Тао Эйу прижалась к нему, словно бы заслоняя от горькой правды.
– Я останусь, – пообещал он, обнимая ее. – Но ненадолго.
Однажды, сидя у водопада и наблюдая, как прохладные струи, сверкая в свете двух лун, танцующими брызгами разбиваются о камни, он понял, что пора. Он не может вечно прятаться. Покой, которого он так жаждал, приходил к нему лишь на короткое время. Но даже в редкие минуты забытья – когда он почти утрачивал ощущение реальности, и его сознание растворялось в окружающем мире, – он не мог полностью освободиться от горьких дум и боли, поселившейся в его душе. И, похоже, что уже навсегда.
Призрачные Миры почувствовали перемену в его настроении и моментально среагировали – теперь они часто подстраивались под него – колышущийся пейзаж превратился в дорогу, серой лентой убегающую к далекому, несуществующему горизонту. Значит, действительно пора. Настал час возвращения в мир людей – туда, где его никто не ждал, и где все, как утверждала Тао Эйу, о нем позабыли.
Собирать почти ничего не пришлось: все его имущество уместилось в одной дорожной сумке, которая появилась у его ног одновременно с дорогой. Осталось только попрощаться с Тао Эйу. Но со вчерашнего вечера они не виделись. А может, уже и дни пролетели: понятия времени здесь не существовало, оно то безумно ускорялось, то совсем замедляло свой бег, замирая на месте. Она никогда не брала его с собой в те миры, о которых говорила, и куда уходила порой, когда чувствовала, что он ищет одиночества. Он не спрашивал, но откуда-то знал, что путь в те неизвестные края для него закрыт – Призрачные Миры не откроют для него туда дороги. Лишь один мир доступен ему – тот, из которого он бежал, спасаясь. Но он знал, что Тао Эйу не даст ему уйти, не попрощавшись. Она должна проводить его.
И она пришла. Как всегда, неожиданно. Появилась из серебристого тумана ночи, в таком же, как и сама ночь, черном с серебром платье, с медно-красными локонами, собранными на затылке и открывающими ее прекрасную, тонкую шею.
– Ты все-таки уходишь? – щемящая грусть в ее голосе наполнила его сердце еще большей печалью.
– Да, – просто ответил он. – Что я увижу там, ты знаешь?
– Все изменилось. Минули долгие века. Тебе придется заново привыкать к новому и незнакомому миру. – Она попробовала улыбнуться. – Вижу, ты почти собрался. Прогуляйся напоследок, – вдруг посоветовала она, указав на лес, поднявшийся из пустоты перед ними. – Я подожду тебя.
Мгновенье – и он уже стоит под кронами могучих древ, обступивших его со всех сторон и скрывших от глаз высокое ночное небо. И дорогу, на которой осталась Тао Эйу.
– Иди, – донесся откуда-то издалека ее голос.
Гибкие ветви потянулись ему навстречу, норовя зацепить за одежду, а едва различимая тропа, на которую он ступил, повлекла его в плотные заросли. Он шел, плутая, и тысячи лесных запахов дурманили и кружили ему голову, а ноги утопали во мху. Но долго ему блуждать не пришлось. Он вдруг услышал легкую поступь впереди себя, и краем глаза уловил зыбкую, колеблющуюся тень, мелькнувшую между деревьями. Тень, плотная, меняющаяся, больше его самого, приблизилась, робко подалась к нему, будто бы желая познакомиться. Она была так близко, что протяни он руку – и смог бы, наверное, даже дотронуться до нее. Но прежде, чем он решился, тень стремительно прянула прочь и скрылась, растворившись во мраке. Только шорох веток, сомкнувшихся за ней, выдавал направление, в котором она умчалась. Крадучись, он поспешил следом – такой же незримой, осторожной тенью. Он остро чувствовал присутствие чего-то живого рядом с собой – неужели здесь есть кто-то еще, кроме него и Тао Эйу?.. Оно то отдалялось, то приближалось, завлекая его, играя с ним. А он никак не мог разобрать, что же утягивает его за собой в чащу.
Один раз он почти настиг невидимку – когда между ними оказались лишь хрупкие кусты шиповника, но, продравшись сквозь преграду из острых колючек и изрядно исцарапав руки, он наткнулся на очередную пустоту. И тут же новый шорох, будто дразнясь, раздался позади, за его спиной. Он развернулся и побежал на звук. Тень кинулась прочь. Он не отставал – как и все кэайа, он мог бежать очень быстро. Деревья расступились, и они вырвались на открытый простор. И понеслись сквозь свет мерцающего неба. Тень скользила над высокой травой, постоянно меняясь, перетекая из одной формы в другую, и расстояние между ними начало сокращаться. Когда он оказался совсем рядом, тень, будто бы смилостивившись, замедлила бег, а потом и вовсе остановилась, замерла – и неожиданно обратилась в огромного, черно-смоляного коня. Ни единого пятнышка не проступало на его лоснящейся, гладкой шкуре, под которой перекатывались упругие мышцы. Лишь в длинную, густую гриву вплелись редкие, почти неразличимые в окружающем темном потоке нити цвета лунного серебра.
Он медленно подошел к необыкновенному коню, застывшему в напряженном ожидании, даже дышать перестал, боясь спугнуть или показаться чересчур навязчивым. Заглянул в умные, все понимающие глаза, осторожно протянул руку и мягко прикоснулся к дрожащей шее, погладил, перебирая пальцами длинную гриву. Конь фыркнул, приветственно заржал, переступил с ноги на ногу, ткнулся носом ему в плечо и повернулся боком, будто бы приглашая. Гэсэр мигом вскочил на его широкую спину, даже не задумываясь о том, как прекрасный скакун отнесется к подобной вольности, и сможет ли он, далеко не лучший наездник, прежде подчинявший своей воле лишь призрачных серебряных зверей, созданных магией из лунного света, удержаться и не упасть под копыта настоящего животного. А конь, казалось, только этого и ждал. Он вихрем сорвался с места и понес доверившегося ему всадника над равниной.
Они скакали сквозь мгновенья, складывающиеся в вечность, наслаждались полетом и свободой, разделяя все эмоции на двоих. Безудержный восторг охватил императора, захлестнул, завертел его, он раскинул руки в стороны – откуда-то зная, что не упадет, пока конь сам не вздумает сбросить его, – запрокинул голову, подставляя лицо резким холодным порывам, и смех сорвался с его губ, радостный, беспечный смех, каким он не смеялся уже очень давно.
Тао Эйу, как и обещала, ждала его у дороги. Не у той, где они расстались, но в Призрачных Мирах все дороги могли быть одной, и одна могла быть сразу всеми.
Когда Гэсэр спрыгнул на землю, его глаза лучились счастьем.
– Я вижу, ты оценил прощальный дар Призрачных Миров. – Тао Эйу радостно улыбнулась ему и погладила коня по шее. – Его зовут Бергез. Он, как и ты, одинок. Все его сородичи погибли, а мир, в котором он жил, уничтожен. Так схоже с твоей судьбой, не правда ли?.. Бергез стремителен и неутомим, а его жизнь, так же, как твоя, почти бесконечна. Если вы подружитесь, он всегда будет рядом.
– Спасибо, – искренне поблагодарил Гэсэр.
И ее, и Призрачные Миры, и Бергеза.
Тао Эйу провела рукой над крупом коня – и на его спине появились седло и сбруя из темно-красной кожи.
– Так будет намного удобнее, – пояснила она.
Пейзаж вокруг подернулся зыбкой рябью, растворяясь и исчезая, и Гэсэр обвел взглядом серую пустошь, в центр которой их поместили Призрачные Миры. Ему хорошо жилось здесь все это время. Раны на его теле давно затянулись, душевная боль поутихла, и сумятица покинула его мысли. Он чудом сохранил здравость рассудка, хотя какая-то толика безумства всегда шла рука об руку с ним. Он продолжал видеть в своих снах прежний, не тронутый войной Монтиталь, но знал, что трепетно сохраненные в его памяти времена уже никогда не вернутся. Он лишь надеялся, что все-таки сумел пробить брешь в заклятии людей, оставил надежду – для себя и всей империи кэайа – на возрождение, но совершенно не представлял, каким образом сможет все это осуществить. Особенно теперь, когда он почти полностью лишился своих сил.
Но он не остановится, он будет пробовать – снова и снова. Пока хватит сил, пока сможет дышать, и кровь будет бежать по его жилам. Пусть ради этой призрачной надежды ему и придется покинуть Призрачные Миры, радушно принявшие его и заменившие ему утраченный дом. Он даже стал воспринимать их как огромный живой организм, наделенный настоящим разумом. Столь древним, что по сравнению с ним тысячелетия существования его собственного народа ощущались ничтожным мгновением в нескончаемом потоке времени. А еще ему придется оставить Тао Эйу. Он не спрашивал, но знал, что она не согласится отправиться вместе с ним в мир людей – даже если он и позовет ее. А ведь ему было хорошо рядом с ней, и он ожидал каждой их новой встречи с нетерпением, столь не свойственным ему прежде. Испытывал почти физическую потребность видеть ее, слышать ее голос и прикасаться к ней, забываясь в их сладкой близости.
Он шагнул к Тао Эйу и обнял ее.
– Я знаю, ты еще вернешься ко мне. – Она даже не попыталась скрыть слез. – И надеюсь, что к тому времени ты все-таки научишься любить.
– Я ничего не обещаю.
– Молчи.
Она отстранилась и протянула ему раскрытую ладонь, на которой сверкал, переливаясь удивительной синевой, будто бы сотканный из небесной лазури и цвета плотных морских глубин, большой ограненный камень, заключенный в скромную, незамысловатую оправу из серебра. Внутри кристалл паутиной пронизывали темно-синие прожилки, совсем как кровеносные сосуды, а сам тяжелый камень сдержанно пульсировал холодным светом, словно в нем билось заключенное в твердую оболочку настоящее живое сердце.
Когда камень лег в его раскрытую ладонь, Гэсэр вздрогнул: он ощутил, что прикоснулся к чему-то неимоверно родному, близкому – и очень древнему. Будто в его руках пульсировала сама память предков, все, чем кэайа были когда-то, и – возможно – еще будут, если он пройдет по избранному пути до конца.
– Он помнит самого первого властителя Монтиталя. – Тао Эйу взялась за цепочку и бережно надела свой подарок на шею Гэсэра, поверх его одежд. – Настало время вернуть семейную реликвию единственному наследнику. Носи его и помни, кто ты, император Гэсэр Айдин Кон-Охэн, великий воин и сильнейший колдун, хранитель памяти целого народа. В синеве кристалла заключен весь твой мир – его прошлое, настоящее и будущее. В какое странствие ты бы не отправился, маленький кусочек Монтиталя всегда будет сопровождать тебя – дожидаясь поры воскрешения.
– Он бьется, словно сердце.
– Он и есть сердце. Сосредоточение всего, чем был Монтиталь – и чем сможет когда-нибудь стать. Храни его. И не забывай о своем обещании.
Гэсэр завороженно провел пальцами по гладким граням.
– А мне нечем одарить тебя взамен, – с сожалением признал он.
– Просто вернись. Когда-нибудь.
Она провела ладонью по его щеке, поцеловала в губы, прощаясь, и растаяла в лунной дымке.
Гэсэр вздохнул, поднял взгляд к серому небу, а потом вскочил в седло – и черный конь с посеребренной гривой понес его по призрачной дороге прочь из Призрачных Миров. Сквозь время и навстречу новой жизни.
Мир изменился. Какие-то участки суши соединились, образовав новые земли. Одни острова ушли глубоко под воду, а на месте других остались лишь голые рифовые скалы. И всюду жили люди: на побережье, в пустыне, в лесах и в степях. Разные, непохожие друг на друга народы. Среди такого многообразия ему легко удалось затеряться. Никому и в голову не могло прийти, что одинокий воин на черном коне не простой странник, а демон-кэайа, вернувшийся в мир, из которого его давным-давно изгнали. Никого из тех, кто мог бы опознать его, в живых не осталось. Сгинули колдуны, погубившие его расу, давно умер хан Уфиама, да и о самих кэайа памяти не сохранилось. Они так долго правили – и о них так быстро забыли. Ни сказаний, ни песен, ни легенд: люди вымарали из истории тех, кого уничтожили.
Вначале пришлось туго. Ничто в новом мире не давалось просто так, и за все приходилось платить. Его, словно едва прозревшего щенка, вытряхнули из мешка и заставили с головой окунуться в котел с варевом из незнакомой, а порой даже пугающей действительности. Один хлопок в ладоши: и он, пережиток безмятежного прошлого, превратился в бездомного, никому не нужного скитальца, растерянного, сходящего с ума от темпа – для него явно завышенного – с которым люди стремились прожить свои жизни. Уроки были горьки, и приспосабливался он мучительно долго. Конечно, во многом он был искушен, но о еще большем количестве вещей – повседневных и столь естественных для людей – не имел ни малейшего понятия. Ему представлялось, что он неуверенно тащится по шаткому мосту из трухлявых, разваливающихся досок, бредет над пропастью, смертью разделившей его жизнь надвое – и порой щенок был не просто слеп, у него еще и обоняние напрочь отшибало: так часто он оступался и попадал впросак. И с какой благодарностью он вспоминал ловушки Призрачных Миров: когда они не просто испытывали его, а, как представлялось теперь Гэсэру, готовили к грядущим невзгодам. Словно знали обо всем наперед.
Он попытался отыскать потомков своих врагов, но напрасно потраченные десятилетия и даже столетия показали, что все следы оборвались, и он мечется в пустоте. Даже королевств таких не осталось. И тогда он решил, что если его проклятию суждено сбыться, он непременно почувствует, когда настанет нужный момент. А пока он постарается выжить. Как и предупреждала Тао Эйу, он почти утратил свои колдовские способности. Да и в мире, хозяевами которого стали люди, волшебства почти не осталось: оно ушло вместе с эпохой кэайа, растаяло в горниле древней войны. Сохранились только жалкие крохи, осколки былого великолепия, изредка подбираемые людьми с особым талантом – ведунами и прорицателями.
Никто не смог бы сосчитать, от скольких, привычных в прошлом вещей ему пришлось отказаться. Дворцовая роскошь, напитки и изысканные кушанья, о появлении которых не стоило заботиться, расторопные слуги и услаждающие слух певцы, турниры и магические поединки – все это не для бродяги, спящем на холодной земле, если ночь застигала в дороге.
Впрочем, отсутствие роскоши как раз и не тяготило Гэсэра. Ко многому – драгоценным камням, украшениям из золота и серебра, от одного вида которых простой смертный вмиг терял самообладание, к звону монет в тугом кошельке – он относился с присущим ему брезгливым равнодушием. Люди так и не смогли превзойти виртуозного мастерства творцов Монтиталя. Когда рука прикасалась к изящным, совершенным во всем, изумительным произведениям кэайа, сердце замирало, боясь робким стуком потревожить источаемое ими великолепие и волшебную гармонию. Мастер мог трудиться не одну сотню лет, но когда он выносил свое творение на суд зрителей, становилось ясно, что для рождения подобной красоты даже вечности не жалко. Украшения же людей казались Гэсэру грубыми, никчемными поделками. Он воспринимал их лишь как средства к существованию, а не предметы, которыми хотелось обладать.
Зато его заворожили новые бескрайние просторы. Когда его необыкновенный конь стремительным черным вихрем мчал по полям и степям, а он пригибался к его шее, сливаясь с ним воедино, на какой-то миг он даже готов был простить людей – ведь они даровали ему возможность познать весь этот восторг. Его жизнь превратилась в нескончаемое странствие, дорога стала его домом, и по ней он уходил все дальше и дальше от прошлого. Многим он казался странным, многие ощущали непонятную дрожь во всем теле, стоило им заглянуть в его серые глаза, и никого, посмевшего бросить ему вызов, он не оставлял без наказания.
– Я останусь, – пообещал он, обнимая ее. – Но ненадолго.
***
Однажды, сидя у водопада и наблюдая, как прохладные струи, сверкая в свете двух лун, танцующими брызгами разбиваются о камни, он понял, что пора. Он не может вечно прятаться. Покой, которого он так жаждал, приходил к нему лишь на короткое время. Но даже в редкие минуты забытья – когда он почти утрачивал ощущение реальности, и его сознание растворялось в окружающем мире, – он не мог полностью освободиться от горьких дум и боли, поселившейся в его душе. И, похоже, что уже навсегда.
Призрачные Миры почувствовали перемену в его настроении и моментально среагировали – теперь они часто подстраивались под него – колышущийся пейзаж превратился в дорогу, серой лентой убегающую к далекому, несуществующему горизонту. Значит, действительно пора. Настал час возвращения в мир людей – туда, где его никто не ждал, и где все, как утверждала Тао Эйу, о нем позабыли.
Собирать почти ничего не пришлось: все его имущество уместилось в одной дорожной сумке, которая появилась у его ног одновременно с дорогой. Осталось только попрощаться с Тао Эйу. Но со вчерашнего вечера они не виделись. А может, уже и дни пролетели: понятия времени здесь не существовало, оно то безумно ускорялось, то совсем замедляло свой бег, замирая на месте. Она никогда не брала его с собой в те миры, о которых говорила, и куда уходила порой, когда чувствовала, что он ищет одиночества. Он не спрашивал, но откуда-то знал, что путь в те неизвестные края для него закрыт – Призрачные Миры не откроют для него туда дороги. Лишь один мир доступен ему – тот, из которого он бежал, спасаясь. Но он знал, что Тао Эйу не даст ему уйти, не попрощавшись. Она должна проводить его.
И она пришла. Как всегда, неожиданно. Появилась из серебристого тумана ночи, в таком же, как и сама ночь, черном с серебром платье, с медно-красными локонами, собранными на затылке и открывающими ее прекрасную, тонкую шею.
– Ты все-таки уходишь? – щемящая грусть в ее голосе наполнила его сердце еще большей печалью.
– Да, – просто ответил он. – Что я увижу там, ты знаешь?
– Все изменилось. Минули долгие века. Тебе придется заново привыкать к новому и незнакомому миру. – Она попробовала улыбнуться. – Вижу, ты почти собрался. Прогуляйся напоследок, – вдруг посоветовала она, указав на лес, поднявшийся из пустоты перед ними. – Я подожду тебя.
Мгновенье – и он уже стоит под кронами могучих древ, обступивших его со всех сторон и скрывших от глаз высокое ночное небо. И дорогу, на которой осталась Тао Эйу.
– Иди, – донесся откуда-то издалека ее голос.
Гибкие ветви потянулись ему навстречу, норовя зацепить за одежду, а едва различимая тропа, на которую он ступил, повлекла его в плотные заросли. Он шел, плутая, и тысячи лесных запахов дурманили и кружили ему голову, а ноги утопали во мху. Но долго ему блуждать не пришлось. Он вдруг услышал легкую поступь впереди себя, и краем глаза уловил зыбкую, колеблющуюся тень, мелькнувшую между деревьями. Тень, плотная, меняющаяся, больше его самого, приблизилась, робко подалась к нему, будто бы желая познакомиться. Она была так близко, что протяни он руку – и смог бы, наверное, даже дотронуться до нее. Но прежде, чем он решился, тень стремительно прянула прочь и скрылась, растворившись во мраке. Только шорох веток, сомкнувшихся за ней, выдавал направление, в котором она умчалась. Крадучись, он поспешил следом – такой же незримой, осторожной тенью. Он остро чувствовал присутствие чего-то живого рядом с собой – неужели здесь есть кто-то еще, кроме него и Тао Эйу?.. Оно то отдалялось, то приближалось, завлекая его, играя с ним. А он никак не мог разобрать, что же утягивает его за собой в чащу.
Один раз он почти настиг невидимку – когда между ними оказались лишь хрупкие кусты шиповника, но, продравшись сквозь преграду из острых колючек и изрядно исцарапав руки, он наткнулся на очередную пустоту. И тут же новый шорох, будто дразнясь, раздался позади, за его спиной. Он развернулся и побежал на звук. Тень кинулась прочь. Он не отставал – как и все кэайа, он мог бежать очень быстро. Деревья расступились, и они вырвались на открытый простор. И понеслись сквозь свет мерцающего неба. Тень скользила над высокой травой, постоянно меняясь, перетекая из одной формы в другую, и расстояние между ними начало сокращаться. Когда он оказался совсем рядом, тень, будто бы смилостивившись, замедлила бег, а потом и вовсе остановилась, замерла – и неожиданно обратилась в огромного, черно-смоляного коня. Ни единого пятнышка не проступало на его лоснящейся, гладкой шкуре, под которой перекатывались упругие мышцы. Лишь в длинную, густую гриву вплелись редкие, почти неразличимые в окружающем темном потоке нити цвета лунного серебра.
Он медленно подошел к необыкновенному коню, застывшему в напряженном ожидании, даже дышать перестал, боясь спугнуть или показаться чересчур навязчивым. Заглянул в умные, все понимающие глаза, осторожно протянул руку и мягко прикоснулся к дрожащей шее, погладил, перебирая пальцами длинную гриву. Конь фыркнул, приветственно заржал, переступил с ноги на ногу, ткнулся носом ему в плечо и повернулся боком, будто бы приглашая. Гэсэр мигом вскочил на его широкую спину, даже не задумываясь о том, как прекрасный скакун отнесется к подобной вольности, и сможет ли он, далеко не лучший наездник, прежде подчинявший своей воле лишь призрачных серебряных зверей, созданных магией из лунного света, удержаться и не упасть под копыта настоящего животного. А конь, казалось, только этого и ждал. Он вихрем сорвался с места и понес доверившегося ему всадника над равниной.
Они скакали сквозь мгновенья, складывающиеся в вечность, наслаждались полетом и свободой, разделяя все эмоции на двоих. Безудержный восторг охватил императора, захлестнул, завертел его, он раскинул руки в стороны – откуда-то зная, что не упадет, пока конь сам не вздумает сбросить его, – запрокинул голову, подставляя лицо резким холодным порывам, и смех сорвался с его губ, радостный, беспечный смех, каким он не смеялся уже очень давно.
Тао Эйу, как и обещала, ждала его у дороги. Не у той, где они расстались, но в Призрачных Мирах все дороги могли быть одной, и одна могла быть сразу всеми.
Когда Гэсэр спрыгнул на землю, его глаза лучились счастьем.
– Я вижу, ты оценил прощальный дар Призрачных Миров. – Тао Эйу радостно улыбнулась ему и погладила коня по шее. – Его зовут Бергез. Он, как и ты, одинок. Все его сородичи погибли, а мир, в котором он жил, уничтожен. Так схоже с твоей судьбой, не правда ли?.. Бергез стремителен и неутомим, а его жизнь, так же, как твоя, почти бесконечна. Если вы подружитесь, он всегда будет рядом.
– Спасибо, – искренне поблагодарил Гэсэр.
И ее, и Призрачные Миры, и Бергеза.
Тао Эйу провела рукой над крупом коня – и на его спине появились седло и сбруя из темно-красной кожи.
– Так будет намного удобнее, – пояснила она.
Пейзаж вокруг подернулся зыбкой рябью, растворяясь и исчезая, и Гэсэр обвел взглядом серую пустошь, в центр которой их поместили Призрачные Миры. Ему хорошо жилось здесь все это время. Раны на его теле давно затянулись, душевная боль поутихла, и сумятица покинула его мысли. Он чудом сохранил здравость рассудка, хотя какая-то толика безумства всегда шла рука об руку с ним. Он продолжал видеть в своих снах прежний, не тронутый войной Монтиталь, но знал, что трепетно сохраненные в его памяти времена уже никогда не вернутся. Он лишь надеялся, что все-таки сумел пробить брешь в заклятии людей, оставил надежду – для себя и всей империи кэайа – на возрождение, но совершенно не представлял, каким образом сможет все это осуществить. Особенно теперь, когда он почти полностью лишился своих сил.
Но он не остановится, он будет пробовать – снова и снова. Пока хватит сил, пока сможет дышать, и кровь будет бежать по его жилам. Пусть ради этой призрачной надежды ему и придется покинуть Призрачные Миры, радушно принявшие его и заменившие ему утраченный дом. Он даже стал воспринимать их как огромный живой организм, наделенный настоящим разумом. Столь древним, что по сравнению с ним тысячелетия существования его собственного народа ощущались ничтожным мгновением в нескончаемом потоке времени. А еще ему придется оставить Тао Эйу. Он не спрашивал, но знал, что она не согласится отправиться вместе с ним в мир людей – даже если он и позовет ее. А ведь ему было хорошо рядом с ней, и он ожидал каждой их новой встречи с нетерпением, столь не свойственным ему прежде. Испытывал почти физическую потребность видеть ее, слышать ее голос и прикасаться к ней, забываясь в их сладкой близости.
Он шагнул к Тао Эйу и обнял ее.
– Я знаю, ты еще вернешься ко мне. – Она даже не попыталась скрыть слез. – И надеюсь, что к тому времени ты все-таки научишься любить.
– Я ничего не обещаю.
– Молчи.
Она отстранилась и протянула ему раскрытую ладонь, на которой сверкал, переливаясь удивительной синевой, будто бы сотканный из небесной лазури и цвета плотных морских глубин, большой ограненный камень, заключенный в скромную, незамысловатую оправу из серебра. Внутри кристалл паутиной пронизывали темно-синие прожилки, совсем как кровеносные сосуды, а сам тяжелый камень сдержанно пульсировал холодным светом, словно в нем билось заключенное в твердую оболочку настоящее живое сердце.
Когда камень лег в его раскрытую ладонь, Гэсэр вздрогнул: он ощутил, что прикоснулся к чему-то неимоверно родному, близкому – и очень древнему. Будто в его руках пульсировала сама память предков, все, чем кэайа были когда-то, и – возможно – еще будут, если он пройдет по избранному пути до конца.
– Он помнит самого первого властителя Монтиталя. – Тао Эйу взялась за цепочку и бережно надела свой подарок на шею Гэсэра, поверх его одежд. – Настало время вернуть семейную реликвию единственному наследнику. Носи его и помни, кто ты, император Гэсэр Айдин Кон-Охэн, великий воин и сильнейший колдун, хранитель памяти целого народа. В синеве кристалла заключен весь твой мир – его прошлое, настоящее и будущее. В какое странствие ты бы не отправился, маленький кусочек Монтиталя всегда будет сопровождать тебя – дожидаясь поры воскрешения.
– Он бьется, словно сердце.
– Он и есть сердце. Сосредоточение всего, чем был Монтиталь – и чем сможет когда-нибудь стать. Храни его. И не забывай о своем обещании.
Гэсэр завороженно провел пальцами по гладким граням.
– А мне нечем одарить тебя взамен, – с сожалением признал он.
– Просто вернись. Когда-нибудь.
Она провела ладонью по его щеке, поцеловала в губы, прощаясь, и растаяла в лунной дымке.
Гэсэр вздохнул, поднял взгляд к серому небу, а потом вскочил в седло – и черный конь с посеребренной гривой понес его по призрачной дороге прочь из Призрачных Миров. Сквозь время и навстречу новой жизни.
Глава 5
Мир изменился. Какие-то участки суши соединились, образовав новые земли. Одни острова ушли глубоко под воду, а на месте других остались лишь голые рифовые скалы. И всюду жили люди: на побережье, в пустыне, в лесах и в степях. Разные, непохожие друг на друга народы. Среди такого многообразия ему легко удалось затеряться. Никому и в голову не могло прийти, что одинокий воин на черном коне не простой странник, а демон-кэайа, вернувшийся в мир, из которого его давным-давно изгнали. Никого из тех, кто мог бы опознать его, в живых не осталось. Сгинули колдуны, погубившие его расу, давно умер хан Уфиама, да и о самих кэайа памяти не сохранилось. Они так долго правили – и о них так быстро забыли. Ни сказаний, ни песен, ни легенд: люди вымарали из истории тех, кого уничтожили.
Вначале пришлось туго. Ничто в новом мире не давалось просто так, и за все приходилось платить. Его, словно едва прозревшего щенка, вытряхнули из мешка и заставили с головой окунуться в котел с варевом из незнакомой, а порой даже пугающей действительности. Один хлопок в ладоши: и он, пережиток безмятежного прошлого, превратился в бездомного, никому не нужного скитальца, растерянного, сходящего с ума от темпа – для него явно завышенного – с которым люди стремились прожить свои жизни. Уроки были горьки, и приспосабливался он мучительно долго. Конечно, во многом он был искушен, но о еще большем количестве вещей – повседневных и столь естественных для людей – не имел ни малейшего понятия. Ему представлялось, что он неуверенно тащится по шаткому мосту из трухлявых, разваливающихся досок, бредет над пропастью, смертью разделившей его жизнь надвое – и порой щенок был не просто слеп, у него еще и обоняние напрочь отшибало: так часто он оступался и попадал впросак. И с какой благодарностью он вспоминал ловушки Призрачных Миров: когда они не просто испытывали его, а, как представлялось теперь Гэсэру, готовили к грядущим невзгодам. Словно знали обо всем наперед.
Он попытался отыскать потомков своих врагов, но напрасно потраченные десятилетия и даже столетия показали, что все следы оборвались, и он мечется в пустоте. Даже королевств таких не осталось. И тогда он решил, что если его проклятию суждено сбыться, он непременно почувствует, когда настанет нужный момент. А пока он постарается выжить. Как и предупреждала Тао Эйу, он почти утратил свои колдовские способности. Да и в мире, хозяевами которого стали люди, волшебства почти не осталось: оно ушло вместе с эпохой кэайа, растаяло в горниле древней войны. Сохранились только жалкие крохи, осколки былого великолепия, изредка подбираемые людьми с особым талантом – ведунами и прорицателями.
Никто не смог бы сосчитать, от скольких, привычных в прошлом вещей ему пришлось отказаться. Дворцовая роскошь, напитки и изысканные кушанья, о появлении которых не стоило заботиться, расторопные слуги и услаждающие слух певцы, турниры и магические поединки – все это не для бродяги, спящем на холодной земле, если ночь застигала в дороге.
Впрочем, отсутствие роскоши как раз и не тяготило Гэсэра. Ко многому – драгоценным камням, украшениям из золота и серебра, от одного вида которых простой смертный вмиг терял самообладание, к звону монет в тугом кошельке – он относился с присущим ему брезгливым равнодушием. Люди так и не смогли превзойти виртуозного мастерства творцов Монтиталя. Когда рука прикасалась к изящным, совершенным во всем, изумительным произведениям кэайа, сердце замирало, боясь робким стуком потревожить источаемое ими великолепие и волшебную гармонию. Мастер мог трудиться не одну сотню лет, но когда он выносил свое творение на суд зрителей, становилось ясно, что для рождения подобной красоты даже вечности не жалко. Украшения же людей казались Гэсэру грубыми, никчемными поделками. Он воспринимал их лишь как средства к существованию, а не предметы, которыми хотелось обладать.
Зато его заворожили новые бескрайние просторы. Когда его необыкновенный конь стремительным черным вихрем мчал по полям и степям, а он пригибался к его шее, сливаясь с ним воедино, на какой-то миг он даже готов был простить людей – ведь они даровали ему возможность познать весь этот восторг. Его жизнь превратилась в нескончаемое странствие, дорога стала его домом, и по ней он уходил все дальше и дальше от прошлого. Многим он казался странным, многие ощущали непонятную дрожь во всем теле, стоило им заглянуть в его серые глаза, и никого, посмевшего бросить ему вызов, он не оставлял без наказания.
