Первая любовь, несчастная, новые витки непонимания среди одноклассников. Желание отомстить за обиду, сделать больно, возникали всё чаще, а мама Клара никак не помогала. Только обнимала, называла любимой доченькой и дарила новую помаду, платье, лак для ногтей. Больших медведей.
Их было пять. Один крупнее другого. Последний на голову выше самой Виты.
Спустя годы все обратились в разодранную кучу плюша. В хлам, выброшенный в помойку.
Мама Клара покупала всё, что просила Виталина. Отец давал карманные деньги даже, когда их было полно.
Да, они её баловали. Любили. Только их любовь напоминала удавку.
А в тот день, когда Вита решила найти первую семью, чтобы сказать, как их презирает всех, до единого, мама воспротивилась, начала ругать, заперла в погребе. И, сидя там, между банок с вареньем, Виталина поняла: даже эта мама её не понимает.
Её никто не понимал.
Надежда быть услышанной растаяла, как поганый снег.
Потом были подруги, давно убитые. И Васильева.
Ангелина продержалась дольше прочих: они были немного похожи. Обе неродные дети, ненавидящие кого-то с детства. У Виты была Снежана, у Ангелины Александра. На этой почве появились общие секреты. Сначала фантазии на тему смерти врагов – девчонок, превосходящих во всём. Тварей, считавших себя лучше других.
Затем появились планы. Только Ангелина сдалась и даже пообещала сдать Виту в психушку, а Вита продолжала мечтать о мести, но теперь понимала – подруги снова нет. Заставить молчать Васильеву оказалось просто: Ангелина была из пугливых. Скрывалась за высокомерием, улыбкой, наглостью, а сама до чёртиков боялась, что узнают её настоящую. Увидят натуральный нос, не такой идеальный, как привыкли видеть; узнают, что она страдала булимией, потому что, о боже, красавица и просто ангел во плоти когда-то считала себя толстухой и не нравилась мальчикам.
Типичные комплексы, потянувшиеся из детства во взрослую жизнь, помогли держать Васильеву на поводке. В вечном страхе. С всегда одной и той же надетой маской.
А потом появилась сама Александра, и там, в её офисе, когда Вита привычно лгала про убийство Клары, потому что так было проще и сочиняла про маньяка – ВРАЧ уже сложился в голове – она думала, Селивёрстова такая же. Странная. Не от мира сего. Если ей всё объяснить, она поймёт. Месть свершится, Снежана умрёт. Наступит покой. Но…
Александра начала копаться в биографии, в переделанной, но всё же. Тогда Виталина смирилась. Она решила исполнить свой план во чтобы то ни стало и уничтожить всех, кто встанет на пути. Спасибо мужчинам. Влюблённым, похотливым. Примитивным созданиям. Они ей помогли.
И пусть Андре с Андреем пойманы, оставался ещё один, и он знал: если всё не закончится на озере, там же, где она рассталась с Кларой, что было бы справедливо. Если Вита не выйдет на связь в указанный день, значит пора действовать.
Слёзы всё-таки вырвались наружу. Чирина села в уголок, разрыдалась. Но и сквозь рыдания на губах проскальзывала улыбка человека, чья ненависть была сильнее боли.
«Вы заплатите, – звучала в голове красная, как любимый цвет мамы Клары, мысль. – Вы всё равно заплатите…»
Снежана шла на автомате. Домой, в квартиру, где раньше жила с мужем. А куда ей было ещё идти? Хотела к Вите, но ключей у неё не было.
Вита… Как она могла забыть родную сестру? Бред какой-то…
Лифт отпустила, начала подъём по ступенькам. Как назло, погас свет. Мысли кружили, волновали, тревожили, не давали покоя. Шаги осторожные и не слишком уверенные приближали к цели.
Боялась ли она? Да. Боялась увидеть Мишу, понять, что снова очутилась в ловушке. Но этот страх, по сути, привычный, успевший стать болезненно родным, отступал перед боязнью не узнать правды: что произошло с ней и с Витой? Где сестра пропадала? Почему притворялась другой?
Всё, что говорили в полиции, растворилось, ушло из памяти за ненадобностью. Обрывки фраз сохранились, но для неё ничего не значили. Виталинка не убийца. Они все ошибаются. Не могло быть правдой то, что ей говорили. Да и что говорили?
Снежана не хотела об этом рассуждать, углубляться в подробности.
Там всё ложь.
Последняя ступенька. Дверь так близко. Шорох. Взгляд наткнулся на фигуру. Кто-то прятался за углом лифта. Сердце подпрыгнуло. Ногти впились в кожу. Дыхание… Снежана забыла, как это… дышать. Попятилась. Мигом представила, как ОН хватает её, тянет к себе, целует против воли.
Душит.
Своей больной любовью и когда-то любимыми руками.
Нет. Задушить слишком просто. Он не хочет быть вдовцом. Миша хочет быть рядом и вечно её мучить.
Глаза уже видели ЕГО: крупную фигуру в дутой серой куртке. Снежана закричала. Сильно, с надрывом. Но не услышала и писка.
– Снежинка? Бог мой… Снежинка!
Снежана нахмурилась.
– М-марк?
Крепкие объятья, тёплые губы. Марк покрыл поцелуями её лоб, щеки, глаза. И снова крепко прижал к груди.
– Любимая, я сходил с ума. Прости меня, прости… – Снова поцелуи. Нежные и трепетные. Через секунду требовательные и вновь осторожные. – Ты не отвечала, не брала трубку, не открыла дверь. Я… я… я думал, это всё. Я больше никогда тебя не увижу, я… прости меня, Снежинка. За всё прости. За то, что врал; за то, что оставил; за то, что позволил бояться. Прости. Прости!
Снежана была настолько растеряна: не знала, какие слова произнести. Она никак не ожидала его увидеть. Чувства путались, память подбрасывала обрывки их последней встречи. А Марк продолжал, частил с извинениями, и в конце концов, совершенно запутал.
– Когда детектив сказала об опасности, я… я не знал, что делать. Думал, ты не простишь. Всё ещё обижаешься. Боялся, ненавидишь. А когда услышал в телефоне тишину, осознал: без тебя меня нет. Боже… я не знаю, сколько здесь просидел, надеясь. Я так боялся, что… Милая… Снежинка, Снежиночка, слава богу всё позади. – Уткнулся лицом в её волосы. Шапку она забыла в том доме. – Вита ничего тебе не сделала? Никогда бы не подумал, что она способна…
– О чём ты? – вырвалась из объятий Снежана. – Что ты знаешь о моей сестре?
– Сестре? – он выглядел бесконечно удивлённым. Теперь запутался он. – О ком ты? Снежинка, детектив мне сказала, Вита оказалась маньячкой, она увезла тебя за город и…
– Подожди. Она не маньячка! Что ты такое говоришь?
– Снежинка, я разговаривал с детективом пол часа назад, она…
– Что она? – сорвалась на визг Снежана. – При чём здесь она? Я ничего не понимаю!
– Тише, тише, моя любимая, – осторожно взял за руку, прижал к собственному сердцу. – Успокойся. Давай я тебе сделаю чая с мятой. Хочешь? Ты ведь любишь.
Она послушно поплелась за ним, растеряв все силы.
– Всё будет хорошо, Снежинка, я рядом. И больше тебя не оставлю.
Снежана открыла дверь, впустила его на порог и вдруг поняла: Марка ей не хватало. Сердце, уставшее жить в страхе, готово было откликнуться на его беспокойный взгляд, на тёплые пальцы, крепко сжимавшие руку.
– Только не бойся. Теперь я здесь. Я с тобой. Вместе мы во всём разберёмся. Веришь?
Она хотела поверить.
И жутко не хотела оставаться одна.
Марк заварил чай, который напомнил ей детство. Мама тоже опускала сначала лимон и сахар в кружку, заливала кипятком и лишь потом добавляла мяту. Немного. Для тонкого аромата. Снежана уже и забыла какого это пить тот самый чай. Мамы давно не стало, а ведь только у неё чай получался особый. Снежана так не умела. При муже она даже не заикалась о мяте, ведь он её ненавидел. Называл вонючей травой, вызывавшей рвотный рефлекс.
Марк пододвинул чашку, мягко улыбнулся.
– У тебя ничего нет в запасах, – пожал плечами, – придётся пить пустой, но, если хочешь, я сбегаю в магазин.
– Нет.
– Точно? Снежинка, мне не сложно.
– Я… я не хочу оставаться одна.
– Конечно. Не подумал. Дурак…
Сначала пли молча. Она боялась услышать гадости о сестре, боялась, что придётся его выгнать. Он не знал, с чего начать, как правильно подобрать слова после совершённого предательства. Однако оба знали: молчание не спасёт, и рано или поздно поговорить придётся.
Этот вечер, плавно перетекающий в ночь, стал для обоих откровением. Тайны, секреты были вскрыты, преграды сломлены. Впервые за долгое время – им казалось прошёл год после расставания – говорили открыто. С обидами, уколами, криком, непониманием, противоречием. Но говорили. Слушали. Пытались понять.
Марк излил всю свою боль из-за разрыва с женой. Он переживал не столько из-за Риты, их любовь давно исчерпала себя, сколько из-за дочери. Жена настраивала девочку против, и он не знал, как это исправить.
Не меньше его волновали и отношения со Снежаной.
Просил прощения за Ангелину и за Виту.
Она не понимала.
Тогда Марк сообщил всё, о чём поведала детектив, без ранящих подробностей – сухими фактами, какие много раз слышал от полицейских на прежнем месте работы. Но Снежана всё равно ударилась в слёзы.
Сердце не верило, а разум… Разум хотелось загнать подальше, а лучше уничтожить, чтобы только не думать о том, в кого превратилась сестра. Это было дико, невозможно больно.
Когда от разговора осталось лишь многоточие, а от сердца пепел, Снежана сама прижалась к Марку, и так они долго сидели в тишине, глядя на снег за окном. В тот миг он понял, что не готов терять Снежану и начал строить радужные планы по знакомству любимой с дочерью. Она поняла: ей не нужен никто, кроме сестры.
Снежана обязана была узнать, что произошло с Витой и с её собственной памятью.
Сейчас её волновало только это.
Александра, надев согревающие носки цвета апельсина, цвета, придающего силы, удобно устроилась на диване и, окружив себя маркерами-помощниками, принялась выписывать отдельные фразы. Оттенок выбрала ядовито-жёлтый. Именно он ассоциировался с манипуляцией, а именно в этом детектив и подозревала мать Виталины, Клару Евгеньевну. Даже в тех немногочисленных записях, какие имелись, отчётливо прослеживалось давление на неокрепшую детскую психику. Так, в ранних записях, где буквы ещё были корявыми и сильно падали на правую сторону, что сохранилось и у взрослой Чириной, и в этом старик Анюхин несомненно бы увидел признак крайней импульсивной, нестабильной личности, неоднократно упоминалась одна и та же фраза Клары Евгеньевны:
«Только я тебя люблю. И папа. Ты же знаешь, верно?»
Так же повторялись следующие слова:
«Кто тебя считает самой лучшей? Мама считает самой лучшей».
И постоянно, вне зависимости от ситуаций, как с маленькой Витой, так и повзрослевшей, звучало слово «запомни». Казалось бы, обычное слово: простое непримечательное, но в нём Александра слышала угрозу. Буквы окрашивались тем самым ядовитым цветом.
«Могли ли на девочек воздействовать гипнозом? – задумалась Селивёрстова, жирно обведя красным собственное предположение. – И кем на самом деле была Клара Евгеньевна? И что стало с новым отцом Виты?»
Ответы на эти вопросы нашёл Рукавица, обнаруживший ещё один тайник прямо в полу, за кроватью. Под картиной с силуэтами на крыше.
– Твою ж… – Рукавица выпустил сигаретный дым, отдал находку криминалистам, набрал Селивёрстову. Новая информация никак не отменяла убийств и не делала Чирину лучше, но заставляла задуматься о словах Александры.
Дорога петляла за город, служебная машина, выделенная Рукавицей, неслась сквозь снежную стену. Поднялась настоящая пурга. Видимость была недостаточной, но водитель, сотрудник того же Владимира Андреевича, справлялся с поставленной задачей: он ловко выкручивал руль перед тем, как столкнуться с таким же заблудившимся в метели автомобилем, как и они сами.
Место, куда направлялась детектив, располагалось даже ближе, чем коттеджный посёлок «Жемчужина», однако, непогода тормозила путь, отдаляя желанную цель.
Дорога порядком вымотала и без того уставшую Александру. После разговора с Рукавицей она готова была сорваться в путь сию же секунду. Лишь напоминание Владимира Андреевича о том, какие порядки в нужном им заведении остановили её, вынуждая сидеть в ожидания утра.
Ночью Селивёрстова едва ли поспала хотя бы пару часов: терзали мысли и образы, тугими струнами тянулись нервы. Её догадка о манипуляции оказалась верна, однако, детектив и не подозревала того, что ещё скрывает прошлое Чириной.
Стоило закрыть глаза, как перед взором вставали две маленькие девочки семи и девяти лет, две пленницы чужой воли.
Две заплутавшие души.
Злость копилась в сердце Александры. Злость на монстров, игравших чужими судьбами. Злость вынудила согласиться на служебную машину, лишь бы поскорее оказаться на месте. Она же давала силы держаться после беспокойной ночи и притворяться, будто всё хорошо, отвечая на вопросы водителя.
Злость помогала держать привычный образ.
Длинное здание встретило холодным серым фасадом. Заледеневшие побитые скульптуры, бывшие некогда настоящими произведениями искусства, смотрели настороженно.
Александра дала знак рукой, чтобы водитель ждал её в машине, и вошла в здание – частную лечебницу, дом. Его называли по-разному.
Охранник взял корочку, взглянул без особого интереса, сделал звонок и после этого указал на лестницу.
– Лифт только для персонала и пациентов, – обронил зачем-то.
Александра это и так знала.
Второй этаж. Длинный и совершенно пустой коридор. Чистота, режущая глаз, давящая тишина, запах лекарств. Александра постучала в дверь кабинета заведующей.
– Входите.
Крупная женщина в кресле поднялась навстречу.
– Значит, это вы детектив Селивёрстова, – произнесли её полные губы. – Никак не ожидала увидеть здесь кого-либо из представителей закона. Вы ведь сотрудничаете с полицией, насколько меня уведомили.
– Верно.
– Но зачем полиции понадобился наш пациент Чирин?
– Он связан с расследованием, – не вдаваясь в подробности, ответила Александра.
– Вероятно, дело очень давнее, потому что последние десять лет он не покидал этих стен.
– Вы правы, и всё же мне необходимо с ним побеседовать.
Молчание.
– Важность разговора превышает возможные последствия. Вы ведь это хотели бы услышать?
Женщина кивнула.
– Ничего не могу утверждать, – развела руками Александра.
– Ну… хорошо, – после долгого раздумья сдалась заведующая, – но только недолго. В конце концов, возможно, ваш приезд не так уж и плох. По крайней мере лучше хоть какое-то посещение, чем вечное одиночество.
– Его никто не посещает?
– У него никого нет.
– А дочь?
– Высылает деньги и только.
Александра ничуть не удивилась. Судя по записям, найденным Рукавицей, Чирина была близка с матерью, но не с отцом.
Заведующая вздохнула:
– Так что считайте, у него никого нет. Я вас провожу, только пожалуйста, будьте участливы. Наше учреждение – это не только дом престарелых, здесь оказывают психологическую помощь нуждающимся, поэтому сами понимаете: лишние переживания обитателям не нужны. Они и так брошены, душевно искорёжены. Помните о милосердии.
– Хорошо. Я постараюсь быть максимально тактичной. – Селивёрстова дала обещание, но знала: выполнить его будет непросто. Гнев уже закипал в её сердце. Была душа Чирина или нет той самой искорёженной, а жизнь другой семьи он исковеркал до неузнаваемости.
Их было пять. Один крупнее другого. Последний на голову выше самой Виты.
Спустя годы все обратились в разодранную кучу плюша. В хлам, выброшенный в помойку.
Мама Клара покупала всё, что просила Виталина. Отец давал карманные деньги даже, когда их было полно.
Да, они её баловали. Любили. Только их любовь напоминала удавку.
А в тот день, когда Вита решила найти первую семью, чтобы сказать, как их презирает всех, до единого, мама воспротивилась, начала ругать, заперла в погребе. И, сидя там, между банок с вареньем, Виталина поняла: даже эта мама её не понимает.
Её никто не понимал.
Надежда быть услышанной растаяла, как поганый снег.
Потом были подруги, давно убитые. И Васильева.
Ангелина продержалась дольше прочих: они были немного похожи. Обе неродные дети, ненавидящие кого-то с детства. У Виты была Снежана, у Ангелины Александра. На этой почве появились общие секреты. Сначала фантазии на тему смерти врагов – девчонок, превосходящих во всём. Тварей, считавших себя лучше других.
Затем появились планы. Только Ангелина сдалась и даже пообещала сдать Виту в психушку, а Вита продолжала мечтать о мести, но теперь понимала – подруги снова нет. Заставить молчать Васильеву оказалось просто: Ангелина была из пугливых. Скрывалась за высокомерием, улыбкой, наглостью, а сама до чёртиков боялась, что узнают её настоящую. Увидят натуральный нос, не такой идеальный, как привыкли видеть; узнают, что она страдала булимией, потому что, о боже, красавица и просто ангел во плоти когда-то считала себя толстухой и не нравилась мальчикам.
Типичные комплексы, потянувшиеся из детства во взрослую жизнь, помогли держать Васильеву на поводке. В вечном страхе. С всегда одной и той же надетой маской.
А потом появилась сама Александра, и там, в её офисе, когда Вита привычно лгала про убийство Клары, потому что так было проще и сочиняла про маньяка – ВРАЧ уже сложился в голове – она думала, Селивёрстова такая же. Странная. Не от мира сего. Если ей всё объяснить, она поймёт. Месть свершится, Снежана умрёт. Наступит покой. Но…
Александра начала копаться в биографии, в переделанной, но всё же. Тогда Виталина смирилась. Она решила исполнить свой план во чтобы то ни стало и уничтожить всех, кто встанет на пути. Спасибо мужчинам. Влюблённым, похотливым. Примитивным созданиям. Они ей помогли.
И пусть Андре с Андреем пойманы, оставался ещё один, и он знал: если всё не закончится на озере, там же, где она рассталась с Кларой, что было бы справедливо. Если Вита не выйдет на связь в указанный день, значит пора действовать.
Слёзы всё-таки вырвались наружу. Чирина села в уголок, разрыдалась. Но и сквозь рыдания на губах проскальзывала улыбка человека, чья ненависть была сильнее боли.
«Вы заплатите, – звучала в голове красная, как любимый цвет мамы Клары, мысль. – Вы всё равно заплатите…»
Прода от 01.03.2021, 20:43
Глава 51
Снежана шла на автомате. Домой, в квартиру, где раньше жила с мужем. А куда ей было ещё идти? Хотела к Вите, но ключей у неё не было.
Вита… Как она могла забыть родную сестру? Бред какой-то…
Лифт отпустила, начала подъём по ступенькам. Как назло, погас свет. Мысли кружили, волновали, тревожили, не давали покоя. Шаги осторожные и не слишком уверенные приближали к цели.
Боялась ли она? Да. Боялась увидеть Мишу, понять, что снова очутилась в ловушке. Но этот страх, по сути, привычный, успевший стать болезненно родным, отступал перед боязнью не узнать правды: что произошло с ней и с Витой? Где сестра пропадала? Почему притворялась другой?
Всё, что говорили в полиции, растворилось, ушло из памяти за ненадобностью. Обрывки фраз сохранились, но для неё ничего не значили. Виталинка не убийца. Они все ошибаются. Не могло быть правдой то, что ей говорили. Да и что говорили?
Снежана не хотела об этом рассуждать, углубляться в подробности.
Там всё ложь.
Последняя ступенька. Дверь так близко. Шорох. Взгляд наткнулся на фигуру. Кто-то прятался за углом лифта. Сердце подпрыгнуло. Ногти впились в кожу. Дыхание… Снежана забыла, как это… дышать. Попятилась. Мигом представила, как ОН хватает её, тянет к себе, целует против воли.
Душит.
Своей больной любовью и когда-то любимыми руками.
Нет. Задушить слишком просто. Он не хочет быть вдовцом. Миша хочет быть рядом и вечно её мучить.
Глаза уже видели ЕГО: крупную фигуру в дутой серой куртке. Снежана закричала. Сильно, с надрывом. Но не услышала и писка.
– Снежинка? Бог мой… Снежинка!
Снежана нахмурилась.
– М-марк?
Крепкие объятья, тёплые губы. Марк покрыл поцелуями её лоб, щеки, глаза. И снова крепко прижал к груди.
– Любимая, я сходил с ума. Прости меня, прости… – Снова поцелуи. Нежные и трепетные. Через секунду требовательные и вновь осторожные. – Ты не отвечала, не брала трубку, не открыла дверь. Я… я… я думал, это всё. Я больше никогда тебя не увижу, я… прости меня, Снежинка. За всё прости. За то, что врал; за то, что оставил; за то, что позволил бояться. Прости. Прости!
Снежана была настолько растеряна: не знала, какие слова произнести. Она никак не ожидала его увидеть. Чувства путались, память подбрасывала обрывки их последней встречи. А Марк продолжал, частил с извинениями, и в конце концов, совершенно запутал.
– Когда детектив сказала об опасности, я… я не знал, что делать. Думал, ты не простишь. Всё ещё обижаешься. Боялся, ненавидишь. А когда услышал в телефоне тишину, осознал: без тебя меня нет. Боже… я не знаю, сколько здесь просидел, надеясь. Я так боялся, что… Милая… Снежинка, Снежиночка, слава богу всё позади. – Уткнулся лицом в её волосы. Шапку она забыла в том доме. – Вита ничего тебе не сделала? Никогда бы не подумал, что она способна…
– О чём ты? – вырвалась из объятий Снежана. – Что ты знаешь о моей сестре?
– Сестре? – он выглядел бесконечно удивлённым. Теперь запутался он. – О ком ты? Снежинка, детектив мне сказала, Вита оказалась маньячкой, она увезла тебя за город и…
– Подожди. Она не маньячка! Что ты такое говоришь?
– Снежинка, я разговаривал с детективом пол часа назад, она…
– Что она? – сорвалась на визг Снежана. – При чём здесь она? Я ничего не понимаю!
– Тише, тише, моя любимая, – осторожно взял за руку, прижал к собственному сердцу. – Успокойся. Давай я тебе сделаю чая с мятой. Хочешь? Ты ведь любишь.
Она послушно поплелась за ним, растеряв все силы.
– Всё будет хорошо, Снежинка, я рядом. И больше тебя не оставлю.
Снежана открыла дверь, впустила его на порог и вдруг поняла: Марка ей не хватало. Сердце, уставшее жить в страхе, готово было откликнуться на его беспокойный взгляд, на тёплые пальцы, крепко сжимавшие руку.
– Только не бойся. Теперь я здесь. Я с тобой. Вместе мы во всём разберёмся. Веришь?
Она хотела поверить.
И жутко не хотела оставаться одна.
Прода от 02.03.2021, 10:45
***
Марк заварил чай, который напомнил ей детство. Мама тоже опускала сначала лимон и сахар в кружку, заливала кипятком и лишь потом добавляла мяту. Немного. Для тонкого аромата. Снежана уже и забыла какого это пить тот самый чай. Мамы давно не стало, а ведь только у неё чай получался особый. Снежана так не умела. При муже она даже не заикалась о мяте, ведь он её ненавидел. Называл вонючей травой, вызывавшей рвотный рефлекс.
Марк пододвинул чашку, мягко улыбнулся.
– У тебя ничего нет в запасах, – пожал плечами, – придётся пить пустой, но, если хочешь, я сбегаю в магазин.
– Нет.
– Точно? Снежинка, мне не сложно.
– Я… я не хочу оставаться одна.
– Конечно. Не подумал. Дурак…
Сначала пли молча. Она боялась услышать гадости о сестре, боялась, что придётся его выгнать. Он не знал, с чего начать, как правильно подобрать слова после совершённого предательства. Однако оба знали: молчание не спасёт, и рано или поздно поговорить придётся.
Этот вечер, плавно перетекающий в ночь, стал для обоих откровением. Тайны, секреты были вскрыты, преграды сломлены. Впервые за долгое время – им казалось прошёл год после расставания – говорили открыто. С обидами, уколами, криком, непониманием, противоречием. Но говорили. Слушали. Пытались понять.
Марк излил всю свою боль из-за разрыва с женой. Он переживал не столько из-за Риты, их любовь давно исчерпала себя, сколько из-за дочери. Жена настраивала девочку против, и он не знал, как это исправить.
Не меньше его волновали и отношения со Снежаной.
Просил прощения за Ангелину и за Виту.
Она не понимала.
Тогда Марк сообщил всё, о чём поведала детектив, без ранящих подробностей – сухими фактами, какие много раз слышал от полицейских на прежнем месте работы. Но Снежана всё равно ударилась в слёзы.
Сердце не верило, а разум… Разум хотелось загнать подальше, а лучше уничтожить, чтобы только не думать о том, в кого превратилась сестра. Это было дико, невозможно больно.
Когда от разговора осталось лишь многоточие, а от сердца пепел, Снежана сама прижалась к Марку, и так они долго сидели в тишине, глядя на снег за окном. В тот миг он понял, что не готов терять Снежану и начал строить радужные планы по знакомству любимой с дочерью. Она поняла: ей не нужен никто, кроме сестры.
Снежана обязана была узнать, что произошло с Витой и с её собственной памятью.
Сейчас её волновало только это.
***
Александра, надев согревающие носки цвета апельсина, цвета, придающего силы, удобно устроилась на диване и, окружив себя маркерами-помощниками, принялась выписывать отдельные фразы. Оттенок выбрала ядовито-жёлтый. Именно он ассоциировался с манипуляцией, а именно в этом детектив и подозревала мать Виталины, Клару Евгеньевну. Даже в тех немногочисленных записях, какие имелись, отчётливо прослеживалось давление на неокрепшую детскую психику. Так, в ранних записях, где буквы ещё были корявыми и сильно падали на правую сторону, что сохранилось и у взрослой Чириной, и в этом старик Анюхин несомненно бы увидел признак крайней импульсивной, нестабильной личности, неоднократно упоминалась одна и та же фраза Клары Евгеньевны:
«Только я тебя люблю. И папа. Ты же знаешь, верно?»
Так же повторялись следующие слова:
«Кто тебя считает самой лучшей? Мама считает самой лучшей».
И постоянно, вне зависимости от ситуаций, как с маленькой Витой, так и повзрослевшей, звучало слово «запомни». Казалось бы, обычное слово: простое непримечательное, но в нём Александра слышала угрозу. Буквы окрашивались тем самым ядовитым цветом.
«Могли ли на девочек воздействовать гипнозом? – задумалась Селивёрстова, жирно обведя красным собственное предположение. – И кем на самом деле была Клара Евгеньевна? И что стало с новым отцом Виты?»
Ответы на эти вопросы нашёл Рукавица, обнаруживший ещё один тайник прямо в полу, за кроватью. Под картиной с силуэтами на крыше.
– Твою ж… – Рукавица выпустил сигаретный дым, отдал находку криминалистам, набрал Селивёрстову. Новая информация никак не отменяла убийств и не делала Чирину лучше, но заставляла задуматься о словах Александры.
Прода от 04.03.2021, 13:14
Глава 52
Дорога петляла за город, служебная машина, выделенная Рукавицей, неслась сквозь снежную стену. Поднялась настоящая пурга. Видимость была недостаточной, но водитель, сотрудник того же Владимира Андреевича, справлялся с поставленной задачей: он ловко выкручивал руль перед тем, как столкнуться с таким же заблудившимся в метели автомобилем, как и они сами.
Место, куда направлялась детектив, располагалось даже ближе, чем коттеджный посёлок «Жемчужина», однако, непогода тормозила путь, отдаляя желанную цель.
Дорога порядком вымотала и без того уставшую Александру. После разговора с Рукавицей она готова была сорваться в путь сию же секунду. Лишь напоминание Владимира Андреевича о том, какие порядки в нужном им заведении остановили её, вынуждая сидеть в ожидания утра.
Ночью Селивёрстова едва ли поспала хотя бы пару часов: терзали мысли и образы, тугими струнами тянулись нервы. Её догадка о манипуляции оказалась верна, однако, детектив и не подозревала того, что ещё скрывает прошлое Чириной.
Стоило закрыть глаза, как перед взором вставали две маленькие девочки семи и девяти лет, две пленницы чужой воли.
Две заплутавшие души.
Злость копилась в сердце Александры. Злость на монстров, игравших чужими судьбами. Злость вынудила согласиться на служебную машину, лишь бы поскорее оказаться на месте. Она же давала силы держаться после беспокойной ночи и притворяться, будто всё хорошо, отвечая на вопросы водителя.
Злость помогала держать привычный образ.
***
Длинное здание встретило холодным серым фасадом. Заледеневшие побитые скульптуры, бывшие некогда настоящими произведениями искусства, смотрели настороженно.
Александра дала знак рукой, чтобы водитель ждал её в машине, и вошла в здание – частную лечебницу, дом. Его называли по-разному.
Охранник взял корочку, взглянул без особого интереса, сделал звонок и после этого указал на лестницу.
– Лифт только для персонала и пациентов, – обронил зачем-то.
Александра это и так знала.
Второй этаж. Длинный и совершенно пустой коридор. Чистота, режущая глаз, давящая тишина, запах лекарств. Александра постучала в дверь кабинета заведующей.
– Входите.
Крупная женщина в кресле поднялась навстречу.
– Значит, это вы детектив Селивёрстова, – произнесли её полные губы. – Никак не ожидала увидеть здесь кого-либо из представителей закона. Вы ведь сотрудничаете с полицией, насколько меня уведомили.
– Верно.
– Но зачем полиции понадобился наш пациент Чирин?
– Он связан с расследованием, – не вдаваясь в подробности, ответила Александра.
– Вероятно, дело очень давнее, потому что последние десять лет он не покидал этих стен.
– Вы правы, и всё же мне необходимо с ним побеседовать.
Молчание.
– Важность разговора превышает возможные последствия. Вы ведь это хотели бы услышать?
Женщина кивнула.
– Ничего не могу утверждать, – развела руками Александра.
– Ну… хорошо, – после долгого раздумья сдалась заведующая, – но только недолго. В конце концов, возможно, ваш приезд не так уж и плох. По крайней мере лучше хоть какое-то посещение, чем вечное одиночество.
– Его никто не посещает?
– У него никого нет.
– А дочь?
– Высылает деньги и только.
Александра ничуть не удивилась. Судя по записям, найденным Рукавицей, Чирина была близка с матерью, но не с отцом.
Заведующая вздохнула:
– Так что считайте, у него никого нет. Я вас провожу, только пожалуйста, будьте участливы. Наше учреждение – это не только дом престарелых, здесь оказывают психологическую помощь нуждающимся, поэтому сами понимаете: лишние переживания обитателям не нужны. Они и так брошены, душевно искорёжены. Помните о милосердии.
– Хорошо. Я постараюсь быть максимально тактичной. – Селивёрстова дала обещание, но знала: выполнить его будет непросто. Гнев уже закипал в её сердце. Была душа Чирина или нет той самой искорёженной, а жизнь другой семьи он исковеркал до неузнаваемости.
