Аня фыркнула. Да и не требуется, предусмотрительный ты мой, разберемся.
- Но если что-то тебя напугает, пообещай: ты побежишь не от меня, а ко мне – разбираться, выяснять, спрашивать. Помнишь, что я вчера тебе говорил: одни и те же слова, одни и те же понятия у нас и у вас могут означать совсем разные вещи. Не вздумай встревать в споры, даже если не согласна. Просто покивай и отойди…
- Аршез, - она все же не выдержала, - я просто иду гулять по городу. С кем мне спорить? Кому что рассказывать? У меня нет привычки приставать с разговорами к незнакомцам, правда. А знакомых у меня тут нет. Успокойся, ладно? «Дети» моего возраста считаются у людей достаточно взрослыми для подобных прогулок.
Он лишь кивнул, соглашаясь. Да, конечно. Конечно.
Отпустил. Но если дома ему еще удавалось сконцентрироваться (работа с деревом всегда дарила ему спокойствие и сосредоточенность), то в институте… Он так и просидел все совещание с телефонной трубкой в руке, то и дело набирая свой домашней номер. И так и не дождался, чтобы на его звонки хоть кто-то ответил. Она что, не пришла обедать? Или… совсем не пришла? Заблудилась? Чего-то наслушалась и боится к нему вернуться? Или ее обидели?
- Что-то не так, Великий?
- Нет, все в порядке. На чем мы остановились? – он вдруг понял, что не слышал ни слова.
- Тестирование опытного образца, светлейший Аршезаридор, - охотно напомнили ему. – Мы могли бы назначить уже на завтра, если вам будет удобно. На заводе все готово, нас ждут.
- А, да, конечно. В десять, вы говорили?
- Нет, лучше… В десять было бы замечательно, Великий.
- Так и договоримся. Если я вам больше не нужен, я вас покину, - он решительно вышел, не дав им опомниться. Что толку торчать на совещании, если он все равно не может сосредоточиться? Демонстрировать людям свою рассеянность не стоило. Как представитель высшей расы, он должен быть неизменно на высоте. Другое дело, что в списке его «очень важных дел» могут быть и другие пункты, кроме помощи людям в развитии металлургии. Вот по другим важным делам он и удалился.
Чтобы нервно ждать ее дома (нет, обедать она так и не приходила), то и дело прислушиваясь к собственным ощущениям. Ее аура, прочно связанная с его, сигналов беды или тревоги не посылала. Значит, все хорошо, иначе он бы почувствовал. Вот только беспокойство не отпускало.
Она явилась, когда и для ужина, на его взгляд, было уже поздновато. Ввалилась, веселая, раскрасневшаяся, переполненная эмоциями и впечатлениями.
- Ар, вот ты мне скажи, - потребовала практически с порога, - как единственный, похоже, здравый здесь человек…
Он скептически выгнул бровь. Здравым он себя в данный момент не ощущал. Человеком и вовсе никогда ощутить не удавалось.
- Что такое «вампирская щедрость»? Это как вообще?
- В ка… ком смысле? – сердце как-то неровно стукнуло. Вот не хотел он ее пускать. Но… вроде искренне веселится.
- Да в прямом. Ну, вот скажи, как можно улицу в городе так назвать? Я ж думала, они прикалываются, послала их… А они же, оказывается, всерьез…
- А чуть подробней можно? Кого и куда ты послала?
- Да ребят. Подошли на дороге, спросили, как на улицу Вампирской Щедрости пройти, - хихикнула, не удержалась. – Ой, прости, до сих пор смешно. А тогда я и вовсе минуты две хохотала, думала, прикол такой местный…
- И в чем прикол? – недоуменно воззрился на нее он. Насупился даже. Все же обидно…
- Вот и они не поняли. Особенно, когда я послала их, - она вновь хихикнула, - проспектом Светлых Некромантов до переулка Зомбячьего Благоухания, а там напрямую через кладбище…
- Ан-на…
- Да ладно, мы потом подружились. И даже пошли вместе эту самую улицу Щедрости искать. И ты знаешь, нашлась, действительно. На ней парк аттракционов оказался. В общем, мы там катались… Было весело.
- Пила ты зачем, чудо мое малолетнее? Или это входит в комплекс доказательств на тему «я уже взрослая»?
- Угостили. И вообще, ты и сам мне, помнится, наливал, так чего теперь дуешься? Или это с тобой можно, а с другими никак?
- Ну, меня, честно говоря, такой вариант бы устроил.
- Да перестань, это сидр был, там алкоголя три градуса, было бы из-за чего разговор начинать.
Да он и не начинал. Просто сгреб ее в охапку, радуясь, что она с ним – живая, здоровая, веселая.
- Только не дыши на меня, ладно? Ненавижу этот ваш сидр.
Потом он, конечно, все-все у нее выспросил. И что за ребята, и сколько, и откуда, и какого возраста. И что конкретно они делали в течение всего дня. Потом, когда она готовила ужин, когда ужинала, время от времени принимаясь оживленно жестикулировать с вилкой в руке. А он все слушал, кивал, чуть улыбался.
А вот с поцелуями больше не лез, даже перед сном обнять не попытался. И кино смотреть не позвал. Отговорился, что запах этого несчастного сидра (Да сколько она выпила его, глотка три? И когда это было, полдня назад?) потом долго не выветрится из его спальни. Она не поверила, решила, что ревность.
А он… Он вздохнул и улетел к Астэе.
Там не было людей, совсем. Хозяйка выступала за чистоту крови. Или ты развлекаешься с людьми, но где-то еще. Или с соплеменниками – под ее крышей. И он был согласен, на таких вечеринках люди только мешали, люди были хороши, но – сами по себе, такими, как есть, а не пытаясь подстроиться под нормы своих «старших братьев». Люди хрупки, им не выдержать огненный ритм, им не дано кружить в головокружительном танце вечной страсти, не дано…
Он вдруг понял, что не хочет. Отстранился, вышел на балкон. Веселье продолжилось без него, его партнерша, развернувшись, легко нашла нового кавалера, припав губами к его губам с той же страстью, что минуту назад целовала Аршеза. А он стоял в одиночестве на ветру, и полы расстегнутой рубахи яростно трепетали, словно требуя продолжения активных действий. Вот только действовать почему-то не хотелось.
Кружишь, как белка в колесе, не запоминая ни лиц, ни тел. Пьешь, не в силах напиться и путая вкусы. А хочется только ее. Лицо, которое не забыть. Запах, который ни с чем не спутать… И зачем ей вздумалось пить эту гадость, воняет же омерзительно, в собственном доме задыхаться начинаешь… Но зато… Зато он точно ее не напугает!
Он стремительно взлетел, перемещаясь на крышу, где среди пары десятков машин белела и его. Уже не новая, доставшаяся от отца, с преобразователем даже не прошлого – позапрошлого еще поколения, порой отчаянно барахлившим, отчего машина временами просто «провисала» в воздухе, приходилось едва ли не физической силой ее удерживать… Да ладно, все не падала, да и на части не разваливалась. До дома долететь – в самый раз.
А на собственной крыше, еще подлетая, заметил маленькую фигурку в ночной рубахе. Она сидела, прижимаясь спиной к боковой стенке входного тамбура, отчаянно обхватив коленки. Лохматая, замерзшая.
- Ребенок, ну ты чего? – он бросился к ней, едва приземлился. – Ты почему не спишь до сих пор, зачем раздетая по улице бегаешь?
- Я не бегаю, я сижу, - ответила хмуро, и он понял – плакала.
Нагнулся, легко подхватывая ее на руки. Прижал к груди.
- Идем домой, малыш.
- Что, любовница выгнала?
Он чуть не споткнулся.
- Ребенок, ну что за мысли? – открыть дверь, не выпуская ее из рук, было делом нелегким, но он справился. Аккуратно пронес ее сквозь дверной проем, стал неспешно спускаться по лестнице.
- А какие должны быть мысли? – она невесело хмыкнула. – Уходишь из дома на ночь глядя. Потом возвращаешься: рубаха расстегнута, не заправлена, волосы распущены, заколка потеряна явно. И это при том, что ты даже по собственной квартире с незаколотыми волосами не ходишь.
- Анют, - остановил он ее детективные изыскания. – Даже если и была любовница – или даже любовницы – маленьким девочкам-то в это время спать положено. А никак не на крыше караулить.
- Я и не караулила.
- Да?
- Да. Воздухом дышала. Не спалось. Душно, - как ему объяснить, что ей было плохо. Без него плохо – без его вездесущих рук, бессовестных губ, без тепла его тела, без волн его ауры. Она так соскучилась за целый день, а он… Едва обнял, и тут же свалил. Побежал… старые связи упрочивать. Или новые заводить?.. Заявляется домой в таком виде… разве что не помадой с ног до головы измазанный, и ему даже не стыдно. Хотя… кто она ему? Ребенок, подкидыш, скорее обуза…
- Ну, тихо, малыш. Все уже хорошо. Я дома, больше никуда не уйду. Так плохо одной?
Она судорожно кивнула. Он вздохнул. Быстро. Слишком уж быстро.
- Я тоже соскучился. А если поодиночке плохо, то надо быть вдвоем, верно?
Аня не отвечает. Да он и не ждет ответа. Заносит девочку в ее комнату, укладывает на кровать. А затем, не отрывая от нее взгляда, начинает решительно расстегивать пуговки на своих манжетах.
- Ар! – она тут же заволновалась. – Ты что… Зачем?
Его рубашка полетела на пол, а он уверенно взялся за ремень брюк.
- Перестань! – ее сердце отчаянно забилось. Хотела зажмуриться, отвернуться… но так и не смогла. Так и смотрела расширившимися от страха зрачками, как он расстегивает ремень… пуговицу… молнию. Как брюки скользят по его ногам (хоть трусы у него на сей раз имеются!). Как он присаживается на край ее кровати, чтоб окончательно избавиться от штанов, носков, ботинок. Затем вновь встает – но лишь затем, чтоб выключить свет.
- Ребенок, - улыбнувшись чуть печально, он откидывает одеяло и устраивается рядом. – Ты правда думаешь, что обижу?.. Спиной ко мне поворачивайся, маленькая. И будем спать. Просто спать.
Она немного мешкает, разрываясь между необходимостью выгнать его и желанием к нему прижаться. И все же делает так, как он просит. Его руки змеями оплетают ее тело, он тут же подтягивает ее к себе, прижимая спиной к своей груди. Зарывается носом в ее волосы, щекотно выдыхая ей прямо в шею. А она тихонько улыбается в темноте, глядя на звезды в ночном небе. Он с ней. Куда бы он ни бегал там, в ночи, сейчас он с ней, и это так невыразимо приятно.
И пусть мама бы осудила. Мама просто не знает, каково это – когда все тело ломит в его отсутствии, когда ты физически ощущаешь – его нет, дом пуст, когда ты просыпаешься от этой звенящей в ушах пустоты и уже не можешь обрести покоя…
Он тихонько поцеловал ее в шею, вызвав волну мурашек и пугающее ее саму желание, чтоб поцелуи на этом не кончались. И почему он все время целует в шею? А в губы – даже не попытался. Нет, она бы не позволила, конечно. Но ведь он и не пытался. Ни разу. А вдруг… вдруг бы ей это понравилось?
Нет, о чем она только думает? Он старше на четырнадцать лет, полжизни уже прожил, полгорода в любовницах переимел. Разве ей хочется стать очередной его бывшей? От которой он сбежит однажды вот так – даже не удосужившись в порядок себя привести – к очередной звезде своего изменчивого небосклона. Нет, нет уж – хотел опекать, так пусть опекает, и даже не думает, потому что она никогда… И сама не замечала, что прижимается к нему все крепче, и даже тихонько целует его в руку, ту самую, что лежит у нее под головой вместо подушки.
- Ну что, самостоятельная девочка, сегодня опять одна бродить будешь, или на завод со мной съездишь? Была когда-нибудь на крупном металлургическом предприятии? - и вновь она едва только глаза открыть успела, а он уже бодр, умыт, одет, причесан, и самозабвенно трудится над своим ободверьем. Ствол будущей «ивы» уже закончил, и теперь старательно прорезает в едином массиве дерева тонкие веточки и листочки.
- На завод? – недоумевает Аня. – Но… разве можно?
- Ну, конечно же, нет, ребенок, что за вопрос? – он с улыбкой оборачивается к ней, опуская инструменты. – Если одна пойдешь и в ворота постучишься. А вот со мной не просто можно, со мной тебя еще и с экскурсией по всему заводу проведут, все цеха покажут. Как металл выплавляют, как потом обрабатывают…
- А зачем тебе такая экскурсия? Ты разве раньше там не бывал?
- Так мне не экскурсия, малыш, мне инспекция. Оно мне и по должности положено, и для имиджа полезно – интерес к людям и заботу о них надо не только декларировать, но и демонстрировать. Да и люди чувствуют гордость, понимая, что результаты их труда вызывают интерес представителей древней цивилизации. Мой интерес к их работе повышает их самооценку, усиливает рвение, да и уберегает от излишнего разгильдяйства, не без того.
- Так, а я, в таком случае, что должна демонстрировать? – хмурится девочка на это бахвальство. Аршез – он взрослый, конечно. Так ведь для нее, школьницы. А на заводе матерые мужики работают – и старше, и опытней. И это визит молодого белоручки из НИИ им самооценку повысит?
- Ты будешь демонстрировать мою слабость, Анют, - он с улыбкой обнимает ее, позволяя себе вновь окунуться в ее запах. – Мою совсем не божественную, а вполне себе земную и понятную…
- Что-о? – она с негодованием выворачивается из его рук. – То есть я… ты меня в качестве своей любовницы туда потащишь?! Чтобы все смотрели на меня, как…
- Как на принцессу в туфельках из чистого золота, - он не позволил ей договорить. И так понятно, что в ее голове сейчас вся та гадость плещется, которую любящие родители туда годами закладывали, перепутав с помойной ямой, видимо. – На самом деле, Анют, эта поездка будет тебе весьма полезна не столько для получения новых знаний по металлургии, это, скорее, бонус. Главное, она поможет тебе лучше понять мой реальный статус в этой стране. В частной жизни я им не пользуюсь. Но «Артем», хоть и является частью меня, и, даже, наверное, самой лучшей и искренней частью, это все-таки образ. Маска, попытка казаться человеком. А вот «светлейший Аршезаридор»… да тоже, наверное, маска. Но вот где-то между ними – я. А ты со мной, и, пожалуй, тебе лучше все же представлять, с кем именно. Потому как это у Артемки могут быть любовницы. А так же подружки, возлюбленные и приятельницы. Спутница Великого всегда – Избранница. Та, что настолько лучше всех прочих людей, что удостоена высочайшей чести. Чести, о которой в этой стране мечтают все, неважно, мужчины они или женщины, молоды или нянчат внуков… А ты пытаешься этого стыдиться.
- Ну прости, меня воспитывали не так, - она несколько нервно обхватывает себя за плечи. Все эти его рассуждения о собственном Величии… И не поспоришь, и не поверишь…
- Так вот и везу тебя перевоспитывать. Проникаться реалиями местной культуры. Тебе здесь жить, Анют. Тебе придется принять местные нормы. Без этого не просто никак, без этого мне тебя из дома выпустить страшно.
«Перевоспитываться» оказалось не просто сложно – жутко. Потому что ее Ара – того Ара, которого она… к которому она привыкла, к которому привязалась - там, на этом огромном заводе, не было. А в светлейшем Аршезаридоре, которого с почтительностью приветствовали директор, главный инженер и другие, весьма солидно выглядящие персоны, она с трудом находила привычные и уже ставшие почти родными черты.
Да, это его лицо, его фигура. Но разве способен этот надменный, холодно-отстраненный тип, словно плывущий по волнам собственного дутого величия, улыбаться так тепло и нежно, что сердце с ритма сбивается? Разве способен он обнимать, норовя каждый раз сорваться в откровенные ласки, целовать, забывая о приличиях и устных договоренностях, словно простые прикосновения (которые он вытребовал себе как непременный атрибут общения)
- Но если что-то тебя напугает, пообещай: ты побежишь не от меня, а ко мне – разбираться, выяснять, спрашивать. Помнишь, что я вчера тебе говорил: одни и те же слова, одни и те же понятия у нас и у вас могут означать совсем разные вещи. Не вздумай встревать в споры, даже если не согласна. Просто покивай и отойди…
- Аршез, - она все же не выдержала, - я просто иду гулять по городу. С кем мне спорить? Кому что рассказывать? У меня нет привычки приставать с разговорами к незнакомцам, правда. А знакомых у меня тут нет. Успокойся, ладно? «Дети» моего возраста считаются у людей достаточно взрослыми для подобных прогулок.
Он лишь кивнул, соглашаясь. Да, конечно. Конечно.
Отпустил. Но если дома ему еще удавалось сконцентрироваться (работа с деревом всегда дарила ему спокойствие и сосредоточенность), то в институте… Он так и просидел все совещание с телефонной трубкой в руке, то и дело набирая свой домашней номер. И так и не дождался, чтобы на его звонки хоть кто-то ответил. Она что, не пришла обедать? Или… совсем не пришла? Заблудилась? Чего-то наслушалась и боится к нему вернуться? Или ее обидели?
- Что-то не так, Великий?
- Нет, все в порядке. На чем мы остановились? – он вдруг понял, что не слышал ни слова.
- Тестирование опытного образца, светлейший Аршезаридор, - охотно напомнили ему. – Мы могли бы назначить уже на завтра, если вам будет удобно. На заводе все готово, нас ждут.
- А, да, конечно. В десять, вы говорили?
- Нет, лучше… В десять было бы замечательно, Великий.
- Так и договоримся. Если я вам больше не нужен, я вас покину, - он решительно вышел, не дав им опомниться. Что толку торчать на совещании, если он все равно не может сосредоточиться? Демонстрировать людям свою рассеянность не стоило. Как представитель высшей расы, он должен быть неизменно на высоте. Другое дело, что в списке его «очень важных дел» могут быть и другие пункты, кроме помощи людям в развитии металлургии. Вот по другим важным делам он и удалился.
Чтобы нервно ждать ее дома (нет, обедать она так и не приходила), то и дело прислушиваясь к собственным ощущениям. Ее аура, прочно связанная с его, сигналов беды или тревоги не посылала. Значит, все хорошо, иначе он бы почувствовал. Вот только беспокойство не отпускало.
Она явилась, когда и для ужина, на его взгляд, было уже поздновато. Ввалилась, веселая, раскрасневшаяся, переполненная эмоциями и впечатлениями.
- Ар, вот ты мне скажи, - потребовала практически с порога, - как единственный, похоже, здравый здесь человек…
Он скептически выгнул бровь. Здравым он себя в данный момент не ощущал. Человеком и вовсе никогда ощутить не удавалось.
- Что такое «вампирская щедрость»? Это как вообще?
- В ка… ком смысле? – сердце как-то неровно стукнуло. Вот не хотел он ее пускать. Но… вроде искренне веселится.
- Да в прямом. Ну, вот скажи, как можно улицу в городе так назвать? Я ж думала, они прикалываются, послала их… А они же, оказывается, всерьез…
- А чуть подробней можно? Кого и куда ты послала?
- Да ребят. Подошли на дороге, спросили, как на улицу Вампирской Щедрости пройти, - хихикнула, не удержалась. – Ой, прости, до сих пор смешно. А тогда я и вовсе минуты две хохотала, думала, прикол такой местный…
- И в чем прикол? – недоуменно воззрился на нее он. Насупился даже. Все же обидно…
- Вот и они не поняли. Особенно, когда я послала их, - она вновь хихикнула, - проспектом Светлых Некромантов до переулка Зомбячьего Благоухания, а там напрямую через кладбище…
- Ан-на…
- Да ладно, мы потом подружились. И даже пошли вместе эту самую улицу Щедрости искать. И ты знаешь, нашлась, действительно. На ней парк аттракционов оказался. В общем, мы там катались… Было весело.
- Пила ты зачем, чудо мое малолетнее? Или это входит в комплекс доказательств на тему «я уже взрослая»?
- Угостили. И вообще, ты и сам мне, помнится, наливал, так чего теперь дуешься? Или это с тобой можно, а с другими никак?
- Ну, меня, честно говоря, такой вариант бы устроил.
- Да перестань, это сидр был, там алкоголя три градуса, было бы из-за чего разговор начинать.
Да он и не начинал. Просто сгреб ее в охапку, радуясь, что она с ним – живая, здоровая, веселая.
- Только не дыши на меня, ладно? Ненавижу этот ваш сидр.
Потом он, конечно, все-все у нее выспросил. И что за ребята, и сколько, и откуда, и какого возраста. И что конкретно они делали в течение всего дня. Потом, когда она готовила ужин, когда ужинала, время от времени принимаясь оживленно жестикулировать с вилкой в руке. А он все слушал, кивал, чуть улыбался.
А вот с поцелуями больше не лез, даже перед сном обнять не попытался. И кино смотреть не позвал. Отговорился, что запах этого несчастного сидра (Да сколько она выпила его, глотка три? И когда это было, полдня назад?) потом долго не выветрится из его спальни. Она не поверила, решила, что ревность.
А он… Он вздохнул и улетел к Астэе.
Там не было людей, совсем. Хозяйка выступала за чистоту крови. Или ты развлекаешься с людьми, но где-то еще. Или с соплеменниками – под ее крышей. И он был согласен, на таких вечеринках люди только мешали, люди были хороши, но – сами по себе, такими, как есть, а не пытаясь подстроиться под нормы своих «старших братьев». Люди хрупки, им не выдержать огненный ритм, им не дано кружить в головокружительном танце вечной страсти, не дано…
Он вдруг понял, что не хочет. Отстранился, вышел на балкон. Веселье продолжилось без него, его партнерша, развернувшись, легко нашла нового кавалера, припав губами к его губам с той же страстью, что минуту назад целовала Аршеза. А он стоял в одиночестве на ветру, и полы расстегнутой рубахи яростно трепетали, словно требуя продолжения активных действий. Вот только действовать почему-то не хотелось.
Кружишь, как белка в колесе, не запоминая ни лиц, ни тел. Пьешь, не в силах напиться и путая вкусы. А хочется только ее. Лицо, которое не забыть. Запах, который ни с чем не спутать… И зачем ей вздумалось пить эту гадость, воняет же омерзительно, в собственном доме задыхаться начинаешь… Но зато… Зато он точно ее не напугает!
Он стремительно взлетел, перемещаясь на крышу, где среди пары десятков машин белела и его. Уже не новая, доставшаяся от отца, с преобразователем даже не прошлого – позапрошлого еще поколения, порой отчаянно барахлившим, отчего машина временами просто «провисала» в воздухе, приходилось едва ли не физической силой ее удерживать… Да ладно, все не падала, да и на части не разваливалась. До дома долететь – в самый раз.
А на собственной крыше, еще подлетая, заметил маленькую фигурку в ночной рубахе. Она сидела, прижимаясь спиной к боковой стенке входного тамбура, отчаянно обхватив коленки. Лохматая, замерзшая.
- Ребенок, ну ты чего? – он бросился к ней, едва приземлился. – Ты почему не спишь до сих пор, зачем раздетая по улице бегаешь?
- Я не бегаю, я сижу, - ответила хмуро, и он понял – плакала.
Нагнулся, легко подхватывая ее на руки. Прижал к груди.
- Идем домой, малыш.
- Что, любовница выгнала?
Он чуть не споткнулся.
- Ребенок, ну что за мысли? – открыть дверь, не выпуская ее из рук, было делом нелегким, но он справился. Аккуратно пронес ее сквозь дверной проем, стал неспешно спускаться по лестнице.
- А какие должны быть мысли? – она невесело хмыкнула. – Уходишь из дома на ночь глядя. Потом возвращаешься: рубаха расстегнута, не заправлена, волосы распущены, заколка потеряна явно. И это при том, что ты даже по собственной квартире с незаколотыми волосами не ходишь.
- Анют, - остановил он ее детективные изыскания. – Даже если и была любовница – или даже любовницы – маленьким девочкам-то в это время спать положено. А никак не на крыше караулить.
- Я и не караулила.
- Да?
- Да. Воздухом дышала. Не спалось. Душно, - как ему объяснить, что ей было плохо. Без него плохо – без его вездесущих рук, бессовестных губ, без тепла его тела, без волн его ауры. Она так соскучилась за целый день, а он… Едва обнял, и тут же свалил. Побежал… старые связи упрочивать. Или новые заводить?.. Заявляется домой в таком виде… разве что не помадой с ног до головы измазанный, и ему даже не стыдно. Хотя… кто она ему? Ребенок, подкидыш, скорее обуза…
- Ну, тихо, малыш. Все уже хорошо. Я дома, больше никуда не уйду. Так плохо одной?
Она судорожно кивнула. Он вздохнул. Быстро. Слишком уж быстро.
- Я тоже соскучился. А если поодиночке плохо, то надо быть вдвоем, верно?
Аня не отвечает. Да он и не ждет ответа. Заносит девочку в ее комнату, укладывает на кровать. А затем, не отрывая от нее взгляда, начинает решительно расстегивать пуговки на своих манжетах.
- Ар! – она тут же заволновалась. – Ты что… Зачем?
Его рубашка полетела на пол, а он уверенно взялся за ремень брюк.
- Перестань! – ее сердце отчаянно забилось. Хотела зажмуриться, отвернуться… но так и не смогла. Так и смотрела расширившимися от страха зрачками, как он расстегивает ремень… пуговицу… молнию. Как брюки скользят по его ногам (хоть трусы у него на сей раз имеются!). Как он присаживается на край ее кровати, чтоб окончательно избавиться от штанов, носков, ботинок. Затем вновь встает – но лишь затем, чтоб выключить свет.
- Ребенок, - улыбнувшись чуть печально, он откидывает одеяло и устраивается рядом. – Ты правда думаешь, что обижу?.. Спиной ко мне поворачивайся, маленькая. И будем спать. Просто спать.
Она немного мешкает, разрываясь между необходимостью выгнать его и желанием к нему прижаться. И все же делает так, как он просит. Его руки змеями оплетают ее тело, он тут же подтягивает ее к себе, прижимая спиной к своей груди. Зарывается носом в ее волосы, щекотно выдыхая ей прямо в шею. А она тихонько улыбается в темноте, глядя на звезды в ночном небе. Он с ней. Куда бы он ни бегал там, в ночи, сейчас он с ней, и это так невыразимо приятно.
И пусть мама бы осудила. Мама просто не знает, каково это – когда все тело ломит в его отсутствии, когда ты физически ощущаешь – его нет, дом пуст, когда ты просыпаешься от этой звенящей в ушах пустоты и уже не можешь обрести покоя…
Он тихонько поцеловал ее в шею, вызвав волну мурашек и пугающее ее саму желание, чтоб поцелуи на этом не кончались. И почему он все время целует в шею? А в губы – даже не попытался. Нет, она бы не позволила, конечно. Но ведь он и не пытался. Ни разу. А вдруг… вдруг бы ей это понравилось?
Нет, о чем она только думает? Он старше на четырнадцать лет, полжизни уже прожил, полгорода в любовницах переимел. Разве ей хочется стать очередной его бывшей? От которой он сбежит однажды вот так – даже не удосужившись в порядок себя привести – к очередной звезде своего изменчивого небосклона. Нет, нет уж – хотел опекать, так пусть опекает, и даже не думает, потому что она никогда… И сама не замечала, что прижимается к нему все крепче, и даже тихонько целует его в руку, ту самую, что лежит у нее под головой вместо подушки.
Глава 6 - День шестой.
- Ну что, самостоятельная девочка, сегодня опять одна бродить будешь, или на завод со мной съездишь? Была когда-нибудь на крупном металлургическом предприятии? - и вновь она едва только глаза открыть успела, а он уже бодр, умыт, одет, причесан, и самозабвенно трудится над своим ободверьем. Ствол будущей «ивы» уже закончил, и теперь старательно прорезает в едином массиве дерева тонкие веточки и листочки.
- На завод? – недоумевает Аня. – Но… разве можно?
- Ну, конечно же, нет, ребенок, что за вопрос? – он с улыбкой оборачивается к ней, опуская инструменты. – Если одна пойдешь и в ворота постучишься. А вот со мной не просто можно, со мной тебя еще и с экскурсией по всему заводу проведут, все цеха покажут. Как металл выплавляют, как потом обрабатывают…
- А зачем тебе такая экскурсия? Ты разве раньше там не бывал?
- Так мне не экскурсия, малыш, мне инспекция. Оно мне и по должности положено, и для имиджа полезно – интерес к людям и заботу о них надо не только декларировать, но и демонстрировать. Да и люди чувствуют гордость, понимая, что результаты их труда вызывают интерес представителей древней цивилизации. Мой интерес к их работе повышает их самооценку, усиливает рвение, да и уберегает от излишнего разгильдяйства, не без того.
- Так, а я, в таком случае, что должна демонстрировать? – хмурится девочка на это бахвальство. Аршез – он взрослый, конечно. Так ведь для нее, школьницы. А на заводе матерые мужики работают – и старше, и опытней. И это визит молодого белоручки из НИИ им самооценку повысит?
- Ты будешь демонстрировать мою слабость, Анют, - он с улыбкой обнимает ее, позволяя себе вновь окунуться в ее запах. – Мою совсем не божественную, а вполне себе земную и понятную…
- Что-о? – она с негодованием выворачивается из его рук. – То есть я… ты меня в качестве своей любовницы туда потащишь?! Чтобы все смотрели на меня, как…
- Как на принцессу в туфельках из чистого золота, - он не позволил ей договорить. И так понятно, что в ее голове сейчас вся та гадость плещется, которую любящие родители туда годами закладывали, перепутав с помойной ямой, видимо. – На самом деле, Анют, эта поездка будет тебе весьма полезна не столько для получения новых знаний по металлургии, это, скорее, бонус. Главное, она поможет тебе лучше понять мой реальный статус в этой стране. В частной жизни я им не пользуюсь. Но «Артем», хоть и является частью меня, и, даже, наверное, самой лучшей и искренней частью, это все-таки образ. Маска, попытка казаться человеком. А вот «светлейший Аршезаридор»… да тоже, наверное, маска. Но вот где-то между ними – я. А ты со мной, и, пожалуй, тебе лучше все же представлять, с кем именно. Потому как это у Артемки могут быть любовницы. А так же подружки, возлюбленные и приятельницы. Спутница Великого всегда – Избранница. Та, что настолько лучше всех прочих людей, что удостоена высочайшей чести. Чести, о которой в этой стране мечтают все, неважно, мужчины они или женщины, молоды или нянчат внуков… А ты пытаешься этого стыдиться.
- Ну прости, меня воспитывали не так, - она несколько нервно обхватывает себя за плечи. Все эти его рассуждения о собственном Величии… И не поспоришь, и не поверишь…
- Так вот и везу тебя перевоспитывать. Проникаться реалиями местной культуры. Тебе здесь жить, Анют. Тебе придется принять местные нормы. Без этого не просто никак, без этого мне тебя из дома выпустить страшно.
«Перевоспитываться» оказалось не просто сложно – жутко. Потому что ее Ара – того Ара, которого она… к которому она привыкла, к которому привязалась - там, на этом огромном заводе, не было. А в светлейшем Аршезаридоре, которого с почтительностью приветствовали директор, главный инженер и другие, весьма солидно выглядящие персоны, она с трудом находила привычные и уже ставшие почти родными черты.
Да, это его лицо, его фигура. Но разве способен этот надменный, холодно-отстраненный тип, словно плывущий по волнам собственного дутого величия, улыбаться так тепло и нежно, что сердце с ритма сбивается? Разве способен он обнимать, норовя каждый раз сорваться в откровенные ласки, целовать, забывая о приличиях и устных договоренностях, словно простые прикосновения (которые он вытребовал себе как непременный атрибут общения)
