Проклятье! Он уже не тот, что был в двадцать или даже в тридцать лет. Надо ж было так гнусно подставиться! Хорошо еще успел отклониться вовремя – вражеское лезвие царапнуло, но вошло не так глубоко, как могло бы.
Наскоро отдав указания Аргату, Сагромах сделал несколько шагов в сторону.
- Хабур, - позвал он, – помоги мне.
Тот молча кивнул.
Из неполных двух сотен северян, как выяснилось к концу стоянки, в живых осталось сто пятьдесят шесть человек, из которых более двадцати было ранено. Сагромах скрывал свое состояние от Бансабиры как мог, Хабур всячески пособничал. Как, впрочем, и все – лазурные и пурпурные – кто узнавал. Тану не следует беспокоится. Нельзя. Не сейчас, потом, в чертоге он все объяснит, но сейчас нужно, чтобы ничто не отвлекало Бансабиру от главного – возвращения в танаар.
На одном из последующих биваков, закончив помогать с раненными, Бансабира поделилась с приближенными размышлениями о нападавших:
- Такое одеяние могли бы сделать по описанию человека, который какое-то время тесно контактировал с Клинками Матери Сумерек, но не носил форму сам, - сообщала танша.
- Ну, если так, то Кхассав действительно подходит больше всех на роль зачинщика этой бойни, - подытожил Хабур. – Он бывал в Храме Даг, так что вполне мог пытаться воспроизвести тамошнюю форму.
- Как ты, кстати, поняла, что это не оно? – спросил Мантр. – В темноте ведь один в один.
- Заклепки, - просто отозвалась Бану. – У одного из первых, кого я убила, блеснула заклепка в луче от луны. Здесь, - указала она пальчиком на основание шеи. – Маленькая, но была.
Мужчины у костра переглянулись: что это за примечательность? У каждой туники или поддоспешника может быть такая.
- Особенность формы Храма Даг в том, что на первый взгляд она шьется без пуговиц и без петель. Тем более – без заклепок. Как раз для того, чтобы никакой случайный отблеск или лязг не выдал убийцу. Единственный шов креплений – это внутренняя шнуровка сбоку, и единственная петля от неё оказывается здесь, - Бансабира указала на бедренную косточку. – Свисает сбоку маленьким неприметным узелком. Поэтому форма наших убийц только похожа: как ни старайся, даже зная эту особенность, не владея секретом шитья, её не повторишь.
Хабур вскинул брови. Маатхас просто кивнул – ему Бансабира это уже рассказывала.
- Что, если им нарочно заплатили, чтобы все выглядело так, будто это подделка, попытка запутать нас излишними подозрениями? – спросил Серт. – Ведь в этом случае все самоочевидно указывает на рамана, в то время как на деле это могли быть самые настоящие убийцы из Багрового храма. Согласитесь, действовали они удивительно тихо.
- Это звучит резонно, - подтвердил Маатхас. - Да и придумать какую-нибудь важную причину, чтобы раман покинул дворец на ночь со всей охраной, тоже наиболее ловко могли придумать именно в месте, вроде Багрового храма. Не случайно ведь Кхассава не было. Ох, неспроста. Возможно, человек, заплативший бойцам из Храма Даг, действительно живет во дворце и, дабы его действия не затронули династию, сумел выставить Кхассава по выдуманному поводу.
- Надо послать в Багровый храм гонца, - поддержал Хабур. – Есть шанс, скажут правду, кто заплатил за это нападение.
Бансабира неожиданно цокнула, качнув головой.
- Хотя я согласна с тем, что атаку подготовил человек из окружения Кхассава, и даже готова дать руку на отсечение, что без Джайи в ней не обошлось, посылать запросы в Храм Даг бессмысленно.
- С чего это? – спросил Аргат.
Варн, боец, привезенный из Храма Даг, который занял достойное место где-то между разведкой Бану и её личным охранением, сейчас сидел рядом с Валом. Вдумчиво кивнув, он изрек:
- Бойцы Храма Даг, дабы их не путали с обычными разбойниками, головорезами и пиратами, имеют довольно строгий устав поведения в различных землях, в водах и, конечно, на своей собственной территории. Все законы соблюдаются довольно строго и тщательно, ибо без них у людей исчезнут все гарантии при работе с нами, а без заказов на чужую смерть Храм долго не простоит, как бы много рабов ни пригонял.
- И этот устав запрещает носить одежду с заклепками? – уточнил Ниим.
- Нет, - Варн спокойно качнул головой. – Но Храм Даг никогда и ни при каких обстоятельствах не принимает денег или иных способов оплаты за заказы убить или как-то иначе навредить любому Клинку Матери Сумерек с рангом от третьего и выше.
Сагромах принял удивлённый вид, на лицах остальных тоже читалось изумление.
- То есть… - начал Вал.
- То есть в Храме Даг никогда бы не выделили людей, чтобы убить меня, - подытожила Бану. – Или кого-то из тех, кто мне близок, по крайней мере в моем присутствии.
- Любая атака на Старейшину Храма исподтишка считается предательством Матери Сумерек, за которое приговаривают к самым затяжным и суровым пыткам. Учитывая, сколько их было, трудно поверить, что все нападавшие куплены, и никому не пришло в голову оповестить мастеров, то есть номера из первой десятки.
- Бесспорно, - кивнула Бану. – Ни Ишли, ни Ирэн, ни Рамир, ни Габи с Шухраном – никто из них никогда бы не взялся за мою смерть, даже если им всем разом угрожал Гор. А без их одобрения… - Бансабира качнула головой.
- Тану! – крикнул один из «меднотелых» на страже лагеря. – Вдалеке всадники!
- Вот же! – взвился Сагромах, превозмогая боль в боку. – Быстро!
Можно было не подгонять. Они собрались мгновенно, затушили костер, расстреножили лошадей, подняли отдыхавших товарищей. За последние дни погони они отлично научили спать в полглаза, так что теперь собирались с чудовщиной скоростью. Подскакивали, сделали коней. Только Маатхас плотно сжимал зубы, едва не воя от боли, понимая, что рана в боку должна бы затянуться в покое, но возможности никакой.
И еще отдельная тревога – кони.
Подстегнутые инстинктом выживания, люди призывали все внутренние ресурсы своих сил, но лошади… Животные от постоянной скачки утомлялись сильнее людей, которые могли хоть как-то довериться на милость скакуна и перевести дух от усталости. Лошади бодрствовали много больше и быстро слабели. Шансов дотянуть до Сиреневого танаара оставалось все меньше.
Северяне уходили дальше, а неизвестные убийцы дышали в спину. Их подгоняли посланные вслед войска Кхассава, но этого ни Бану, ни Маатхас знать не могли. Иногда они настигали, и тогда случались стычки. Сагромах страдал до темноты в глазах от боли, но мужественно молчал. Бану не должна беспокоится и изводится еще и из-за него. Она и так на грани – это Са прекрасно видел в любое время суток.
Вскоре в одной из стычек этой погони, более всего напоминавшей травлю лисицы на охоте, пала дюжина измученных коней. Потом еще и еще. Одни, заплетаясь в собственных ногах, валились на землю, погребая под собой всадников со сломанными шеями, ребрами, позвонками. Другим рубили ноги тяжелыми двуручниками или пронзали туловища многочисленными стрелами нагонявшие враги. Почему их собственные, вражеские кони еще были полны сил – или, во всяком случае, менее утомлены – северяне не могли взять в толк.
Решив, что бросать коней нельзя – пешими они вообще никогда до Ниитаса не доберутся! – однажды северяне решили дать преследователям бой. Не может же их быть бесконечное количество! Но, отбившись кое-как, лазурные и пурпурные едва успели отдышаться, как дозорные опять громко дали знать о приближении погони.
- Да сколько их там?! – в гневе раздражался Сагромах, снова карабкаясь в седло. Дать отдых лошадям так и не получилось. Чтоб их, клятых южан!
Раненых становилось все больше, изнузданные лошади шли все медленнее, и теперь практически все были отданы в распоряжение импровизированного военного госпиталя. Раны пострадавших почти никак не затягивались, многих лихорадило, положение ухудшалось с каждым днем. Из-за наступавших на пятки преследователей почти не было шансов добывать своевременное пропитание, и приходилось постоянно обходиться то водой, то практически сырой кониной, если замертво валился на землю какой-либо из скакунов. Одних тошнило, у других от голода кругом шла голова. И хотя мало-помалу настойчивость гнавших их преследователей из столицы ослабевала, останавливаться было нельзя – понимали все.
Окончательно затихли разговоры. Все таили дыхание, в страхе от слабости выпустить последнее. Начало складываться впечатление, что до дома уже не добраться. Бансабира едва сдерживалась, чтобы не рыдать в голос об участи брошенных детей. Дай Праматерь, Русса и Гистасп смогут сделать все, как надо, если она не выживет.
Рана Сагромаха загноилась, он бледнел, и теперь скрывать от Бансабиры уже не выходило. Она собственноручно вела под уздцы коня, который вез мужа, другой рукой сжимая рукоять меча. Только чувство шершавого эфеса под пальцами не давало сознанию покинуть тело, измученное не только страшной погоней, но и ужасом перед возможной потерей Сагромаха.
Тан был безутешен. Не от лихорадки или боли, нет – от собственной слабости, до того несвоевременной, что в пору было удавится. Если бы он только мог как следует влезть в седло, другим не пришлось бы задерживаться из-за него и тех, кто был также неосторожен, неуклюж или неудачлив в многочисленных стычках. Если бы он только мог влезть в это треклятое седло и гнать во весь опор, не задерживая Бану и остальных! Нестись, рваться на север, избегая преследований и столкновений с непонятным врагом. Если бы все они, израненные и утомленные, могли не отнимать шанс у тех, кто еще мог спастись...
Если бы сам он мог не отнимать его у Бану, которая, сколь бы Сагромах ни открывал глаза сквозь беспамятство мук, вела под уздцы его коня с видом, будто вот-вот с тощего лица начнет облетать кожа от малейшего дуновения ветра.
Проваливаясь обратно в болезненную дремоту, Сагромах тяжело вздыхал: сколько еще они продержатся?
Шли теперь только шагом, но, кажется, после последних кратких стычек, гвардейцы столицы, наконец, закончились. Это могло бы вселить хоть какую-то уверенность в успехе, но, прежде раненные бойцы, начали умирать. Неторопливо и неуклонно. Страх не добраться даже до Ниитасов становился сильнее. И когда надежда угасла…
- В атаку!
Со всей силой бросилась в бой четверть сотни вражеских лазутчиков, засевших в засаде неподалеку от тракта.
Все стало еще хуже.
Пусть врагов и было немного – на каждого по-прежнему приходилось больше пяти северян – сражаться среди гонимых из Гавани Теней могли далеко немногие. Даже Бансабира, которую в дни Бойни не без причин называли Двужильной, теперь с трудом поднимала оба коротких меча. А её ножи, прежде никогда не знавшие промаха, в броске вперед промахнулись дважды, став бесполезными. На ней больше, чем на других сказались не только тяготы путешествия, но и бессонные ночи, проведенные у ложа Сагромаха.
Са, ослабший, как и Маджрух, насколько мог, попытался взяться за оружие.
- Са, не вздумай! – в один момент закричали Бану и Хабур, завидев потуги тана. Но тот не мог оставаться в стороне, когда отовсюду слышал команды убить Мать лагерей. Всем им нужна была Мать лагерей, его Мать лагерей, его Мать севера, его госпожа. Он поднял меч, а потом, искривленный болью, уронил его в землю, упав следом.
- Са! …
Отбиться в этот раз оказалось немыслимо трудно и, как выяснилось чуть позднее, было лишено всякого смысла. Вдалеке, так, что без дальнозоркого стекла было не разглядеть, за ними опять кто-то держал путь.
Бансабира окончательно перестала спать. Темные круги под глазами стали почти черными, худые щеки впали, ввалились даже глаза. Её шатало и вело. Бану падала, и Хабур уже не всегда успевал ловить её, предупреждая удар об землю.
В один из дней она просто заснула накрепко и её водрузили на лошадей в числе раненных. Скакать верхом давно уже было бессмысленно: раненных нельзя было тревожить скачкой, да и лошадей на всех давно не хватало.
Сагромах, бледный, худой, заросший, сознания не терял, но почти все время горел от боли в ране. Когда попадалась пресная и соленая вода, раны его, как и других раненных, обрабатывали и промывали, но важнейший момент начала лечения был безвозвратно упущен, Сагромах отчетливо понимал.
- Где Бану? – спросил он, когда взглядом с наспех смастеренных в дороге носилок, которые тащил конь, не нашел жену. – ГДЕ БАНУ?! – сипло вытолкнул он. – ГДЕ?!
- Са, тише, - умолял Хабур.
- Что с… с… ней, - от одного вскрика все силы говорить кончились.
- Жива, - успокаивал молочный брат.
Сагромах устало закрыл глаза. Если бы он только мог влезть в седло…
Вздыхать доводилось все чаще и все тяжелей: на сколько, на сколько их хватит?!
Бансабира понятия не имела, сколько прошло времени, как она заснула, но момент пробуждения запомнила ясно. Её в плечо растолкал Серт с перепуганной физиономией.
- Тану, - облизнув губы, сглотнул мужчина. – Там… вам надо быть там, увидеть … это…
Напрасно Бансабира пыталась выяснить, что именно случилось: Серт ничего не мог ответить, ничего не мог сказать вразумительно, и только тащил Бансабиру за руку, помогая идти, поддерживая, если танша вдруг повалится наземь.
Впереди было очень оживленно: все, кто мог держаться на ногах, стояли, столпившись. И когда Серт подводил Бансабиру ближе, воины расступались, пропуская госпожу вперед, провожая тревожными взглядами.
А потом она и впрямь едва не повалилась.
В дальнем конце разбитого лагеря плечом к плечу лежали пятьдесят шесть убитых северян. Игласс, сухой и жилистый, но очень крепкий сподвижник Сагромаха, который когда-то встретил её в воротах крепости Ююлов, прибыв туда вместе с господином; Маджрух – напротив, пополневший за годы службы, но не утративший в силе и отваге, и потому по праву занимавший место среди её «меднотелых» телохранителей; Бедвир, один из лучших тысячников Сагромаха и неизменный рулевой на его корабле в дни китобоя; Одхан, старый добрый усач, во многом положивший начало отряду «опекунов», поставивших её жизнь выше собственной … Это ведь благодаря Одхану Бансабира смогла всерьез вырасти над собой в рукопашном бою!
Бансабира знала каждого. И у каждого из сердца торчал кинжал, вогнанный по рукоять.
А пятьдесят седьмой еще был жив. Бансабира схватилась за висок: это не могло быть правдой.
- Я боялся, что умру слишком быстро, - прохрипел Сагромах. – Вот и ударил в живот.
Это просто не могло быть правдой…
- Ты… Ты идиот?! ТЫ ИЗ УМА ВЫЖИЛ?! САГРОМАХ!! ЧТО ТЫ НАДЕЛАЛ?!
Силы вдруг вернулись к ней, прибыли, как по волшебству. Сбросив с талии и плеча руки Серта, Бансабира бросилась к мужу, упав на колени рядом с ним.
- Бану, - протянул тан, улыбаясь.
- ИДИОТ!! – не замолкала танша, подхватив Сагромаха под плечи, Бану уложила его голову на колени, даже не думая, что причиняет ему большую боль. – Праматерь Всеблагая, - она коснулась живота, ощущая насколько горячая у мужа кровь. – Всеблагая, - взмолилась женщина, сжимая рану вокруг торчащего кинжала. Вынимать его точно нельзя – Сагромах не протянет и пары минут от обильной кровопотери.
- КТО?! – вдруг заорала Бану. – КТО ИЗ ВАС ЭТО СДЕЛАЛ?! – словно предателей она обвела всех взглядом.
Мужчина на её коленях, чуть кряхтя, выдавил смешок.
- Ты что, думаешь, кто-то из них поднял бы на меня руку? Это была моя идея…
Наскоро отдав указания Аргату, Сагромах сделал несколько шагов в сторону.
- Хабур, - позвал он, – помоги мне.
Тот молча кивнул.
Из неполных двух сотен северян, как выяснилось к концу стоянки, в живых осталось сто пятьдесят шесть человек, из которых более двадцати было ранено. Сагромах скрывал свое состояние от Бансабиры как мог, Хабур всячески пособничал. Как, впрочем, и все – лазурные и пурпурные – кто узнавал. Тану не следует беспокоится. Нельзя. Не сейчас, потом, в чертоге он все объяснит, но сейчас нужно, чтобы ничто не отвлекало Бансабиру от главного – возвращения в танаар.
На одном из последующих биваков, закончив помогать с раненными, Бансабира поделилась с приближенными размышлениями о нападавших:
- Такое одеяние могли бы сделать по описанию человека, который какое-то время тесно контактировал с Клинками Матери Сумерек, но не носил форму сам, - сообщала танша.
- Ну, если так, то Кхассав действительно подходит больше всех на роль зачинщика этой бойни, - подытожил Хабур. – Он бывал в Храме Даг, так что вполне мог пытаться воспроизвести тамошнюю форму.
- Как ты, кстати, поняла, что это не оно? – спросил Мантр. – В темноте ведь один в один.
- Заклепки, - просто отозвалась Бану. – У одного из первых, кого я убила, блеснула заклепка в луче от луны. Здесь, - указала она пальчиком на основание шеи. – Маленькая, но была.
Мужчины у костра переглянулись: что это за примечательность? У каждой туники или поддоспешника может быть такая.
- Особенность формы Храма Даг в том, что на первый взгляд она шьется без пуговиц и без петель. Тем более – без заклепок. Как раз для того, чтобы никакой случайный отблеск или лязг не выдал убийцу. Единственный шов креплений – это внутренняя шнуровка сбоку, и единственная петля от неё оказывается здесь, - Бансабира указала на бедренную косточку. – Свисает сбоку маленьким неприметным узелком. Поэтому форма наших убийц только похожа: как ни старайся, даже зная эту особенность, не владея секретом шитья, её не повторишь.
Хабур вскинул брови. Маатхас просто кивнул – ему Бансабира это уже рассказывала.
- Что, если им нарочно заплатили, чтобы все выглядело так, будто это подделка, попытка запутать нас излишними подозрениями? – спросил Серт. – Ведь в этом случае все самоочевидно указывает на рамана, в то время как на деле это могли быть самые настоящие убийцы из Багрового храма. Согласитесь, действовали они удивительно тихо.
- Это звучит резонно, - подтвердил Маатхас. - Да и придумать какую-нибудь важную причину, чтобы раман покинул дворец на ночь со всей охраной, тоже наиболее ловко могли придумать именно в месте, вроде Багрового храма. Не случайно ведь Кхассава не было. Ох, неспроста. Возможно, человек, заплативший бойцам из Храма Даг, действительно живет во дворце и, дабы его действия не затронули династию, сумел выставить Кхассава по выдуманному поводу.
- Надо послать в Багровый храм гонца, - поддержал Хабур. – Есть шанс, скажут правду, кто заплатил за это нападение.
Бансабира неожиданно цокнула, качнув головой.
- Хотя я согласна с тем, что атаку подготовил человек из окружения Кхассава, и даже готова дать руку на отсечение, что без Джайи в ней не обошлось, посылать запросы в Храм Даг бессмысленно.
- С чего это? – спросил Аргат.
Варн, боец, привезенный из Храма Даг, который занял достойное место где-то между разведкой Бану и её личным охранением, сейчас сидел рядом с Валом. Вдумчиво кивнув, он изрек:
- Бойцы Храма Даг, дабы их не путали с обычными разбойниками, головорезами и пиратами, имеют довольно строгий устав поведения в различных землях, в водах и, конечно, на своей собственной территории. Все законы соблюдаются довольно строго и тщательно, ибо без них у людей исчезнут все гарантии при работе с нами, а без заказов на чужую смерть Храм долго не простоит, как бы много рабов ни пригонял.
- И этот устав запрещает носить одежду с заклепками? – уточнил Ниим.
- Нет, - Варн спокойно качнул головой. – Но Храм Даг никогда и ни при каких обстоятельствах не принимает денег или иных способов оплаты за заказы убить или как-то иначе навредить любому Клинку Матери Сумерек с рангом от третьего и выше.
Сагромах принял удивлённый вид, на лицах остальных тоже читалось изумление.
- То есть… - начал Вал.
- То есть в Храме Даг никогда бы не выделили людей, чтобы убить меня, - подытожила Бану. – Или кого-то из тех, кто мне близок, по крайней мере в моем присутствии.
- Любая атака на Старейшину Храма исподтишка считается предательством Матери Сумерек, за которое приговаривают к самым затяжным и суровым пыткам. Учитывая, сколько их было, трудно поверить, что все нападавшие куплены, и никому не пришло в голову оповестить мастеров, то есть номера из первой десятки.
- Бесспорно, - кивнула Бану. – Ни Ишли, ни Ирэн, ни Рамир, ни Габи с Шухраном – никто из них никогда бы не взялся за мою смерть, даже если им всем разом угрожал Гор. А без их одобрения… - Бансабира качнула головой.
- Тану! – крикнул один из «меднотелых» на страже лагеря. – Вдалеке всадники!
- Вот же! – взвился Сагромах, превозмогая боль в боку. – Быстро!
Можно было не подгонять. Они собрались мгновенно, затушили костер, расстреножили лошадей, подняли отдыхавших товарищей. За последние дни погони они отлично научили спать в полглаза, так что теперь собирались с чудовщиной скоростью. Подскакивали, сделали коней. Только Маатхас плотно сжимал зубы, едва не воя от боли, понимая, что рана в боку должна бы затянуться в покое, но возможности никакой.
И еще отдельная тревога – кони.
Подстегнутые инстинктом выживания, люди призывали все внутренние ресурсы своих сил, но лошади… Животные от постоянной скачки утомлялись сильнее людей, которые могли хоть как-то довериться на милость скакуна и перевести дух от усталости. Лошади бодрствовали много больше и быстро слабели. Шансов дотянуть до Сиреневого танаара оставалось все меньше.
***
Северяне уходили дальше, а неизвестные убийцы дышали в спину. Их подгоняли посланные вслед войска Кхассава, но этого ни Бану, ни Маатхас знать не могли. Иногда они настигали, и тогда случались стычки. Сагромах страдал до темноты в глазах от боли, но мужественно молчал. Бану не должна беспокоится и изводится еще и из-за него. Она и так на грани – это Са прекрасно видел в любое время суток.
Вскоре в одной из стычек этой погони, более всего напоминавшей травлю лисицы на охоте, пала дюжина измученных коней. Потом еще и еще. Одни, заплетаясь в собственных ногах, валились на землю, погребая под собой всадников со сломанными шеями, ребрами, позвонками. Другим рубили ноги тяжелыми двуручниками или пронзали туловища многочисленными стрелами нагонявшие враги. Почему их собственные, вражеские кони еще были полны сил – или, во всяком случае, менее утомлены – северяне не могли взять в толк.
Решив, что бросать коней нельзя – пешими они вообще никогда до Ниитаса не доберутся! – однажды северяне решили дать преследователям бой. Не может же их быть бесконечное количество! Но, отбившись кое-как, лазурные и пурпурные едва успели отдышаться, как дозорные опять громко дали знать о приближении погони.
- Да сколько их там?! – в гневе раздражался Сагромах, снова карабкаясь в седло. Дать отдых лошадям так и не получилось. Чтоб их, клятых южан!
Раненых становилось все больше, изнузданные лошади шли все медленнее, и теперь практически все были отданы в распоряжение импровизированного военного госпиталя. Раны пострадавших почти никак не затягивались, многих лихорадило, положение ухудшалось с каждым днем. Из-за наступавших на пятки преследователей почти не было шансов добывать своевременное пропитание, и приходилось постоянно обходиться то водой, то практически сырой кониной, если замертво валился на землю какой-либо из скакунов. Одних тошнило, у других от голода кругом шла голова. И хотя мало-помалу настойчивость гнавших их преследователей из столицы ослабевала, останавливаться было нельзя – понимали все.
Окончательно затихли разговоры. Все таили дыхание, в страхе от слабости выпустить последнее. Начало складываться впечатление, что до дома уже не добраться. Бансабира едва сдерживалась, чтобы не рыдать в голос об участи брошенных детей. Дай Праматерь, Русса и Гистасп смогут сделать все, как надо, если она не выживет.
Рана Сагромаха загноилась, он бледнел, и теперь скрывать от Бансабиры уже не выходило. Она собственноручно вела под уздцы коня, который вез мужа, другой рукой сжимая рукоять меча. Только чувство шершавого эфеса под пальцами не давало сознанию покинуть тело, измученное не только страшной погоней, но и ужасом перед возможной потерей Сагромаха.
Тан был безутешен. Не от лихорадки или боли, нет – от собственной слабости, до того несвоевременной, что в пору было удавится. Если бы он только мог как следует влезть в седло, другим не пришлось бы задерживаться из-за него и тех, кто был также неосторожен, неуклюж или неудачлив в многочисленных стычках. Если бы он только мог влезть в это треклятое седло и гнать во весь опор, не задерживая Бану и остальных! Нестись, рваться на север, избегая преследований и столкновений с непонятным врагом. Если бы все они, израненные и утомленные, могли не отнимать шанс у тех, кто еще мог спастись...
Если бы сам он мог не отнимать его у Бану, которая, сколь бы Сагромах ни открывал глаза сквозь беспамятство мук, вела под уздцы его коня с видом, будто вот-вот с тощего лица начнет облетать кожа от малейшего дуновения ветра.
Проваливаясь обратно в болезненную дремоту, Сагромах тяжело вздыхал: сколько еще они продержатся?
***
Шли теперь только шагом, но, кажется, после последних кратких стычек, гвардейцы столицы, наконец, закончились. Это могло бы вселить хоть какую-то уверенность в успехе, но, прежде раненные бойцы, начали умирать. Неторопливо и неуклонно. Страх не добраться даже до Ниитасов становился сильнее. И когда надежда угасла…
- В атаку!
Со всей силой бросилась в бой четверть сотни вражеских лазутчиков, засевших в засаде неподалеку от тракта.
Все стало еще хуже.
Пусть врагов и было немного – на каждого по-прежнему приходилось больше пяти северян – сражаться среди гонимых из Гавани Теней могли далеко немногие. Даже Бансабира, которую в дни Бойни не без причин называли Двужильной, теперь с трудом поднимала оба коротких меча. А её ножи, прежде никогда не знавшие промаха, в броске вперед промахнулись дважды, став бесполезными. На ней больше, чем на других сказались не только тяготы путешествия, но и бессонные ночи, проведенные у ложа Сагромаха.
Са, ослабший, как и Маджрух, насколько мог, попытался взяться за оружие.
- Са, не вздумай! – в один момент закричали Бану и Хабур, завидев потуги тана. Но тот не мог оставаться в стороне, когда отовсюду слышал команды убить Мать лагерей. Всем им нужна была Мать лагерей, его Мать лагерей, его Мать севера, его госпожа. Он поднял меч, а потом, искривленный болью, уронил его в землю, упав следом.
- Са! …
***
Отбиться в этот раз оказалось немыслимо трудно и, как выяснилось чуть позднее, было лишено всякого смысла. Вдалеке, так, что без дальнозоркого стекла было не разглядеть, за ними опять кто-то держал путь.
Бансабира окончательно перестала спать. Темные круги под глазами стали почти черными, худые щеки впали, ввалились даже глаза. Её шатало и вело. Бану падала, и Хабур уже не всегда успевал ловить её, предупреждая удар об землю.
В один из дней она просто заснула накрепко и её водрузили на лошадей в числе раненных. Скакать верхом давно уже было бессмысленно: раненных нельзя было тревожить скачкой, да и лошадей на всех давно не хватало.
Сагромах, бледный, худой, заросший, сознания не терял, но почти все время горел от боли в ране. Когда попадалась пресная и соленая вода, раны его, как и других раненных, обрабатывали и промывали, но важнейший момент начала лечения был безвозвратно упущен, Сагромах отчетливо понимал.
- Где Бану? – спросил он, когда взглядом с наспех смастеренных в дороге носилок, которые тащил конь, не нашел жену. – ГДЕ БАНУ?! – сипло вытолкнул он. – ГДЕ?!
- Са, тише, - умолял Хабур.
- Что с… с… ней, - от одного вскрика все силы говорить кончились.
- Жива, - успокаивал молочный брат.
Сагромах устало закрыл глаза. Если бы он только мог влезть в седло…
Вздыхать доводилось все чаще и все тяжелей: на сколько, на сколько их хватит?!
***
Бансабира понятия не имела, сколько прошло времени, как она заснула, но момент пробуждения запомнила ясно. Её в плечо растолкал Серт с перепуганной физиономией.
- Тану, - облизнув губы, сглотнул мужчина. – Там… вам надо быть там, увидеть … это…
Напрасно Бансабира пыталась выяснить, что именно случилось: Серт ничего не мог ответить, ничего не мог сказать вразумительно, и только тащил Бансабиру за руку, помогая идти, поддерживая, если танша вдруг повалится наземь.
Впереди было очень оживленно: все, кто мог держаться на ногах, стояли, столпившись. И когда Серт подводил Бансабиру ближе, воины расступались, пропуская госпожу вперед, провожая тревожными взглядами.
А потом она и впрямь едва не повалилась.
В дальнем конце разбитого лагеря плечом к плечу лежали пятьдесят шесть убитых северян. Игласс, сухой и жилистый, но очень крепкий сподвижник Сагромаха, который когда-то встретил её в воротах крепости Ююлов, прибыв туда вместе с господином; Маджрух – напротив, пополневший за годы службы, но не утративший в силе и отваге, и потому по праву занимавший место среди её «меднотелых» телохранителей; Бедвир, один из лучших тысячников Сагромаха и неизменный рулевой на его корабле в дни китобоя; Одхан, старый добрый усач, во многом положивший начало отряду «опекунов», поставивших её жизнь выше собственной … Это ведь благодаря Одхану Бансабира смогла всерьез вырасти над собой в рукопашном бою!
Бансабира знала каждого. И у каждого из сердца торчал кинжал, вогнанный по рукоять.
А пятьдесят седьмой еще был жив. Бансабира схватилась за висок: это не могло быть правдой.
- Я боялся, что умру слишком быстро, - прохрипел Сагромах. – Вот и ударил в живот.
Это просто не могло быть правдой…
- Ты… Ты идиот?! ТЫ ИЗ УМА ВЫЖИЛ?! САГРОМАХ!! ЧТО ТЫ НАДЕЛАЛ?!
Силы вдруг вернулись к ней, прибыли, как по волшебству. Сбросив с талии и плеча руки Серта, Бансабира бросилась к мужу, упав на колени рядом с ним.
- Бану, - протянул тан, улыбаясь.
- ИДИОТ!! – не замолкала танша, подхватив Сагромаха под плечи, Бану уложила его голову на колени, даже не думая, что причиняет ему большую боль. – Праматерь Всеблагая, - она коснулась живота, ощущая насколько горячая у мужа кровь. – Всеблагая, - взмолилась женщина, сжимая рану вокруг торчащего кинжала. Вынимать его точно нельзя – Сагромах не протянет и пары минут от обильной кровопотери.
- КТО?! – вдруг заорала Бану. – КТО ИЗ ВАС ЭТО СДЕЛАЛ?! – словно предателей она обвела всех взглядом.
Мужчина на её коленях, чуть кряхтя, выдавил смешок.
- Ты что, думаешь, кто-то из них поднял бы на меня руку? Это была моя идея…
