Тут, видно, Пройдоха сообразил, что ведьму злить – последнее дело. Сказал покладисто, опустив бесстыжие глазенки:
— Может, и почудилось. Такая ночь… всякое бывает.
— Пожелать, что ль, чтоб покупателям твоим так же чудилось?
— Смилуйся, госпожа ведьма! Не виноватый я! Темные твари балуют, глаза отводят!
— Правда?
— Истинная!
И глаза честные-распречестные, как у кота, только что сметану своровавшего.
— Ну хорошо, золотой ты мой, раз правда… — Вера усмехнулась и добавила в слова силы: — Тогда пусть покупателям твоим не так «чудится», как тебе.
Обернулась к девчонке, бросила резко:
— Пошли. Ждать не стану, хватит.
Прошествовала к выходу, спиной ощущая растерянный взгляд – Пройдоха, видно, так и не понял, благословили его или прокляли. Ничего, поймет. После первого же покупателя.
Легкие шаги позади раздражали. Собачкой, что ли, девчонка себя возомнила, следом бежать? Потому, выйдя на улицу, приостановилась, бросила:
— Рядом иди. Я не сова, чтоб головой за спину вертеть.
— Как скажете, госпожа ведьма, — прошелестело чуть слышно. Вот же угораздило подобрать… потерпевшую!
Если ты сиротка с богатым наследством —
бойся не врагов, а родственников!
Из «Румяной свинки» несло пирогами на всю улицу. Даже у Веры закружилась голова и в животе забурчало от аромата сдобы, корицы, малины, яблок. А девчонка, которая шла теперь, как и сказала ведьма, с ней рядом, всхлипнула и покачнулась.
— Вот же немочь бледная, — пробурчала Вера, подхватывая ее под руку. Зыркнула на случившегося рядом мужика, их много толпилось возле уличного прилавка. Тот понял без слов, распахнул перед ведьмой и ее спутницей дверь в харчевню, придержал, пока входили.
Внутри было шумно и многолюдно — слишком многолюдно для довольно маленького помещения. Вера, поморщившись, направилась к стойке. Там управлялась сочная баба лет сорока, рыжая, румяная, веселая, натуральная «ягодка опять». Успевала и пирожков отпустить, и винца или сбитня налить, и пошутить, и сдачу отсчитать.
— Ты хозяйка? — спросила Вера.
— Истинно так, госпожа ведьма, — с приветливой улыбкой отозвалась рыжая. — Доброго вам праздничка! Пирожков отведаете? Сама пеку.
— Ты, милая, найди-ка нам место от шума подалее, — попросила Вера. — И подай, коли есть, отвара куриного горячего. От пирожков и сбитня тоже не откажемся.
Трактирщица окинула обеих цепким взглядом, кивнула, разом растеряв приветливость да веселость:
— Пойдемте.
Местечко нашлось в крохотной комнатушке за кухней. Здесь было жарко и ароматно, половину стола занимала накрытая чистым полотенцем кадушка с тестом, а на другую половину трактирщица выставила две глубоких тарелки с наваристым бульоном, две кружки дымящегося огненного сбитня и блюдо с горкой, нет, целым Эверестом румяных пирожков. Сказала:
— Позовите, если что еще нужно будет, я услышу, — и убежала обратно в зал.
— Ешь, — скомандовала Вера. И сама взялась за ложку.
Ела спокойно, не торопясь: пусть ребенок в себя придет. Но девочка, опустошив тарелку с бульоном и потянувшись за пирожком, вдруг замерла и разрыдалась.
— Ох ты ж, — вздохнула Вера. — Дитя неразумное. Успокойся.
— Г-госп-пожа ведьма…
— Успокойся, кому сказано! — прикрикнула, и девочка замерла, уставилась на ведьму испуганным котенком. — Не та нынче ночь, чтоб рыдать. Тварей Бездны приманишь.
— П-простите…
— Так, — вздохнула Вера. — Для начала: держи свое имущество.
Выложила на стол золотую брошь, и слова замерли в горле: только теперь рассмотрела «побрякушку». Букет васильков, перевязанный синей лентой. Золото и сапфиры. И магия – сильная, добрая, теплая. Охранный амулет, да не простой, а с кровной привязкой. За такой одними деньгами не расплатишься, отец этой малахольной наверняка и собственной кровушки не пожалел для зачарования.
— Вот уж точно, дитя неразумное, — покачала головой Вера. — Такая силища… Пуще глаза беречь должна была! Из рук не выпускать! А ты продавать потащила. Да еще и на враньё Пройдохино купилась. «Латунь и стекляшки», надо же! Латунь от золота отличить не можешь? Настоящий родовой артефакт чуть на пирожок не променяла. За пятачок! — Вера взяла с блюда пирожок, повертела у девочки перед глазами. Румяный, с чуть заметной алой полоской на боку: малиновая начинка проглядывала сквозь тонкий слой сдобного теста.
Откусила, прижмурилась довольно.
— Вкусный. Ешь, ребенок. И рассказывай, как дошла до жизни такой.
Девочка длинно вздохнула, сцепила пальцы в замок и начала тихо, почти шепотом:
— Я у дядьки живу. Они с теткой говорят, что из милости, а только неправда это! Как так «из милости», когда он наш дом и папину мастерскую своему сыну отдал, а тетка все мое приданое себе забрала? Только, вот, подарок папин остался, — обвела пальцами синюю ленту на броши-амулете. — Мне ее папа подарил, как двенадцать лет стукнуло. Я почему поверила про латунь и стекляшки? Дядя с тетей не отобрали, и Арис тоже… а он ведь играет, ему вечно деньги нужны…
— Арис?
— Дядькин сын, — тихо объяснила девочка. Братом, что характерно, не назвала.
— Из-за магии не отобрали, — вздохнув, объяснила Вера. — На родную кровь вещица зачарована крепко, с любовью и на охрану. А ты батюшке своему была роднее, чем твои дядя с тетей да их сыночек. Пока эту брошку носишь, она тебя от зла хранит.
— Так вот почему… — девочка замолчала, не договорив. Только быстро, привычно сколола брошью края кофты, да еще сверху ладошкой прижала.
— Плохо тебе у дядьки живется, — даже не спросила, а как очевидность сказала Вера.
— Он меня за Ариса выдать хочет, — передернувшись, пожаловалась девочка. Схватила кружку, отпила горячего сбитня. И сказала уже спокойно: — Я его боюсь.
— Кого? Дядьку или Ариса?
— Обоих.
— Ясно, — Вера кивнула. Одного имени хватило, чтобы понять, о какой семье речь. Как не понять, если городишко меньше нормальной современной деревни. Все всё обо всех «знают», а чего не знают, то выдумают. Историю оружейника Петриса Груади и его брата Боргеуса рассказали Вере Канария с Гияной, когда она только сюда попала, едва в себя пришла от шока, а ведьмы-«коллеги» взялись ее просвещать о месте, где оказалась, о славном городе Киартоне и его жителях, и о магии, конечно. Как раз на слуху было, весь город гудел от пересудов. Дело там случилось темное и непонятное. То ли сам оружейник с братом поскандалил, то ли жены их чего не поделили, а только сгорел Петрис с женой вместе за три дня от черного проклятия. Вера удивлялась еще: как так, жертвы есть, виновных весь город знает, а правосудие, правосудие-то где?!
— Мало ли что весь город знает, — пожимала плечами Гияна. — Знать мало, доказать надо. Боргеус кровью и жизнью поклялся, что ни сам, ни жена его, ни сын ни при чем. Убивался на похоронах, племянницу-сироту в семью принял.
— А проклятия дело такое… темное, — добавляла Канария. — Иной и сам себя проклянет, если в сердце злоба. Твари Бездны не спят. Да и распознать уметь надо. Лекари смотрели – ничего смертельного не увидали, только сглаз да простуду.
— А вы смотрели? — спросила Вера.
— А нас не звали, — ответила Канария недовольно. — Таирис о себе больно много мнит, чтоб он да ведьму послушал – как же, жди! Разве что к стулу веревками прикрутить и тряпку в рот сунуть.
— Интересные у тебя ролевые игры на уме, — Вера и не хотела ехидничать, вот только зловредный характер Вереи нет-нет да прорывался. — А Таирис – это кто?
— Главный городской лекарь. Науку целительскую аж в столице постигал. А мы здесь люди темные, только вокруг котла прыгать умеем, — в ехидстве Канария могла дать Вере сто очков вперед. А учитывая, что знала и умела трехсотлетняя ведьма много, даже очень много… В общем, главный городской лекарь явно не отличался большим умом, невзирая на столичное обучение.
Но тогда Вере не было особого дела до мастера Петриса и его таинственной гибели. Поговорили и забыла, только сделала для себя зарубку в памяти, что статус городской ведьмы не самый здесь высокий. А теперь…
Значит, вот она, та самая «принятая в семью» сирота-племянница. Одета хуже последней служанки и от любого окрика вздрагивает и теряется. Поговорить бы с ее дядюшкой по душам!
А глаза у девчонки васильковые, точь-в-точь цветом, как сапфиры в обереге. И косы, если вымыть как следует, точно золотыми окажутся. Красотка.
– Любил тебя твой батюшка, — покивала собственным мыслям Вера. —Сильно любил. А вот жизни не научил. Со мной пойдешь.
— З-зачем?
— Затем! Или думаешь, я тебя к родне отпущу? С такой родней врагов не надо! И не спорь. Звать-то как тебя?
— Виалин…
Виалин, «фиалочка». Вот уж точно, имя как влитое подходит.
— А я бы Васильком назвала, — пошутила Вера. — Полевые цветы домашних крепче, их так просто не затопчешь. Да и глаза у тебя васильковые.
Пошутила, да только Виалин вдруг распахнула глаза, уставилась, как на икону. И выдохнула:
— А назовите!
— Что говоришь?! — изумилась Вера. Как так, от матерью данного имени отказываться?
— Назовите, — повторила девочка. — Я ведь сбежать хотела. А дядька догадался и на Ариса ритуал привязки провел. А я не хочу! Все равно уйти решила, только вот… без денег, без еды, без одежды нормальной – куда пойдешь?
— Ритуал, — задумчиво повторила Вера. О ритуалах ей рассказать успели многое. — На имя? Или на кровь?
— На имя, — шмыгнула носом Виалин. — Хотел на кровь, да не получилось. Не далась я!
Вера отхлебнула сбитня. В родном мире, где от магии одни только суеверия, и то знали о силе имен. А здесь – не суеверие, а истинная правда. Знать имя – получить над человеком власть. Были способы защититься, но, если дошло до ритуала привязки, и впрямь лучше всего – рубануть с плеча. Сменить имя, а с ним вместе – и судьбу.
А девочка не такая рохля забитая, какой вначале показалась. Вон как загорелась, когда о ее судьбе речь пошла.
— Пожалуйста, госпожа ведьма, — девочка смотрела умоляюще. — Мне заплатить нечем, хотите, служанкой стану, только…
— Цыц! — осадила Вера. — Служанкой, ишь чего удумала. Без надобности мне служанка, сама справляюсь. — Помедлила пару секунд, привыкая к внезапно пришедшему в голову решению, прикидывая его уже на свою жизнь. Хороший выход для девочки, а ей тоже неплохо. Сколько можно одной в ведьминой хате сидеть и на судьбу плакаться? Надоело! Хватит киснуть, не квашня. Пора принять, что назад хода не будет, и новую жизнь по своему вкусу устраивать. Она кивнула сама себе и закончила веско, поймав голубой, как летнее небо, взгляд: — В ученицы возьму.
— В ученицы? — изумленно повторила Виалин. — Да ведь я не умею ничего… такого, волшебного.
— А другие, всё умеючи, родились, — фыркнула Вера. — А имя… — задумалась, покачала головой. — Нет, не Василек. «Васька», что за кошачья кличка, в самом деле. Аней будешь. Анютины глазки – та же фиалка, имя сменится, а суть останется. Ты ведь не хочешь отцовскую защиту утратить?
Фиалочка-Анюта схватилась за брошку:
— Нет, конечно нет!
— Вот и ладно. Так и решили, значит, — Вера посмотрела на недоеденные пирожки, на девчонкину растянутую кофту и красные, в цыпках, тонкие пальцы, позвала негромко, вложив толику силы: — Подойди к нам, хозяюшка добрая.
Трактирщица ждать не заставила. Вместе с ней ворвался отголосок праздничного веселья, обрывки голосов, смеха и песен.
— Вкусные пирожки у тебя, — от души похвалила Вера. — Собери нам с собой, что не доели, — кивнула на блюдо. — И скажи, не найдется ли чего теплого для девочки? Завтра обратно занесу.
На мгновение задумавшись, трактирщица кивнула и умчалась, а через пару минут вернулась с меховой шубой и пуховым платком. Споро завернула пирожки.
— Благодарствуем, хозяюшка, — Вера положила на стол полновесный новенький золотой. — Доброго праздничка. Пойдем, Анюта.
— Да что вы, госпожа ведьма, — трактирщица аж руками всплеснула. — Уж будто цен не знаете! Погодите, сдачу отсчитаю.
— Что дала, все твое, — отрезала Вера. — Счастья тебе да прибытка.
Фиалочка-Анюта повязалась платком, укуталась в шубу – та была велика, двоих таких завернуть, ну да велика не мала. Сказала тихо, зарумянившись от смущения:
— Доброго праздничка, хозяйка! Спасибо.
Сытым да согретым дорога не показалась длинной. Девочка молчала, только все кидала на Веру быстрые взгляды – и тут же отводила глаза, будто боялась, что ведьма заметит и рассердится. Вера и замечала, не слепая же. Но чего еще от ребенка ждать? Ошалеешь, пожалуй, от такого поворота в жизни! Вера и сама… не то чтобы ошалела, но озадачилась. Не думала она, что внезапно обзаведется ученицей. А здесь ведь так: слово сказано – слово услышано, назад не проглотишь. Магия. А с другой стороны, почему нет? Тоскливо одной в доме, как ни уговаривай себя, что все хорошо. Чем больше Вера думала над своим таким внезапным решением, тем больше оно ей нравилось.
К тому же Новый год – отличное время, чтобы начать новую жизнь. И плевать, что здесь он называется по-другому. Не в названии суть.
Дом городской ведьмы Вереи стоял на окраине, в самом конце Аптекарской улицы. Как ясно из названия, жили здесь по большей части аптекари да лекари, можно сказать, почти коллеги. Возле каждого дома росли лечебные и волшебные травки, и Верея, а позже и Вера, именно у соседей пополняла запасы колдовских ингредиентов, да и капусты с морковкой и всяких прочих огурцов — тоже. У Вереи была тяжелая рука, что ни пыталась вырастить, все вяло да сохло, а Вера здраво рассудила, что тоже не станет по весне связываться с огородом. Зачем, если раньше грядки только в телевизоре видела? А уж с незнакомыми волшебными растениями — тем более. Купить проще.
Но сейчас огороды были укрыты толстым одеялом снега, снег хрустел под ногами, пушистыми шапками лежал на крышах, а каменные, в рост человека заборы почти доверху тонули в наметенных ветром сугробах. Здесь царила тишина: жители Аптекарской по традиции праздновали в центре города, там, где самое веселье, самый шум.
Разберется с ученицей и наконец-то выспится. Красота!
Если дом тебя пугает,
напугай его в ответ!
Дом ведьмы стоял в самом конце Аптекарской. Старый, каменный, мрачный. Да здесь почти все дома такими были. Совсем не похожие на деревянные добротные пятистенки ремесленной слободы или кирпичные купеческие хоромы. Сразу ясно, ведьмовская улица.
Забреди сюда Виалин прежде, наверняка перепугалась бы до смерти. Теперь же, вот странно, совсем не боялась. Новое имя, уже названное ведьмой, пусть пока и не нареченное по всем правилам, прикрыло от бед и страхов, а резкое, почти сердитое «в ученицы возьму» убрало давящую тяжесть в груди: ни дядька, ни Арис теперь ее не достанут! Вот кого по-настоящему стоило бояться, а ведьма и ее соседи… ничего, привыкнет. Такие же, поди, люди, как и прежние соседи — оружейники, только работа другая.
Был бы у Виалин ведьмовской дар, она бы и сама в ученицы попросилась, что такого. Но к магии дочка оружейника была неспособна, а потому, поспешая за ведьмой, гадала, чем же станет заниматься теперь. Стирать, убирать, печь топить да кастрюли драить, как у тетки? В ремесленной слободке многих учеников только такой работой и нагружали, особенно поначалу. Но госпожа ведьма ясно сказала, что служанка ей не нужна. А чем еще, если с волшбой да ведовством помочь не в ее силах?
— Может, и почудилось. Такая ночь… всякое бывает.
— Пожелать, что ль, чтоб покупателям твоим так же чудилось?
— Смилуйся, госпожа ведьма! Не виноватый я! Темные твари балуют, глаза отводят!
— Правда?
— Истинная!
И глаза честные-распречестные, как у кота, только что сметану своровавшего.
— Ну хорошо, золотой ты мой, раз правда… — Вера усмехнулась и добавила в слова силы: — Тогда пусть покупателям твоим не так «чудится», как тебе.
Обернулась к девчонке, бросила резко:
— Пошли. Ждать не стану, хватит.
Прошествовала к выходу, спиной ощущая растерянный взгляд – Пройдоха, видно, так и не понял, благословили его или прокляли. Ничего, поймет. После первого же покупателя.
Легкие шаги позади раздражали. Собачкой, что ли, девчонка себя возомнила, следом бежать? Потому, выйдя на улицу, приостановилась, бросила:
— Рядом иди. Я не сова, чтоб головой за спину вертеть.
— Как скажете, госпожа ведьма, — прошелестело чуть слышно. Вот же угораздило подобрать… потерпевшую!
ГЛАВА 2. «Румяная свинка» и бледная немочь
Если ты сиротка с богатым наследством —
бойся не врагов, а родственников!
Из «Румяной свинки» несло пирогами на всю улицу. Даже у Веры закружилась голова и в животе забурчало от аромата сдобы, корицы, малины, яблок. А девчонка, которая шла теперь, как и сказала ведьма, с ней рядом, всхлипнула и покачнулась.
— Вот же немочь бледная, — пробурчала Вера, подхватывая ее под руку. Зыркнула на случившегося рядом мужика, их много толпилось возле уличного прилавка. Тот понял без слов, распахнул перед ведьмой и ее спутницей дверь в харчевню, придержал, пока входили.
Внутри было шумно и многолюдно — слишком многолюдно для довольно маленького помещения. Вера, поморщившись, направилась к стойке. Там управлялась сочная баба лет сорока, рыжая, румяная, веселая, натуральная «ягодка опять». Успевала и пирожков отпустить, и винца или сбитня налить, и пошутить, и сдачу отсчитать.
— Ты хозяйка? — спросила Вера.
— Истинно так, госпожа ведьма, — с приветливой улыбкой отозвалась рыжая. — Доброго вам праздничка! Пирожков отведаете? Сама пеку.
— Ты, милая, найди-ка нам место от шума подалее, — попросила Вера. — И подай, коли есть, отвара куриного горячего. От пирожков и сбитня тоже не откажемся.
Трактирщица окинула обеих цепким взглядом, кивнула, разом растеряв приветливость да веселость:
— Пойдемте.
Местечко нашлось в крохотной комнатушке за кухней. Здесь было жарко и ароматно, половину стола занимала накрытая чистым полотенцем кадушка с тестом, а на другую половину трактирщица выставила две глубоких тарелки с наваристым бульоном, две кружки дымящегося огненного сбитня и блюдо с горкой, нет, целым Эверестом румяных пирожков. Сказала:
— Позовите, если что еще нужно будет, я услышу, — и убежала обратно в зал.
— Ешь, — скомандовала Вера. И сама взялась за ложку.
Ела спокойно, не торопясь: пусть ребенок в себя придет. Но девочка, опустошив тарелку с бульоном и потянувшись за пирожком, вдруг замерла и разрыдалась.
— Ох ты ж, — вздохнула Вера. — Дитя неразумное. Успокойся.
— Г-госп-пожа ведьма…
— Успокойся, кому сказано! — прикрикнула, и девочка замерла, уставилась на ведьму испуганным котенком. — Не та нынче ночь, чтоб рыдать. Тварей Бездны приманишь.
— П-простите…
— Так, — вздохнула Вера. — Для начала: держи свое имущество.
Выложила на стол золотую брошь, и слова замерли в горле: только теперь рассмотрела «побрякушку». Букет васильков, перевязанный синей лентой. Золото и сапфиры. И магия – сильная, добрая, теплая. Охранный амулет, да не простой, а с кровной привязкой. За такой одними деньгами не расплатишься, отец этой малахольной наверняка и собственной кровушки не пожалел для зачарования.
— Вот уж точно, дитя неразумное, — покачала головой Вера. — Такая силища… Пуще глаза беречь должна была! Из рук не выпускать! А ты продавать потащила. Да еще и на враньё Пройдохино купилась. «Латунь и стекляшки», надо же! Латунь от золота отличить не можешь? Настоящий родовой артефакт чуть на пирожок не променяла. За пятачок! — Вера взяла с блюда пирожок, повертела у девочки перед глазами. Румяный, с чуть заметной алой полоской на боку: малиновая начинка проглядывала сквозь тонкий слой сдобного теста.
Откусила, прижмурилась довольно.
— Вкусный. Ешь, ребенок. И рассказывай, как дошла до жизни такой.
Девочка длинно вздохнула, сцепила пальцы в замок и начала тихо, почти шепотом:
— Я у дядьки живу. Они с теткой говорят, что из милости, а только неправда это! Как так «из милости», когда он наш дом и папину мастерскую своему сыну отдал, а тетка все мое приданое себе забрала? Только, вот, подарок папин остался, — обвела пальцами синюю ленту на броши-амулете. — Мне ее папа подарил, как двенадцать лет стукнуло. Я почему поверила про латунь и стекляшки? Дядя с тетей не отобрали, и Арис тоже… а он ведь играет, ему вечно деньги нужны…
— Арис?
— Дядькин сын, — тихо объяснила девочка. Братом, что характерно, не назвала.
— Из-за магии не отобрали, — вздохнув, объяснила Вера. — На родную кровь вещица зачарована крепко, с любовью и на охрану. А ты батюшке своему была роднее, чем твои дядя с тетей да их сыночек. Пока эту брошку носишь, она тебя от зла хранит.
— Так вот почему… — девочка замолчала, не договорив. Только быстро, привычно сколола брошью края кофты, да еще сверху ладошкой прижала.
— Плохо тебе у дядьки живется, — даже не спросила, а как очевидность сказала Вера.
— Он меня за Ариса выдать хочет, — передернувшись, пожаловалась девочка. Схватила кружку, отпила горячего сбитня. И сказала уже спокойно: — Я его боюсь.
— Кого? Дядьку или Ариса?
— Обоих.
— Ясно, — Вера кивнула. Одного имени хватило, чтобы понять, о какой семье речь. Как не понять, если городишко меньше нормальной современной деревни. Все всё обо всех «знают», а чего не знают, то выдумают. Историю оружейника Петриса Груади и его брата Боргеуса рассказали Вере Канария с Гияной, когда она только сюда попала, едва в себя пришла от шока, а ведьмы-«коллеги» взялись ее просвещать о месте, где оказалась, о славном городе Киартоне и его жителях, и о магии, конечно. Как раз на слуху было, весь город гудел от пересудов. Дело там случилось темное и непонятное. То ли сам оружейник с братом поскандалил, то ли жены их чего не поделили, а только сгорел Петрис с женой вместе за три дня от черного проклятия. Вера удивлялась еще: как так, жертвы есть, виновных весь город знает, а правосудие, правосудие-то где?!
— Мало ли что весь город знает, — пожимала плечами Гияна. — Знать мало, доказать надо. Боргеус кровью и жизнью поклялся, что ни сам, ни жена его, ни сын ни при чем. Убивался на похоронах, племянницу-сироту в семью принял.
— А проклятия дело такое… темное, — добавляла Канария. — Иной и сам себя проклянет, если в сердце злоба. Твари Бездны не спят. Да и распознать уметь надо. Лекари смотрели – ничего смертельного не увидали, только сглаз да простуду.
— А вы смотрели? — спросила Вера.
— А нас не звали, — ответила Канария недовольно. — Таирис о себе больно много мнит, чтоб он да ведьму послушал – как же, жди! Разве что к стулу веревками прикрутить и тряпку в рот сунуть.
— Интересные у тебя ролевые игры на уме, — Вера и не хотела ехидничать, вот только зловредный характер Вереи нет-нет да прорывался. — А Таирис – это кто?
— Главный городской лекарь. Науку целительскую аж в столице постигал. А мы здесь люди темные, только вокруг котла прыгать умеем, — в ехидстве Канария могла дать Вере сто очков вперед. А учитывая, что знала и умела трехсотлетняя ведьма много, даже очень много… В общем, главный городской лекарь явно не отличался большим умом, невзирая на столичное обучение.
Но тогда Вере не было особого дела до мастера Петриса и его таинственной гибели. Поговорили и забыла, только сделала для себя зарубку в памяти, что статус городской ведьмы не самый здесь высокий. А теперь…
Значит, вот она, та самая «принятая в семью» сирота-племянница. Одета хуже последней служанки и от любого окрика вздрагивает и теряется. Поговорить бы с ее дядюшкой по душам!
А глаза у девчонки васильковые, точь-в-точь цветом, как сапфиры в обереге. И косы, если вымыть как следует, точно золотыми окажутся. Красотка.
– Любил тебя твой батюшка, — покивала собственным мыслям Вера. —Сильно любил. А вот жизни не научил. Со мной пойдешь.
— З-зачем?
— Затем! Или думаешь, я тебя к родне отпущу? С такой родней врагов не надо! И не спорь. Звать-то как тебя?
— Виалин…
Виалин, «фиалочка». Вот уж точно, имя как влитое подходит.
— А я бы Васильком назвала, — пошутила Вера. — Полевые цветы домашних крепче, их так просто не затопчешь. Да и глаза у тебя васильковые.
Пошутила, да только Виалин вдруг распахнула глаза, уставилась, как на икону. И выдохнула:
— А назовите!
— Что говоришь?! — изумилась Вера. Как так, от матерью данного имени отказываться?
— Назовите, — повторила девочка. — Я ведь сбежать хотела. А дядька догадался и на Ариса ритуал привязки провел. А я не хочу! Все равно уйти решила, только вот… без денег, без еды, без одежды нормальной – куда пойдешь?
— Ритуал, — задумчиво повторила Вера. О ритуалах ей рассказать успели многое. — На имя? Или на кровь?
— На имя, — шмыгнула носом Виалин. — Хотел на кровь, да не получилось. Не далась я!
Вера отхлебнула сбитня. В родном мире, где от магии одни только суеверия, и то знали о силе имен. А здесь – не суеверие, а истинная правда. Знать имя – получить над человеком власть. Были способы защититься, но, если дошло до ритуала привязки, и впрямь лучше всего – рубануть с плеча. Сменить имя, а с ним вместе – и судьбу.
А девочка не такая рохля забитая, какой вначале показалась. Вон как загорелась, когда о ее судьбе речь пошла.
— Пожалуйста, госпожа ведьма, — девочка смотрела умоляюще. — Мне заплатить нечем, хотите, служанкой стану, только…
— Цыц! — осадила Вера. — Служанкой, ишь чего удумала. Без надобности мне служанка, сама справляюсь. — Помедлила пару секунд, привыкая к внезапно пришедшему в голову решению, прикидывая его уже на свою жизнь. Хороший выход для девочки, а ей тоже неплохо. Сколько можно одной в ведьминой хате сидеть и на судьбу плакаться? Надоело! Хватит киснуть, не квашня. Пора принять, что назад хода не будет, и новую жизнь по своему вкусу устраивать. Она кивнула сама себе и закончила веско, поймав голубой, как летнее небо, взгляд: — В ученицы возьму.
— В ученицы? — изумленно повторила Виалин. — Да ведь я не умею ничего… такого, волшебного.
— А другие, всё умеючи, родились, — фыркнула Вера. — А имя… — задумалась, покачала головой. — Нет, не Василек. «Васька», что за кошачья кличка, в самом деле. Аней будешь. Анютины глазки – та же фиалка, имя сменится, а суть останется. Ты ведь не хочешь отцовскую защиту утратить?
Фиалочка-Анюта схватилась за брошку:
— Нет, конечно нет!
— Вот и ладно. Так и решили, значит, — Вера посмотрела на недоеденные пирожки, на девчонкину растянутую кофту и красные, в цыпках, тонкие пальцы, позвала негромко, вложив толику силы: — Подойди к нам, хозяюшка добрая.
Трактирщица ждать не заставила. Вместе с ней ворвался отголосок праздничного веселья, обрывки голосов, смеха и песен.
— Вкусные пирожки у тебя, — от души похвалила Вера. — Собери нам с собой, что не доели, — кивнула на блюдо. — И скажи, не найдется ли чего теплого для девочки? Завтра обратно занесу.
На мгновение задумавшись, трактирщица кивнула и умчалась, а через пару минут вернулась с меховой шубой и пуховым платком. Споро завернула пирожки.
— Благодарствуем, хозяюшка, — Вера положила на стол полновесный новенький золотой. — Доброго праздничка. Пойдем, Анюта.
— Да что вы, госпожа ведьма, — трактирщица аж руками всплеснула. — Уж будто цен не знаете! Погодите, сдачу отсчитаю.
— Что дала, все твое, — отрезала Вера. — Счастья тебе да прибытка.
Фиалочка-Анюта повязалась платком, укуталась в шубу – та была велика, двоих таких завернуть, ну да велика не мала. Сказала тихо, зарумянившись от смущения:
— Доброго праздничка, хозяйка! Спасибо.
Сытым да согретым дорога не показалась длинной. Девочка молчала, только все кидала на Веру быстрые взгляды – и тут же отводила глаза, будто боялась, что ведьма заметит и рассердится. Вера и замечала, не слепая же. Но чего еще от ребенка ждать? Ошалеешь, пожалуй, от такого поворота в жизни! Вера и сама… не то чтобы ошалела, но озадачилась. Не думала она, что внезапно обзаведется ученицей. А здесь ведь так: слово сказано – слово услышано, назад не проглотишь. Магия. А с другой стороны, почему нет? Тоскливо одной в доме, как ни уговаривай себя, что все хорошо. Чем больше Вера думала над своим таким внезапным решением, тем больше оно ей нравилось.
К тому же Новый год – отличное время, чтобы начать новую жизнь. И плевать, что здесь он называется по-другому. Не в названии суть.
Дом городской ведьмы Вереи стоял на окраине, в самом конце Аптекарской улицы. Как ясно из названия, жили здесь по большей части аптекари да лекари, можно сказать, почти коллеги. Возле каждого дома росли лечебные и волшебные травки, и Верея, а позже и Вера, именно у соседей пополняла запасы колдовских ингредиентов, да и капусты с морковкой и всяких прочих огурцов — тоже. У Вереи была тяжелая рука, что ни пыталась вырастить, все вяло да сохло, а Вера здраво рассудила, что тоже не станет по весне связываться с огородом. Зачем, если раньше грядки только в телевизоре видела? А уж с незнакомыми волшебными растениями — тем более. Купить проще.
Но сейчас огороды были укрыты толстым одеялом снега, снег хрустел под ногами, пушистыми шапками лежал на крышах, а каменные, в рост человека заборы почти доверху тонули в наметенных ветром сугробах. Здесь царила тишина: жители Аптекарской по традиции праздновали в центре города, там, где самое веселье, самый шум.
Разберется с ученицей и наконец-то выспится. Красота!
ГЛАВА 3. Ведьмин дом
Если дом тебя пугает,
напугай его в ответ!
Дом ведьмы стоял в самом конце Аптекарской. Старый, каменный, мрачный. Да здесь почти все дома такими были. Совсем не похожие на деревянные добротные пятистенки ремесленной слободы или кирпичные купеческие хоромы. Сразу ясно, ведьмовская улица.
Забреди сюда Виалин прежде, наверняка перепугалась бы до смерти. Теперь же, вот странно, совсем не боялась. Новое имя, уже названное ведьмой, пусть пока и не нареченное по всем правилам, прикрыло от бед и страхов, а резкое, почти сердитое «в ученицы возьму» убрало давящую тяжесть в груди: ни дядька, ни Арис теперь ее не достанут! Вот кого по-настоящему стоило бояться, а ведьма и ее соседи… ничего, привыкнет. Такие же, поди, люди, как и прежние соседи — оружейники, только работа другая.
Был бы у Виалин ведьмовской дар, она бы и сама в ученицы попросилась, что такого. Но к магии дочка оружейника была неспособна, а потому, поспешая за ведьмой, гадала, чем же станет заниматься теперь. Стирать, убирать, печь топить да кастрюли драить, как у тетки? В ремесленной слободке многих учеников только такой работой и нагружали, особенно поначалу. Но госпожа ведьма ясно сказала, что служанка ей не нужна. А чем еще, если с волшбой да ведовством помочь не в ее силах?
