"Кровоточит", - она приложила руку к ране, едва успевшей зарубцеваться, но от глубокого вдоха открывшейся вновь. В голове сам собой всплыл образ нападавшего.
…Она кличет корову, ступая по густой поросли мягкого луга. Останавливается, умывается в ручье, наслаждаясь прохладной водой. Сбрасывает с пальцев лишние капли. Потом - мгновение - что-то пролетает и со свистом впивается чуть ниже плеча, под ребра. От боли в глазах темнеет, и девушка валится на траву, успевая увидеть лишь черные доспехи Белочника и длинные белесые, почти как у нее, волосы.
Дома она никому не говорила об этой встрече. Рана была неглубокой - то ли стрелок оказался неопытным, то ли она далеко стояла, но стрела не смогла пропороть мясо достаточно, чтобы задеть что-то внутри и, более того, наконечник вошёл лишь на одну свою треть, - девушка старательно обрабатывала ее мазями, а кровь с одежды смывала водой, благо, она могла найти ее где угодно. Только Онагост подозрительно смотрел на сестру, когда она внезапно выбегала из дома в сарай, а после ее возвращения комната наполнялась запахами календулы и меда. Несколько раз он пытался разузнать насчёт постоянно мокрой рубахи, но Кристалина быстро сводила разговор на нет. Юношу это задевало, но он терпеливо молчал, выжидая, когда она сама всё расскажет, - но девушка не хотела рассказывать. Она прекрасно понимала, что стоит только заикнуться о возможной опасности, и брат станет нервным и будет опасаться каждого куста, каждого разговора, а это вызовет ещё больше подозрений, если Белочник ходит среди простых людей.
Из раздумий ее вырвал глубокий мужской голос над ухом:
- Тебе плохо?
Девушка удивлённо вскинула голову. Над ней нависал тот самый парень из храма, что придержал ее. Тень от капюшона закрывала лицо, но на нём можно было различить взволнованность.
- Нет, всё хорошо, просто не выспалась. - Она попыталась встать, но боль в боку заставила девушку согнуться. Парень тут же наклонился придержать ее за плечи.
- По-моему, всё же стоит иногда проявить слабость перед мужчиной, - сказал он и слабо улыбнулся.
- Я не доверяю незнакомцам. - Кристалина попыталась освободиться, но крепкие руки не пускали. Такая напористость начинала её раздражать. - Я даже лица твоего не вижу.
Парень улыбнулся и одной рукой снял капюшон.
Девушка, ахнув, прикрыла рот рукой: челюсть парня обрамляла отросшая белая щетина, белые волосы собраны в хвост на затылке, несколько длинных прядей висели у висков, цепкие голубые глаза, смотрящие с насмешкой, густые брови едва заметно хмурились.
Противоположность брату. Какая нелепица!
- Это же ты...
Белые брови взметнулись вверх, он склонил голову вбок.
- Кто - я?
Девушка покраснела от возмущения и с силой толкнула его от себя. Парень сделал два шага назад, но равновесие удержал. Взволнованность на лице сменилась недоумением.
- Ты! Ты тогда стрелял в меня у ручья!
Парень нахмурился, а затем расхохотался.
- Так это была ты! - сквозь смех сказал он. - Я, видимо, перепутал тебя с Полуденницей.
- Полуденница - старая уродливая женщина, меня невозможно с ней перепутать, - отметила она.
- Не соглашусь. В моей деревне ее всегда считали красивой молодой девушкой. Она могла свести с ума любого парня. - Он хитро улыбнулся.
Кристалина лишь повела бровью.
- И много девушек ведётся на такие сладкие речи, господин охотник?
Парень вдруг посерьёзнел. Почти бесцветные голубые глаза стали ледяными.
- Ты смеешь сравнивать меня с этими помойными дворцовыми псами? - прошипел он. От любезности и след простыл. - Да будет тебе известно, то, что у меня черные одежды, ещё не означает, что я принадлежу к Белочникам.
Он стоял напряжённый, словно струна, сжав кулаки, вероятно готовый ударить любого, кто посмеет приблизиться.
- Что это ты так? Чародей что-ли? - ехидно спросила девушка. - Имя то хоть назови, любитель старух по-страшнее.
- Да не старая она и не страшная... Боремир. Я не чародей и никогда им не был. Зато брат чародей. Был.
Кристалина охнула. И спрашивать не нужно было, она прекрасно знала, что происходит с теми, кто попадает к Белочникам. Онагост не раз бывал на казнях и во всех красках описывал расправу над несчастными, чем до слез и истерик пугал сестру.
Девушка задумчиво рассматривала лицо Боремира, гадая, могла ли она видеть его раньше в Желтовороте, - такого точно невозможно пропустить - не захочешь, а всё равно внимание обратишь.
Парень слегка улыбнулся ее внимательному взгляду.
Кристалина заметила это и сделалась серьёзной.
- Я тебе совсем не нравлюсь? - с долей разочарования спросил Боремир.
- Я живу с братом. У меня высокие требования к жениху, и помимо внешности у него должны быть и другие хорошие качества.
Она резко развернулась, - коса рассекла воздух и легла на грудь с другой стороны, - и пошла прочь от храма, не желая продолжать разговор.
- Значит, всё-таки понравился, - тихо сказал парень, оставшись в одиночестве.
***
Огонь. Огонь. Огонь. Всё вокруг было в огне. Языки пламени задорно плясали перед глазами, норовя сожрать, утащить в вечную пустоту. Не было видно ничего, кроме оранжевого зарева, горячего, испепеляющего.
Жарко, душно, воздуха не хватало. Каждый вдох давался с трудом и отдавал спазмом в лёгких, сжимал глотку, выходил с рваным сухим кашлем, будто царапая раскаленным песком. Одежда тлела, и вот уже пламя подобралось к самому горлу, сдавливая, не давая вдохнуть. Внутри всё горело от едкого дыма и бессилия. Глаза слезились, Онагост безостановочно кашлял, пока рот не наполнился вкусом железа и соли, а на ладонь не брызнула кровь. Он шел вперёд, не разбирая пути, а огонь всё кусал и жёг его. Стало больно настолько, что захотелось упасть замертво прямо там. Парень набрал полные лёгкие воздуха с гарью и пеплом и из последних сил закричал.
Он резко сел, чуть не запутавшись в одеяле. Оранжевое свечение постепенно пропадало, перед глазами становилось темно. Онагост всё это время спал, - хвала богам - это был всего-лишь дурной сон. Щеки были мокрыми от размазанных слез, значит, и кричал он, наверное, по-настоящему. Жжение почти прошло, дышать стало намного легче. Рукой парень нащупал край тонкого покрывала и натянул его повыше, до самой макушки, прячась от остатков ночного кошмара, которые, казалось, пропитали воздух.
"Как же я устал, - думал он. - Как же я хочу хоть раз увидеть хорошие сны, о которых рассказывала Снежка. Хочу перестать задыхаться, пока сплю, перестать сгорать..."
Парень беспокойно вынырнул из-под одеяла, сел и осмотрелся. В доме было темно, и что-то не давало ему покоя, скреблось где-то в груди, будто предвещая скорую беду.
Сестра мирно сопела рядом, свернувшись калачиком, на лавке спала Любица - женщина не терпела жару, копившуюся за день у потолка, потому ее место на полати иногда занимал юноша. В углу копошился домовой, залезая под веник. Снаружи ветер гонял старые прошлогодние листья, шуршали под окном анчутки. Стрекотали сверчки, у ручья свою природную песню пели жабы. Мир был таким живым, словно Онагост стал с ним одним целым. Будто парень растворился в воздухе, и порыв ветра лихо разнёс его по косым улочкам деревни, затолкал в щели домов, смешал с водой, дразня водяного. Он чувствовал шелест трав, будто сам был травой, зелёной и мягкой; слышал треск сосен в лесу, кожей ощущал их шершавость и липкие смоляные рубцы.
Это то его и насторожило. Таким живым для него мир не был никогда.
Юноша тихонько спустился вниз и выскользнул на улицу, в надежде успокоиться. На удивление, ночь оказалась прохладной. Босые ступни колола трава, ветер принялся играться со спутанными рыжими прядями. Вдалеке плескалась речка, а в ней водяной мирно спал на дне, лес болтливо шумел листвой, яблони в огороде наращивали молодые зелёные доспехи, кусты пушились, предчувствуя скорый солнечный пир. Среди них по-кошачьи блестели жёлтые глаза.
- Непутёвый, - прошелестел травный дух. - Сам сгинешь и семью в могилу сведёшь.
Онагост глянул в сторону полевика, сведя брови к переносице, и тяжело вздохнул. В чем-то тот был прав, хоть и неприятно было это признавать. Всё-таки он привык слушать духов скорее как рассказчиков-баятелей, нежели советчиков - иногда они говорили довольно занятные вещи. Но что вообще знал полевик о его страданиях душевных и телесных?
Сумеречная проморзглость привела Онагоста в себя, стало даже зябко, - ночами ещё было прохладно несмотря на дневную жаркую сыростью. Лес в отдалении внимательно изучал парня, не зная, поприветствовать его или оставить в гордом молчании. Это единственное место, куда юноша старался не ходить без надобности. Но сейчас хижина лешего стояла перед ним, рассматривая и будто проверяя на прочность черными провалами диких глаз.
На мгновение в лесу вспыхнуло что-то золотом, как если бы кто-то зажег лучину, и тут же погасло. Парень отшатнулся к двери, шагнул на скрипящие доски, испугавшись, что его, бродящего ночью, босого и в исподней неподпоясанной рубахе - а вдруг ворожит? - заметили. Но никаких огней больше не было, да и никто не стремился выйти навстречу. Онагост нервно передернул плечами и поспешил вернуться в дом, чтобы не наткнуться на кого-то постороннего - даже не хотелось знать, кого. Круто развернулся на пятках и отпер дверь, выпустив наружу спертый воздух.
Убедившись, что не разбудил ни мать, ни сестру, он снова лег и попробовал заснуть. Мысли кружились в голове недружным бешеным хороводом: мама, Кристалина, пожар, Белочники, вспышка в темном лесу...
"Нет, так нельзя. - Парень нервно перевернулся на другой бок. - Если я буду колдовать, это обязательно кто-то заметит. Но, с другой стороны, пусть я лучше испытаю счастье хотя бы на пару лучин, и меня казнят, чем мучиться до конца жизни. Но как же семья?.."
Онагост коснулся пальцами жемчужно-белой стены печи, ощущая ее неровные, вытесанные из грубой породы края. Ему никак не давала покоя кипевшая за окном ночная жизнь. Она перебивала гулкие жаркие мысли, не давая сосредоточиться.
"Да как же так, из-за того, что я треклятый чародей с треклятым, лешева матерь, огнем, должны страдать мои близкие и я сам. Это несправедливо, несправедливо! Боги, как же я устал. Если и остался на этой земле хоть один из вас, ответьте, что мне делать?"
Он умоляюще посмотрел куда-то вверх, будто сам Велес или Макошь сидели на крыше и только и ждали вопроса. Никто не ответил. Ненависть накатила с новой силой.
"Да пропади оно всё пропадом, я так больше не могу! Как же меня все достали. Эта деревня, эти люди на улице, этот старый рыбацкий дом. Сжечь бы здесь всё к лешевой матери! Своими руками бы испепелил каждого!"
В комнате становилось все холоднее, пока на окне не появились витые колючие узоры инея. Кристалина зябко поежилась, но Онагост будто не заметил этого за пылкими раздумьями. Руки, крепко сжимавшие ткань, с каждым мгновение светились всё сильнее, пока не побелели совсем, раскалившись.
Одеяло вспыхнуло мгновенно.
Парень вскочил, отбросил от себя полыхающую ткань. Попытался сбить пламя, но по-прежнему горячие ладони не могли его затушить - не умели, лишь сильнее разметали искры. Огонь перекинулся на стену, сенную подстилку. Громко ругаясь юноша спихнул одеяло с полатей вниз. По деревянному полу быстро поползли горящие янтарные змеи.
Онагост наспех растолкал сестру и спрыгнул на лавку, точно кошка.
- Что такое, уже рассвет? Почему так светло? - Кристалина потёрла глаза и сквозь щелочки сонных сощуреных век удивленно уставилась на разросшийся костер. Она соскочила с печи и потянула за руку едва проснувшуюся мать, вытаскивая женщину на улицу.
- Гостя, что произошло? - Любица чуть не упала, споткнувшись о порожек в густом черном дыму. - Это ты сделал?
Воздух холодил раскрасневшееся обожженое теплом лицо. Парень стоял и тупо смотрел, как его дом постепенно поглощает пламя точно жиж, дух огня, искря и урча от радости и великолепия. Тело будто сковало льдом. Кристалина размахивала руками в воздухе, собирая воду из растений и земли, бочек и канавок, пытаясь затушить огонь. Но толку было мало.
Пламя ревело и рвало их дом на части.
