Что касается самого Петрова, то с него сняли часть обвинений, однако болезнь сделала свое дело, окончательно рассорив несчастного с реальностью.
Как и подозревала Александра, каждая из жертв Шифровальщика так или иначе имела связь с Василисой. Первая была подругой. Вторая работала в ее любимом магазине и имела с Василисой приятельские отношения. Третья оказалась учительницей литературы. Четвертая – гинекологом и матерью бывшей одноклассницы. Именно она, как и сообщал в своем блоге Весников, привела к еще одному трупу – Федорову Артему Евгеньевичу – второму мужу Клавдии Евгеньевны и отцу Василисы. Весников признался, что пьяницу он убивал с особым наслаждением, ведь когда-то тот увел его жену. Шестой жертвой стала несчастная Кропоткина Лида, по несчастливой случайности, подружившаяся в больнице с Василисой.
На допросе Весников рассказал о возвращении в квартиру за ботинками. Изначально, желая сильнее запутать следствие, он хотел, чтобы Петров использовал обувь большего размера, и приволок свою обувь, но вовремя спохватился, отказавшись от этой идеи.
Так же сознался в подстрекательстве Петрова и подмене его лекарственных средств. А потом неожиданно сообщил, будто сам психически болен. Этим же объяснил совершенные зверства. Однако в процессе судебно-психологической экспертизы наличие каких-либо заболеваний помимо партенофилии не обнаружилось.
Присяжные признали вину, обвинив бывшего опера как минимум по двум статьям – ему светил приличный срок. Когда старика выводили из зала суда, он кричал, что Василиса должна была стать седьмой по счету, но первой по значимости жертвой, напоминая, что его бывшая жена обожала цифру семь; говорил, что все равно отомстил всем ментам за свое увольнение, а встретившись взглядом с некогда любимой женщиной, бросил, что никогда не простит ее за то, что она родила другого ребенка, предав тем самым память об их Владике.
Александра, стоявшая рядом с Клавдией Евгеньевной, тяжело вздохнула – теперь все карты раскрыты. Она подозревала, что причина кроется именно в этом, но не хотела верить собственной догадке. Так же как «инвалидность» Шифровальщика, это было чересчур жестоко. Родители не были виноваты в случившемся: и он, и она с трудом переживали утрату горячо любимого сына. Однако если мать смогла найти выход своей любви, родив дочь, то чувства отца оказались запертыми в душной комнатенке сожалений, постепенно трансформируясь в ненависть и желание отомстить. Но оправдывает ли это убийцу?
В памяти не к месту воскресли слова старушки Агаты Кристи: «У старых грехов длинные тени».
«А у мести длинные пальцы», – подумала она, глядя на уводимого охраной старика.
После заседания Александра помогла Алексею усадить в машину бледную, еле волочащую ноги старуху, в которой с трудом угадывалась та женщина, что еще недавно готова была броситься в самое пекло ради спасения дочери. Дождалась, пока такси отъедет, и направилась к остановке.
На душе было мерзко. Все закончилось хорошо, однако ей казалось, будто ее вымазали в чем-то отвратительном и липком. Эта история далась Селиверстовой нелегко. Одно дело ловить психа и совсем другое – здорового человека, изъевшего себя самого мечтами о мести до такой степени, что сам превратился в монстра. По правде говоря, в его психическом здоровье, несмотря на заключение медиков, она все еще сомневалась.
И был еще разговор с Рукавицей, заставивший задуматься о собственной значимости в рядах все еще родной полиции. Что она для них значит? И так ли им необходимы ее умозаключения, раз Владимир Андреевич с такой легкостью выполнил угрозу, запретив сотрудникам привлекать ее по каким-либо вопросам. Удостоверение было при ней, но Рукавица пообещал это легко исправить.
– До следующего прокола, – процедил он сквозь зубы, когда они встретились у здания суда, – я могу сделать так, чтобы твою контору обходили стороной.
Он был очень зол.
Да, она подвела, не уследила за «подопечными», но разве она отвечала за операцию? Почему все шишки только ей? Он сам будто и ни причем!
Зазвонивший телефон вызвал одновременно раздражение и апатию, граничащую с депрессией. Александра знала кто звонит. Соколов был настойчив.
– Суд закончился? – начал он издалека.
– Шестнадцать минут назад.
Вздох.
– Как Алексей со свекровью?
– Держатся.
– А Василиса?
– Я звонила ей утром. Она рассказывала о новой шляпке и с аппетитом жевала пирожное с кремом.
Приехал автобус. Мне пора.
– Подожди!
Наступила тишина. Она не отводила глаз от приближающегося транспорта и уже собралась отключить связь, как услышала:
– Нам надо поговорить. Нет смысла делать вид, будто все в порядке. Подъезжай сегодня к двум. Я буду ждать на Поцелуевом мосту.
– Издеваешься?!
Ответил он совсем тихо:
– Саша… я прошу, – и повесил трубку.
Прода от 13.07.2019, 03:43
Глава 36
Ветер ожесточенно бросал в лицо снег, словно издеваясь над и без того угрюмой Александрой. Уставившись в замерзшие воды Мойки, детектив не сразу заметила Соколова. Он стоял в паре метров от нее. Затем решительно направился вперед.
– Привет! – сказал громко, привлекая внимание.
Она подняла рассеянный взгляд:
– Привет.
– Саша… Я должен извиниться за то, что сразу не ввел тебя в курс дела. Это было нечестно. Мы все-таки не чужие.
– Не чужие?!
– Я думал…
– Что легко обойдешься без моего ума и дурацкой интуиции? – перебила его Селиверстова, – что ж. Тебе это удалось, – она отвернулась, – крутой детектив все раскопал. Браво. А знаешь ли ты, кому изначально принадлежала идея блога? Марыхину. Это он предложил Петрову записывать собственные переживания и иногда посмеивался, прочитывая признания любви к Василисе. А потом очень удивился, прочитав о «глазах, похожих на льдинки». Марыхин знал: двоюродный брат туповат для подобных фраз. Он догадался о том, что блогом пользуется кто-то другой. Это совпало с визитом в «Благодатную». Весников признался, что удалил ненужные записи и начал блог заново. Петров ему доверял и рассказывал многие личные вещи, поэтому сразу никто и не задумался о возможном подвохе.
– Но не ты, – вздохнул Дмитрий.
– Не я.
– Молодец, – он ухмыльнулся, – мы с Владимиром Андреевичем догадались только после твоей наводки. Он подозревал предателей в отделе и не верил в причастность одного лишь Петрова, но о блоге не задумывался. Ты помогла.
– Блог удалили, – хмуро поведала Александра, – а по комментариям развернули бурную деятельность: кто знает нет ли среди них еще одного маньяка.
На мгновение оба замолчали, наблюдая за борьбой ветра со снегом.
Соколов первым вернулся к разговору:
– Может, пора поговорить о более важном?
– О доверии? – она приподняла бровь.
– В том числе.
– И почему же ты ничего мне не сказал? Почему оставил «за бортом»? Ты говоришь, мы не чужие, но тем не менее утаил свое сотрудничество с Рукавицей!
– Но я рассказал о себе правду! Неужели это для тебя ничего не значит?
Она натянула шапку, но уши все равно мерзли. Мерзла каждая частичка ее тела. Каждая частичка души. Он не понимал, какое место в ее жизни занимает работа. Что для нее значит расследовать, докапываться до истины, проникать в преступные замыслы. Выигрывать. Соколов опять все сводил к личному. А разве можно иметь что-то личное с тем, кто тебя не понимает?
– Не молчи, Саша! Черт возьми, скажи хоть что-нибудь! Между нами что-то есть, или все это было от скуки?
– Что-о-о?! Это уже оскорбление! Как ты смеешь говорить со мной в таком тоне?! Кто ты такой, чтобы обвинять меня хоть в чем-то?
– Я и хочу понять кто я! Кто я для тебя, черт возьми? Кто?
На его крик обернулись немногочисленные прохожие. Все спешили спрятаться от удушающе холодного ветра. Хотели оказаться дома, почувствовать тепло и уют. Никому не было дела до разворачивающейся драмы на мосту со столь романтичным названием. Обернулись и продолжили путь как ни в чем не бывало. Глаза Селиверстовой между тем жгло от слез. Никто на нее не кричал со школы. Никто не позволял подобного обращения. Она чувствовала себя ребенком, который непонятно в чем провинился и теперь получал взбучку от недовольных родителей.
– Ответь! – продолжал наседать Соколов. – Ответь! Может, ты любишь Резникова? Тогда все объяснимо. Я должен знать, что между нами. Саша, я имею право! Ответь!
Она молчала. Соколов зашвырнул горсть снега в небо, затем решительно приблизился вплотную и неожиданно вжался в ее губы. Это не было похоже на поцелуй. Скорее на печать «Ты – моя». Александра растерялась, разозлилась и… обняла его за шею. Сейчас ей было хорошо. Не существовало никаких вопросов, сомнений, правых и неправых. Были он, она и их обветренные губы. Она бы хотела продлить это мгновение, но как резко все началось, так же внезапно все и закончилось. Соколов отодвинулся.
– Саша, ты поедешь со мной?
– Что? Куда? – она окончательно растерялась.
– Помнишь я заплатил Сидоровичу за сведения, а взамен попросил тебя не возвращать сумму, а поехать со мной к другу детства?
– Да.
– Об этом я и спрашиваю. Ты поедешь? Он живет во Франции. Вылет завтра вечером, – и продемонстрировал два электронных билета.
– Ты смотрел мой загранпаспорт?
– Саша, это все что тебя волнует?! То, что я смотрел твой паспорт? Ты невозможна! Ты можешь хоть раз побыть… побыть нормальной!
Удар ниже пояса. Она не сдержала слез. Он попытался взять слова обратно, коснулся ее плеч, снова притянул к себе, но она источала холод еще более пронизывающий, чем тот, каким был заряжен окружающий воздух.
– Ненормальная… – не произнесла – прошипела Александра, сбрасывая его руки, – так ты обо мне думаешь?
– Черт возьми, я не то хотел сказать! Я имел ввиду…
– Не надо объяснять. Я, может, и ненормальная, но не дура. Тебя не устраивает то, какая я! Ты хочешь завтраки по утрам, но не из бутербродов. Быть всегда на коне, и чтобы я тебя слушала. Тебе нужна обычная женщина, и ты не терпишь моей индивидуальности. И совсем не выносишь, когда я оказываюсь на шаг впереди!
– Опять ты об этом… – он сжал кулаки и смотрел с неприкрытой агрессией.
На какую-то секунду ей показалось, будто он способен ее ударить, но нет. Он тяжело выдохнул, спрятал руки в карманы и спросил:
– Подумай сама, если бы ты меня не устраивала, я бы был с тобой?
– А ты со мной? Ты не был честен до конца хотя знал, насколько сильно я погрузилась в это дело, как переживала! Я хотела разобраться, поймать настоящего Шифровальщика, думала, полиция идет по ложному следу, а вы с Рукавицей все это время продолжали дело, не поставив в известность меня!
Желваки ходили ходуном. Неожиданно из кармана появилась пачка сигарет. Соколов привычным, хотя и нервным жестом открыл упаковку, чиркнул зажигалкой и закурил. Александра не могла скрыть удивления:
– Ты снова куришь?
Не отвечая, он выпустил облако дыма.
– Дима… это вредно.
Он засмеялся: истерически, с надрывом.
– Ты потрясающая женщина, Саша. Странная, но потрясающая.
– Сомнительный комплимент.
– Согласен. Поехали со мной. Там мы сможем забыть о деле и, возможно, научимся понимать друг друга. У нас получится, Саша. Обещаю молчать о твоей интуиции и предлагаю вовсе не говорить о делах. Давай отдохнем от всего: от серого унылого Питера, трупов, психов и их родственников, от всего, Саша. Мы это заслужили. Тебе так не кажется? – бросил сигарету, потушив носком ботинка.
Звучало заманчиво, но что-то ее останавливало. И дело даже не в любви к унылому городу или тем же расследованиям. Это было другое – что-то, чему она пока не могла дать определения. Что-то, существующее между страхом и уверенностью.
– Снова молчишь, – он не скрывал раздражения, – просто дай согласие! Нам же хорошо вместе, Саша!
Александра вздохнула:
– Если мы не можем сосуществовать мирно здесь, то как может получиться там, Дима?
Он тоже вздохнул.
– А разве то, как будет, там зависит не от нас?
– И все же я не могу поехать.
– Почему? Из-за моей неустойчивости? Ты боишься, что я такой же псих, как те, с кем тебе приходиться сталкиваться? Дело в этом? Ведь ты стала меня избегать после того разговора. Я прав? Прав?
Александра молчала, потому что ответить на этот вопрос она не могла даже себе.
– Или дело в Резникове? Ты к нему что-то испытываешь?
– Снова ты об этом, – закатила глаза, – он мой друг!
Телефон в сумочке дал о себе знать внезапно. Селиверстова бросила взгляд на экран и замерла. Бриз. Он так давно ей не звонил. Она уже успела позабыть какую теплоту испытывает от его голоса и невольно улыбнулась. Александра скучала.
– Друг? – язвительно поинтересовался Соколов и вытянул вторую сигарету. – Как вовремя. Ответь другу. Ты даже в лице изменилась и не отрицай. Ты рада его звонку.
Телефон продолжал звонить.
– Ну же. Может, что-то серьезное. Мы же так… вышли поморозить задницы.
Она нажала «Принять».
– Пуля! Прости… Ты можешь говорить?
Она бросила взгляд на Соколова. Тот активно дымил, глядя в противоположную сторону. Его спина еще больше выпрямилась от напряжения.
Она отвернулась и ответила:
– У тебя встревоженный голос. Все в порядке?
– Нет. То есть… Прости.
– Хватит извиняться! Говори.
– Все это время я избегал общения. Боялся показаться тебе слабым, а теперь…
– Бриз, что ты скрываешь? Говори! Ты же знаешь, я всегда готова выслушать.
– Знаю, Пуля, поэтому и не хотел перекладывать на тебя свои проблемы.
– Хватит темнить! Говори конкретно!
– Пуля… помнишь я говорил, что у мамы проблемы со здоровьем?
– Да. Ты говорил все наладилось.
– Мы все тогда так думали, но… диагноз подтвердился: у мамы рак и уже давно. Неоперабельный. Отец ушел в запой. Мама постоянно говорит о смерти и пытается покончить с собой. Я каждый день вытаскиваю то нож из ее руки, то таблетки, то провод. Она пыталась повеситься на проводе от моего компа! Представляешь? Я не знаю как справиться. Я… я устал. Пуля, я так устал.
– Я сейчас приеду, – спрятала мобильник и сделала шаг к Соколову.
– Друг… – грустно заметил тот, оборачиваясь. Смял упаковку сигарет, – ты готова сорваться к нему, стоит тому попросить, а поехать со мной не можешь. Задумайся, Саша, почему сейчас ты выбираешь его?
– Дима… У него беда и я должна быть рядом. Я обещаю поговорить с тобой и подумать о поездке, но позже.
– Вылет завтра вечером, – с грустью произнес Соколов.
– Поговорим утром. Я должна идти. Пойми есть вещи дороже любви.
– Должна идти… Иди.
– Это все, что ты услышал?!
– Хватит, Саша, довольно! Я все понял. Глупый романтик… – он развернулся и первым исчез в снежной метели.
Александра бросилась бежать. Но не за ним, а в сторону метро. Глаза застилали непрошенные слезы. Они смешивались со снегом и жутко раздражали сильную женщину, привыкшую держать эмоции под контролем.
– Я сказала, что люблю тебя… – она продолжала набирать скорость, утопая каблуками в снегу и не замечая вернувшегося на мост мужского силуэта. Силуэта, чей крик забирали с собой порывы ветра.
– Я сказала, что люблю тебя, – повторила она, спотыкаясь и падая в снег, – люблю тебя, а ты и не заметил…
