Хотя, понятно, все справедливо. Это и его наказание тоже, ведь, в конечном итоге, это он повинен в мучениях Бучо. Лейтенант старался не думать об этом, а то можно окончательно упасть духом или пойти в разнос.
Вскоре как раз привели паренька, который так и замер всем на обозрение, рядом с подготовленной для него лавкой, похожий на несчастного взъерошенного суслика.
Ой, Господь!
И ведь не подойдешь же, не поддержишь мальчишку. Не положено в такие моменты проявлять жалость к виновному, а то… все воспитание насмарку.
Все ждали сеньору, перешептываясь вполголоса меж собой о том, что давно пора выпороть этого наглого бездельника: совсем от рук отбился.
Это Бучо-то бездельник, позвольте?!
Видно, ревность к излишне приближенному слуге, не давала всей этой узколобой братии мыслить справедливо. Многие неприкрыто радовались неудаче «любимчика». Лишь некоторые сочувственно молчали, кажется, не решаясь спорить с большинством… Вон, кухарка Лусия в сторонке у плиты хмуро замешивает тесто.
Ну а чего, порка поркой, а обеды для всего дома ведь никто не отменял.
Заводилой кровожадного обсуждения, кто б сомневался, была все та же чертовка Розетта. Она с видимым удовольствием выдвигала предположения, как теперь из паршивца клочки полетят, и что, как пить дать, шалопут неделю сидеть не сможет: наконец-то, почувствует мошенник на собственной шкуре, почем фунт лиха!
Хотя что ей самой-то сделал несчастный паренек, можно узнать? Вот же злыдня!
Генри уже и пожалел, что вступился давеча за камеристку. Вчера Ката все же простила ее в результате. Но, можно поспорить, при подобном задиристом поведении служанки, кажется, ненадолго…
Тем временем горемыка сжимался от этаких пересудов все больше и в довершении окончательно посерел. Обычно яркие глаза мальчишки оставались сухими и какими-то бесконечно отрешенными, что ли. Видимо, все слезы свои он уже выплакал накануне.
Наконец, сеньора Гальяно явилась. Вся челядь тут же подобралась, умолкла и склонилась подобострастно перед великолепной хозяйкой. В абсолютной тишине – слышно было, как долбится в окно какая-то жужелица – донья заняла приготовленное место: резное кресло с высокой спинкой, напоминающее трон.
После мессы испанка выглядела умиротворенной: очевидно, готовой исполнять свое нелегкое бремя владычицы.
Что ж, надо отдать должное, сеньора Гальяно умела создать антураж настоящей церемонии. Никакой тебе суеты, никакой враждебности: все чинно-степенно – по-королевски. Разве что герольда не хватало, что зачитывал бы указ о необходимом покарании мятежника.
Хотя сам «мятежник» больше напоминал выпавшего из гнезда птенца.
– Бучо! Подойди, солнце мое, – Каталина строго взглянула на поникшего негритёнка. – Ты понимаешь, за что тебя сейчас накажут?
– Си, сеньора. Простите, – едва слышно прошептал паж, сотрясаясь всем телом.
– Хорошо. Скажи это вслух. Пусть все узнают, чего в моем имении делать категорически нельзя!
– Я… я вам солгал, моя сеньора. Простите, – окончательно сжался паренек.
– Послушай меня, друг Бучо! – Каталина возвысила голос, чтобы все присутствующие слышали наверняка. – Мой отец всегда говорил мне, когда брался за розгу: «Нет ничего легче, чем потерять доверие, ми иха [1]
– Можно потерять ваше доверие, сеньора? – Бучо поднял на донью безутешный взор.
– Ты прав. Если человек соврал единожды, как ему верить? М? Он вполне может соврать еще раз. А кому нужен такой ненадежный лгун? Ведь так?
Тут Генри бы поспорил, конечно, но он не стал.
– Си, сеньора. Но клянусь! Я больше никогда!.. – мальчишка истово сложил руки на груди.
– Конечно. Надеюсь. Но предупреждаю. Тебе придется постараться, чтобы завоевать мое доверие вновь! – Каталина обвела свинцовым взглядом притихшую челядь. – Никто в этом доме не смеет мне лгать! Запомните это, сеньоры! Иначе последствия будут самыми плачевными. Учтите, жалеть никого не буду. Этот бессовестный лгунишка тому пример! – и она обличающе протянула в сторону негритенка холеную руку.
Все пестрое сборище – служанки, лакеи, садовники, поварята, – опять поспешно согнулись перед всесильной хозяйкой. Генри, правда, замешкался.
Тут донья глянула поверх голов прямо на лейтенанта, и взгляды их встретились. На лице Каталины не отражалось ничего, кроме подчеркнутой холодности и едва уловимого напряжения, но Тейлор знал, насколько он оплошал, потому волна горячего стыда залила в то же мгновение его щеки. И лейтенант поспешно опустил взор, тоже склоняя пылающую голову в знак раскаяния.
– Так и быть. На первый раз я тебя прощаю, Бучо. Но сейчас получишь свое наказание все же, поскольку уже провинился. Ступай, и будь молодцом, – донья махнула сложенным веером на скамью.
Расторопные лакеи вмиг подхватили легкое тельце пажа, растянули на лавке, удерживая с двух сторон – по-простому: за руки, за ноги. Назначенный экзекутор, со знанием дела заголив виновника ниже пояса, обстоятельно выбрал подходящие вицы...
Тут Генри смалодушничал, надо признать. Применил свой старый прием, который выработал во время необходимой порки кого-нибудь из своих солдат, назначенной вышестоящим начальством. Просто не смотрел.
Да, он знал. Это вопиющий признак слабоволия, недостойный британского офицера, за который над ним во всю посмеивались сослуживцы. Рохля он и слюнтяй! Но ничего не мог с собой поделать.
Но слышать ему, конечно, никто не мог помешать.
Не затыкать же уши!
В беззащитных ушах лейтенанта розга, как водится, противно свистела, а Бучо, все то время, пока его стегали, душераздирающе верещал.
А что вы хотите, это его первое сечение розгами. Больно и страшно. Тут кто хочешь завопит, как резанный, надо признать.
Но, слава Богу все закончилась довольно быстро все же, – на счете «восемнадцать» Каталина велела экзекутору перестать. Вовремя… а то зубы Тейлора окончательно раскрошились бы в хлам.
– Достаточно! – раздался повелительный голос. – Наказание законченно. Ты можешь поблагодарить свою сеньору, Бучо. За науку и за потраченное на тебя время. И впредь старайся быть честным мальчиком!
Генри выдохнул, осознав, что все это время почти не дышал, и бросил быстрый взгляд на пострадавшее седалище паренька. Лакеи уже отпустили Бучо, но тот все еще лежал на лавке, обессиленный. На глянцевой попке набрякли бордовые следы, почти незаметные на темной коже. Но крови не было видно. И на том спасибо!
Уф! Значит, обойдется синяками. По опыту самого Генри, всё, как пить дать, быстро забудется. Пару дней, разве что, бедняге придется садится с осторожностью, но это не смертельно. Хотя с непривычки во время самoй трепки мальцу пришлось явно не сладко. Кто спорит.
Каталина терпеливо ждала, пока паж придет в себя. Вскоре паренек зашевелился, сполз с лавки и, ни на кого не глядя, бережно натянул штаны. Пальцы его заметно дрожали.
Потом он подошел к сеньоре и поклонился в пояс, истово целуя протянутую руку.
– Благодарю вас, моя сеньора, за науку и за то, что не пожалели своих сил. Сняли с меня этот грех, – членораздельно проговорил Бучо, явно собравшись с остатками сил. – Теперь я всегда буду говорить одну лишь правду!
– Не зарекайся, малыш! Не бери на себя грех гордыни. Безгрешен один лишь Бог и Мать Его Дева Мария. Но ты можешь стараться. Что бы ты не сотворил, даже самое ужасное, всегда нужно стараться говорить правду своей сеньоре. Запомни: ошибаться можно, но врать нельзя!
– Конечно, сеньора Гальяно. Я все понял! Спасибо! Поверьте! Больше такого не повториться!
– Хорошо, – одобрительно кивнула донья. – Надеюсь, друг мой Бучо, ты хорошенько усвоил этот урок. А сейчас ступай к донье Хуаните. Скажи, что я велела дать тебе посильную работу на сегодня. Нечего лоботрясничать. И вы расходитесь, бездельники! – Каталина бодро похлопала в ладоши, обводя острым взглядом вмиг ставшую благочинной толпу. – Все закончено! За работу. Донья Лусия, распорядись подавать ланч, милая. На двоих. Я на террасе.
И Каталина кивнула Генри головой, приказывая себя сопровождать.
Павел Ковалевский. Порка. 1880
ПРОДОЛЖЕНИЕ ГЛАВЫ СЛЕДУЕТ...
– Что? – Каталина внимательно поглядывала на смурного телохранителя, который вяло ковырялся в своей тарелке.
Трапезничая, они сидели на террасе, за столом, куда донья любезно соизволила пригласить лейтенанта. Один на один, безо всяких там Лавиньи и чопорных дуэний. В другое бы время Генри несказанно обрадовался бы такому раскладу, но из-за всего случившегося кусок в горло не лез, на самом деле.
– Все нормально, mi Ama, – подцепив вилкой печеный батат, сдобренный пряной пастой из томатов, и совершенно не ощущая никакого вкуса, он рассеяно отправил ломтик в рот, потом, наконец, решился. – Я… хотел вас просить… моя сеньора. Можно я уйду на время сиесты? Пока вы отдыхаете и все такое?.. Хочу прогуляться по берегу, если вы не против, конечно.
– Вот как? И даже меня не хочешь позвать? – тут же игриво подмигнула донья.
В отличии от Тейлора Каталина за завтраком была бодра и весела, будто с плеч ее свалился тяжкий груз. Она, напротив, с живым аппетитом поедала разнообразные кушанья, поданные Лусией.
– Н-не… знаю… – Генри собрался с силами, чтобы в кои-то веки настоять на своем. – Я хотел бы побыть один. Простите…
Он, действительно, видеть сейчас никого не хотел. Его распирало от непонятной скверны, и Тейлор боялся с этим не совладать. Все тело муторно зудело: хотелось бежать куда-нибудь, не останавливаясь, раздолбать вхлам какую-нибудь хреновину, или же, на худой конец, понырять со скалы, что ли...
Да, точно! Давненько он этим не занимался. Тереза его потеряла, поди.
– Ну ладно, что ж. Иди, раз так. У меня тоже найдется, чем заняться. Например, поеду с Мачо на водопад, – донья сунула радостно подскочившей собаке кусочек нежнейшей телятины со своей тарелки и ласково потрепала лобастую голову.
– Может, вы лучше дома отдохнете, mi Ama? – тут же напрягся лейтенант, понимая, что отпустить хозяйку в одиночестве он совершенно не готов. – От греха. А завтра вместе съездим? Просто…
– Ну хорошо. Давай.
Тейлор аж подавился.
А где: «Нечего мне тут указывать, раб!»?
– Правда?!
– Да, да, иди… Я как раз домашними делами займусь, веве. Накопились… – и мило так смотрит, что твоя пасторальная овечка.
Нет, правда? В чем подвох?
– Ну что? – Ката хмыкнула на обалдевшего телохранителя. – У меня не может быть своих дел, что ли?
– Да нет, может быть, конечно… Просто… Вы меня послушались сейчас, сеньора, или я что-то не так понял?
– Не обольщайся. Я сама так решила. Всякие… балбесы мне тут не указ.
Ах… значит, все нормально. Донья не заболела и не объелась белены. Уже легче.
– Так я пойду? – еще раз уточнил Тейлор.
– Конечно, иди, Тано. Сегодня же воскресенье. Законный выходной. Отдохни там на берегу от трудов праведных. Расслабься. Разрешаю. К Гуано-то сегодня пойдешь? М?
– Пойду… попозже. Он мне велел каждый день приходить. Но вы же не пойдете туда, mi Ama? – снова встрепенулся лейтенант.
– Не волнуйся, пока не пойду. У меня все нормально. Так вождь сказал. Мне не надо.
Уф… Ну Слава Тебе, Господи! Не придется ему, Тейлору, снова вопить, как резанному, чтобы отпугнуть неугомонную владелицу.
Вчера Гуано очень его щадил, на самом деле. Разминал мягко, аккуратно – не торопясь. Получилось довольно приятно даже. Если бы не Каталинина упертость, Генри мог лишь покряхтывать от удовольствия. Но лейтенант, осененный внезапной идеей, испросил у индейца, остается ли в силе его пожелания насчет крика. И потом оторвался по полной.
Стенал в голос от малейшего прикосновения. Буквально надрывался! На что Гуано удовлетворенно кивал головой и временами загадочно улыбался.
А что? Сам же велел!
– Молодец, коронель. Ты меня услышал: теперь стало гораздо-гораздо лучше, – заявил вождь и в награду надраил Тейлора жесткими рукавицами.
Ну хоть не палками отходил – и то хлеб!
В результате лейтенант чувствовал себя сегодня несравнимо бодрее, и, если бы не бедный парнишка, наказание которого получалось полностью на его совести, мог бы даже наслаждаться жизнью. Но…
Разумеется, на месте Бучо должен был находиться он, Тейлор. Хотя… чего ж. Генри и так там был. Ощущал на своей шкуре каждый жгучий чертов удар. Который, в отличие от настоящего наказания, не приносил облегчения мукам совести, а наоборот… бесконечно топил его душу в гуще вины.
– Я попрошу Лусию, чтобы сложила тебе с собой еды, Тано. Не ровен час, оголодаешь там, на пляже. И не забудь к завтрашнему выучить спряжения глаголов. Помнишь, ми дульфе, у тебя завтра урок испанского. Я спрошу.
– Хорошо, mi Ama, как скажете… – отрешенно буркнул Генри, мыслями уже витая в своей жемчужной охоте.
Какие-такие спряжения глаголов, простите? Ах да, точно! Было дело на днях, они изучали. Ну так это же легкотня! Сложнее выудить нужную тебе раковину из дебрей океана. С прекрасной жемчужиной, сияющей нежным розовым пламенем.
И Генри посвятил большую часть дня тому, что нанырялся до изнеможения под неусыпным присмотром сиятельной игуаны. Зато! Вытащив еще пару десятков королевских моллюсков, он добыл целых две приличных жемчужины – величиной с ноготь. Все равно, что нашел два алмаза, весом в десять карат. Эйфория от небывалой удачи и напряженные телесные упражнения заставили его забыть об неприятном утреннем инциденте и, в целом, позволили прочистить мозги.
На исходе дня он поспешил к Гуано, который помог лейтенанту изгнать оставшуюся на сердце хмарь.
Правда, в конце у них вышел странный разговор, который увел мысли англичанина совсем в другое русло.
– Послушай, коронель. Ты ныряешь у скал, за Разбитым Сердцем. Охотишься на… жемчужины конк.
– Откуда ты знаешь?! – оторопел Генри.
Вот еще не хватало ему свидетелей в таком деликатном деле!
– Поверь, я знаю многое. Когда служишь могучим богам, они показывают.
– Ну и что с того? Нельзя разве? – заерепенился Тейлор. – Там этих раковин полно! А жемчуг совсе-ем редко попадается. И вообще, это же ничейное! Вернее, сеньоры Гальяно, как бы. На ее же территории. Но она не против.
Наверное…
То, что он бессовестно браконьерит в каталининых владениях до сих пор как-то не приходило в лейтенантскую голову. Но он же для благих целей, если так посмотреть…
– У нас договор, – спокойно сообщил Гуано, прозорливо подавая распаренному пациенту чашу с ядреным кисловатым настоем. – Благородная сеньора Гальяно почитает наши святыни и оставила за людьми таино право поклонятся. На твоем бы месте я б поостерегся святотатствовать, бледнолицый. Боги могут разгневаться. Наша легенда гласит: «Не трогай слезы Атабей, не то быть беде».
– Слезы? Что за слезы, сеньор? – с наслаждением глотнув благодатный напиток, поинтересовался Генри, которому, честно, стало немного не по себе от этаких пророчеств.
Вскоре как раз привели паренька, который так и замер всем на обозрение, рядом с подготовленной для него лавкой, похожий на несчастного взъерошенного суслика.
Ой, Господь!
И ведь не подойдешь же, не поддержишь мальчишку. Не положено в такие моменты проявлять жалость к виновному, а то… все воспитание насмарку.
Все ждали сеньору, перешептываясь вполголоса меж собой о том, что давно пора выпороть этого наглого бездельника: совсем от рук отбился.
Это Бучо-то бездельник, позвольте?!
Видно, ревность к излишне приближенному слуге, не давала всей этой узколобой братии мыслить справедливо. Многие неприкрыто радовались неудаче «любимчика». Лишь некоторые сочувственно молчали, кажется, не решаясь спорить с большинством… Вон, кухарка Лусия в сторонке у плиты хмуро замешивает тесто.
Ну а чего, порка поркой, а обеды для всего дома ведь никто не отменял.
Заводилой кровожадного обсуждения, кто б сомневался, была все та же чертовка Розетта. Она с видимым удовольствием выдвигала предположения, как теперь из паршивца клочки полетят, и что, как пить дать, шалопут неделю сидеть не сможет: наконец-то, почувствует мошенник на собственной шкуре, почем фунт лиха!
Хотя что ей самой-то сделал несчастный паренек, можно узнать? Вот же злыдня!
Генри уже и пожалел, что вступился давеча за камеристку. Вчера Ката все же простила ее в результате. Но, можно поспорить, при подобном задиристом поведении служанки, кажется, ненадолго…
Тем временем горемыка сжимался от этаких пересудов все больше и в довершении окончательно посерел. Обычно яркие глаза мальчишки оставались сухими и какими-то бесконечно отрешенными, что ли. Видимо, все слезы свои он уже выплакал накануне.
Наконец, сеньора Гальяно явилась. Вся челядь тут же подобралась, умолкла и склонилась подобострастно перед великолепной хозяйкой. В абсолютной тишине – слышно было, как долбится в окно какая-то жужелица – донья заняла приготовленное место: резное кресло с высокой спинкой, напоминающее трон.
После мессы испанка выглядела умиротворенной: очевидно, готовой исполнять свое нелегкое бремя владычицы.
Что ж, надо отдать должное, сеньора Гальяно умела создать антураж настоящей церемонии. Никакой тебе суеты, никакой враждебности: все чинно-степенно – по-королевски. Разве что герольда не хватало, что зачитывал бы указ о необходимом покарании мятежника.
Хотя сам «мятежник» больше напоминал выпавшего из гнезда птенца.
– Бучо! Подойди, солнце мое, – Каталина строго взглянула на поникшего негритёнка. – Ты понимаешь, за что тебя сейчас накажут?
– Си, сеньора. Простите, – едва слышно прошептал паж, сотрясаясь всем телом.
– Хорошо. Скажи это вслух. Пусть все узнают, чего в моем имении делать категорически нельзя!
– Я… я вам солгал, моя сеньора. Простите, – окончательно сжался паренек.
– Послушай меня, друг Бучо! – Каталина возвысила голос, чтобы все присутствующие слышали наверняка. – Мой отец всегда говорил мне, когда брался за розгу: «Нет ничего легче, чем потерять доверие, ми иха [1]
Закрыть
, и нет ничего сложнее, чем вернуть его обратно». Поэтому ошибки не так страшны, как ложь. Как ты думаешь, почему?mi hija (исп.) – дочь моя.
– Можно потерять ваше доверие, сеньора? – Бучо поднял на донью безутешный взор.
– Ты прав. Если человек соврал единожды, как ему верить? М? Он вполне может соврать еще раз. А кому нужен такой ненадежный лгун? Ведь так?
Тут Генри бы поспорил, конечно, но он не стал.
– Си, сеньора. Но клянусь! Я больше никогда!.. – мальчишка истово сложил руки на груди.
– Конечно. Надеюсь. Но предупреждаю. Тебе придется постараться, чтобы завоевать мое доверие вновь! – Каталина обвела свинцовым взглядом притихшую челядь. – Никто в этом доме не смеет мне лгать! Запомните это, сеньоры! Иначе последствия будут самыми плачевными. Учтите, жалеть никого не буду. Этот бессовестный лгунишка тому пример! – и она обличающе протянула в сторону негритенка холеную руку.
Все пестрое сборище – служанки, лакеи, садовники, поварята, – опять поспешно согнулись перед всесильной хозяйкой. Генри, правда, замешкался.
Тут донья глянула поверх голов прямо на лейтенанта, и взгляды их встретились. На лице Каталины не отражалось ничего, кроме подчеркнутой холодности и едва уловимого напряжения, но Тейлор знал, насколько он оплошал, потому волна горячего стыда залила в то же мгновение его щеки. И лейтенант поспешно опустил взор, тоже склоняя пылающую голову в знак раскаяния.
– Так и быть. На первый раз я тебя прощаю, Бучо. Но сейчас получишь свое наказание все же, поскольку уже провинился. Ступай, и будь молодцом, – донья махнула сложенным веером на скамью.
Расторопные лакеи вмиг подхватили легкое тельце пажа, растянули на лавке, удерживая с двух сторон – по-простому: за руки, за ноги. Назначенный экзекутор, со знанием дела заголив виновника ниже пояса, обстоятельно выбрал подходящие вицы...
Тут Генри смалодушничал, надо признать. Применил свой старый прием, который выработал во время необходимой порки кого-нибудь из своих солдат, назначенной вышестоящим начальством. Просто не смотрел.
Да, он знал. Это вопиющий признак слабоволия, недостойный британского офицера, за который над ним во всю посмеивались сослуживцы. Рохля он и слюнтяй! Но ничего не мог с собой поделать.
Но слышать ему, конечно, никто не мог помешать.
Не затыкать же уши!
В беззащитных ушах лейтенанта розга, как водится, противно свистела, а Бучо, все то время, пока его стегали, душераздирающе верещал.
А что вы хотите, это его первое сечение розгами. Больно и страшно. Тут кто хочешь завопит, как резанный, надо признать.
Но, слава Богу все закончилась довольно быстро все же, – на счете «восемнадцать» Каталина велела экзекутору перестать. Вовремя… а то зубы Тейлора окончательно раскрошились бы в хлам.
– Достаточно! – раздался повелительный голос. – Наказание законченно. Ты можешь поблагодарить свою сеньору, Бучо. За науку и за потраченное на тебя время. И впредь старайся быть честным мальчиком!
Генри выдохнул, осознав, что все это время почти не дышал, и бросил быстрый взгляд на пострадавшее седалище паренька. Лакеи уже отпустили Бучо, но тот все еще лежал на лавке, обессиленный. На глянцевой попке набрякли бордовые следы, почти незаметные на темной коже. Но крови не было видно. И на том спасибо!
Уф! Значит, обойдется синяками. По опыту самого Генри, всё, как пить дать, быстро забудется. Пару дней, разве что, бедняге придется садится с осторожностью, но это не смертельно. Хотя с непривычки во время самoй трепки мальцу пришлось явно не сладко. Кто спорит.
Каталина терпеливо ждала, пока паж придет в себя. Вскоре паренек зашевелился, сполз с лавки и, ни на кого не глядя, бережно натянул штаны. Пальцы его заметно дрожали.
Потом он подошел к сеньоре и поклонился в пояс, истово целуя протянутую руку.
– Благодарю вас, моя сеньора, за науку и за то, что не пожалели своих сил. Сняли с меня этот грех, – членораздельно проговорил Бучо, явно собравшись с остатками сил. – Теперь я всегда буду говорить одну лишь правду!
– Не зарекайся, малыш! Не бери на себя грех гордыни. Безгрешен один лишь Бог и Мать Его Дева Мария. Но ты можешь стараться. Что бы ты не сотворил, даже самое ужасное, всегда нужно стараться говорить правду своей сеньоре. Запомни: ошибаться можно, но врать нельзя!
– Конечно, сеньора Гальяно. Я все понял! Спасибо! Поверьте! Больше такого не повториться!
– Хорошо, – одобрительно кивнула донья. – Надеюсь, друг мой Бучо, ты хорошенько усвоил этот урок. А сейчас ступай к донье Хуаните. Скажи, что я велела дать тебе посильную работу на сегодня. Нечего лоботрясничать. И вы расходитесь, бездельники! – Каталина бодро похлопала в ладоши, обводя острым взглядом вмиг ставшую благочинной толпу. – Все закончено! За работу. Донья Лусия, распорядись подавать ланч, милая. На двоих. Я на террасе.
И Каталина кивнула Генри головой, приказывая себя сопровождать.
Павел Ковалевский. Порка. 1880
ПРОДОЛЖЕНИЕ ГЛАВЫ СЛЕДУЕТ...
Прода от 26.04.2025, 18:28
ГЛАВА 80.2. РАСПЛАТА (продолжение)
***
– Что? – Каталина внимательно поглядывала на смурного телохранителя, который вяло ковырялся в своей тарелке.
Трапезничая, они сидели на террасе, за столом, куда донья любезно соизволила пригласить лейтенанта. Один на один, безо всяких там Лавиньи и чопорных дуэний. В другое бы время Генри несказанно обрадовался бы такому раскладу, но из-за всего случившегося кусок в горло не лез, на самом деле.
– Все нормально, mi Ama, – подцепив вилкой печеный батат, сдобренный пряной пастой из томатов, и совершенно не ощущая никакого вкуса, он рассеяно отправил ломтик в рот, потом, наконец, решился. – Я… хотел вас просить… моя сеньора. Можно я уйду на время сиесты? Пока вы отдыхаете и все такое?.. Хочу прогуляться по берегу, если вы не против, конечно.
– Вот как? И даже меня не хочешь позвать? – тут же игриво подмигнула донья.
В отличии от Тейлора Каталина за завтраком была бодра и весела, будто с плеч ее свалился тяжкий груз. Она, напротив, с живым аппетитом поедала разнообразные кушанья, поданные Лусией.
– Н-не… знаю… – Генри собрался с силами, чтобы в кои-то веки настоять на своем. – Я хотел бы побыть один. Простите…
Он, действительно, видеть сейчас никого не хотел. Его распирало от непонятной скверны, и Тейлор боялся с этим не совладать. Все тело муторно зудело: хотелось бежать куда-нибудь, не останавливаясь, раздолбать вхлам какую-нибудь хреновину, или же, на худой конец, понырять со скалы, что ли...
Да, точно! Давненько он этим не занимался. Тереза его потеряла, поди.
– Ну ладно, что ж. Иди, раз так. У меня тоже найдется, чем заняться. Например, поеду с Мачо на водопад, – донья сунула радостно подскочившей собаке кусочек нежнейшей телятины со своей тарелки и ласково потрепала лобастую голову.
– Может, вы лучше дома отдохнете, mi Ama? – тут же напрягся лейтенант, понимая, что отпустить хозяйку в одиночестве он совершенно не готов. – От греха. А завтра вместе съездим? Просто…
– Ну хорошо. Давай.
Тейлор аж подавился.
А где: «Нечего мне тут указывать, раб!»?
– Правда?!
– Да, да, иди… Я как раз домашними делами займусь, веве. Накопились… – и мило так смотрит, что твоя пасторальная овечка.
Нет, правда? В чем подвох?
– Ну что? – Ката хмыкнула на обалдевшего телохранителя. – У меня не может быть своих дел, что ли?
– Да нет, может быть, конечно… Просто… Вы меня послушались сейчас, сеньора, или я что-то не так понял?
– Не обольщайся. Я сама так решила. Всякие… балбесы мне тут не указ.
Ах… значит, все нормально. Донья не заболела и не объелась белены. Уже легче.
– Так я пойду? – еще раз уточнил Тейлор.
– Конечно, иди, Тано. Сегодня же воскресенье. Законный выходной. Отдохни там на берегу от трудов праведных. Расслабься. Разрешаю. К Гуано-то сегодня пойдешь? М?
– Пойду… попозже. Он мне велел каждый день приходить. Но вы же не пойдете туда, mi Ama? – снова встрепенулся лейтенант.
– Не волнуйся, пока не пойду. У меня все нормально. Так вождь сказал. Мне не надо.
Уф… Ну Слава Тебе, Господи! Не придется ему, Тейлору, снова вопить, как резанному, чтобы отпугнуть неугомонную владелицу.
Вчера Гуано очень его щадил, на самом деле. Разминал мягко, аккуратно – не торопясь. Получилось довольно приятно даже. Если бы не Каталинина упертость, Генри мог лишь покряхтывать от удовольствия. Но лейтенант, осененный внезапной идеей, испросил у индейца, остается ли в силе его пожелания насчет крика. И потом оторвался по полной.
Стенал в голос от малейшего прикосновения. Буквально надрывался! На что Гуано удовлетворенно кивал головой и временами загадочно улыбался.
А что? Сам же велел!
– Молодец, коронель. Ты меня услышал: теперь стало гораздо-гораздо лучше, – заявил вождь и в награду надраил Тейлора жесткими рукавицами.
Ну хоть не палками отходил – и то хлеб!
В результате лейтенант чувствовал себя сегодня несравнимо бодрее, и, если бы не бедный парнишка, наказание которого получалось полностью на его совести, мог бы даже наслаждаться жизнью. Но…
Разумеется, на месте Бучо должен был находиться он, Тейлор. Хотя… чего ж. Генри и так там был. Ощущал на своей шкуре каждый жгучий чертов удар. Который, в отличие от настоящего наказания, не приносил облегчения мукам совести, а наоборот… бесконечно топил его душу в гуще вины.
– Я попрошу Лусию, чтобы сложила тебе с собой еды, Тано. Не ровен час, оголодаешь там, на пляже. И не забудь к завтрашнему выучить спряжения глаголов. Помнишь, ми дульфе, у тебя завтра урок испанского. Я спрошу.
– Хорошо, mi Ama, как скажете… – отрешенно буркнул Генри, мыслями уже витая в своей жемчужной охоте.
Какие-такие спряжения глаголов, простите? Ах да, точно! Было дело на днях, они изучали. Ну так это же легкотня! Сложнее выудить нужную тебе раковину из дебрей океана. С прекрасной жемчужиной, сияющей нежным розовым пламенем.
И Генри посвятил большую часть дня тому, что нанырялся до изнеможения под неусыпным присмотром сиятельной игуаны. Зато! Вытащив еще пару десятков королевских моллюсков, он добыл целых две приличных жемчужины – величиной с ноготь. Все равно, что нашел два алмаза, весом в десять карат. Эйфория от небывалой удачи и напряженные телесные упражнения заставили его забыть об неприятном утреннем инциденте и, в целом, позволили прочистить мозги.
На исходе дня он поспешил к Гуано, который помог лейтенанту изгнать оставшуюся на сердце хмарь.
Правда, в конце у них вышел странный разговор, который увел мысли англичанина совсем в другое русло.
– Послушай, коронель. Ты ныряешь у скал, за Разбитым Сердцем. Охотишься на… жемчужины конк.
– Откуда ты знаешь?! – оторопел Генри.
Вот еще не хватало ему свидетелей в таком деликатном деле!
– Поверь, я знаю многое. Когда служишь могучим богам, они показывают.
– Ну и что с того? Нельзя разве? – заерепенился Тейлор. – Там этих раковин полно! А жемчуг совсе-ем редко попадается. И вообще, это же ничейное! Вернее, сеньоры Гальяно, как бы. На ее же территории. Но она не против.
Наверное…
То, что он бессовестно браконьерит в каталининых владениях до сих пор как-то не приходило в лейтенантскую голову. Но он же для благих целей, если так посмотреть…
– У нас договор, – спокойно сообщил Гуано, прозорливо подавая распаренному пациенту чашу с ядреным кисловатым настоем. – Благородная сеньора Гальяно почитает наши святыни и оставила за людьми таино право поклонятся. На твоем бы месте я б поостерегся святотатствовать, бледнолицый. Боги могут разгневаться. Наша легенда гласит: «Не трогай слезы Атабей, не то быть беде».
– Слезы? Что за слезы, сеньор? – с наслаждением глотнув благодатный напиток, поинтересовался Генри, которому, честно, стало немного не по себе от этаких пророчеств.
