Все ценное – почти ничего, если быть честным – что можно было забрать, северяне отняли у подданных золотого дома перед тем, как сжечь.
Вечером в заставе, вверенной командованию Гобрия, который принял их с важным видом, готовностью во всем отчитаться, гордостью и чувством собственного достоинства, сквозившим в каждом жесте, все собрались за ужином. Это было просторное помещение, выполнявшее функцию общей солдатской столовой, с единственным отдельно стоящим столом для местных офицеров, а заодно являвшееся комнатой для всех заседаний, объявлений, голосований и прочего. Многочисленные столы рядами стояли вдоль стен, в центре зала, между колоннами. По периметру чадили факелы, и следы копоти от масла черными тенями облепляли стены до самого потолка.
Когда с ужином из свежезапеченной конины было покончено, Бансабира попросила удалиться всех, кроме наиболее близких доверенных лиц и, разумеется, Гобрия. И первое, что заявил генерал, уставившись танше в лицо с таким видом, будто теперь кроме них тут вообще никого нет, звучало так:
- Я сомневаюсь, что всадники были из Раггаров.
- Что? – спросил Хабур тут же. – Но ведь...
Бансабира параллельно с этим качнула головой и Гобрий, все еще обращаясь к ней, поведал.
- Оружие, которое вы доставили с трупов, не похоже на то, каким пользуются отряды золотого дома.
Гобрий посмотрел чуть вдаль, сделал знак дежурным солдатам и велел принести пару раггарских клинков, добытых в прошлых стычках.
- Ко всему прочему, они крайне редко бывают конными. Зачастую только пехотинцы – лучники да мечники. Это нередко бандиты, дезертиры из гарнизонов, но редко опытные конные бойцы.
- Не говоря о том, - добавил Сагромах, - что для засады сплошь из конников нужны весьма прихотливые условия местности – далеко не везде можно осуществить подобное.
- Звучит разумно, - согласилась танша.
- Во время атаки один из них назвал госпожу Матерью Севера, - протягивая, напомнил Вал. – Они знали, на кого нападали и, видимо, имели конкретную цель.
- К тому же, - подхватила сама Бану, – кони существенно жирнее наших, будто их неплохо кормили, прежде чем пригнать сюда.
- Но в землях Мураммата Раггара намного теплее, чем у нас, - напомнил Хабур.
- Какие-нибудь прочие зацепки есть? – спросила Бану.
- О принадлежности разбойников к определенному дому? – уточнил Гобрий. – Из того, что вы привезли, ничего не понять. Если вы не нашли что-нибудь на месте, это мог быть кто угодно.
- В том числе и обсуждаемые Раггары? – спросил Сагромах. – В конце концов, если это не регулярная армия Золотого тана, то к чему ожидать оружия, плащей, нашивок на доспехах и прочих атрибутов дома Раггар?
Этот довод присутствующим показался еще более разумным.
- Наблюдай, что тут да как, - попросила Бансабира. – И докладывай, как всегда.
- Как всегда, - с гордостью Гобрий чуть склонил голову.
- Хорошо, - тут же подхватила танша. – Есть ещё одно поручение.
- Слушаю, госпожа?
Вопреки ожиданиям, Бансабира обратилась не к генералу, а перевела глаза на сына. Тон её, прежде рассуждающий и мало заинтересованный, мгновенно изменился.
- Разве я не сказала тебе уйти мне за спину?
Гайер подобрался в кресле, сменил расслабленную позу на исполненную готовности к действиям, попытался объяснить поведение.
- Но я был верхом, а ты пеш...
- ЭТО НЕ ИМЕЕТ ЗНАЧЕНИЯ! – пригвоздила танша, поднялась, подошла к месту Гайера и одним взглядом заставила сына тоже встать. – Думаешь, будь мне нужен конь, никто бы из них не предложил мне своего? – она качнула головой в сторону тройки охранителей. – Я велела тебе уйти в тыл. Я приказала тебе на поле сражения, Гайер, и ты ослушался. Ослушался. На поле. Сражения! – припечатала каждое слово. – Будь их больше, ты бы погиб!
- Разве это не было бы честью для тана – умереть в бою? Мы ведь воен....
Бансабира ударила сына по лицу кулаком. Гайер схватился за челюсть, а Бану – за ткань его плаща на груди.
- Ты – тан. Защитник. Тан должен жить и защищать вверенных тебе людей, а не бросаться на меч. Какой от тана толк, если он мертв?! Только когда понимаешь, что одна твоя жизнь может спасти тысячи других, только в этом случае, будучи таном, ты можешь и ты обязан предложить себя в качестве расплаты врагу. Как бы то ни было, Гайер, за неповиновение на поле боя принято убивать пытками. Потому что из-за неподчинения приказу более опытного командира ты можешь угробить все вверенное тебе подразделение. А знаешь ли ты, мальчик, который не отнял ни одной жизни, что значит смотреть на поле, усеянное трупами товарищей, и знать, что твоим долгом и в твоих силах было их спасти?
- Мам, я… – Гайер терялся. Ему и так пришлось сегодня непросто. Это ведь его первый… Мать Сумерек, сердце до сих пор колотилось, как бешеное! Неужели она сама не помнит, какого было ей в такой ситуации?!
- Ну вспомни сама свой первый бой, - попытался молодой тан вслух. Бансабира слушать возражения и увещевания не стала. Она отошла на шаг с твердостью в непроницаемом взгляде.
- Я вверяю тебя Гобрию, и клянусь: если он хоть раз пожалуется или скажет, как недоволен тобой по какой-либо причине, об участии в походе на Мирасс можешь забыть.
- Но ма…
- Гайер, - низким голосом припечатал Сагромах, поднявшись тоже. – Мать ты слышал.
Гайер поджал губы.
- Как прикажете, - буркнул молодой тан. Выглядел он страшно обиженным.
- Раз возражений нет, Гобрий, я послушала бы твои новости о конфликтах с Раггарами, - Бансабира обернулась к генералу, приняв безмятежный вид. – Поговорим?
Гобрий взвился со стула.
- Разумеется, тану. Пойдемте, - позвал он в кабинет командующего заставой.
Остальные тоже повставали с мест, двинулись к выходам из громадного зала-столовой. Одним было налево, другим направо – куда комендант крепости расселил вновь прибывших двести с небольшим человек.
Однако, когда к выходу двинулся Гайер, Сагромах остановил его:
- Обожди-ка, Гайер. Давай поговорим.
Юноша замер.
- Прямо сейчас? – спросил он, наконец, и Сагромах отлично слышал, что слова дались ему с трудом. Наверняка задет за живое решением матери.
- Сейчас, - тем не менее, настоял Сагромах. – Это важно.
Гайер кивнул и, вернувшись, сел за стол. Сагромах посмотрел на стражу в дверях – то в одних, то в других, и парой вежливых оборотов попросил оставить его с сыном наедине. Едва все вышли, молодой тан насупился, отвел лицо в сторону.
Сагромах в душе вздохнул: ясно, как день. Недолго думая, Маатхас начал прямо.
- Постарайся понять свою мать, Гайер.
- Отец, не стоит…
- Нет, стоит, - настоял тан. – Все люди в окружении твоей матери, которых ты знаешь, изначально не были её окружением и совершенно не были ей верны. Гобрий, которому она поручила докладывать о твоих успехах и промахах, Раду, её первый телохранитель, Юдейр, её первый оруженосец, даже Гистасп, которого сегодня называют её белой тенью – все они, Гайер, доносили на Бану Сабиру Свирепому.
Лицо молодого человека вытянулось. Сагромах не останавливался.
- И не сказать, чтобы твоя мать была не в курсе. Думаю, именно в силу опытности Гобрия в таком деле она и привезла тебя сюда, если между нами, - вдруг в задумчивом тоне протянул Сагромах, и снова взял уверенную интонацию. – Когда я рос, со мной было то же самое. Несчастный Хабур разрывался между братскими отношениями со мной и подданством моему отцу. А сколько было соглядатаев кроме Хабура? – Сагромах вздернул брови, но ответа, естественно, не получил.
- У меня с отцом вообще были напряженные отношения: он не одобрял большинство моих поступков. И сейчас я понимаю почему...
- Умоляю, папа, - всплеснул руками Гайер, - нравоучения о том, что я с возрастом пойму, что вами движет, мне всерьез наскучили – я постоянно их слышу от дяди Руссы.
Сагромах коротко засмеялся.
- У Руссы есть основания так рассуждать – на его имени немало пятен, - заметил Сагромах вполголоса и таким тоном, будто говорил себе под нос, не обращаясь к Гайеру. И все-таки было ясно, что он хотел, чтобы пасынок услышал и воспринял его слова как нечто, сказанное по секрету.
Гайер проигнорировал и немного вспылил:
- Ну а что я должен был сделать! Она моя мать! Разве ты бы поступил по-другому?!
На этот раз Гайеру показалось, что в улыбке отца он видит грусть.
- Хороший вопрос. Лет пятнадцать назад наверняка сделал бы то же, что и ты. А сейчас – не знаю. Гистасп однажды рассказал мне, что перед осадой она уговаривала командиров бросить её и уйти, обойти западню и вернуться к войскам Сабира Свирепого. Но никто не согласился бросить своего генерала. Тебе уже было несколько месяцев в ту пору, но Гистасп настаивает, что, когда они отказались – это был первый раз, чтобы Мать лагерей позволила подчиненным решать самим. Думаю, - Сагромах потер подбородок, - здесь то же самое. Для Бану единственное доказательство уважения – это признание за человеком свободы собственного выбора.
- Как с тем конем что ли? То есть я должен признать за ней выбор умереть, нелепо подставившись?!
Сагромах изменился в лице: немного помрачнел, во взгляде теперь читалась определенная тяжесть.
- Я ведь говорил, не сравнивай свою мать с другими женщинами. И с мужчинами не сравнивай.
- Но она не имеет права рисковать! – не унимался Гайер. – Неужели мать не понимает, что будет с её детьми, если её не станет? Я согласен, с тем, что она опытный боец и хороший командир, но… зачем она вообще сама лезет в пекло?!
Сагромах расхохотался во все горло.
- Поверь, - обратился он к сыну, смахивая проступившие от хохота слезы, - я очень долго задавал этот вопрос и себе, и ей. Но правда в том, что Бансабира хорошо знает свои возможности. Гистасп рассказывал, что видел, как её побеждал раз за разом один и тот же боец – первый номер из Храма Даг Тиглат Тяжелый Меч – в дни, когда Бану была в делегации сватов для раману Джайи. Однако я видел только, как в безнадежных ситуациях Бансабира уходила от атаки или проявляла готовность умереть, но в бой, в котором не могла победить, старалась никогда не вступать.
- Не считая той осады? – Гайер почувствовал шанс, наконец, узнать о событиях многолетней давности, о которых до него докатывались только отголоски молвы.
- Осада – не бой, - резонно заметил Сагромах. – Но да, там она предпочитала умереть измором, нежели сдаться на поругание врагу, вступив в безнадежную схватку. Осада – это испытание выдержки. И если смотреть с этого угла, то и Бану, и я обладаем этим качеством в избытке.
- Тебя тоже осаждали?
- Да. Нас осаждали в разное время и по одиночке, а порой осаждали мы. Последней осадой, конечно, был наш с Бансабирой брак, - вдруг засмеялся Са. - Воистину, они со Свирепым не сдавались безумно долго.
Гайер подался вперед, глядя жадно.
- Можешь рассказать мне, отец?
Сагромах удивился и принялся загибать пальцы.
- Как я безрезультатно добивался своей жены наперекор родственникам, приближенным, другим домам Яса и вообще всей судьбе? – пошутил тан.
Однако Гайер, не разделяя настроения отца, мотнул головой.
- Нет, о той осаде. Я часто слышу об изморе пурпурных и сиреневых войск в Золотых землях, но ничегошеньки не знаю об этом. Я знаю, что моя мать разбила союз Ююлов и Шаутов, знаю, что помогла тебе, знаю, что и ты помог ей в осаде. Но как она в ней очутилась – не возьму в толк. И кого не спрошу – все молчат.
Сагромах прищурился.
- Гайер. Мы говорили об этом в чертоге. Когда мы вернемся из столицы, задашь свои вопросы. Я дал тебе слово, и не отступлюсь. А пока просто прими, что есть вещи, которых лучше не знать.
Гайер вздохнул – тяжело, громко. Но ничего не сказал.
Гайер не спал до утра. Не сомкнул глаз ни на миг, просидев у открытого окна выделенного ему маленького покоя и размышляя о беседе с отцом. А когда пришел срок прощаться с родителями, Гайер, обняв Сагромаха, задержал объятие и шепотом спросил:
- Если однажды я полюблю, как ты, вы позволите мне жениться по своему выбору?
Сагромах по-доброму усмехнулся – Гайер чувствовал щекой.
- Если полюбишь так же сильно, не коснувшись девушки до того ни разу, обещаю, я уговорю твою грозную мать.
«Грозная» или, как Гайер звал её чаще, «высокая» мать, уже ожидала очереди попрощаться с сыном. Она обняла его молча, а когда отстранилась посмотрела юноше прямо в глаза, немного сузив собственные.
- Я доверяю тебя в хорошие руки, Гайер. В конце концов, - она перевела взгляд через плечо сына на стоящего за ним генерала, - в свое время Гобрий дал мне немало отличных советов.
- Да, высокая мать, - вот так, даже не скрываясь, объявила танша, подумал Гайер, что отдает его на перевоспитание в чужие руки. Порой её прямота и впрямь вызывает восхищение. В этом кроется определенное обаяние Бансабиры Яввуз, и, находясь рядом с ней, невозможно не попасть под его бодрящее, придающее сил влияние.
- Я надеюсь на тебя, Гобрий.
- Почту за честь, госпожа.
Бансабира снова обратила внимание на сына, положила на щеку ладонь.
- Что бы тебе ни говорили обо мне, Гайер, помни, что ты – мой первый сын. Ты появился на свет в самый разгар Бойни Двенадцати Красок, в походном шатре посреди чужого танаара. Война у тебя в крови, и на тебя я надеюсь особенно.
Гайер приосанился, глаза его наконец-то зажглись.
- Да, мама. Я постараюсь.
Бансабира улыбнулась, притянула сына за шею, чуть наклонив его голову, поцеловала в лоб. Потом кивком указала на своего коня: помоги мне. Гайер улыбнулся в ответ, подскочил к скакуну и, наклонившись, сложил ладони, подставив под материнское колено.
Гор стоял на пирсе, глядя вдаль.
Семья Таммуза прибыла в Аттар несколько недель назад. Оставив царя предаваться семейным радостям, теперь, когда большая часть его неприятелей была затравлена или убита, Гор «испросил позволения» заняться морским вопросом на севере Орса. Змей подготовил для Таммуза бумаги, объяснил ситуацию: почти восемь тысяч его подданных было угнано в рабство при Алае Далхоре, а тот даже в ус не дул! Надо ведь что-то делать! К тому же, если правильно отреагировать на ситуацию, то, будучи казначеем царства, Гор точно сумеет приумножить богатства Орса.
Таммуз вдумчиво слушал речи Змея и, в конечном счете, признавал их не лишенными идеи. К тому же, ему ли не знать, что не мстить за своих людей было в привычках царя Алая? Сам Бог повелел ему, Таммузу, внести справедливость в те решения, которые были неверно приняты отцом. Потому пусть Гор не только раз и навсегда разберется с северной морской угрозой, но и действительно воздаст огненным мечом тем, кто счел, что может обижать орсовцев безнаказанно.
Тиглат, слушая и внимая, вздыхал в душе: ничто не делает человека более уязвимым и более тупым, чем собственная убежденность в богоизбранности. Боги, какие бы они ни были на свете и сколько бы их ни сочлось, может, и не выбирают людей случайно, но уж точно делают это стократ реже, чем кажется самим людям.
Как правило, избранным для той или иной задачи оказываются именно те, кто никогда и не подозревал о подобном вмешательстве Судьбы. Это люди, которые молчаливо и в некотором роде безвозмездно делают свое дело, стараясь на благо хотя бы еще одного человека, кроме себя. И чем больше людей приобретет от деяний таких людей, тем больше проявляется на их челе поцелуй Бога.
***
Вечером в заставе, вверенной командованию Гобрия, который принял их с важным видом, готовностью во всем отчитаться, гордостью и чувством собственного достоинства, сквозившим в каждом жесте, все собрались за ужином. Это было просторное помещение, выполнявшее функцию общей солдатской столовой, с единственным отдельно стоящим столом для местных офицеров, а заодно являвшееся комнатой для всех заседаний, объявлений, голосований и прочего. Многочисленные столы рядами стояли вдоль стен, в центре зала, между колоннами. По периметру чадили факелы, и следы копоти от масла черными тенями облепляли стены до самого потолка.
Когда с ужином из свежезапеченной конины было покончено, Бансабира попросила удалиться всех, кроме наиболее близких доверенных лиц и, разумеется, Гобрия. И первое, что заявил генерал, уставившись танше в лицо с таким видом, будто теперь кроме них тут вообще никого нет, звучало так:
- Я сомневаюсь, что всадники были из Раггаров.
- Что? – спросил Хабур тут же. – Но ведь...
Бансабира параллельно с этим качнула головой и Гобрий, все еще обращаясь к ней, поведал.
- Оружие, которое вы доставили с трупов, не похоже на то, каким пользуются отряды золотого дома.
Гобрий посмотрел чуть вдаль, сделал знак дежурным солдатам и велел принести пару раггарских клинков, добытых в прошлых стычках.
- Ко всему прочему, они крайне редко бывают конными. Зачастую только пехотинцы – лучники да мечники. Это нередко бандиты, дезертиры из гарнизонов, но редко опытные конные бойцы.
- Не говоря о том, - добавил Сагромах, - что для засады сплошь из конников нужны весьма прихотливые условия местности – далеко не везде можно осуществить подобное.
- Звучит разумно, - согласилась танша.
- Во время атаки один из них назвал госпожу Матерью Севера, - протягивая, напомнил Вал. – Они знали, на кого нападали и, видимо, имели конкретную цель.
- К тому же, - подхватила сама Бану, – кони существенно жирнее наших, будто их неплохо кормили, прежде чем пригнать сюда.
- Но в землях Мураммата Раггара намного теплее, чем у нас, - напомнил Хабур.
- Какие-нибудь прочие зацепки есть? – спросила Бану.
- О принадлежности разбойников к определенному дому? – уточнил Гобрий. – Из того, что вы привезли, ничего не понять. Если вы не нашли что-нибудь на месте, это мог быть кто угодно.
- В том числе и обсуждаемые Раггары? – спросил Сагромах. – В конце концов, если это не регулярная армия Золотого тана, то к чему ожидать оружия, плащей, нашивок на доспехах и прочих атрибутов дома Раггар?
Этот довод присутствующим показался еще более разумным.
- Наблюдай, что тут да как, - попросила Бансабира. – И докладывай, как всегда.
- Как всегда, - с гордостью Гобрий чуть склонил голову.
- Хорошо, - тут же подхватила танша. – Есть ещё одно поручение.
- Слушаю, госпожа?
Вопреки ожиданиям, Бансабира обратилась не к генералу, а перевела глаза на сына. Тон её, прежде рассуждающий и мало заинтересованный, мгновенно изменился.
- Разве я не сказала тебе уйти мне за спину?
Гайер подобрался в кресле, сменил расслабленную позу на исполненную готовности к действиям, попытался объяснить поведение.
- Но я был верхом, а ты пеш...
- ЭТО НЕ ИМЕЕТ ЗНАЧЕНИЯ! – пригвоздила танша, поднялась, подошла к месту Гайера и одним взглядом заставила сына тоже встать. – Думаешь, будь мне нужен конь, никто бы из них не предложил мне своего? – она качнула головой в сторону тройки охранителей. – Я велела тебе уйти в тыл. Я приказала тебе на поле сражения, Гайер, и ты ослушался. Ослушался. На поле. Сражения! – припечатала каждое слово. – Будь их больше, ты бы погиб!
- Разве это не было бы честью для тана – умереть в бою? Мы ведь воен....
Бансабира ударила сына по лицу кулаком. Гайер схватился за челюсть, а Бану – за ткань его плаща на груди.
- Ты – тан. Защитник. Тан должен жить и защищать вверенных тебе людей, а не бросаться на меч. Какой от тана толк, если он мертв?! Только когда понимаешь, что одна твоя жизнь может спасти тысячи других, только в этом случае, будучи таном, ты можешь и ты обязан предложить себя в качестве расплаты врагу. Как бы то ни было, Гайер, за неповиновение на поле боя принято убивать пытками. Потому что из-за неподчинения приказу более опытного командира ты можешь угробить все вверенное тебе подразделение. А знаешь ли ты, мальчик, который не отнял ни одной жизни, что значит смотреть на поле, усеянное трупами товарищей, и знать, что твоим долгом и в твоих силах было их спасти?
- Мам, я… – Гайер терялся. Ему и так пришлось сегодня непросто. Это ведь его первый… Мать Сумерек, сердце до сих пор колотилось, как бешеное! Неужели она сама не помнит, какого было ей в такой ситуации?!
- Ну вспомни сама свой первый бой, - попытался молодой тан вслух. Бансабира слушать возражения и увещевания не стала. Она отошла на шаг с твердостью в непроницаемом взгляде.
- Я вверяю тебя Гобрию, и клянусь: если он хоть раз пожалуется или скажет, как недоволен тобой по какой-либо причине, об участии в походе на Мирасс можешь забыть.
- Но ма…
- Гайер, - низким голосом припечатал Сагромах, поднявшись тоже. – Мать ты слышал.
Гайер поджал губы.
- Как прикажете, - буркнул молодой тан. Выглядел он страшно обиженным.
- Раз возражений нет, Гобрий, я послушала бы твои новости о конфликтах с Раггарами, - Бансабира обернулась к генералу, приняв безмятежный вид. – Поговорим?
Гобрий взвился со стула.
- Разумеется, тану. Пойдемте, - позвал он в кабинет командующего заставой.
Остальные тоже повставали с мест, двинулись к выходам из громадного зала-столовой. Одним было налево, другим направо – куда комендант крепости расселил вновь прибывших двести с небольшим человек.
Однако, когда к выходу двинулся Гайер, Сагромах остановил его:
- Обожди-ка, Гайер. Давай поговорим.
Юноша замер.
- Прямо сейчас? – спросил он, наконец, и Сагромах отлично слышал, что слова дались ему с трудом. Наверняка задет за живое решением матери.
- Сейчас, - тем не менее, настоял Сагромах. – Это важно.
Гайер кивнул и, вернувшись, сел за стол. Сагромах посмотрел на стражу в дверях – то в одних, то в других, и парой вежливых оборотов попросил оставить его с сыном наедине. Едва все вышли, молодой тан насупился, отвел лицо в сторону.
Сагромах в душе вздохнул: ясно, как день. Недолго думая, Маатхас начал прямо.
- Постарайся понять свою мать, Гайер.
- Отец, не стоит…
- Нет, стоит, - настоял тан. – Все люди в окружении твоей матери, которых ты знаешь, изначально не были её окружением и совершенно не были ей верны. Гобрий, которому она поручила докладывать о твоих успехах и промахах, Раду, её первый телохранитель, Юдейр, её первый оруженосец, даже Гистасп, которого сегодня называют её белой тенью – все они, Гайер, доносили на Бану Сабиру Свирепому.
Лицо молодого человека вытянулось. Сагромах не останавливался.
- И не сказать, чтобы твоя мать была не в курсе. Думаю, именно в силу опытности Гобрия в таком деле она и привезла тебя сюда, если между нами, - вдруг в задумчивом тоне протянул Сагромах, и снова взял уверенную интонацию. – Когда я рос, со мной было то же самое. Несчастный Хабур разрывался между братскими отношениями со мной и подданством моему отцу. А сколько было соглядатаев кроме Хабура? – Сагромах вздернул брови, но ответа, естественно, не получил.
- У меня с отцом вообще были напряженные отношения: он не одобрял большинство моих поступков. И сейчас я понимаю почему...
- Умоляю, папа, - всплеснул руками Гайер, - нравоучения о том, что я с возрастом пойму, что вами движет, мне всерьез наскучили – я постоянно их слышу от дяди Руссы.
Сагромах коротко засмеялся.
- У Руссы есть основания так рассуждать – на его имени немало пятен, - заметил Сагромах вполголоса и таким тоном, будто говорил себе под нос, не обращаясь к Гайеру. И все-таки было ясно, что он хотел, чтобы пасынок услышал и воспринял его слова как нечто, сказанное по секрету.
Гайер проигнорировал и немного вспылил:
- Ну а что я должен был сделать! Она моя мать! Разве ты бы поступил по-другому?!
На этот раз Гайеру показалось, что в улыбке отца он видит грусть.
- Хороший вопрос. Лет пятнадцать назад наверняка сделал бы то же, что и ты. А сейчас – не знаю. Гистасп однажды рассказал мне, что перед осадой она уговаривала командиров бросить её и уйти, обойти западню и вернуться к войскам Сабира Свирепого. Но никто не согласился бросить своего генерала. Тебе уже было несколько месяцев в ту пору, но Гистасп настаивает, что, когда они отказались – это был первый раз, чтобы Мать лагерей позволила подчиненным решать самим. Думаю, - Сагромах потер подбородок, - здесь то же самое. Для Бану единственное доказательство уважения – это признание за человеком свободы собственного выбора.
- Как с тем конем что ли? То есть я должен признать за ней выбор умереть, нелепо подставившись?!
Сагромах изменился в лице: немного помрачнел, во взгляде теперь читалась определенная тяжесть.
- Я ведь говорил, не сравнивай свою мать с другими женщинами. И с мужчинами не сравнивай.
- Но она не имеет права рисковать! – не унимался Гайер. – Неужели мать не понимает, что будет с её детьми, если её не станет? Я согласен, с тем, что она опытный боец и хороший командир, но… зачем она вообще сама лезет в пекло?!
Сагромах расхохотался во все горло.
- Поверь, - обратился он к сыну, смахивая проступившие от хохота слезы, - я очень долго задавал этот вопрос и себе, и ей. Но правда в том, что Бансабира хорошо знает свои возможности. Гистасп рассказывал, что видел, как её побеждал раз за разом один и тот же боец – первый номер из Храма Даг Тиглат Тяжелый Меч – в дни, когда Бану была в делегации сватов для раману Джайи. Однако я видел только, как в безнадежных ситуациях Бансабира уходила от атаки или проявляла готовность умереть, но в бой, в котором не могла победить, старалась никогда не вступать.
- Не считая той осады? – Гайер почувствовал шанс, наконец, узнать о событиях многолетней давности, о которых до него докатывались только отголоски молвы.
- Осада – не бой, - резонно заметил Сагромах. – Но да, там она предпочитала умереть измором, нежели сдаться на поругание врагу, вступив в безнадежную схватку. Осада – это испытание выдержки. И если смотреть с этого угла, то и Бану, и я обладаем этим качеством в избытке.
- Тебя тоже осаждали?
- Да. Нас осаждали в разное время и по одиночке, а порой осаждали мы. Последней осадой, конечно, был наш с Бансабирой брак, - вдруг засмеялся Са. - Воистину, они со Свирепым не сдавались безумно долго.
Гайер подался вперед, глядя жадно.
- Можешь рассказать мне, отец?
Сагромах удивился и принялся загибать пальцы.
- Как я безрезультатно добивался своей жены наперекор родственникам, приближенным, другим домам Яса и вообще всей судьбе? – пошутил тан.
Однако Гайер, не разделяя настроения отца, мотнул головой.
- Нет, о той осаде. Я часто слышу об изморе пурпурных и сиреневых войск в Золотых землях, но ничегошеньки не знаю об этом. Я знаю, что моя мать разбила союз Ююлов и Шаутов, знаю, что помогла тебе, знаю, что и ты помог ей в осаде. Но как она в ней очутилась – не возьму в толк. И кого не спрошу – все молчат.
Сагромах прищурился.
- Гайер. Мы говорили об этом в чертоге. Когда мы вернемся из столицы, задашь свои вопросы. Я дал тебе слово, и не отступлюсь. А пока просто прими, что есть вещи, которых лучше не знать.
Гайер вздохнул – тяжело, громко. Но ничего не сказал.
***
Гайер не спал до утра. Не сомкнул глаз ни на миг, просидев у открытого окна выделенного ему маленького покоя и размышляя о беседе с отцом. А когда пришел срок прощаться с родителями, Гайер, обняв Сагромаха, задержал объятие и шепотом спросил:
- Если однажды я полюблю, как ты, вы позволите мне жениться по своему выбору?
Сагромах по-доброму усмехнулся – Гайер чувствовал щекой.
- Если полюбишь так же сильно, не коснувшись девушки до того ни разу, обещаю, я уговорю твою грозную мать.
«Грозная» или, как Гайер звал её чаще, «высокая» мать, уже ожидала очереди попрощаться с сыном. Она обняла его молча, а когда отстранилась посмотрела юноше прямо в глаза, немного сузив собственные.
- Я доверяю тебя в хорошие руки, Гайер. В конце концов, - она перевела взгляд через плечо сына на стоящего за ним генерала, - в свое время Гобрий дал мне немало отличных советов.
- Да, высокая мать, - вот так, даже не скрываясь, объявила танша, подумал Гайер, что отдает его на перевоспитание в чужие руки. Порой её прямота и впрямь вызывает восхищение. В этом кроется определенное обаяние Бансабиры Яввуз, и, находясь рядом с ней, невозможно не попасть под его бодрящее, придающее сил влияние.
- Я надеюсь на тебя, Гобрий.
- Почту за честь, госпожа.
Бансабира снова обратила внимание на сына, положила на щеку ладонь.
- Что бы тебе ни говорили обо мне, Гайер, помни, что ты – мой первый сын. Ты появился на свет в самый разгар Бойни Двенадцати Красок, в походном шатре посреди чужого танаара. Война у тебя в крови, и на тебя я надеюсь особенно.
Гайер приосанился, глаза его наконец-то зажглись.
- Да, мама. Я постараюсь.
Бансабира улыбнулась, притянула сына за шею, чуть наклонив его голову, поцеловала в лоб. Потом кивком указала на своего коня: помоги мне. Гайер улыбнулся в ответ, подскочил к скакуну и, наклонившись, сложил ладони, подставив под материнское колено.
Глава 2
Гор стоял на пирсе, глядя вдаль.
Семья Таммуза прибыла в Аттар несколько недель назад. Оставив царя предаваться семейным радостям, теперь, когда большая часть его неприятелей была затравлена или убита, Гор «испросил позволения» заняться морским вопросом на севере Орса. Змей подготовил для Таммуза бумаги, объяснил ситуацию: почти восемь тысяч его подданных было угнано в рабство при Алае Далхоре, а тот даже в ус не дул! Надо ведь что-то делать! К тому же, если правильно отреагировать на ситуацию, то, будучи казначеем царства, Гор точно сумеет приумножить богатства Орса.
Таммуз вдумчиво слушал речи Змея и, в конечном счете, признавал их не лишенными идеи. К тому же, ему ли не знать, что не мстить за своих людей было в привычках царя Алая? Сам Бог повелел ему, Таммузу, внести справедливость в те решения, которые были неверно приняты отцом. Потому пусть Гор не только раз и навсегда разберется с северной морской угрозой, но и действительно воздаст огненным мечом тем, кто счел, что может обижать орсовцев безнаказанно.
Тиглат, слушая и внимая, вздыхал в душе: ничто не делает человека более уязвимым и более тупым, чем собственная убежденность в богоизбранности. Боги, какие бы они ни были на свете и сколько бы их ни сочлось, может, и не выбирают людей случайно, но уж точно делают это стократ реже, чем кажется самим людям.
Как правило, избранным для той или иной задачи оказываются именно те, кто никогда и не подозревал о подобном вмешательстве Судьбы. Это люди, которые молчаливо и в некотором роде безвозмездно делают свое дело, стараясь на благо хотя бы еще одного человека, кроме себя. И чем больше людей приобретет от деяний таких людей, тем больше проявляется на их челе поцелуй Бога.
