Крыша и всё, что было внутри, выгорело, теперь здание торчало посреди города, как огромный гнилой зуб. Я знала, что в бывшей прядильной фабрике имеются довольно обширные подвалы. Среди детей ходили страшные истории о том, что в этих подвалах однажды заблудился какой-то мальчик, и когда родители его нашли, от него остался только обглоданный крысами скелет. Толщина стен заброшенной фабрики, по моему мнению, была точно такой же, как и толщина стен нашей гимназии, и я решила на свой страх и риск провести эксперимент – последнюю репетицию.
Правда, для этого мне надо было снова проникнуть в дом Манджукичей, так как если я использую имеющуюся у меня взрывчатку на репетицию, на взрыв в гимназии у меня уже ничего не останется. Но решать эту проблему я собиралась уже потом. Поздно вечером я, захватив с собою железный фонарь «летучая мышь», свои пакеты, несколько свечей, бутылку керосина и старый будильник, отправилась к зданию бывшей прядильной фабрики. Моросил дождик, на улице не было ни души, хотя ещё и не до конца стемнело. Пересекая по диагонали площадь перед ратушей, я увидела маленькую сгорбленную фигурку в клетчатом дождевике. Поравнявшись с ней, я оглянулась и с удивлением узнала первоклассницу, с которой я разговаривала сегодня утром.
– Ты чего это здесь делаешь? – спросила я.
– Гуляю, – ответила малышка и зачерпнула башмаком воду из лужи.
– Ты что делаешь? – я дёрнула её за руку, выдернув из лужи.
– Ну, ты же сама сказала, в гимназию лучше не ходить… – взросло усмехнулась она, – вот сейчас я заболею, и в гимназию ходить не буду.
– Не выход, – ответила я, – в твоём возрасте я часто проделывала подобные штуки, но ни разу у меня не получилось заболеть. А заболевала я как раз тогда, когда не хотела, на каникулах, например.
– А у меня получится, – упрямо сказала первоклассница, атакуя очередную лужу.
– Но ведь можно не болеть, а просто гулять, – ответила я.
– Если мама меня увидит на улице, или ей расскажет кто-нибудь из наших знакомых…
– А кто твои родители? – спросила я, – как тебя зовут?
Девочка шмыгнула носом и ответила:
– Герда Хаусвальд.
Фамилия Хаусвальд показалась мне знакомой.
– А родители твои – кто? – повторила я свой вопрос.
– Отец умер, – мрачно ответила малышка, а мама… она очень строгая, – она помолчала, а потом добавила, – только знаешь, мне кажется, что мой отец всё-таки жив, хоть мне об этом и не говорят.
– Почему? – спросила я.
– Он присылает нам деньги, и мне всякие хорошие вещи.
– Значит, хорошие вещи? – повторила за ней я и с сомнением посмотрела на её истоптанные ботинки.
Она поймала мой взгляд и кивнула:
– Ну да, это старые ботинки, это не хорошие. Хорошие дома. Мама мне их разрешает носить только в церковь.
– Твоя мама получает пенсион? – спросила я.
– Нет, – ответила Герда, и посмотрела на меня расширенными глазами, – а что это такое?
– Ну откуда-то же она берёт деньги? Вот, в гимназии тебя учит…
– Лучше бы не было этих денег и этой гимназии, – пробурчала Герда.
– Так как, ты говоришь, зовут твою маму?
– Эрмина Хаусвальд.
И тут я остановилась, как вкопанная. Эрмина Хаусвальд. Ну да, это та самая одноклассница Инги, о которой та говорила с математиком! И если я правильно помню, то именно эта Эрмина была в своё время отчислена из гимназии за общественно-опасное поведение. И вот же, как интересно складывается судьба! Это же надо было мне столкнуться с её дочерью! Решив расспросить родителей об этой Эрмине, я продолжила свой путь, а малышка тащилась за мной следом.
Потом я подумала – а почему бы и нет? В моём деле не помешает вот такая помощница, на которую точно никто ничего не подумает.
Мы приблизились к разрушенной фабрике.
– Зачем мы сюда пришли? – спросила Герда, тоскливо оглядывая почерневшие развалины, – я слышала, здесь нечистая сила!
– В нечистую силу верят только неграмотные старые бабки, – ответила я ей, – а у нас здесь с тобой интересное дело.
Я видела, что девочка боится, но показывать этого не хочет, и поэтому начала её подзадоривать:
– Помнишь, я тебе говорила про большой «бах»? Сейчас мы посмотрим, как это делается… Или, может быть, ты боишься?
– Да ничего я не боюсь, – ответила Герда, глядя в сторону.
– Ну хорошо, если не боишься, тогда пойдём.
На улице уже почти совсем стемнело. Мы прошли в пролом в стене и оказались в помещении, заполненном битым кирпичом и обломками досок.
Я установила свечку в фонарь и стала обходить здание по периметру, ища спуск в подвал. Люк, который, видимо, закрывал проход в подвал, оказался под наполовину обрушившейся лестницей.
Сверху были навалены куски железа, покорёженного огнём, разбухшие от влаги доски с торчащими из них ржавыми гвоздями, какие-то тряпки и ещё бог знает что. Я с ужасом смотрела на всё это, не представляя, как можно сдвинуть с места эту кучу, и хватит ли у меня на это сил.
В это время Герда, которая шла позади меня, внезапно вскрикнула.
Я обернулась и направила на неё свет фонаря.
– Я застряла! – прошипела она.
Я увидела, что одна нога Герды попала в дыру между гнилыми досками пола. Я подошла к девочке и с радостью увидела, что здесь находится другой люк, гораздо меньше основного, видимо, предназначенный для спуска тюков с товаром. Освободив свою маленькую спутницу, я привязала фонарь на верёвку и стала осторожно спускать фонарь в подвал через этот люк. Высота здесь была впечатляющей, и кирпичные своды подвала в толщине ничуть не уступали сводам подвала гимназического. Верёвки у меня не хватило. С одной стороны, это было неплохо, для чистоты эксперимента это было как раз то, что надо. Но я пока что понятия не имела, каким образом смогу спуститься в подвал. Видимо, подготавливать взрыв надо будет здесь, а спускать его потом на верёвке, только верёвку надо будет принести подлиннее. Герда, окончательно освоившись, совсем перестала бояться. Она наблюдала за моими манипуляциями с большим интересом. Когда я вытащила фонарь обратно, она спросила:
– И когда же будет большой «бах»?
– По всей видимости, завтра… – ответила я, – я кое-что не учла, и не совсем хорошо подготовилась.
– Зааавтра… – протянула Герда разочарованно, – завтра я, может быть, уже заболею…
– На твоём месте я бы на это не надеялась, – сказала я ей, – пойдём обратно.
Спрятав взрывчатку и керосин под гнилыми досками, я закидала всё сверху тряпками, и мы отправились в обратный путь. То и дело спотыкаясь о битые кирпичи, мы вышли на улицу. Здесь уже стояла непроглядная ночь.
– Мама твоя ругать тебя будет, наверное, – спросила я.
– Не знаю, – ответила Герда неуверенно, – может быть, она спит. Она часто спит. Даже днём.
«Мда», подумала я, «по всей видимости, эта дамочка ещё и выпивает»…
Я прибавила шагу.
– А на девчонок не обращай внимания, – поучала я свою маленькую спутницу, – кто там тебя обижает?
– Ева Гюнст, – ответила она. А ещё Симона Вильхельм.
– Ну, так в чём дело, возьми булавку да и уколи эту Симону в заднее место!
– А так можно? – спросила она с сомнением, – что, прямо так, взять булавку – и уколоть?
– Ну конечно, – широко улыбнулась я, – или вот ещё, они разлили чернила у тебя в сумке, да?
– Да, – вздохнула Герда.
– Так ты завтра возьми бутылочку чернил, и вылей ей на голову, этой, как там её, Еве или Симоне!
– Но меня же выгонят из гимназии!
– А разве ты не этого хочешь?
– Меня мама будет ругать…
– Ну поругает сначала… Не убьёт же она тебя. Да и не думаю, чтобы тебя выгнали из гимназии в первом классе. Скажу тебе по секрету, из гимназии в первом классе никого не выгоняют, только грозятся и проводят душещипательные беседы. А вот одноклассницы тебя после такого точно трогать не будут.
– Какая ты смелая… – восхищённо прошептала Герда.
– Жизнь научила, – вздохнула я.
На следующий день у меня было запланировано два дела. Во-первых, мне надо было из подвала гимназии стащить побольше керосина, так как брать керосин дома было небезопасно. Сегодня утром мама уже ругала прислугу за пропавшую бутылку. Во-вторых, вечером меня ждала репетиция «отложенного взрыва». К воровству керосина я хотела привлечь свою новую маленькую знакомую. Хочет же она посмотреть большой «бах», пусть постарается.
Но день не задался с самого утра. Прямо у гимназических дверей я столкнулась с математиком Бекермайером. Из всего состава наших учителей только этот человек обладал каким-то гипнотическим влиянием. Причём, как я замечала, не только на меня.
– Решили почтить нас всё-таки сегодня своим присутствием, фройляйн Зигель? – спросил математик с иезуитской усмешкой.
Моя попытка проскользнуть мимо успехом не увенчалась, так как учитель загородил мне дорогу.
– Иду на занятия, господин учитель, – пробормотала я, глядя под ноги.
– И где же Ваши книги? – спросил он уже серьёзно.
Я ничего не ответила, потому что отвечать было нечего.
– Так, я жду Вашего ответа! – не отставал Бекермайер.
– Я оставила их у Сары Манджукич, – на ходу придумала я отговорку, – мы с ней вчера занимались вместе немецким языком, и она должна была захватить их сегодня с утра.
– Самое печальное, – твёрдо произнёс математик, глядя мне в лицо, – что вы обладаете недюжинными интеллектуальными способностями. Если бы вы их направили, например, на мой предмет, добились бы немалых успехов, но к сожалению, для этого уже поздно. Предупреждать о чём-то вас бесполезно. Но имейте в виду, что каждый ваш шаг в этом здании находится под моим личным контролем. Я знаю, что вы за человек.
– Ха-ха, – произнёс внутри меня новый взрослый ироничный голос, – так уж и каждый шаг, может, ты скажешь, где я провела позапрошлую ночь?
Но математик уже быстро удалялся по длинному коридору, и фалды зелёного сюртука трепетали позади него.
Я заметила, что шёл он как раз по направлению к первым классам. Если Герде вчера так и не удалось простудиться, ей предстоит сомнительное удовольствие через несколько минут присутствовать на уроке Бекермайера.
Интересно, как он к ней относится? Наверняка ничуть не лучше, чем ко мне. Тем более, он знает, чья она дочь.
От нечего делать я поднялась в свой класс. Вокруг Симоны Кауффельдт толпились одноклассницы. Она, прислонившись к своей парте, читала какое-то письмо вслух.
Переступив порог, я услышала:
– Ну, вы посмотрите, девочки, какой он душка! «Когда мы с тобой поженимся, я куплю особняк как раз в этом районе, здесь живут все сливки общества». Тут ещё и карточка вложена, смотрите, девочки, какая красота!
– А знает ли он, что ты дочь лавочника? – со смешком спросила гренадёрша.
– Ну почему лавочника, – жеманно улыбнулась Симона, – я ему писала, что мой отец сделал своё состояние на торговле, а что, разве это неправда?
И она тоненько захихикала.
Вот интересное дело, когда я не вижу своих одноклассниц, я даже могу думать о них спокойно. Но стоило мне увидеть эти опостылевшие лица, услышать это противное хихиканье, как ненависть снова всколыхнулась во мне.
Едва я прошла дальше в класс, по направлению к своему месту, девочки замолчали, и десятки пар глаз уставились на меня. Я всеми силами делала вид, что мне всё безразлично, однако, поймав на себе взгляд гренадерши, решила напомнить ей о событиях почти двухлетней давности и, многозначительно глядя ей в глаза, показала жест удушения. Хельга мигом изменилась в лице и коснулась пальцами своей шеи. Всё это время она молчала о случившемся, как и я сама, а вместе со мной – Сара. Та, как ни в чём не бывало, села рядом со мной.
– А почему ты так и не пришла? – спрашивала Сара,– Мы ведь ждали тебя. Думали, ты нам расскажешь, как прошла встреча с твоей сестрой.
– Ну... В обморок упала на обратном пути, ведь это было для меня большое потрясение, – соврала я,–только потом очнулась, долго ещё репейник отдирала от себя.
– А как же так? – сокрушалась Сара, а я думала только о том, чтобы побыстрее от неё отделаться.
– Не сейчас, – отмахнулась я,–голова гудит.
Кажется, это успокоило хорватку. Как ни странно, в этот раз день прошёл без особых происшествий. После уроков ко мне подбежала Герда, вся такая счастливая, словно клад нашла.
– Анна! Я им отомстила! – радостно верещала первоклассница.
– Молодец, – одобрительно кивнула я,– ты правильно поступила, не сожалей об этом.
Как же приятно было почувствовать себя манипуляторшей! Я всё время думала, что мной помыкают,а теперь я сама могла науськать эту несчастную забитую девочку на кого угодно. Оставалось лишь молиться, чтобы этот противный математик не вмешался, или его пудель – Ингрид Лауэр... Да, права была Сара, когда нарисовала эту обидную карикатуру!
Опять я слонялась до вечера по городу. Что могло бы быть дома, чтобы я туда рванула на всех парусах? Новых писем ждать не приходится, тупо сидеть в своей комнате мне тоже не хотелось, а проводить опыт со взрывом рановато, я планировала это произвести, когда полностью стемнеет.
Если же у меня ничего не получится, неплохо было бы попросить помощи у самого Ненада с его друзьями-пироманами. Точно! Он ведь не откажется блеснуть своими познаниями и рассказать, как он делает фейерверки! Я напишу ему сей же час! Окрылённая этой мыслью, я побежала домой. Путь мой проходил через парк, и тут я почувствовала, как меня кто-то схватил за руку. Я завизжала, как оглашенная, и медленно повернулась. Передо мной стоял Филипп Гранчар собственной персоной. Инженер выглядел озадаченным, а я гадала, что же он хочет мне сказать? Прежде он таких резких выпадов в мой адрес себе не позволял, и вообще, в последнее время казался мне вполне адекватным, чего нельзя было сказать о Миле.
– Прости, не хотел тебя пугать, – развёл руками Филипп,– Ты ведь всё ещё пишешь Миле?
– Пишу! Отпустите меня, мне домой пора!
– Отпущу... Отпушу...
Филипп отпустил меня и сделал шаг назад.
– Чего вам надо? Я и так пишу ей достаточно!
– Да вот, опять бредить начала, – посетовал Филипп,– Марко говорит, про взрывы и фарш какой-то бормотала во сне. Припадки у неё. Ты ведь лучшая подруга, может, в гости к ней как-нибудь съездишь, а? Меткович - хороший город, тебе там понравится...
– А может, я ещё нянькой должна стать вашей дочери?! – вспылила я, мгновенно вспомнив вшей и историю нашего мнимого родства. – Отдайте уже её в лечебницу, если она больная!
Я рванула вперёд, но Филипп не отставал. Уже на выходе из парка я резко обернулась и пригрозила:
– Может, мне уже закричать?
Мой глаз как раз зацепился за патрульного, он-то тут очень кстати! Мне хотелось поскорее отделаться от назойливого Филиппа.
– Тьфу на тебя! – проворчал Филипп, – что за народ – лишь бы в душу нагадить, а как помочь – шиш тебе... Ну ладно, перебьюсь...
Он сказал что-то ещё, но меня это уже решительно не волновало. Вконец рассерженная расспросами Филиппа, я спешила домой. Буквально влетев в свою комнату, я сделала вид, что выполняю домашние задания. На деле же я писала очередное письмо Ненаду с просьбой рассказать об отложенном взрыве и о том, как он это всё проделывал, якобы я увлеклась химией, а самостоятельно изучать не получается.
"Так, а что, если"... Я не смогла внятно додумать свою мысль. Совершенно неожиданно я вспомнила сегодняшний разговор с Филиппом. Точно! Мила начала бредить! Ещё немного, и наша неряха сорвётся! Хотя неряхой она уже и не была, по привычке я именно так её и называла, ровно как и нас с ней – "блохастыми".
Правда, для этого мне надо было снова проникнуть в дом Манджукичей, так как если я использую имеющуюся у меня взрывчатку на репетицию, на взрыв в гимназии у меня уже ничего не останется. Но решать эту проблему я собиралась уже потом. Поздно вечером я, захватив с собою железный фонарь «летучая мышь», свои пакеты, несколько свечей, бутылку керосина и старый будильник, отправилась к зданию бывшей прядильной фабрики. Моросил дождик, на улице не было ни души, хотя ещё и не до конца стемнело. Пересекая по диагонали площадь перед ратушей, я увидела маленькую сгорбленную фигурку в клетчатом дождевике. Поравнявшись с ней, я оглянулась и с удивлением узнала первоклассницу, с которой я разговаривала сегодня утром.
– Ты чего это здесь делаешь? – спросила я.
– Гуляю, – ответила малышка и зачерпнула башмаком воду из лужи.
– Ты что делаешь? – я дёрнула её за руку, выдернув из лужи.
– Ну, ты же сама сказала, в гимназию лучше не ходить… – взросло усмехнулась она, – вот сейчас я заболею, и в гимназию ходить не буду.
– Не выход, – ответила я, – в твоём возрасте я часто проделывала подобные штуки, но ни разу у меня не получилось заболеть. А заболевала я как раз тогда, когда не хотела, на каникулах, например.
– А у меня получится, – упрямо сказала первоклассница, атакуя очередную лужу.
– Но ведь можно не болеть, а просто гулять, – ответила я.
– Если мама меня увидит на улице, или ей расскажет кто-нибудь из наших знакомых…
– А кто твои родители? – спросила я, – как тебя зовут?
Девочка шмыгнула носом и ответила:
– Герда Хаусвальд.
Фамилия Хаусвальд показалась мне знакомой.
– А родители твои – кто? – повторила я свой вопрос.
– Отец умер, – мрачно ответила малышка, а мама… она очень строгая, – она помолчала, а потом добавила, – только знаешь, мне кажется, что мой отец всё-таки жив, хоть мне об этом и не говорят.
– Почему? – спросила я.
– Он присылает нам деньги, и мне всякие хорошие вещи.
– Значит, хорошие вещи? – повторила за ней я и с сомнением посмотрела на её истоптанные ботинки.
Она поймала мой взгляд и кивнула:
– Ну да, это старые ботинки, это не хорошие. Хорошие дома. Мама мне их разрешает носить только в церковь.
– Твоя мама получает пенсион? – спросила я.
– Нет, – ответила Герда, и посмотрела на меня расширенными глазами, – а что это такое?
– Ну откуда-то же она берёт деньги? Вот, в гимназии тебя учит…
– Лучше бы не было этих денег и этой гимназии, – пробурчала Герда.
– Так как, ты говоришь, зовут твою маму?
– Эрмина Хаусвальд.
И тут я остановилась, как вкопанная. Эрмина Хаусвальд. Ну да, это та самая одноклассница Инги, о которой та говорила с математиком! И если я правильно помню, то именно эта Эрмина была в своё время отчислена из гимназии за общественно-опасное поведение. И вот же, как интересно складывается судьба! Это же надо было мне столкнуться с её дочерью! Решив расспросить родителей об этой Эрмине, я продолжила свой путь, а малышка тащилась за мной следом.
Потом я подумала – а почему бы и нет? В моём деле не помешает вот такая помощница, на которую точно никто ничего не подумает.
Мы приблизились к разрушенной фабрике.
– Зачем мы сюда пришли? – спросила Герда, тоскливо оглядывая почерневшие развалины, – я слышала, здесь нечистая сила!
– В нечистую силу верят только неграмотные старые бабки, – ответила я ей, – а у нас здесь с тобой интересное дело.
Я видела, что девочка боится, но показывать этого не хочет, и поэтому начала её подзадоривать:
– Помнишь, я тебе говорила про большой «бах»? Сейчас мы посмотрим, как это делается… Или, может быть, ты боишься?
– Да ничего я не боюсь, – ответила Герда, глядя в сторону.
– Ну хорошо, если не боишься, тогда пойдём.
На улице уже почти совсем стемнело. Мы прошли в пролом в стене и оказались в помещении, заполненном битым кирпичом и обломками досок.
Я установила свечку в фонарь и стала обходить здание по периметру, ища спуск в подвал. Люк, который, видимо, закрывал проход в подвал, оказался под наполовину обрушившейся лестницей.
Сверху были навалены куски железа, покорёженного огнём, разбухшие от влаги доски с торчащими из них ржавыми гвоздями, какие-то тряпки и ещё бог знает что. Я с ужасом смотрела на всё это, не представляя, как можно сдвинуть с места эту кучу, и хватит ли у меня на это сил.
В это время Герда, которая шла позади меня, внезапно вскрикнула.
Я обернулась и направила на неё свет фонаря.
– Я застряла! – прошипела она.
Я увидела, что одна нога Герды попала в дыру между гнилыми досками пола. Я подошла к девочке и с радостью увидела, что здесь находится другой люк, гораздо меньше основного, видимо, предназначенный для спуска тюков с товаром. Освободив свою маленькую спутницу, я привязала фонарь на верёвку и стала осторожно спускать фонарь в подвал через этот люк. Высота здесь была впечатляющей, и кирпичные своды подвала в толщине ничуть не уступали сводам подвала гимназического. Верёвки у меня не хватило. С одной стороны, это было неплохо, для чистоты эксперимента это было как раз то, что надо. Но я пока что понятия не имела, каким образом смогу спуститься в подвал. Видимо, подготавливать взрыв надо будет здесь, а спускать его потом на верёвке, только верёвку надо будет принести подлиннее. Герда, окончательно освоившись, совсем перестала бояться. Она наблюдала за моими манипуляциями с большим интересом. Когда я вытащила фонарь обратно, она спросила:
– И когда же будет большой «бах»?
– По всей видимости, завтра… – ответила я, – я кое-что не учла, и не совсем хорошо подготовилась.
– Зааавтра… – протянула Герда разочарованно, – завтра я, может быть, уже заболею…
– На твоём месте я бы на это не надеялась, – сказала я ей, – пойдём обратно.
Спрятав взрывчатку и керосин под гнилыми досками, я закидала всё сверху тряпками, и мы отправились в обратный путь. То и дело спотыкаясь о битые кирпичи, мы вышли на улицу. Здесь уже стояла непроглядная ночь.
– Мама твоя ругать тебя будет, наверное, – спросила я.
– Не знаю, – ответила Герда неуверенно, – может быть, она спит. Она часто спит. Даже днём.
«Мда», подумала я, «по всей видимости, эта дамочка ещё и выпивает»…
Я прибавила шагу.
– А на девчонок не обращай внимания, – поучала я свою маленькую спутницу, – кто там тебя обижает?
– Ева Гюнст, – ответила она. А ещё Симона Вильхельм.
– Ну, так в чём дело, возьми булавку да и уколи эту Симону в заднее место!
– А так можно? – спросила она с сомнением, – что, прямо так, взять булавку – и уколоть?
– Ну конечно, – широко улыбнулась я, – или вот ещё, они разлили чернила у тебя в сумке, да?
– Да, – вздохнула Герда.
– Так ты завтра возьми бутылочку чернил, и вылей ей на голову, этой, как там её, Еве или Симоне!
– Но меня же выгонят из гимназии!
– А разве ты не этого хочешь?
– Меня мама будет ругать…
– Ну поругает сначала… Не убьёт же она тебя. Да и не думаю, чтобы тебя выгнали из гимназии в первом классе. Скажу тебе по секрету, из гимназии в первом классе никого не выгоняют, только грозятся и проводят душещипательные беседы. А вот одноклассницы тебя после такого точно трогать не будут.
– Какая ты смелая… – восхищённо прошептала Герда.
– Жизнь научила, – вздохнула я.
На следующий день у меня было запланировано два дела. Во-первых, мне надо было из подвала гимназии стащить побольше керосина, так как брать керосин дома было небезопасно. Сегодня утром мама уже ругала прислугу за пропавшую бутылку. Во-вторых, вечером меня ждала репетиция «отложенного взрыва». К воровству керосина я хотела привлечь свою новую маленькую знакомую. Хочет же она посмотреть большой «бах», пусть постарается.
Глава 40. Большой «Бах»
Но день не задался с самого утра. Прямо у гимназических дверей я столкнулась с математиком Бекермайером. Из всего состава наших учителей только этот человек обладал каким-то гипнотическим влиянием. Причём, как я замечала, не только на меня.
– Решили почтить нас всё-таки сегодня своим присутствием, фройляйн Зигель? – спросил математик с иезуитской усмешкой.
Моя попытка проскользнуть мимо успехом не увенчалась, так как учитель загородил мне дорогу.
– Иду на занятия, господин учитель, – пробормотала я, глядя под ноги.
– И где же Ваши книги? – спросил он уже серьёзно.
Я ничего не ответила, потому что отвечать было нечего.
– Так, я жду Вашего ответа! – не отставал Бекермайер.
– Я оставила их у Сары Манджукич, – на ходу придумала я отговорку, – мы с ней вчера занимались вместе немецким языком, и она должна была захватить их сегодня с утра.
– Самое печальное, – твёрдо произнёс математик, глядя мне в лицо, – что вы обладаете недюжинными интеллектуальными способностями. Если бы вы их направили, например, на мой предмет, добились бы немалых успехов, но к сожалению, для этого уже поздно. Предупреждать о чём-то вас бесполезно. Но имейте в виду, что каждый ваш шаг в этом здании находится под моим личным контролем. Я знаю, что вы за человек.
– Ха-ха, – произнёс внутри меня новый взрослый ироничный голос, – так уж и каждый шаг, может, ты скажешь, где я провела позапрошлую ночь?
Но математик уже быстро удалялся по длинному коридору, и фалды зелёного сюртука трепетали позади него.
Я заметила, что шёл он как раз по направлению к первым классам. Если Герде вчера так и не удалось простудиться, ей предстоит сомнительное удовольствие через несколько минут присутствовать на уроке Бекермайера.
Интересно, как он к ней относится? Наверняка ничуть не лучше, чем ко мне. Тем более, он знает, чья она дочь.
От нечего делать я поднялась в свой класс. Вокруг Симоны Кауффельдт толпились одноклассницы. Она, прислонившись к своей парте, читала какое-то письмо вслух.
Переступив порог, я услышала:
– Ну, вы посмотрите, девочки, какой он душка! «Когда мы с тобой поженимся, я куплю особняк как раз в этом районе, здесь живут все сливки общества». Тут ещё и карточка вложена, смотрите, девочки, какая красота!
– А знает ли он, что ты дочь лавочника? – со смешком спросила гренадёрша.
– Ну почему лавочника, – жеманно улыбнулась Симона, – я ему писала, что мой отец сделал своё состояние на торговле, а что, разве это неправда?
И она тоненько захихикала.
Вот интересное дело, когда я не вижу своих одноклассниц, я даже могу думать о них спокойно. Но стоило мне увидеть эти опостылевшие лица, услышать это противное хихиканье, как ненависть снова всколыхнулась во мне.
Едва я прошла дальше в класс, по направлению к своему месту, девочки замолчали, и десятки пар глаз уставились на меня. Я всеми силами делала вид, что мне всё безразлично, однако, поймав на себе взгляд гренадерши, решила напомнить ей о событиях почти двухлетней давности и, многозначительно глядя ей в глаза, показала жест удушения. Хельга мигом изменилась в лице и коснулась пальцами своей шеи. Всё это время она молчала о случившемся, как и я сама, а вместе со мной – Сара. Та, как ни в чём не бывало, села рядом со мной.
– А почему ты так и не пришла? – спрашивала Сара,– Мы ведь ждали тебя. Думали, ты нам расскажешь, как прошла встреча с твоей сестрой.
– Ну... В обморок упала на обратном пути, ведь это было для меня большое потрясение, – соврала я,–только потом очнулась, долго ещё репейник отдирала от себя.
– А как же так? – сокрушалась Сара, а я думала только о том, чтобы побыстрее от неё отделаться.
– Не сейчас, – отмахнулась я,–голова гудит.
Кажется, это успокоило хорватку. Как ни странно, в этот раз день прошёл без особых происшествий. После уроков ко мне подбежала Герда, вся такая счастливая, словно клад нашла.
– Анна! Я им отомстила! – радостно верещала первоклассница.
– Молодец, – одобрительно кивнула я,– ты правильно поступила, не сожалей об этом.
Как же приятно было почувствовать себя манипуляторшей! Я всё время думала, что мной помыкают,а теперь я сама могла науськать эту несчастную забитую девочку на кого угодно. Оставалось лишь молиться, чтобы этот противный математик не вмешался, или его пудель – Ингрид Лауэр... Да, права была Сара, когда нарисовала эту обидную карикатуру!
Опять я слонялась до вечера по городу. Что могло бы быть дома, чтобы я туда рванула на всех парусах? Новых писем ждать не приходится, тупо сидеть в своей комнате мне тоже не хотелось, а проводить опыт со взрывом рановато, я планировала это произвести, когда полностью стемнеет.
Если же у меня ничего не получится, неплохо было бы попросить помощи у самого Ненада с его друзьями-пироманами. Точно! Он ведь не откажется блеснуть своими познаниями и рассказать, как он делает фейерверки! Я напишу ему сей же час! Окрылённая этой мыслью, я побежала домой. Путь мой проходил через парк, и тут я почувствовала, как меня кто-то схватил за руку. Я завизжала, как оглашенная, и медленно повернулась. Передо мной стоял Филипп Гранчар собственной персоной. Инженер выглядел озадаченным, а я гадала, что же он хочет мне сказать? Прежде он таких резких выпадов в мой адрес себе не позволял, и вообще, в последнее время казался мне вполне адекватным, чего нельзя было сказать о Миле.
– Прости, не хотел тебя пугать, – развёл руками Филипп,– Ты ведь всё ещё пишешь Миле?
– Пишу! Отпустите меня, мне домой пора!
– Отпущу... Отпушу...
Филипп отпустил меня и сделал шаг назад.
– Чего вам надо? Я и так пишу ей достаточно!
– Да вот, опять бредить начала, – посетовал Филипп,– Марко говорит, про взрывы и фарш какой-то бормотала во сне. Припадки у неё. Ты ведь лучшая подруга, может, в гости к ней как-нибудь съездишь, а? Меткович - хороший город, тебе там понравится...
– А может, я ещё нянькой должна стать вашей дочери?! – вспылила я, мгновенно вспомнив вшей и историю нашего мнимого родства. – Отдайте уже её в лечебницу, если она больная!
Я рванула вперёд, но Филипп не отставал. Уже на выходе из парка я резко обернулась и пригрозила:
– Может, мне уже закричать?
Мой глаз как раз зацепился за патрульного, он-то тут очень кстати! Мне хотелось поскорее отделаться от назойливого Филиппа.
– Тьфу на тебя! – проворчал Филипп, – что за народ – лишь бы в душу нагадить, а как помочь – шиш тебе... Ну ладно, перебьюсь...
Он сказал что-то ещё, но меня это уже решительно не волновало. Вконец рассерженная расспросами Филиппа, я спешила домой. Буквально влетев в свою комнату, я сделала вид, что выполняю домашние задания. На деле же я писала очередное письмо Ненаду с просьбой рассказать об отложенном взрыве и о том, как он это всё проделывал, якобы я увлеклась химией, а самостоятельно изучать не получается.
"Так, а что, если"... Я не смогла внятно додумать свою мысль. Совершенно неожиданно я вспомнила сегодняшний разговор с Филиппом. Точно! Мила начала бредить! Ещё немного, и наша неряха сорвётся! Хотя неряхой она уже и не была, по привычке я именно так её и называла, ровно как и нас с ней – "блохастыми".
