Сердце Джайи на сей счет упало давным-давно: Кхассав все время твердил о нормах закона, и по закону ей было позволено куда меньше, чем Джайя надеялась: конечное решение в Ясе, как и в Орсе, принимал «держащий меч» - то есть, раман. Все и везде решала сила меча! Раз так, раз она не может по своему усмотрению укорачивать на голову любого из танов, то может ли она вообще что-нибудь?
- Дана? – тут же уточнила Бансабира. – Который поцеловал вас когда-то?
Джайя вспыхнула до корней волос, а Кхассав не удержался и изобразил крайнюю степень изумления:
- Серьезно?! Джайя, милая! Когда это было?! Почему я ничего не знал?! Надо было пожать руку парню, пока я был у вас дома, - посокрушался мужчина.
Джайя решительно развернулась на пятках, встав к мужу и гостям спиной:
- Я не смотритель дворца. Поручи их кому другому, государь.
- Как скажешь, - спокойно пожал плечами Кхассав. – Идем, - он в пригласительном жесте махнул рукой, и вскоре процессия обогнала рассерженную Джайю.
Раньше в подобных ситуациях у неё на глазах наворачивались слезы, теперь было проще: все в груди женщины переполняла лютая ненависть к Маленькой танше, передавшаяся Джайе от предшественницы вместе с несбывшимися мечтами о величии.
Когда процессия прошла в тронный зал, раман дал знак слугам заняться расположением танов и их свиты самым активнейшим образом. Выделить ближайших сподвижников Бану и Сагромаха было непросто, поэтому Кхассав велел «взять по десятке» и «идти в трапезную, дело к обеду».
В трапезной все было ровным счетом также, как и прежде: множество низких столов, расставленных по всей огромной зале с подушками вокруг. Раман сделал широкий жест рукой, безмолвно приглашая рассесться к обеду, а танов позвал за свой стол.
- Я все понимаю, - шепнул Сагромах, - но тебе не кажется, что это было слишком?
- Ты про Джайю? – мгновенно сообразил Кхассав, продвигаясь к столу на помосте.
Маатхас подтвердил.
- Если быть честным, за все шесть лет ты спал всего с двумя северянками.
- Но очень системно и, похоже, имел успех, - вполголоса заметила Бану.
- Кто бы говорил, - усмехнулся Кхассав. А потом вдруг взмахнул руками:
- Да глядя на ваш брак, я вообще стал святым! – горячо заявил он. – Но ей об этом знать необязательно. В конце концов, Бану, у неё всегда настолько недовольный всем вокруг вид, что я просто не могу удержаться создать тому еще пару причин.
- Достаточно и одной, - со знанием дела, одновременно отозвались таны.
Кхассав слушать нотации не хотел и развел руками:
- Я звал её поразвлекаться на севере. Она вечно что-то там бубнила про сугробы и твою заносчивость, Бану.
- Чью заносчивость? – спросил детский голос.
Они уже подошли к столу государей, и за ним сидели двое детей с небольшой разницей в возрасте. Девочка больше походила на мать – тонкая, изящная. Станет красавицей, тут же прикинула Бану. Мальчик пошел в отца – такой же яркий, с горящими глазами человека, увлеченно изучающего мир.
- О, Ксаввах, - позвал сына раман. – Иди сюда, встань.
Мальчик встал. Рослый, прикинул Сагромах.
Ребенок поднялся, вышел из-за стола, выпрямился. Поглядел на отца, потом на танов – и поклонился. Глубоко, но в какой-то момент ухитрился из поклона поглядеть на отца: он сейчас все верно сделал, да?
- Тан и тану Маатхас-Яввуз.
- О! – оживился ребенок тут же. – Так это Мать лагерей?! Или Мать севера?
- И тан Маатхас, - напомнил раман, чуть краснея. Сагромах махнул рукой:
- Да ладно, Кхассав, я привык. В конце концов, чем плохо, если женщина рядом с тобой яркая настолько, что тебя оставляют в покое?
- Не знаю, - раман пожал плечами. – Я в твоей ситуации не был.
Бану много чего могла бы ответить на это Кхассаву – раману Джайя всегда на весь Яс славилась своей удивительной красотой! – но отлично знала, как Кхассав недоволен браком. Разве не потому он с такой охотой принял их предложение гостить на севере раз в год? Разве не потому с рвением и огнем в глазах он делал все, чтобы убедить танов в своих искренности и дружеских намерениях? Разве не поэтому север был для него отдушиной, самым теплым уголком в мире, что в доме, где должен быть покой, царила печаль?
Уютнее всего человеку в любви. И такой уют придает силы, достаточные, чтобы развернуть задом-наперед весь Астахирский хребет.
- Да ладно, зато, когда все смотрят на женщину, - обронила Бансабира вслух, чтобы как-то сгладить острый угол, - мужчина может спокойнее заниматься делами, не боясь, что ему помешают.
- И то верно, - оскалился Кхассав. – Садись-ка сюда, - он посадил сына справа, а дочь слева, сев напротив Сагромаха и Бану.
- Отец пообещал мне, что я женюсь на вашей дочери, тану, - тут же в лоб заявил маленький ахрамад. Кхассав покраснел до ушей.
- Эй, хм… Ксаввах! Прекрати!
- Но ты сам ска…
- Я сказал, - с нажимом перебил Кхассав, - было бы неплохо, если бы удалось устроить ваш брак. Но обещаний я не давал.
Тут Кхассав не соврал: он действительно давно подумал, что это было бы лучшим решением для них с северянами, но для таких серьезных шагов пока слишком рано. Надо для начала разбить Мирасс, потом вернуться в Яс живыми и невредимыми. К тому же дети еще совсем малы, хорошо бы им еще хотя бы лет восемь расти и набираться ума.
- Ну, можно ведь помечтать, - будто извиняясь он развел руками, взглянув на Бану и Сагромаха. – Все, идите, - подталкивая детей руками, Кхассав выпроводил сына и дочь, явно опасаясь, как бы кто из них еще не сморозил глупость или откровение. – Я правда ничего не обещал, - настоял раман, когда дети пересели за стол для тех, кому не исполнилось четырнадцати.
- Это и хорошо, - с улыбкой подтвердила Бану. - Не хочу думать, что однажды Шинбана дорастет до брака, и придется отдать её кому бы то ни было. А я, к тому же, в связи с её браком, стану бабкой. Знаешь, как пугает? – пожаловалась танша государю. Тот ощерился, но ничего не сказал.
- Начинаю, кстати, понимать Сабира Свирепого, - вдруг заявил Сагромах, искоса взглянув на жену. – Трудно отдавать свое другим людям.
- Но, по крайней мере, он – сын Кхассава, уже не чужой, - заметила Бансабира.
- Ага, - иронично согласился Сагромах. – А я-то был чужой Сабиру, точно, да?
Бансабира засмеялась. Сколько времени утекло с тех пор? Отец… Интересно, был бы он рад, доживи до их с Сагромахом детей? Радовался бы? Наставлял бы их? Наверняка ведь…
Только теперь до Бансабиры начинало доходить, как велика была любовь Старого Волка. Старого мудрого волка, который все видел и всех прощал.
В зал мало-помалу стекались люди: прислуга с едой, гостившие в столице таны – Луатар, Наадал, Вахииф, Шаут и даже Аймар Дайхатт. Завидев Бансабиру, последний засиял, подошел с раскрытыми объятиями.
- Всеблагая Мать Сущего, - протянул Дайхатт. – Бану, - улыбнулся он широко. Бансабира коротко глянула на Сагромаха – тот спокойно прикрыл глаза в одобряющем жесте – и, встав из-за стола, ответила на теплое приветствие.
- Много лет прошло, правда?
Бансабира отвечала взглядом – что тут скажешь?
Воспоминаний об их памятной встрече в Гавани Теней и впрямь не забыть. Тогда, в те дни празднования юбилея рамана Кхазара IV, она еще всерьез сомневалась, кого стоит выбирать в мужья – Сагромаха или его, Аймара. В те дни Праматерь будто бы предначертала ей, Бану, путь в Ласбарн за Юдейром, а от Ласбарна, где довелось спасти Дайхатта, – в Храм Даг, где…
Всего уже и не перечислить, вдруг загрустила Бану.
- Сагромах, - Аймар обнял и Маатхаса тоже.
- Ты, похоже, совсем без сопровождения? – спросил тан Лазурного дома.
- А зачем? – Аймар пожал плечами. – Вы же тут, - он обворожительно улыбнулся.
Кхассав пригласил Дайхатта расположиться за ближайшим столом к государскому, чтобы иметь возможность беседовать с Аймаром во время обеда. Тот согласился с радостью.
Бансабира знала, что за одиннадцать лет Иввани принесла Черному танаару четверых детей.
- И сейчас ждет пятого, - самодовольно улыбаясь, сообщил Аймар. А потом, чуть скромнее, добавил. – Мы надеемся, что, хотя бы в этот раз будет девочка.
Кхассав засмеялся.
- Девочка, мальчик – какая разница? – спросил Вахииф, присаживаясь рядом с Дайхаттом. – Дети – всегда подарок…
Трапеза еще не закончилась, когда Бансабира попросила прощения.
- Честно сказать, государь, не терпится смыть дорожную пыль, и если нас расположили…
Кхассав одобрительно махнул рукой: да-да, у него тоже немало дел после обеда. Пусть путники отдохнут – в конце концов, у других танов вполне была такая возможность.
- Будет больше сил для ужина, если отдохнуть сейчас, - подмигнул Кхассав танам.
- Точно, - улыбнулась Бансабира. – Да, Аймар, - обратилась она, уже поднявшись из-за стола Светлейшего. – Я почти год не получала писем от Иввани. Не сомневаюсь, что все хорошо, но все-таки, я кое-что напишу ей. Передашь?
- О чем вопрос, Бану? – живо отозвался тан. – Или, лучше звать тебя сестрицей? – будто объясняясь, Аймар тут же развел ладошки в стороны. – Клянусь, так и не решил за десять лет, или сколько их там прошло.
Бану засмеялась: а Дайхатт, кажется изменился. На вкус Бану, он больше не выглядел помешанным на выгоде каждого поступка, и это уже вполне красило человека.
Когда Бансабира и Сагромах поднялись и направились к выходу, минуя столы танов, правящей семьи и приближенных двора, все взоры так или иначе обращались к ним. Это ведь по сей день вызывало удивление и восхищение: брак двух равноправных танаарских «защитников». Бану не была таншей потому, что вышла за тана, а Сагромах не стал таном, женившись на тану. Они были единовластными хозяевами своих земель, и их брак стал фундаментом объединения всех северян. Были еще, конечно, Каамалы, но и там Бансабира Яввуз приложила свою руку. Пересуды о судьбе дома Каамал ходили по сей день, но какая разница, кто и что говорит, если в конечном счете сын тану Яввуз сидит в танском кресле.
Был ли это замысел Сабира Свирепого и его достойной дочери? Был ли в случившемся промысел Всесильной и Всеблагого? Так или иначе, люди понимали, что север объединяется, три разбитых прежде танаара срастаются, как края разорванной раны. Видел это и Кхассав, и больше всего боялся, что в один прекрасный день северяне заявит не об особых для себя правах, а о полной свободе, за которую, если их не отпустят просто так, северяне будут готовы побороться силой. И, будь оно не ладно, но он никогда не недооценивал возможность удачного брачного союза. Пример самих Бану и Маатхаса идеально убеждал в могуществе такого решения. Так что естественно, что он неоднократно говорил сыну, как было бы здорово женить его на Шинбане.
- Они удивительны, - донесся голос тана Вахиифа.
Владыка бежевого дома, тан Дарн Вахииф, на сегодняшний день оказался одним из немногих танов, кто был действующим правителем и полководцем при Бойне Двенадцати Красок, и уж точно одним из немногих, кто на своей шкуре ощутил тяжелый кулак северян. Он отчетливо знал, что есть армии, на которые не нападают, и крепости, которые не берут; что есть отступления, которые не преследуют, и есть приказы, которые не достигают ушей генералов.
Странно сейчас было смотреть на этот союз, в особенности ему. Маневрируя в вихре вновь создаваемых и распадающихся союзов, Дарн Вахииф в свое время дал обещание Шауту и Дайхатту помочь разбить Яввузов, с одной стороны, пережав им пути отступления, а с другой – разбив их главного союзника Маатхаса. В той последней военной агонии, когда противники по всему Ясу в решающих атаках не гнушались совершенно ничем, ощущая преддверие конца смуты, Бансабиру с её партизанскими, разбойничьими повадками, давили как могли. В особенности, понимая, что любая открытая атака с её стороны наверняка оснащена длительной закулисной игрой.
Дарн Вахииф был умным человеком. И теперь, и тогда. Ни он, ни покойный ныне Диал Дайхатт, отец Аймара, никогда не недооценивали Сабира Свирепого и его новообретенную дочь. Достойного противника видно издалека, и его стоит ценить, как лучшего друга, сохраняя ему жизнь раз за разом, хотя бы для того, чтобы иметь шанс однажды сойтись снова или, зная, что новый бой возможен, всегда быть наготове. Иметь достойного врага подчас даже важнее, чем иметь достойного друга, чтобы всегда быть в силе, расти над собой и каждый день становиться лучше себя прежнего. А в том, чтобы быть лучше себя вчерашнего, и заключается весь хваленный смысл прожитого дня, дарованного тебе Богами для того, чтобы ты показал им, как небезнадежен.
- Думаешь? – переспросил государь, услышав голос тана.
Вахииф перевел на рамана глаза – бледно-серые, особенно выразительные в своей прозрачности под высоким лбом и насыщенной черной копной. Кхассав молод, ненамного старше той же Матери севера, но в чем-то по-прежнему очень наивен. Его соглядатаи объезжали весь Яс и сколотили ему богатую библиотеку хроник о Бойне Двенадцати Красок. Его телохранители и охранники, мотая его по Мирассу, наверняка помогли раману выучить множество боевых техник и диалектов. Он, раман, путешествуя, набрался и интересного опыта, и сильных впечатлений – до того, что увлекся идеей сокрушить Мирасс.
В Этане на все времена было три великих империи. Когда-то золотой империей Этана был Ласбарн. Со временем, он пал и был разрушен, и тогда титул золотой империи унаследовал великодержавный Яс, получивший свое громкое прозвище одномоментно с падением Лабсарна – оттого, что к девяти танаарам примкнули, наконец, грандиозные орды северян. Но когда Началась Бойня Двенадцати Красок, Яс вздрогнул и опал, как парус при утихшем ветре, и Мирасс, далекая западная держава за Ласковым морем, вовремя воспользовалась случаем. Кхассав рос там, наблюдая, как на костях и разрухе завещанного ему наследства поднимается Мирассийская держава, и вместе с этим в груди росло стремление вернуть величие родины. Стремление романтика, но не полководца. Ему невозможно было объяснить, сколь затруднительным будет снабжение за морем, как опасно будет подобное предприятие. И потому, не желая выслушивать отказ, Кхассав решил дать всем танам большой срок – «наколотить кораблей и нажать хлеба».
В отличие от родителей Кхассав принимал самое активное участие в судьбе Яса, но, увы, думал Вахииф, ему так же, как и им, не хватает самого банального, но необходимого в военном искусстве опыта командования. Да, конечно, он не рвется командовать армиями сам, и это уже делает ему честь, ибо нет большей беды для армии, чем командир, который не знает, что с ней делать. Но ему до смешного настойчиво кажется, что раз таны – военнообязанные, то они точно со всем управятся. А ведь, между тем, среди нынешних танов далеко не все принимали непосредственное участие в великой Бойне!
- Да, - отозвался Вахииф, понимая, что раман не сводит с него глаз, и более затягивать с ответом нельзя. – Я считаю их удивительными. Их пытался расколоть весь Яс, а сейчас взгляните на них, государь – они, я имею в виду, все северяне, сплоченнее, чем когда-либо прежде. Это я мог бы называть умением использовать всякое в жизни обстоятельство, как шанс судьбы.
Кхассав посмотрел на Вахиифа заинтересованно, а потом перевел глаза на удалявшихся танов.
Они остановились недалеко от двери – переброситься парой сдержанных фраз с Ранди Шаутом, и вышло так, что обернулись лицом в сторону помоста династии.
- Дана? – тут же уточнила Бансабира. – Который поцеловал вас когда-то?
Джайя вспыхнула до корней волос, а Кхассав не удержался и изобразил крайнюю степень изумления:
- Серьезно?! Джайя, милая! Когда это было?! Почему я ничего не знал?! Надо было пожать руку парню, пока я был у вас дома, - посокрушался мужчина.
Джайя решительно развернулась на пятках, встав к мужу и гостям спиной:
- Я не смотритель дворца. Поручи их кому другому, государь.
- Как скажешь, - спокойно пожал плечами Кхассав. – Идем, - он в пригласительном жесте махнул рукой, и вскоре процессия обогнала рассерженную Джайю.
Раньше в подобных ситуациях у неё на глазах наворачивались слезы, теперь было проще: все в груди женщины переполняла лютая ненависть к Маленькой танше, передавшаяся Джайе от предшественницы вместе с несбывшимися мечтами о величии.
Когда процессия прошла в тронный зал, раман дал знак слугам заняться расположением танов и их свиты самым активнейшим образом. Выделить ближайших сподвижников Бану и Сагромаха было непросто, поэтому Кхассав велел «взять по десятке» и «идти в трапезную, дело к обеду».
В трапезной все было ровным счетом также, как и прежде: множество низких столов, расставленных по всей огромной зале с подушками вокруг. Раман сделал широкий жест рукой, безмолвно приглашая рассесться к обеду, а танов позвал за свой стол.
- Я все понимаю, - шепнул Сагромах, - но тебе не кажется, что это было слишком?
- Ты про Джайю? – мгновенно сообразил Кхассав, продвигаясь к столу на помосте.
Маатхас подтвердил.
- Если быть честным, за все шесть лет ты спал всего с двумя северянками.
- Но очень системно и, похоже, имел успех, - вполголоса заметила Бану.
- Кто бы говорил, - усмехнулся Кхассав. А потом вдруг взмахнул руками:
- Да глядя на ваш брак, я вообще стал святым! – горячо заявил он. – Но ей об этом знать необязательно. В конце концов, Бану, у неё всегда настолько недовольный всем вокруг вид, что я просто не могу удержаться создать тому еще пару причин.
- Достаточно и одной, - со знанием дела, одновременно отозвались таны.
Кхассав слушать нотации не хотел и развел руками:
- Я звал её поразвлекаться на севере. Она вечно что-то там бубнила про сугробы и твою заносчивость, Бану.
- Чью заносчивость? – спросил детский голос.
Они уже подошли к столу государей, и за ним сидели двое детей с небольшой разницей в возрасте. Девочка больше походила на мать – тонкая, изящная. Станет красавицей, тут же прикинула Бану. Мальчик пошел в отца – такой же яркий, с горящими глазами человека, увлеченно изучающего мир.
- О, Ксаввах, - позвал сына раман. – Иди сюда, встань.
Мальчик встал. Рослый, прикинул Сагромах.
Ребенок поднялся, вышел из-за стола, выпрямился. Поглядел на отца, потом на танов – и поклонился. Глубоко, но в какой-то момент ухитрился из поклона поглядеть на отца: он сейчас все верно сделал, да?
- Тан и тану Маатхас-Яввуз.
- О! – оживился ребенок тут же. – Так это Мать лагерей?! Или Мать севера?
- И тан Маатхас, - напомнил раман, чуть краснея. Сагромах махнул рукой:
- Да ладно, Кхассав, я привык. В конце концов, чем плохо, если женщина рядом с тобой яркая настолько, что тебя оставляют в покое?
- Не знаю, - раман пожал плечами. – Я в твоей ситуации не был.
Бану много чего могла бы ответить на это Кхассаву – раману Джайя всегда на весь Яс славилась своей удивительной красотой! – но отлично знала, как Кхассав недоволен браком. Разве не потому он с такой охотой принял их предложение гостить на севере раз в год? Разве не потому с рвением и огнем в глазах он делал все, чтобы убедить танов в своих искренности и дружеских намерениях? Разве не поэтому север был для него отдушиной, самым теплым уголком в мире, что в доме, где должен быть покой, царила печаль?
Уютнее всего человеку в любви. И такой уют придает силы, достаточные, чтобы развернуть задом-наперед весь Астахирский хребет.
- Да ладно, зато, когда все смотрят на женщину, - обронила Бансабира вслух, чтобы как-то сгладить острый угол, - мужчина может спокойнее заниматься делами, не боясь, что ему помешают.
- И то верно, - оскалился Кхассав. – Садись-ка сюда, - он посадил сына справа, а дочь слева, сев напротив Сагромаха и Бану.
- Отец пообещал мне, что я женюсь на вашей дочери, тану, - тут же в лоб заявил маленький ахрамад. Кхассав покраснел до ушей.
- Эй, хм… Ксаввах! Прекрати!
- Но ты сам ска…
- Я сказал, - с нажимом перебил Кхассав, - было бы неплохо, если бы удалось устроить ваш брак. Но обещаний я не давал.
Тут Кхассав не соврал: он действительно давно подумал, что это было бы лучшим решением для них с северянами, но для таких серьезных шагов пока слишком рано. Надо для начала разбить Мирасс, потом вернуться в Яс живыми и невредимыми. К тому же дети еще совсем малы, хорошо бы им еще хотя бы лет восемь расти и набираться ума.
- Ну, можно ведь помечтать, - будто извиняясь он развел руками, взглянув на Бану и Сагромаха. – Все, идите, - подталкивая детей руками, Кхассав выпроводил сына и дочь, явно опасаясь, как бы кто из них еще не сморозил глупость или откровение. – Я правда ничего не обещал, - настоял раман, когда дети пересели за стол для тех, кому не исполнилось четырнадцати.
- Это и хорошо, - с улыбкой подтвердила Бану. - Не хочу думать, что однажды Шинбана дорастет до брака, и придется отдать её кому бы то ни было. А я, к тому же, в связи с её браком, стану бабкой. Знаешь, как пугает? – пожаловалась танша государю. Тот ощерился, но ничего не сказал.
- Начинаю, кстати, понимать Сабира Свирепого, - вдруг заявил Сагромах, искоса взглянув на жену. – Трудно отдавать свое другим людям.
- Но, по крайней мере, он – сын Кхассава, уже не чужой, - заметила Бансабира.
- Ага, - иронично согласился Сагромах. – А я-то был чужой Сабиру, точно, да?
Бансабира засмеялась. Сколько времени утекло с тех пор? Отец… Интересно, был бы он рад, доживи до их с Сагромахом детей? Радовался бы? Наставлял бы их? Наверняка ведь…
Только теперь до Бансабиры начинало доходить, как велика была любовь Старого Волка. Старого мудрого волка, который все видел и всех прощал.
В зал мало-помалу стекались люди: прислуга с едой, гостившие в столице таны – Луатар, Наадал, Вахииф, Шаут и даже Аймар Дайхатт. Завидев Бансабиру, последний засиял, подошел с раскрытыми объятиями.
- Всеблагая Мать Сущего, - протянул Дайхатт. – Бану, - улыбнулся он широко. Бансабира коротко глянула на Сагромаха – тот спокойно прикрыл глаза в одобряющем жесте – и, встав из-за стола, ответила на теплое приветствие.
- Много лет прошло, правда?
Бансабира отвечала взглядом – что тут скажешь?
Воспоминаний об их памятной встрече в Гавани Теней и впрямь не забыть. Тогда, в те дни празднования юбилея рамана Кхазара IV, она еще всерьез сомневалась, кого стоит выбирать в мужья – Сагромаха или его, Аймара. В те дни Праматерь будто бы предначертала ей, Бану, путь в Ласбарн за Юдейром, а от Ласбарна, где довелось спасти Дайхатта, – в Храм Даг, где…
Всего уже и не перечислить, вдруг загрустила Бану.
- Сагромах, - Аймар обнял и Маатхаса тоже.
- Ты, похоже, совсем без сопровождения? – спросил тан Лазурного дома.
- А зачем? – Аймар пожал плечами. – Вы же тут, - он обворожительно улыбнулся.
Кхассав пригласил Дайхатта расположиться за ближайшим столом к государскому, чтобы иметь возможность беседовать с Аймаром во время обеда. Тот согласился с радостью.
Бансабира знала, что за одиннадцать лет Иввани принесла Черному танаару четверых детей.
- И сейчас ждет пятого, - самодовольно улыбаясь, сообщил Аймар. А потом, чуть скромнее, добавил. – Мы надеемся, что, хотя бы в этот раз будет девочка.
Кхассав засмеялся.
- Девочка, мальчик – какая разница? – спросил Вахииф, присаживаясь рядом с Дайхаттом. – Дети – всегда подарок…
Трапеза еще не закончилась, когда Бансабира попросила прощения.
- Честно сказать, государь, не терпится смыть дорожную пыль, и если нас расположили…
Кхассав одобрительно махнул рукой: да-да, у него тоже немало дел после обеда. Пусть путники отдохнут – в конце концов, у других танов вполне была такая возможность.
- Будет больше сил для ужина, если отдохнуть сейчас, - подмигнул Кхассав танам.
- Точно, - улыбнулась Бансабира. – Да, Аймар, - обратилась она, уже поднявшись из-за стола Светлейшего. – Я почти год не получала писем от Иввани. Не сомневаюсь, что все хорошо, но все-таки, я кое-что напишу ей. Передашь?
- О чем вопрос, Бану? – живо отозвался тан. – Или, лучше звать тебя сестрицей? – будто объясняясь, Аймар тут же развел ладошки в стороны. – Клянусь, так и не решил за десять лет, или сколько их там прошло.
Бану засмеялась: а Дайхатт, кажется изменился. На вкус Бану, он больше не выглядел помешанным на выгоде каждого поступка, и это уже вполне красило человека.
Когда Бансабира и Сагромах поднялись и направились к выходу, минуя столы танов, правящей семьи и приближенных двора, все взоры так или иначе обращались к ним. Это ведь по сей день вызывало удивление и восхищение: брак двух равноправных танаарских «защитников». Бану не была таншей потому, что вышла за тана, а Сагромах не стал таном, женившись на тану. Они были единовластными хозяевами своих земель, и их брак стал фундаментом объединения всех северян. Были еще, конечно, Каамалы, но и там Бансабира Яввуз приложила свою руку. Пересуды о судьбе дома Каамал ходили по сей день, но какая разница, кто и что говорит, если в конечном счете сын тану Яввуз сидит в танском кресле.
Был ли это замысел Сабира Свирепого и его достойной дочери? Был ли в случившемся промысел Всесильной и Всеблагого? Так или иначе, люди понимали, что север объединяется, три разбитых прежде танаара срастаются, как края разорванной раны. Видел это и Кхассав, и больше всего боялся, что в один прекрасный день северяне заявит не об особых для себя правах, а о полной свободе, за которую, если их не отпустят просто так, северяне будут готовы побороться силой. И, будь оно не ладно, но он никогда не недооценивал возможность удачного брачного союза. Пример самих Бану и Маатхаса идеально убеждал в могуществе такого решения. Так что естественно, что он неоднократно говорил сыну, как было бы здорово женить его на Шинбане.
- Они удивительны, - донесся голос тана Вахиифа.
Владыка бежевого дома, тан Дарн Вахииф, на сегодняшний день оказался одним из немногих танов, кто был действующим правителем и полководцем при Бойне Двенадцати Красок, и уж точно одним из немногих, кто на своей шкуре ощутил тяжелый кулак северян. Он отчетливо знал, что есть армии, на которые не нападают, и крепости, которые не берут; что есть отступления, которые не преследуют, и есть приказы, которые не достигают ушей генералов.
Странно сейчас было смотреть на этот союз, в особенности ему. Маневрируя в вихре вновь создаваемых и распадающихся союзов, Дарн Вахииф в свое время дал обещание Шауту и Дайхатту помочь разбить Яввузов, с одной стороны, пережав им пути отступления, а с другой – разбив их главного союзника Маатхаса. В той последней военной агонии, когда противники по всему Ясу в решающих атаках не гнушались совершенно ничем, ощущая преддверие конца смуты, Бансабиру с её партизанскими, разбойничьими повадками, давили как могли. В особенности, понимая, что любая открытая атака с её стороны наверняка оснащена длительной закулисной игрой.
Дарн Вахииф был умным человеком. И теперь, и тогда. Ни он, ни покойный ныне Диал Дайхатт, отец Аймара, никогда не недооценивали Сабира Свирепого и его новообретенную дочь. Достойного противника видно издалека, и его стоит ценить, как лучшего друга, сохраняя ему жизнь раз за разом, хотя бы для того, чтобы иметь шанс однажды сойтись снова или, зная, что новый бой возможен, всегда быть наготове. Иметь достойного врага подчас даже важнее, чем иметь достойного друга, чтобы всегда быть в силе, расти над собой и каждый день становиться лучше себя прежнего. А в том, чтобы быть лучше себя вчерашнего, и заключается весь хваленный смысл прожитого дня, дарованного тебе Богами для того, чтобы ты показал им, как небезнадежен.
- Думаешь? – переспросил государь, услышав голос тана.
Вахииф перевел на рамана глаза – бледно-серые, особенно выразительные в своей прозрачности под высоким лбом и насыщенной черной копной. Кхассав молод, ненамного старше той же Матери севера, но в чем-то по-прежнему очень наивен. Его соглядатаи объезжали весь Яс и сколотили ему богатую библиотеку хроник о Бойне Двенадцати Красок. Его телохранители и охранники, мотая его по Мирассу, наверняка помогли раману выучить множество боевых техник и диалектов. Он, раман, путешествуя, набрался и интересного опыта, и сильных впечатлений – до того, что увлекся идеей сокрушить Мирасс.
В Этане на все времена было три великих империи. Когда-то золотой империей Этана был Ласбарн. Со временем, он пал и был разрушен, и тогда титул золотой империи унаследовал великодержавный Яс, получивший свое громкое прозвище одномоментно с падением Лабсарна – оттого, что к девяти танаарам примкнули, наконец, грандиозные орды северян. Но когда Началась Бойня Двенадцати Красок, Яс вздрогнул и опал, как парус при утихшем ветре, и Мирасс, далекая западная держава за Ласковым морем, вовремя воспользовалась случаем. Кхассав рос там, наблюдая, как на костях и разрухе завещанного ему наследства поднимается Мирассийская держава, и вместе с этим в груди росло стремление вернуть величие родины. Стремление романтика, но не полководца. Ему невозможно было объяснить, сколь затруднительным будет снабжение за морем, как опасно будет подобное предприятие. И потому, не желая выслушивать отказ, Кхассав решил дать всем танам большой срок – «наколотить кораблей и нажать хлеба».
В отличие от родителей Кхассав принимал самое активное участие в судьбе Яса, но, увы, думал Вахииф, ему так же, как и им, не хватает самого банального, но необходимого в военном искусстве опыта командования. Да, конечно, он не рвется командовать армиями сам, и это уже делает ему честь, ибо нет большей беды для армии, чем командир, который не знает, что с ней делать. Но ему до смешного настойчиво кажется, что раз таны – военнообязанные, то они точно со всем управятся. А ведь, между тем, среди нынешних танов далеко не все принимали непосредственное участие в великой Бойне!
- Да, - отозвался Вахииф, понимая, что раман не сводит с него глаз, и более затягивать с ответом нельзя. – Я считаю их удивительными. Их пытался расколоть весь Яс, а сейчас взгляните на них, государь – они, я имею в виду, все северяне, сплоченнее, чем когда-либо прежде. Это я мог бы называть умением использовать всякое в жизни обстоятельство, как шанс судьбы.
Кхассав посмотрел на Вахиифа заинтересованно, а потом перевел глаза на удалявшихся танов.
Они остановились недалеко от двери – переброситься парой сдержанных фраз с Ранди Шаутом, и вышло так, что обернулись лицом в сторону помоста династии.
