В ритмах звенящего сердца

       «Ну и пусть!» – говорил он себе, не желая признаваться в значимости потери. Все равно брат был всего лишь сводный – по отцу.
       
       И у него был еще один старший сводный брат – Стивен, и младшая родная сестренка – Маргарет. Скучный Стивен ни на что на свете не претендовал, ни с кем из родни особо не общался, в свете не появлялся. Несколько лет назад, окончив свой тоскливый Оксфорд, он занимался какими-то одному ему интересными научными опытами.
       
       В этом брат был совершенно сумасшедший на всю голову, и стоило только завести с ним разговор, как Стив тут же скатывался в рассуждения о метафизическом устройстве мира, корпускулах, электричестве и еще какой-то несусветной фигне. При этом глаза его горели так, что становилось больно на него смотреть, а обычно бледные, впалые щеки покрывал рьяный румянец. Покивав несколько минут с фальшиво-натянутой улыбочкой, Генри обычно сбегал восвояси. Свое невеликое наследство средний отпрыск Дерби, понятно, тратил исключительно на эксперименты, и вряд ли замечал еще что-либо вокруг.
       

       ГЛАВА 2. ПО СЛЕДАМ ОПАСНОГО ЛЕГКОМЫСЛИЯ

       Генри кое-как успел вывести свою роту на построение, провел вместе с сержантом Гасби осмотр солдат и доложился начальству, что во вверенном ему подразделении все в порядке.
       
       Так, не хватает пары пуговиц у Хела и Рона, да Дик с синяком под глазом, который тот прокомментировал однозначно: «Никак нет, сэр! Упал, сэр!»
       
       Ну вот что делать с этими лоботрясами?
       
       Хрен с ними, пусть Гасби разбирается. Только без рукоприкладства! У себя в роте лейтенант Тейлор не позволит никого пороть за пуговицы, это он дал понять Гасби сразу и определенно. Но пара часов муштры на плацу – вполне себе достойное наказание разгильдяям.
       
       До полудня они с сержантом занимались тем, что гоняли роту «тупых бездельников, негодяев и полных идиотов», отрабатывая различные маневры. Лейтенант сам, обливаясь потом, впахивал за семерых, пока не остался полностью доволен «своими бравыми ребятами – лучшими ублюдками британской армии» и велел всем отдыхать пару часов после обеденной каши.
       
       Рьяные упражнения на плацу и честная беготня с солдатами в конце-концов позволили ему забыть ночное приключение и, главное, предполагаемые последствия, пока его не нашел Гастон с лаконичной запиской от брата, в которой значилось всего 5 слов: «Ко мне в кабинет! Живо!» Надо же, спасибо, хоть «твою мать» и «долбаный мудак» не приписал, хотя сквозь выбешенный тон письма сии эпитеты явно прочитывались.
       
       Пытаясь удерживать привычный покер-фейс, Генри сглотнул и почувствовал, как, несмотря на жару, неприятный холодок заскользил вдоль позвоночника, сконцентрировавшись в том самом месте, по которому получают заслуженную трепку.
       
       Ладно. Будь что будет: тянуть тут нечего. Надо пойти и все выяснить, как подобает мужчине и лорду, в конце-то концов. Ну не выпорют же его, в самом деле.
       
       С такими, не слишком приятными мыслями Генри оставил роту на сержанта, а сам, оседлав коня, нехотя поехал сдаваться на милость разъяренного братца. Торопиться он, прямо скажем, не собирался. Вот еще! Много чести.
       
       <center>***</center>
       Не выпороли. Но, тем не менее, ничего приятного ожидаемо не произошло.
       
       – Ты безнадежный идиот и мальчишка! – облил его несусветным презрением высокопоставленный родственничек.
       
       Генри очень хотелось показать ему средний палец, но он благоразумно сдержался. В этот раз братец действительно был прав.
       
       Он, Тейлор, идиот! И еще какой!
       
       – Это не я, – хмм... ну ничего глупее он не мог сморозить сейчас, и лорд Джеймс посмотрел на него так, будто весьма и весьма усомнился в его дееспособности.
       
       – Ты понимаешь, что твоя чертова жизнь сейчас висит на волоске, братец? Герцог слопает десять таких, как ты, на завтрак и даже не поморщится. И я, если честно, не смогу ему в этом помешать.
       
       А может, и не захочешь, братец?!
       
       – Остынь, Джей, я разберусь с этим, можешь не париться, – Генри изо всех сил пытался взять себя в руки и выглядеть мужчиной.
       
       Но… Вот зря он это сказал, потому что следующие десять минут ему пришлось, внимательно рассматривая весьма интересный пейзаж за окном графского кабинета, выслушивать глубоко патетичную и язвительную до крайности тираду о том, какой он, Тейлор, неблагодарный сукин сын, бла-бла-бла, и как бедная семья делает все, чтобы ему помочь хоть немного, но всегда наталкивается на его раздолбайство и непроходимый тупизм, бла-бла-бла, и как ему только удается херить все самым непостижимым образом ко всем чертям, а несчастная его мать, которую он, тварь неблагодарная, нисколечко не жалеет, уже поседела от позора, и перезрелая сестра никак не может выйти замуж, потому что никто нормальный, бла-бла-бла, не хочет родниться с таким ублюдочным придурком, повесой и катастрофическим неудачником. Аминь.
       
       Нет, правда что ли?! Это он виной всем мировым катаклизмам? И с чего братец вообще решил, что сестренка Маргарет перезрела? В девятнадцать-то лет! Вот же графская морда!
       
       На самом деле, Генри в этот самый момент реально было не по себе, поскольку он вполне отдавал себе отчет о последствиях своего безрассудного поступка. Его труп запросто найдут в Темзе с предварительно отрубленным членом. А могут даже и не найти.
       
       – В общем так, милый братец, – уловил он сквозь назойливую пульсацию тревожных мыслей, – живо собирайся, завтра ты неофициальным образом отплываешь в колонии с секретной миссией командования. На сей счет получено распоряжение полковника Кэмпбелла, который был так любезен, что согласился прикрыть твою дурную задницу. Согласись, все лучше, чем кормить рыб на дне Темзы.
       
       – Подожди... а как же солдаты, моя рота?! Я не могу их бросить!
       
       – Можешь. Поверь. На самом деле, поживешь у своего дяди – майора Тейлора, в Филадельфии, до тех пор, пока скандал не утихнет, или... пока герцог Бед­форд про тебя благополучно не забудет.
       
       «А не слишком ли много чести мне сбегать? Может, герцог и не узнает?» – хотелось резонно вопросить, но Генри покосился на хлыст, небрежно брошенный на каминную полку, и спорить как-то не решился.
       
       – Узнает, можешь не сомневаться! Уже узнал... – чертов граф будто мысли читает. – Это принесли сегодня утром с посыльным и оставили в почте.
       
       Дерби протянул брату вскрытый конверт с монограммой, от вида которой у лейтенанта кровь благополучно застыла в жилах. На дне конверта лежала булавка с его вензелем в изумрудах, которую он не далее как сегодня утром забыл – вот точно идиот! – так поспешно сбегая из постели герцогини.
       
       В висках запульсировало. Тейлор постоял несколько минут, пялясь на украшение и собираясь с гарцующими мыслями.
       
       Ну, что ж. Ладно, черт с ним. Вероятно, это судьба.
       
       В конце концов, путешествие, море, вольный ветер! Что может быть лучше? И красотки в колониях, судя по слухам, наверняка тоже имеются. Так что жизнь продолжается! Похоже, он, Генри, действительно засиделся на месте: пора проветрить мозги и найти новых приключений на свою... хм... буйную голову. Кажется, как всегда, за ним не заржавеет. Дьявол.
       
       И, как превосходный бонус, хвала Иисусу! Он окажется как можно дальше от въедливого, занудного, спесивого братца-пэра. Высокомерной, мать его, Светлости.
       
       Генри глянул в последний раз в холодные рыбьи глаза графа Дерби и, не говоря ни слова, вышел, гордо скривив посмевшие-таки дрогнуть губы.
       

       ГЛАВА 3. CHERCHEZ LA FEMME (ИЩИТЕ ЖЕНЩИНУ)

       Дождь – мелкий, настырный – сыпался нескончаемо. Тонкие колючие нити сшивали набрякшее небо, раскисшую, истоптанную землю пристани и темные взъерошенные воды Темзы в одну промозглую, свинцовую хмарь.
       
       Северное море лениво штормило, хотя ветер был спокойный, и, очевидно, в ближайшие пару дней ничего особо ужасного с погодой не предвиделось. Кроме того, обстоятельства вынуждали поторопиться: через полтора месяца в Атлантике начинался сезон штормов. Поэтому шкипер ^[1] небольшого торгового флейта «Бонанза» ^[2] голландец Питер Ван Денберг назначил отплытие на сегодня, 10 апреля 1724 года, в шесть часов утра – такого мокрого, неприветливого и холодного.
       
       Голландский флейт, 18 век:
       
       Немногие пассажиры флейта, в основном из простолюдинов, решившие покинуть Старый Свет в поисках лучшей доли, прибыли накануне и, стоя на палубе, бросали последние взгляды на землю обетованную, которую они, вручая свои жизни милости Господа, не сподобятся увидеть теперь очень и очень долго.
       
       Впрочем, герр Ван Денберг, наблюдающий со шканцев ^[3] за подготовкой к отплытию, выглядел достаточно матерым, собранным и спокойным, что внушало определенную надежду на удачное завершение путешествия.
       
       Шканцы, ют:
       
       
       
       
       А переживать, видимо, стоило, поскольку плавание предстояло длительное и даже опасное: шутка ли – махнуть через океан – не то что Ламанш пересечь. Несколько недель вдали от цивилизации. А так же приемов, балов и иных развлечений.
       
       По большому счету, предстоящая многодневная скука и была главным опасением лейтенанта Генри Тейлора, который, вдыхая полной грудью насыщенный влагой воздух, сейчас вместе с другими пассажирами вышел из тесной каюты юта, от щедрот предоставленной ему капитаном, на мягко покачивающуюся скрипучую палубу.
       
       Настроение родовитого пассажира «Бонанзы», добровольно-принудительно направляющегося и, главное, совершенно внезапно для него самого, к месту своей «секретной миссии» – в Колонии, было не слишком-то радужное, прямо под стать погоде.
       
       К тому же, если уж совсем честно – получается, он, боевой офицер, как последний щенок поджав свой куцый хвостик, попросту сбегал в какую-то паршивую Филадельфию к своему дядюшке Тейлору от злого герцога Бедфорда после безрассудной интрижки с его женой. Отличная идея, что тут скажешь!
       
       Он, Тейлор, может себя поздравить с очередной безмозглой выходкой с определенно предсказуемыми последствиями. Стоило хотя бы на миг их представить!.. Только вовремя. Почему всегда его несчастные мозги начинают шевелиться, когда уже ничего не попишешь?!
       
       Тот, самый важный вопрос в его долбаной жизни, на который Генри никогда не находил ответа, хотя и устал задавать его самому себе.
       
       Лейтенант бессильно крякнул и поежился, чувствуя, как холодная вода, пропитав поля треуголки и шерстяной плащ, потихоньку проникала за шиворот, стекая между лопатками. По солдатской привычке Тейлор не собирался обращать внимание на такую слегка досадную мелочь. Его мысли больше занимал другой факт, о котором он и размышлял на верхней палубе судна, облокотившись о планширь ^[4] фальшборта и рассеяно наблюдая за последними погрузочными работами «Бонанзы».
       
       Основной товар был уже давно уложен в трюмы, и сейчас матросы, резво шныряя по сходням – с берега и обратно, – закатывали оставшиеся бочки с водой и провиантом, тащили какие-то мешки, веревки, клетки с птицами, коз, поросят и другую полезную в путешествии живность.
       
       Вопли чаек смешивались в единый гвалт с говором, криками и руганью множества людей, которые занимались своей привычной работой. Над портом навязчиво благоухало протухшей рыбой, ворванью, горячей смолой, гнилой древесиной, водорослями и еще какими-то специфическими запахами, которые непривычный нос лейтенанта Тейлора не взялся бы различить.
       
       Кроме «Бонанзы» у соседних причалов разгружалось еще пара небольших торговых судов, а один также готовился к отплытию. Кажется, портом его назначения называли Венецию...
       
       Эх, какого черта он поперся в эти забытые Богом Колонии? Может, лучше махнуть в ту же Италию? Или в Париж? Там красиво, и богатая жизнь бьет ключом. А девицы, говорят, услада для любвеобильного сердца: бойкие, легкие, ненасытные... Одно плохо – у герцога слишком длинные руки: ему ничего не стоит дотянуться до Парижа.
       
       Нет, похоже, Европа – совсем не его вариант.
       
       Последние пару дней, пока лейтенант, завершая дела, готовился к отплытию, он старался в одиночку не выходить из казарм, особенно по вечерам. Иногда, шагая по улицам, Тейлор чувствовал на себе внимательный взгляд, а один раз, внезапно обернувшись, увидел, как невзрачный человечек, дернувшись, скользнул в какую-то подворотню. Генри ринулся туда, расталкивая прохожих, но соглядатая уже и след простыл. Дожил! Лорд Генри Тейлор теперь проклятый трус, вздрагивающий от каждого шороха, а вся его размеренная, до мелочей распланированная жизнь – наперекосяк.
       
       Больше всего, как оказалось, лейтенант Тейлор грустил о своей потерянной роте, – будь они все неладны: чертов герцог и братец Дерби, конечно – вырвавшие его из повседневного солдатского распорядка, который придавал хоть какой-то смысл его, в общем-то, бестолковому существованию.
       
       Его бравые ребята, выстроенные на плацу для прощания, как полагается, замерли в струнку с отрешенными лицами. Монотонно прокричав им что-то подобающе пафосное, Генри поспешно отошел в сторону, чтобы не дай Бог никто не заметил его кислого вида.
       
       – Разрешите обратиться, сэр? – бесцеремонно вторгся в его горестное настроение Гасби: голос хриплый, сорванный, как и положено старательному сержанту. – Тут ребята, сэр... извиняйте, сэр.
       
       Генри нехотя обернулся и, заметив за спиной сержанта нерешительную группу солдат, кивнул им подойти.
       
       – Сэр... Простите, сэр, – самый смелый из них, Дик, некоторое время переминался с ноги на ногу, потом выплюнул. – Мы тут с ребятами... Не сочтите за дерзость, сэр. На память от нас, сэр!..
       
       Генри вдруг так сильно захотелось обнять своих парней на прощание, похлопать по крепким спинам. Почувствовать совсем близко их надежное, практически братское плечо.
       
       Проклятые ублюдки никогда его не подводили: его рота, пожалуй, всегда была лучшей. На всех маршах, смотрах, учениях. Несколько раз они участвовали в боевых диспозициях – в той же Ирландии сейчас неспокойно...
       
       Эх, проклятая субординация...
       
       Он сдержанно кивнул Гасби, позволяя.
       
       Сержант принял из рук Дика ящичек с разным сувенирным барахлом, потом с легким поклоном и щелканием каблуками передал его Генри. Тот бросил рассеянный взгляд на подарок: какие-то расписанные шкатулки, расшитые кисеты, самодельные свистки, камешки в виде брелков и игральных костей, пара небольших стилетов с красивыми резными рукоятками – одна из дерева, одна даже из настоящей кости...
       
       Генри почувствовал, как волна холода поднялась от его бедер и впилась в сердце мелкими осколками льда – аж по затылку мурашки побежали. Он сглотнул, пытаясь унять непрошеную боль, и пару секунд смотрел солдатам в глаза, всегда хмурые, повидавшие на своем веку много разного, но сейчас наблюдавшие за своим лейтенантом с добрым сожалением. «Мы будем помнить вас, сэр», – говорили их теплые внимательные взгляды.