Служка махнул рукой, давая знак стражникам покинуть камеру.
Ещё раз, убедившись в прочности цепей, стражники неспешно удалились в коридор, тихо притворив за собой дверь.
- Вы уж их простите их за грубость, деревенщина, только и всего, что с них взять! – тяжело вздыхая, посетовал служка, разворачивая на столе пергаментный свиток и беря в руки перо.
- Если бы меня лягнул осел, разве стал бы я подавать на него в суд? – произнёс Себастьян, пристально вглядываясь в лицо дознавателя.
- Я назначен к вам досудебным дознавателем, поэтому, давайте сразу к делу! – прервал узника служка, что-то скрипя пером по поверхности пергамента.
- Я готов рассказать, как всё было, ничего от вас не утаивая! – пояснил Себастьян в ответ.
- Ну, что же, похвально, сразу видно здравомыслящего человека, а не конченого маргинала, от коих, трещит по швам эта подземная тюрьма! – служка поднял глаза от свитка.
- Занимают чужие места, так необходимые более достойным самаритянам?! – со смехом сказал Себастьян, потряхивая ржавыми кандалами.
- Ну, раз вы готовы сознаться в своих деяниях, самое время начать изливать мне душу! – улыбнулся служка, игнорируя шутки узника.
- Деяние мое простое, потому, говорю как на духу, что был нанят ремесленниками в одной из таверн этого города, для поимки лютого зверя, терзающего по ночам квартал мастеровых! – начал своё повествование Себастьян.
- Постойте, постойте, но у меня есть показания этих самых ремесленников, что они вас наняли как охранника в таверну, кто же из вас врет?! – прервал монолог узника служка.
- Не знаю, кто там вам что наплёл, но я, уже достаточно давно подвизался на ниве охоты за головами преступников, и держимордой на вход в таверну не нанимался никогда!
- По-моему, вы кривите душой, любезный, у меня, нет никакого основания, не верить всем этим уважаемым членам нашей городской общины; тем более сказать, что это слова не одного только жителя квартала ремесленников и все они, как один, уверяют меня, что вы служили в таверне охранником, но потом, обозлились за что-то на хозяина таверны и спалили её дотла, вместе со всеми её посетителями! – продолжил дознаватель, водя пером по пергаменту.
- Мои слова, можно легко проверить, там, под таверной есть подвал, в котором, ваш добропорядочный член городской общины, хозяин этой самой таверны, проливал кровь, принося в жертву случайных мужчин и женщин, спуститесь туда и сами всё увидите! – продолжал настаивать на своем охотник за головами.
- Таверну, а вернее будет сказать, то, что от неё осталось, всю излазили вдоль и поперек специально обученные ищейки, и никакого капища там не нашли, кроме обгорелых костей всех тех, кого вы там сожгли, так что советую признаваться, и не тратить моё драгоценное время! – с натянутой улыбкой, произнёс дознаватель.
- Но то, что я вам тут говорю, и есть чистейшая правда! – воскликнул Себастьян, воздев руки к верху, насколько позволяли ржавые цепи кандалов.
- Я смотрю, раскаиваться вы не захотели, потому, теперь вас ждет пыточная и палач, где вы с легкостью сможете снять тяжеленный груз со своей грешной души! – игнорируя крик узника, произнёс служка, что-то записывая пером в свой пергамент.
- Надо жить, - нам внушают, - в постах и труде. Как живете вы - так и воскреснете-де! Я с подругой и с чашей вина неразлучен - Чтобы так и проснуться на Страшном суде! – пошутил Себастьян, потирая запястья своих рук.
- Изволите шутить, но ничего, на дыбе у палача, все откровенны как малые дети. Стража, предварительный допрос окончен! – выкрикнул дознаватель за спину узнику.
Сзади заскрипела дверь и в камеру вошли стражники.
- Я же говорил вам, что это поганая тварь должна уже корчится в очистительном огне аутодафе, а не выкручиваться ужом тут перед вами! – коротко бросил стражник, хватая Себастьяна за цепи кандалов…
- Правосудие должно быть жестоким. Особенно с теми, кто в нем отказывает! – крикнул охотник за головами, когда дверь уже закрылась и два стражника, волокли его в сторону лестницы ведущей в подземную тюрьму.
- Смотри, Педро, он ещё и угрожает! – процедил сквозь зубы стражник, с силой выкручивая руки охотнику за головами.
- Ничего, Веласкес развяжет тебе язык! – пригрозил стражник, с силой выкручивая руку за спину узнику.
- Запоешь, что лесная птаха! – рассмеялся его напарник, брызгая слюной через щели в своих гнилых зубах.
Тюремщик вставил ржавый длинный ключ в замочную скважину двери его камеры и повернул его вокруг оси два раза.
- Милости просим, сударь! – угодливо согнулся в шутовском поклоне тюремный служка, указывая рукой внутрь каменного мешка.
Стражники не говоря больше ни слова, бросили тело Себастьяна внутрь, на мокрый каменный пол.
За спиной охотника грохнула дверь, а затем лязгнул замок.
В тюремном коридоре раздалось неразборчивое бормотание и звук удаляющихся шагов, а затем всё стихло.
Узник приподнялся на четвереньки, а затем встал с пола. Соломенный матрас, кишевший насекомыми, Себастьян заблаговременно скинул с топчана на каменный пол, поэтому, ему пришлось лечь на грязные полусгнившие доски своего лежбища.
За тяжелыми воспоминаниями и раздумьями о том, как поступить далее, его и сморил тяжелый, прерывающийся собственными стонами, сон…
Заскрипел ключом замок, и тяжелая дверь камеры заскрипела, вырывая охотника из дерганого нервного сна.
Прищурив глаза, Себастьян разглядел в дергающимся свете масляного фонаря, фигуру тюремного служки, что склонился над его топчаном.
- Ну что ты решил, подозреваемый в душегубстве? – спросил тюремщик скрипучим заикающимся голосом, приподнимая над лицом узника свой фонарь.
- Да вот размышляю, как мне поступить. Рассказать всю правду на суде или со всем согласиться! – произнёс Себастьян, лежа на топчане.
- В суде нет истины, лишь твоя версия случившегося против их истории. Так работает система правосудия в нашем городе: суть не в том, что правильно и честно, а в том, чтобы рассказать самую убедительную историю! – произнёс тюремщик, бросая на каменный пол миску с протухшей водой.
- Есть ещё присяжные, наконец! – выкрикнул узник в сторону служки.
- До суда, тебе придется побывать на аудиенции у тюремного палача, а там-то ты точно во всем признаешься, даже в том, чего никогда не делал, хотя поджигая таверну, ты и так сгубил кучу народа, так что лишнего тебе никто не припишет! – опять заскрипел противным голосом тюремщик.
- Я сжег всех этих проклятых секстанов, что приносили в том подвале человеческие жертвы зверю! – воскликнул Себастьян, приподнимаясь на топчане.
- Вот это все, ты и расскажешь на дыбе у палача, как запер в подвале таверны и сжег несколько десятков, уважаемых в нашем городе добропорядочных самаритян! – издевательским голосом заскрипел тюремщик.
- Проклятый проходной городишко, со всеми его обитателями! – вспылил охотник за головами, вновь опускаясь на топчан.
- Советую тебе, согласиться у палача со всеми обвинениями и всё подписать, а иначе целым до суда тебе не добраться! – тюремщик отвернулся и направился к двери камеры.
- Передай тому, кто приходил сюда, что я согласен с его предложением! – бросил Себастьян в спину удаляющегося тюремщика.
Смотритель на миг замер около выхода, а затем, притворил дверь и молча загремел засовами.
- Поганые твари! – выругался в темноту охотник, в неистовом раздражении ударив кулаком в каменную стену своей камеры.
У одного одиночество – это бегство больного,
а у другого – бегство от больных.
(Фридрих Вильгельм Ницше)
Центральная городская площадь колыхалась волнами празднично одетых горожан, толпы которых вплотную обступили врытый в землю столб, приготовленный для осуществления аутодафе. Многочисленные чумазые пажи таскали охапки сухого хвороста, укладывая их на просмоленные бревна у основания столба.
Предвкушая красочное зрелище, добрые самаритяне предавались чревоугодию, поглощая разнообразные вкусности, что разносили промеж толпы местные коробейники, чьи голоса раздавались то тут, то там, посреди кричащего люда.
Пара, крепкого вида ремесленников налаживали толстую цепь к оголовку столба. При каждом звоне колец которой, толпа взрывалась радостными криками одобрения. Когда у основания столба была уже навалена куча хвороста, гул толпы стал все больше нарастать, толпа требовала зрелища.
Наконец, где-то у основания городской стены раздались крики, толпа начала расступаться, пропуская сквозь себя повозку, запряженную парой волов. Животные тащили установленную на повозке клетку, в которой, цепляясь за прутья грязными окровавленными руками, метался узник с волосатым мешком на голове.
В сторону осужденного из толпы полетели крики проклятий, гнилые помидоры и яблоки.
С трудом прокладывая себе путь, телега с клеткой приблизилась к месту аутодафе.
Ремесленники, налаживающие до этого цепь, бросились к клетке и стали открывать запоры.
Откинув клетчатую дверцу, схватили за связанные руки мечущегося внутри клети и под радостные вопли толпы, потащили его наружу.
Не снимая с головы мешка, они подтащили осужденного к столбу и стали крепить его руки к висящей сверху цепи.
Когда руки были уже в кандалах, ремесленники привязали его тело к столбу в районе ног и груди.
Осужденный что-то мычал сквозь мешок, подрыгивая руками и ногами, но повинуясь тычкам и ударам, покорно позволил себя привязать к столбу.
- Поганый душегуб! – подскочил к столбу один из горожан с зажатой в руках палкой и попытался ткнуть привязанного.
- Уберите прочь этого городского дурачка, пока он не испортил нам всю процедуру! – распорядился городской обвинитель, указывая пальцем с нанизанным на нем перстнем в сторону распоясавшегося горожанина.
Один из стражников городской стражи, что застыл около обвинителя, древком копья стал тыкать в горожанина, отгоняя его от места казни.
- А почему на его голову надет мешок? – спросил обвинитель тюремного служку, что сопровождал клетку с осужденным.
- Палач при допросе перестарался малость, ваша честь, вот и закрыли ему лицо! – пояснил тюремщик, отводя свои бегающие глазки в сторону.
- Излишняя жестокость нам ни к чему, все должно быть строго по закону! – городской обвинитель откинул со стоявшего рядом подноса, разноцветную тряпку, обнажая на нем небольшой глечик и бронзовую чашу для вина, стоявшую рядом, посреди горки персиков и фиников, россыпью лежавших на подносе.
- Ваша честь толпа неиствовует, пора бы начинать! – обратился к обвинителю стражник.
- Ничего, подождут! – уставшим голосом поведал обвинитель, плеская из глечика в чашу темно-красного вина.
Между тем, осужденный на аутодафе перестал дергаться телом и начал вращать во все стороны мешком на голове…
По другую сторону центральной площади, прямо на проезжей части стоял запряженный четверкой лошадей четырёхколесный крытый экипаж с полукруглым навесным козырьком над сиденьем кучера, который дремал сидя с вожжами в руках на облучке.
- Ему не откажешь в сообразительности, вроде как тюремщик говорил, что он юродивый, а как чувствует момент, несмотря даже на мешок?! – тихо произнёс мужчина в шелковом халате, сидя напротив Себастьяна в обитой красным атласом люльке этого самого экипажа.
Охотник за головами отодвинул рукой бархатную занавеску и выглянул на улицу.
- Смотри охотник, на свои торжественные похороны, думал когда-нибудь, что попрощаться с тобой придет столько люда? – с улыбкой на губах спросил обладатель дорогого халата с легкой усмешкой на своем загорелом лице.
Себастьян, наблюдая за приготовлениями к казни, погрузился в свежие воспоминания…
- Торопись, это в твоих интересах! – тюремщик бросил на его топчан потасканную кожаную куртку и не менее поношенные штаны.
Сверху шлепнулись пыльные сапоги.
Себастьян стал стаскивать через голову, изорванную окровавленную рубаху.
- Давай, поспешай, мои подельники тебя долго ждать не будут, уедут после назначенного времени и пиши, пропало! – тюремщик с опаской выглядывал в тюремный коридор, постоянно подгоняя узника.
Охотник за головами надел штаны и с трудом напялил грязные сапоги.
- Ничего, справишь себе новые, потом! – усмехнулся тюремщик, наблюдая, как Себастьян притоптывает по каменному полу старыми растоптанными сапогами.
- Где все мои инструменты и саквояж? – не надеясь на ответ, спросил охотник.
- Я почем знаю, спроси у начальника городской стражи, ну или вон у палача! – попытался пошутить тюремщик.
- Я собрался, мы можем идти! – произнес Себастьян, застегивая кожаную куртку на те немногие оставшиеся пуговицы, что висели на торчавших в разные стороны рваных нитках.
Позади, лязгнули дверные запоры, и Себастьян направился следом за тюремщиком по извилистым темным коридорам подземной тюрьмы.
Мимо следовала бесконечная череда ржавых решеток и закрытых дверей. Впереди, в кромешной темноте маячила сутулая спина тюремщика, который шел вперед, освещая перед собой путь масляным фонарем.
С двух сторон доносились стоны и вздохи обитателей многочисленных камер и каменных мешков, но парочка не останавливалась ни на одно мгновение. Вскоре, за одним из поворотов подземного коридора, показалась, обитая толстыми железными полосами, деревянная дверь.
- Нам сюда! – проскрипел тюремщик, ставя фонарь у своих ног и снимая с пояса связку ключей…
- Насладись охотник, скоро поедем, где тебе ещё на своих похоронах придется побывать! – вырвал из воспоминаний охотника его новый покровитель…
Городской обвинитель что-то говорил, стоя на деревянном помосте, на скорую руку сооруженном для проведения церемонии казни. Что он говорил, было не разобрать, беспрерывно меняющий свой тембр гул толпы заглушал его помпезную речь.
- Попугай! – выдал своё резюме хозяин халата, брезгливо сплюнув сквозь окно люльки на грязную мостовую.
Во время его речи, толпа зевак радостно изрыгала из себя изощренные проклятия, сопровождаемые гнилыми помидорами и яблоками, летевшими в испещрённую кабалистическими символами одежду привязанного к столбу.
Наконец, городской обвинитель закончил свою речь, вытер потное красное лицо платком и с чувством выполненного долга, стал спускаться с трибуны на мостовую.
Палач поправил свой колпак и нагнулся к бадье, в которой горел огонь.
Выхватив оттуда один из горящих факелов, он под крики возбужденной толпы, поднес его к куче хвороста, наваленного вокруг ног осужденного.
Толпа взвыла, когда огонь аутодафе, пожирая сухой хворост, устремился ввысь, наполняя площадь удушливым черным дымом.
- Поехали! – крикнул хозяин халата, в сторону дремавшего на облучке кучера.
Возница встрепенулся, протянул вожжами вдоль хребта запряженных лошадей и повозка, резко дернувшись, покатилась под гогот толпы по булыжной мостовой, прочь из этого проходного городишки.
- Стой! – резко закричал Себастьян из окна люльки и высунулся по пояс на улицу.
- Куда ты, скройся! – предупреждающе выкрикнул хозяин халата, но охотника было уже не остановить.
Увидев, что позади кареты, в пыли от её колес их настигала собака, Себастьян открыл дверцу и спрыгнул на мостовую.
- Кортес! – выкрикнул Себастьян, принимая на грудь своего свирепого напарника.
- Шевелись, душегуб, надо уезжать пока вас никто не увидел! – с нетерпением в голосе произнёс хозяин халата, с опаской оглядываясь по сторонам.
- Поехали Кортес, из этого проклятого города! – охотник опустил передние лапы пса и направился к карете.
Ещё раз, убедившись в прочности цепей, стражники неспешно удалились в коридор, тихо притворив за собой дверь.
- Вы уж их простите их за грубость, деревенщина, только и всего, что с них взять! – тяжело вздыхая, посетовал служка, разворачивая на столе пергаментный свиток и беря в руки перо.
- Если бы меня лягнул осел, разве стал бы я подавать на него в суд? – произнёс Себастьян, пристально вглядываясь в лицо дознавателя.
- Я назначен к вам досудебным дознавателем, поэтому, давайте сразу к делу! – прервал узника служка, что-то скрипя пером по поверхности пергамента.
- Я готов рассказать, как всё было, ничего от вас не утаивая! – пояснил Себастьян в ответ.
- Ну, что же, похвально, сразу видно здравомыслящего человека, а не конченого маргинала, от коих, трещит по швам эта подземная тюрьма! – служка поднял глаза от свитка.
- Занимают чужие места, так необходимые более достойным самаритянам?! – со смехом сказал Себастьян, потряхивая ржавыми кандалами.
- Ну, раз вы готовы сознаться в своих деяниях, самое время начать изливать мне душу! – улыбнулся служка, игнорируя шутки узника.
- Деяние мое простое, потому, говорю как на духу, что был нанят ремесленниками в одной из таверн этого города, для поимки лютого зверя, терзающего по ночам квартал мастеровых! – начал своё повествование Себастьян.
- Постойте, постойте, но у меня есть показания этих самых ремесленников, что они вас наняли как охранника в таверну, кто же из вас врет?! – прервал монолог узника служка.
- Не знаю, кто там вам что наплёл, но я, уже достаточно давно подвизался на ниве охоты за головами преступников, и держимордой на вход в таверну не нанимался никогда!
- По-моему, вы кривите душой, любезный, у меня, нет никакого основания, не верить всем этим уважаемым членам нашей городской общины; тем более сказать, что это слова не одного только жителя квартала ремесленников и все они, как один, уверяют меня, что вы служили в таверне охранником, но потом, обозлились за что-то на хозяина таверны и спалили её дотла, вместе со всеми её посетителями! – продолжил дознаватель, водя пером по пергаменту.
- Мои слова, можно легко проверить, там, под таверной есть подвал, в котором, ваш добропорядочный член городской общины, хозяин этой самой таверны, проливал кровь, принося в жертву случайных мужчин и женщин, спуститесь туда и сами всё увидите! – продолжал настаивать на своем охотник за головами.
- Таверну, а вернее будет сказать, то, что от неё осталось, всю излазили вдоль и поперек специально обученные ищейки, и никакого капища там не нашли, кроме обгорелых костей всех тех, кого вы там сожгли, так что советую признаваться, и не тратить моё драгоценное время! – с натянутой улыбкой, произнёс дознаватель.
- Но то, что я вам тут говорю, и есть чистейшая правда! – воскликнул Себастьян, воздев руки к верху, насколько позволяли ржавые цепи кандалов.
- Я смотрю, раскаиваться вы не захотели, потому, теперь вас ждет пыточная и палач, где вы с легкостью сможете снять тяжеленный груз со своей грешной души! – игнорируя крик узника, произнёс служка, что-то записывая пером в свой пергамент.
- Надо жить, - нам внушают, - в постах и труде. Как живете вы - так и воскреснете-де! Я с подругой и с чашей вина неразлучен - Чтобы так и проснуться на Страшном суде! – пошутил Себастьян, потирая запястья своих рук.
- Изволите шутить, но ничего, на дыбе у палача, все откровенны как малые дети. Стража, предварительный допрос окончен! – выкрикнул дознаватель за спину узнику.
Сзади заскрипела дверь и в камеру вошли стражники.
- Я же говорил вам, что это поганая тварь должна уже корчится в очистительном огне аутодафе, а не выкручиваться ужом тут перед вами! – коротко бросил стражник, хватая Себастьяна за цепи кандалов…
- Правосудие должно быть жестоким. Особенно с теми, кто в нем отказывает! – крикнул охотник за головами, когда дверь уже закрылась и два стражника, волокли его в сторону лестницы ведущей в подземную тюрьму.
- Смотри, Педро, он ещё и угрожает! – процедил сквозь зубы стражник, с силой выкручивая руки охотнику за головами.
- Ничего, Веласкес развяжет тебе язык! – пригрозил стражник, с силой выкручивая руку за спину узнику.
- Запоешь, что лесная птаха! – рассмеялся его напарник, брызгая слюной через щели в своих гнилых зубах.
Тюремщик вставил ржавый длинный ключ в замочную скважину двери его камеры и повернул его вокруг оси два раза.
- Милости просим, сударь! – угодливо согнулся в шутовском поклоне тюремный служка, указывая рукой внутрь каменного мешка.
Стражники не говоря больше ни слова, бросили тело Себастьяна внутрь, на мокрый каменный пол.
За спиной охотника грохнула дверь, а затем лязгнул замок.
В тюремном коридоре раздалось неразборчивое бормотание и звук удаляющихся шагов, а затем всё стихло.
Узник приподнялся на четвереньки, а затем встал с пола. Соломенный матрас, кишевший насекомыми, Себастьян заблаговременно скинул с топчана на каменный пол, поэтому, ему пришлось лечь на грязные полусгнившие доски своего лежбища.
За тяжелыми воспоминаниями и раздумьями о том, как поступить далее, его и сморил тяжелый, прерывающийся собственными стонами, сон…
Заскрипел ключом замок, и тяжелая дверь камеры заскрипела, вырывая охотника из дерганого нервного сна.
Прищурив глаза, Себастьян разглядел в дергающимся свете масляного фонаря, фигуру тюремного служки, что склонился над его топчаном.
- Ну что ты решил, подозреваемый в душегубстве? – спросил тюремщик скрипучим заикающимся голосом, приподнимая над лицом узника свой фонарь.
- Да вот размышляю, как мне поступить. Рассказать всю правду на суде или со всем согласиться! – произнёс Себастьян, лежа на топчане.
- В суде нет истины, лишь твоя версия случившегося против их истории. Так работает система правосудия в нашем городе: суть не в том, что правильно и честно, а в том, чтобы рассказать самую убедительную историю! – произнёс тюремщик, бросая на каменный пол миску с протухшей водой.
- Есть ещё присяжные, наконец! – выкрикнул узник в сторону служки.
- До суда, тебе придется побывать на аудиенции у тюремного палача, а там-то ты точно во всем признаешься, даже в том, чего никогда не делал, хотя поджигая таверну, ты и так сгубил кучу народа, так что лишнего тебе никто не припишет! – опять заскрипел противным голосом тюремщик.
- Я сжег всех этих проклятых секстанов, что приносили в том подвале человеческие жертвы зверю! – воскликнул Себастьян, приподнимаясь на топчане.
- Вот это все, ты и расскажешь на дыбе у палача, как запер в подвале таверны и сжег несколько десятков, уважаемых в нашем городе добропорядочных самаритян! – издевательским голосом заскрипел тюремщик.
- Проклятый проходной городишко, со всеми его обитателями! – вспылил охотник за головами, вновь опускаясь на топчан.
- Советую тебе, согласиться у палача со всеми обвинениями и всё подписать, а иначе целым до суда тебе не добраться! – тюремщик отвернулся и направился к двери камеры.
- Передай тому, кто приходил сюда, что я согласен с его предложением! – бросил Себастьян в спину удаляющегося тюремщика.
Смотритель на миг замер около выхода, а затем, притворил дверь и молча загремел засовами.
- Поганые твари! – выругался в темноту охотник, в неистовом раздражении ударив кулаком в каменную стену своей камеры.
У одного одиночество – это бегство больного,
а у другого – бегство от больных.
(Фридрих Вильгельм Ницше)
Центральная городская площадь колыхалась волнами празднично одетых горожан, толпы которых вплотную обступили врытый в землю столб, приготовленный для осуществления аутодафе. Многочисленные чумазые пажи таскали охапки сухого хвороста, укладывая их на просмоленные бревна у основания столба.
Предвкушая красочное зрелище, добрые самаритяне предавались чревоугодию, поглощая разнообразные вкусности, что разносили промеж толпы местные коробейники, чьи голоса раздавались то тут, то там, посреди кричащего люда.
Пара, крепкого вида ремесленников налаживали толстую цепь к оголовку столба. При каждом звоне колец которой, толпа взрывалась радостными криками одобрения. Когда у основания столба была уже навалена куча хвороста, гул толпы стал все больше нарастать, толпа требовала зрелища.
Наконец, где-то у основания городской стены раздались крики, толпа начала расступаться, пропуская сквозь себя повозку, запряженную парой волов. Животные тащили установленную на повозке клетку, в которой, цепляясь за прутья грязными окровавленными руками, метался узник с волосатым мешком на голове.
В сторону осужденного из толпы полетели крики проклятий, гнилые помидоры и яблоки.
С трудом прокладывая себе путь, телега с клеткой приблизилась к месту аутодафе.
Ремесленники, налаживающие до этого цепь, бросились к клетке и стали открывать запоры.
Откинув клетчатую дверцу, схватили за связанные руки мечущегося внутри клети и под радостные вопли толпы, потащили его наружу.
Не снимая с головы мешка, они подтащили осужденного к столбу и стали крепить его руки к висящей сверху цепи.
Когда руки были уже в кандалах, ремесленники привязали его тело к столбу в районе ног и груди.
Осужденный что-то мычал сквозь мешок, подрыгивая руками и ногами, но повинуясь тычкам и ударам, покорно позволил себя привязать к столбу.
- Поганый душегуб! – подскочил к столбу один из горожан с зажатой в руках палкой и попытался ткнуть привязанного.
- Уберите прочь этого городского дурачка, пока он не испортил нам всю процедуру! – распорядился городской обвинитель, указывая пальцем с нанизанным на нем перстнем в сторону распоясавшегося горожанина.
Один из стражников городской стражи, что застыл около обвинителя, древком копья стал тыкать в горожанина, отгоняя его от места казни.
- А почему на его голову надет мешок? – спросил обвинитель тюремного служку, что сопровождал клетку с осужденным.
- Палач при допросе перестарался малость, ваша честь, вот и закрыли ему лицо! – пояснил тюремщик, отводя свои бегающие глазки в сторону.
- Излишняя жестокость нам ни к чему, все должно быть строго по закону! – городской обвинитель откинул со стоявшего рядом подноса, разноцветную тряпку, обнажая на нем небольшой глечик и бронзовую чашу для вина, стоявшую рядом, посреди горки персиков и фиников, россыпью лежавших на подносе.
- Ваша честь толпа неиствовует, пора бы начинать! – обратился к обвинителю стражник.
- Ничего, подождут! – уставшим голосом поведал обвинитель, плеская из глечика в чашу темно-красного вина.
Между тем, осужденный на аутодафе перестал дергаться телом и начал вращать во все стороны мешком на голове…
По другую сторону центральной площади, прямо на проезжей части стоял запряженный четверкой лошадей четырёхколесный крытый экипаж с полукруглым навесным козырьком над сиденьем кучера, который дремал сидя с вожжами в руках на облучке.
- Ему не откажешь в сообразительности, вроде как тюремщик говорил, что он юродивый, а как чувствует момент, несмотря даже на мешок?! – тихо произнёс мужчина в шелковом халате, сидя напротив Себастьяна в обитой красным атласом люльке этого самого экипажа.
Охотник за головами отодвинул рукой бархатную занавеску и выглянул на улицу.
- Смотри охотник, на свои торжественные похороны, думал когда-нибудь, что попрощаться с тобой придет столько люда? – с улыбкой на губах спросил обладатель дорогого халата с легкой усмешкой на своем загорелом лице.
Себастьян, наблюдая за приготовлениями к казни, погрузился в свежие воспоминания…
- Торопись, это в твоих интересах! – тюремщик бросил на его топчан потасканную кожаную куртку и не менее поношенные штаны.
Сверху шлепнулись пыльные сапоги.
Себастьян стал стаскивать через голову, изорванную окровавленную рубаху.
- Давай, поспешай, мои подельники тебя долго ждать не будут, уедут после назначенного времени и пиши, пропало! – тюремщик с опаской выглядывал в тюремный коридор, постоянно подгоняя узника.
Охотник за головами надел штаны и с трудом напялил грязные сапоги.
- Ничего, справишь себе новые, потом! – усмехнулся тюремщик, наблюдая, как Себастьян притоптывает по каменному полу старыми растоптанными сапогами.
- Где все мои инструменты и саквояж? – не надеясь на ответ, спросил охотник.
- Я почем знаю, спроси у начальника городской стражи, ну или вон у палача! – попытался пошутить тюремщик.
- Я собрался, мы можем идти! – произнес Себастьян, застегивая кожаную куртку на те немногие оставшиеся пуговицы, что висели на торчавших в разные стороны рваных нитках.
Позади, лязгнули дверные запоры, и Себастьян направился следом за тюремщиком по извилистым темным коридорам подземной тюрьмы.
Мимо следовала бесконечная череда ржавых решеток и закрытых дверей. Впереди, в кромешной темноте маячила сутулая спина тюремщика, который шел вперед, освещая перед собой путь масляным фонарем.
С двух сторон доносились стоны и вздохи обитателей многочисленных камер и каменных мешков, но парочка не останавливалась ни на одно мгновение. Вскоре, за одним из поворотов подземного коридора, показалась, обитая толстыми железными полосами, деревянная дверь.
- Нам сюда! – проскрипел тюремщик, ставя фонарь у своих ног и снимая с пояса связку ключей…
- Насладись охотник, скоро поедем, где тебе ещё на своих похоронах придется побывать! – вырвал из воспоминаний охотника его новый покровитель…
Городской обвинитель что-то говорил, стоя на деревянном помосте, на скорую руку сооруженном для проведения церемонии казни. Что он говорил, было не разобрать, беспрерывно меняющий свой тембр гул толпы заглушал его помпезную речь.
- Попугай! – выдал своё резюме хозяин халата, брезгливо сплюнув сквозь окно люльки на грязную мостовую.
Во время его речи, толпа зевак радостно изрыгала из себя изощренные проклятия, сопровождаемые гнилыми помидорами и яблоками, летевшими в испещрённую кабалистическими символами одежду привязанного к столбу.
Наконец, городской обвинитель закончил свою речь, вытер потное красное лицо платком и с чувством выполненного долга, стал спускаться с трибуны на мостовую.
Палач поправил свой колпак и нагнулся к бадье, в которой горел огонь.
Выхватив оттуда один из горящих факелов, он под крики возбужденной толпы, поднес его к куче хвороста, наваленного вокруг ног осужденного.
Толпа взвыла, когда огонь аутодафе, пожирая сухой хворост, устремился ввысь, наполняя площадь удушливым черным дымом.
- Поехали! – крикнул хозяин халата, в сторону дремавшего на облучке кучера.
Возница встрепенулся, протянул вожжами вдоль хребта запряженных лошадей и повозка, резко дернувшись, покатилась под гогот толпы по булыжной мостовой, прочь из этого проходного городишки.
- Стой! – резко закричал Себастьян из окна люльки и высунулся по пояс на улицу.
- Куда ты, скройся! – предупреждающе выкрикнул хозяин халата, но охотника было уже не остановить.
Увидев, что позади кареты, в пыли от её колес их настигала собака, Себастьян открыл дверцу и спрыгнул на мостовую.
- Кортес! – выкрикнул Себастьян, принимая на грудь своего свирепого напарника.
- Шевелись, душегуб, надо уезжать пока вас никто не увидел! – с нетерпением в голосе произнёс хозяин халата, с опаской оглядываясь по сторонам.
- Поехали Кортес, из этого проклятого города! – охотник опустил передние лапы пса и направился к карете.
