Высокая музыка, настоящая, что за душу берёт, выворачивая наизнанку всё прошлое, все слёзы и обиды, всё, что хотелось навсегда забыть. О детстве безмятежном, об ушедшей радости пела она, проникая в самое сокровенное грустными переливами.
Ацилия оторвала флейту от губ, протянула легионеру:
– Хорошая... Не такая, как моя, но хорошая...
Ветеран украдкой стёр с глаз слёзы, отстранил её руку:
– Забирай! Разве после тебя я могу на ней играть?.. Я другую сделаю – для себя, попроще... А эту тебе дарю...
– Спасибо! – Ацилия прижала флейту к груди. – Спасибо большое...
– Эй, музыкантша, пора за работу! – окликнул её чей-то грубый голос, и Ацилия вернулась к работе. Но от пережитого волнения руки дрожали, и пока она вычистила пригоревшее в котле, изрезала себе все руки, от чувств не могла крепко удержать ножа в пальцах.
Но всё это уже мало волновало её, радость переполняла сердце...
Марций возвращался вечером и ещё издали услышал звуки флейты, сначала подумал – показалось, потом всё яснее и яснее, а когда зашёл к себе, онемел. Его рабыня сидела на триподе спиной к нему и играла на флейте. На самой настоящей флейте. И музыка красивая за душу берёт, до тоски невыносимой, до боли, аж зубы стиснул, шагнул к ней, боясь прикоснуться.
– Ацилия? – прошептали губы сами собой.
Она вздрогнула, убирая флейту, быстро вскочила на ноги.
– Ты умеешь играть?
Она ничего не ответила, отступила назад, пряча флейту от его глаз.
Он ещё раз спросил удивлённо:
– Умеешь играть?
– Вы в первый раз назвали меня по имени... – разомкнула пересохшие губы.
– Да? Не заметил... – Он только подбородком повёл. – А ты, смотрю, мастерица удивлять, то ты оказываешься девственницей после Овидия, то, вдруг, на флейте играешь... Что ты ещё от меня скрываешь?
– Ничего... – Она повела головой отрицательно, пряча флейту за спину, отступила ещё немного назад.
– Смотри, я ненавижу всякого рода сюрпризы...
– У меня нет никаких сюрпризов для вас, и ничем я не собираюсь вас удивлять. Я такая, какая я есть... Если что-то вас поражает во мне – не моя это заслуга... Ничего намеренно я не делаю... – потом добавила вдруг: – ...для вас.
Он покивал головой, принимая её ответ, поставил трипод посреди и сел, обхватив себя за плечи, вздёрнул подбородок:
– Ну, сыграй что-нибудь. Весёленькое.
Она обомлела, вскидывая брови, отступила назад, выдыхая:
– Я не буду...
– Не будешь? – Она повела головой, отрицая. – Почему? – Он наклонился вперёд, упирая руки в колени. – А если я прикажу?
– Всё равно не буду...
– Почему? Для меня – не будешь?
– Не буду и всё!
Он долго молчал, разглядывая её, смотрел в лицо.
– Ну-ну... – произнёс вдруг.
– Вы можете владеть моим телом, но не моими желаниями, вы можете применять силу и власть, можете сделать больно, но никогда не заставите любить вас, выполнять ваши желания с удовольствием.
Он помолчал, разглядывая её, и она не терялась под его взглядом, уверенная в себе, в своём решении. В любых бы других условиях это вызвало бы уважение, но она была женщиной, его женщиной, и тем более рабыней, принадлежащей ему целиком и полностью.
Он вытянул ногу.
– Развяжи!
Ацилия поджала губы, она всегда так делала, когда он приказывал ей что-либо сделать, как же, наверное, бесится она внутри, пересиливая себя. Шагнула к нему, машинально пряча флейту за пояс – обыкновенный полотняный жгут, как рабыне пояс ей не полагался.
Склонилась у ног господина, села на пол, завозилась с ремнями калига. За это время она многому научилась, приноровилась даже к этой работе, только, развязывая узлы, держала в этот раз указательный палец на левой руке в стороне. Марций поймал её за запястье, притянул к себе уже сомкнутый кулак, – но что ему с ней было справиться? – разжал её пальцы. Взгляд наткнулся на многочисленные порезы, свежие и уже зажившие, самый большой как раз на указательном.
Поднял на рабыню глаза:
– Ты что это, сама себя режешь?
Она потянула руку, силясь освободиться.
– Так получается иногда... Я чистила котлы сегодня и вчера... и до этого... Я только учусь всему...
Он хмыкнул:
– Хорошо, что ты не легионер-новобранец, а то и мечом бы кишки себе выпустила... Уродство!
Она резко вырвала руку:
– Я никогда этим раньше не занималась. Что вы от меня хотите? – Быстро стала распутывать шнуры, снимая их с железных крючков, а Марций следил за её руками, действующими быстро и раздражённо.
– Тебе дают ножи?
Она замерла и подняла глаза, дрогнули губы:
– Потом их забирают. Они маленькие... только-только в ладонь.
Марций молча убрал ногу и выставил вторую:
– Посмотри, до чего ты довела себя, я понимаю, работа работой, но посмотри на себя, как ты выглядишь – руки, одежда... Ты совершенно не похожа теперь на дочь патриция. Твой отец вряд ли гордился бы тобой сейчас... – Ацилия при его словах обратила внимание на подол своей туники, от постоянной чистки котлов тёмные пятна сажи не смывались, они же были и на руках, на пальцах, предплечьях. А что она могла сделать? Ацилия резко поднялась на ноги, глядя на хозяина сверху, заговорила:
- Если вам нужна женщина для близости, красивая и ухоженная, и чистая – идите в палатки волчиц... Я работаю, мне некогда следить за собой, и это была ваша прихоть... У меня нет другой одежды, сажа не отмывается, и я действительно порезала свои руки – сама себе! Зато я не ем даром вашего хлеба, и мне лучше работать вот так, чем я... чем... – Она осеклась вдруг, и Марций поднялся, сам теперь глядя на неё сверху:
– Чем – что? Договаривай!
Она помолчала секунду:
– Чем быть вашей наложницей. Я лучше буду носить воду, скрябать пригарки ногтями, но ни за что не буду вашей подстилкой, как вы выразились однажды...
– А совмещать одно с другим? – прищурился он.
– Тогда для вас я перестану быть патрицианкой. Вот такая вот... – Она дёрнула себя за подол туники. – А это же как раз тешит ваше самолюбие... И не надо меня стыдить, я сама прекрасно знаю, как я выгляжу, но уж лучше так, чем терпеть вас... и... – повела подбородком.
– Ух ты! – Удивлённо приподнял бровь Марций. – Какой я, оказывается, даже хуже пригоревшего горшка...
Она усмехнулась:
– Выходит, так...
Ну почему, почему она всегда такая?
Он взял её за локти, больно впиваясь пальцами, и процедил в лицо:
– Мне нужна наложница, а не кухарка...
– А по мне уж лучше кухаркой десять раз! – так же медленно бросила ему в лицо свой протест. Марций оттолкнул её от себя:
– Завтра же останешься дома, и всех я предупрежу.
– Нет! – возмутилась Ацилия.
– Я лучше Гая продам, всё на тебя переложу, но ты будешь рядом и только моя. Не хватало шкрябать котлы другим мужикам и таскать для них воду.
– Вы – собственник, у вас нездоровое самомнение, откуда такая больная жадность? Вы – самодур! То вам хочется, чтобы я работала, то, наоборот, не хотите!.. Да вы больной человек! Я ни капли не завидую вашим подчинённым... Вы же совершенно не знаете, что со мной делать. Отпустите тогда! Это так просто...
Он быстро сократил расстояние между ними, попытался поймать за запястья, но Ацилия увернулась, тогда он обхватил рукой за шею, притиснул к себе спиной, заговорил в ухо:
– Ошибаешься. Что делать с тобой, я как раз знаю... Как тебя использовать по назначению...
- Да вы с ума сошли! – Она попыталась вырваться, вцепилась в его предплечье руками.
– Мне плевать, что на тебе надето – грязная туника – чистая, по мне лучше вообще без неё...
– Пустите! – хрипло выкрикнула она. Сумела вырваться, метнулась в сторону. – Вы всё время думаете об одном и том же, как одержимый! Все мужчины такие! И странно, почему все в лагере считают вас немужчиной, не способным...
– Что?!
– Можно подумать, вы этого не знаете?
– Только не тебе мне об этом говорить... Кто ты такая? – Он разозлился, скривил губы, и Ацилия прекрасно знала, что это значит.
– Да об этом даже рабыни судачат... – Она усмехнулась, и эта её насмешка стала последней каплей.
Марций поймал её, несмотря на все попытки увернуться от его рук, обхватил поперёк, притискивая к груди, выдавливая весь воздух из лёгких. Ацилия даже не заметила, в каком месте потеряла флейту.
– Что у тебя за поразительная способность выводить меня из себя?
– Да ну вас... – прохрипела в ответ.
Он повалил её на живот, придавливая сзади, поймал её руки, сжимая в ладонях хрупкие кисти. Ацилия начала сопротивляться в обычной своей манере, но он был сильнее и тяжелее её, прошептал в ухо с насмешкой:
– Ты так ещё не пробовала?.. Тебе понравится...
Ацилия аж захрипела от злости и бессилия, начала такую отчаянную борьбу за свободу, что удивила его не на шутку, но единственное, что сумела – лишь перевернуться на спину, а тунику Марций на ней порвал в клочья. Придавил всем телом, зажимая её руки ей же под спину, притиснул к полу лопатками, заговорил, с насмешкой глядя в глаза:
– А-а, тебе так больше нравится?.. Так бы и сказала сразу... Зачем царапаться?.. Я же тебя не бью...
– Плебей... – прошептала сухими губами. – Безродный...
А он засмеялся с чувством полного превосходства победителя. С этим же смехом на губах овладел ею, доказывая себе и ей, что все эти лагерные сплетни – полная чушь, не имеющая никаких оснований! Насиловал, как и в прошлый раз, грубо, ни о чём не думая, и всё говорил ей, глядя в бледное лицо с огромными тёмными глазами:
– Я могу владеть твоим телом? Так ты говорила, да?.. Могу тебе делать больно?.. Могу применять силу, да? Да плевать я хотел на твои желания... Хочу... Не хочу... Твоё дело!
Ответом ему были лишь её хриплые болезненные выдохи из сухого горла. А сопротивление её он чувствовал даже во взгляде, в сведённых бровях, она отворачивалась от его поцелуев, он находил лишь её упрямые поджатые губы, да и то, если только держал силой за подбородок.
Больно придавливал обнажённое тело рабыни кожаной кирасой, ведь так и остался в одном сапоге и в ней. Зато девчонка получила то, что заслуживала.
Прода от 09.01.2020, 16:43
Глава 9
Он и правда не пустил её никуда, запретил работать по лагерю, и принёс новую тунику из тончайшей шерсти нежнейшего розового цвета. Ацилия сидела в своём углу, обняв себя за плечи, в сторону хозяина даже не глянула. Он положил одежду перед ней, стоял, повернув голову на бок:
-– Переоденься, я хочу посмотреть.
Она подняла глаза и разомкнула губы:
– Мне не нужны никакие подарки, тем более от вас.