– Ты родила ребенка?
– Совсем сбрендил в своем кане?! – возмутилась воительница. – Посмотри на него, это твой сын!
– Мой... – Эрик перевел ошеломленный взгляд на малыша, и тот, словно почувствовав, заворочался. – Но... как?
– Думала, ты большой мальчик и понимаешь, как получаются дети, – съязвила Тома.
Она злилась. Сильно злилась. Уже не на меня, не на Дашу, а на Эрика. Но он, казалось, и вовсе перестал ее замечать. Посмотрел на меня недоверчиво. Затем снова на Алана. И снова на меня.
– Ты поэтому живешь здесь, верно?
Я кивнула. В горле стоял ком, и ответить не получилось – только кивнуть.
Эрик снова посмотрел на Алана. Другим взглядом – изучающим, хищным, голодным. И стоял так минуту или две. Я молчала, а Тамара беззастенчиво зевала, намекая, что ночь на дворе и поспать бы не мешало. Эрик устал. Еле на ногах стоял, но все равно не уходил. Глядел на сына и не моргал.
– Алан... – сказал он, наконец. И повторил, наверное, чтобы закрепить: – Алан. – Повернулся ко мне. – Когда?
– В марте, – сдавленно ответила я.
– Марш отсюда, – недовольно проворчала Тамара. – Разбудите мне ребенка. А ты... – Она пнула Эрика кулаком в плечо. – Отсыпайся, завтра придется выслушать, что я о тебе думаю!
Мы оказались в коридоре. Свет от бра рассеянными полукругами ложился на пол. Одна нога Эрика оказалась в этом полукруге, а другая – в тени. Он молчал и смотрел на меня выжидающе, а мне было неуютно. Я правда хотела спать. И устала. Эрик ждал объяснений, а я...
Что я могла ему объяснить, все же очевидно?
– Давай... не в коридоре, – попросила я, и он кивнул.
– Ты не высыпаешься? Устаешь? – спросил, пока мы шли назад, к спальне. За руки уже не держались, и Эрик казался невероятно далеким, чужим.
– Все мамы устают, – улыбнулась я, стараясь не думать о плохом. – Особенно если они еще и племенем управляют.
– Ты не правительница, – нахмурился он.
Я обернулась у самой двери. Посмотрела на него. Нет, не злится. Устал. И констатирует факт.
– Верно, – кивнула. – Не правительница. Но я научилась притворяться.
Комната в свете сильно отличалась от комнаты в темноте. Таинственность исчезла, а проступил быт с его мелкими деталями. Мне почему-то стало стыдно и за разбросанные на полу игрушки, и за упаковку подгузников, которые я с вечера не убрала в комод, и за распашонки стопкой на стуле. Кресло-качалка, как и детская кроватка, смотрелись в этот раз нелепо в мрачноватой и явно предназначенной мужчине спальне. Я почувствовала себя оккупантом... Теперь, когда вернулся хозяин, на эту комнату у меня не было прав.
Впрочем, Эрику, похоже, было плевать и на подгузники, и на кресло, и на кроватку. Он смотрела на стену, где висел портрет. Портрет, в свою очередь, вглядывался в него.
Не знаю, почему я испугалась. Вспомнилась Даша с ее рассказами о временном помешательстве Эрика, о жестокости, с которой он пытал охотника в подвале. О том, как после смерти матери велел унести все картины на чердак...
– Я нашла ее вчера, – пояснила, хотя Эрик не спрашивал. – Она мне понравилась, и я решила...
– Нужно снять, – резко перебил он.
Эрик злился. На меня. За картину. За то, что поселилась в его доме, заняла место его сестры – скади по крови. Командовала тут. Возможно, и за то, что родила от него ребенка...
Я инстинктивно отступила к двери и ответила:
– Хорошо.
Он немного помолчал. На картину больше не глядел – осматривал комнату, и у меня почему-то горели уши и щеки, словно их окунули в кипяток.
Хозяин. Настоящий хозяин. А я... лишняя.
– Все это время ты жила у скади? – наконец, бесстрастно спросил он.
Я помотала головой и облокотилась о дверное полотно.
– Не все. Только после родов.
– А до этого где? У атли?
– Я не... – Сглотнула и отвела взгляд. – Я не атли. Все сложно...
– Ничего, я пойму.
Он смотрел на меня, не отрываясь, а слова хлестали кнутом. Я почувствовала, что краснею. Сложный разговор. Я устала, Эрик устал. Лучше бы нам отдохнуть, а потом уже выяснять отношения. Но он, похоже, был иного мнения. Сверлил меня взглядом и ждал. И я поняла, что не хочу говорить. Вот бы он прочел мои мысли и ни о чем не спрашивал. Понял, как я скучала, как люблю его, и что даже не надеялась на такое счастье – увидеть его снова.
Но я сама запретила Эрику лезть мне в голову. И значит, придется отвечать.
– Я жила у себя, то есть на Достоевского. А потом... В общем, на меня напали ночью. Человек. Хотел убить, и, если бы не Дэн, наверняка убил бы.
– Кто такой Дэн?
– Мой друг, он... знакомый Барта, вождя сольвейгов. Дэн сильно приложил убийцу о стену, и тот умер.
Эрик кивнул.
– И ты пришла к Тамаре? Тогда уже знала, что беременна?
– Мне некуда было идти. К тому же... мой сын скади, и скади имели право знать.
Эрик с портрета внимательно слушал. И, казалось, оценивал степень откровенности. Словно были причины скрывать? Все причины исчерпали себя...
– Маршал узнал, кто в прошлом году хотел тебя отравить? – Эрик скользнул взглядом мимо, словно ему не хотелось больше смотреть в глаза. Все еще больно или... Нет, нельзя так думать! Если начну, больно будет мне.
Я покачала головой.
– Нет. Думаю, отравитель и тот, кто подослал убийцу – один и тот же человек.
– Я уверен в этом, – согласился Эрик.
– Тогда я считала, что это Даша... То есть... Тома сказала... а я так боялась, что поверила.
– Даша? – удивился он. И снова в глаза посмотрел. Лед растаял – от удивления, наверное. И на минуту он снова стал моим Эриком.
– Тома уверила, что у Даши есть способности... ну, видеть. И что она хотела устранить соперника. Роберт не отрицал, кстати. Твои друзья указали на нее, что мне было думать?
– Ладно они, но ты? Как ты вообще... как могла подумать, что Дарья... Да она в жизни такого не сделает!
– Откуда мне было знать?! – Я оттолкнулась от двери и шагнула к нему. Впервые за то время, как проснулась, ощутила себя уверенной. Наверное, сказались месяцы тренировок – все же в резиденции охотников нужно было часами держать лицо и отвечать на различные вопросы. – Тома уверяла и Роб. К тому же, Даша сама была убедительна, когда уговаривала оттолкнуть тебя.
– Оттолкнуть? – Он даже побледнел. И брови свел у переносицы. А я пожалела, что сказала. Вырвалось. Но слово, как говорится, не воробей...
Да и скрывать у меня больше не было права. Только вот как сказать? Можно просто слово в слово повторить, как было. Или подобрать нужные фразы. Какие? Если бы я знала...
– Что же ты молчишь? Говори! – почти выкрикнул он.
Глаза горят гневом. Кажется, еще миг – и он совсем перестанет быть Эриком. Превратится в чудовище – страшное, беспощадное. И убьет меня.
– На празднике Даша позвала меня поговорить в кабинет и сказала, что ты не будешь счастлив здесь, со мной. Влюбленность пройдет, я надоем тебе, и ты возненавидишь меня за то, что остался, не ушел в кан, о котором так сильно мечтал. Мы менялись кеном, Эрик, а это привязка. И твои мысли могли быть не твоими... Просто инстинкты, не любовь. А кан – ты ведь мечтал о нем всю жизнь! Ни разу не отступил, не сбился с дороги. И я... я не могла лишить тебя этой мечты.
– Но ты же... ты сказала...
– Лгала, – горько улыбнулась я. – Никогда не умела, и вот...
– Лгала?!
Он больше не злился. Злость трансформировалась в обиду, растворилась в воздухе и причиняла боль при каждом вдохе.
– Прогнала меня, солгав? Ты не собиралась... в атли... к нему?
Я покачала головой. Горло жгло слезами – внезапными, горькими. Обвиняющие взгляды стегали крапивой, и кожа под ними, казалось, пузырилась ожогами.
Эрик отвернулся, запустил руки в волосы, взъерошил их.
– Черт, Полина! Ты... – замолчал, будто не мог подобрать слов. – То, что ты сделала... Знаешь, как я чувствовал себя? Как я...
– Прости.
– Я ведь любил тебя. Я, черт возьми, влюбился, как идиот!
– Эрик...
– А ты играла... Все время, Полина? Все время, что мы были вместе, ты играла?
– Я не играла! – выкрикнула я. Почти уже не контролировала себя и сама готова была броситься на него с кулаками, чтобы он перестал говорить. Мне же больно! Ему тоже. И с каждой секундой все больнее... – Не говори так.
– А как... что мне сказать?
– Не знаю.
Слезы уже не было сил сдерживать, и они покатились крупными каплями – по щекам, затем на пижаму и на ковер. Падали, путаясь в высоком ворсе. Слезы – всего лишь вода. Соленая вода, не больше.
Я не видела, как он подошел. Просто оказался рядом. И обнял. А я разрыдалась, как маленькая. С ним я всегда чувствовала себя маленькой, а он защищал меня, заботился. Давно. Но словно вчера.
– Не плачь, – прошептал Эрик и прижал меня к себе сильнее. И я вжалась в него. Хотелось раствориться, стать его частью. Органом, без которого он не смог бы жить, дышать. – Не могу смотреть, как ты плачешь из-за меня. Маленькая моя, пророчица...
Я цеплялась пальцами за его майку и хотела добраться до кожи. Добралась. Она была теплой и пахла солнцем, а еще немного гелем для душа – тем самым, что я берегла и пользовалась, лишь когда становилось совсем невмоготу. И вот Эрик вернулся и наверняка полпузырька вылил... Хотя какая разница? Он же вернулся. И будет здесь. Со мной?
– Я слишком спешил, да? – Он осторожно отстранил меня и вытер слезы со щек. – Было мало времени, и я спешил. Боялся не успеть. Оступился как-то, верно? Что-то сделал не так? Слишком напирал?
Я замотала головой и снова его обняла. Как хорошо... вот так... с ним.
– А ты родила мне сына, – продолжал он, и в голосе послышалась нежность. – Подумать только, сына! Наследника! Я и мечтать о таком не смел.
– Ты не злишься? – спросила я и замерла в ожидании ответа. Сердце гулко билось. Мое? Его?
– Шутишь? – Эрик погладил меня по волосам. – Я счастлив.
– Я рада, что ты вернулся, – прошептала я и закрыла глаза.
– А я рад, что ты рада, – улыбнулся он. – Только вот... правда, устал. А тут новостей столько, что боюсь, не смогу сразу все усвоить. Да и тебе нужно выспаться.
– Да, конечно. – Я нехотя отпустила его и вытерла остатки слез. – Извини.
– Отдохни, а я лягу в гостевой. Пока еще ты тут хозяйка, – пошутил он.
Пошутил. Не смешно совершенно.
В гостевой? Но... почему? Я же небольшая совсем, а кровать огромная. И только что он меня называл своей пророчицей, обнимал так, словно... Или нет? Может, мне просто хотелось так думать?
Эрик собрал игрушки в корзину и подержал немного резинового кота из «Шрека», которого Алан очень любил. Смотрел на него, улыбался и, кажется, действительно был рад, что у него есть сын.
А потом вдруг встрепенулся, наверное, вспомнил обо мне. Уложил в кровать, подоткнул одеяло. Несколько секунд смотрел странно, словно собирался что-то сказать – что-то важное – но потом передумал. Поцеловал в лоб, поднялся и, погасив свет, молча вышел.
Я осталась одна.
Слушала, как стучит сердце в груди и как шелестят листья старой ивы за окном. Свежестью потянуло, наверное, пойдет дождь...
Я лежала.
А Эрик был где-то там, за стеной, в соседней комнате. Вернее, в одной из. Со мной остаться не захотел. Все еще обижен? Не любит больше?
Не любил?..
Нет, любил, сам же сказал. А сейчас? Все прошло? Или нет? И как узнать? Я ведь не умею читать мысли!
А сердце билось все сильнее. И в груди ворочалось что-то – горячее, тяжелое. Неутомимое. Знать бы что...
И я поняла, что не усну. Буду лежать, смотреть в потолок, думать. Нафантазирую плохого, накручу себя – умею же. Нужно с кем-то поговорить. С кем-то близким, кто прямо скажет, даст совет. Остудит.
Я решительно отбросила одеяло и взяла телефон. Две пары гудков и сонное «Алло».
– Ты дома? – спросила я резко, без приветствий. – Или с Никой?
– Дома...
– Я приеду сейчас.
И отключилась. Положила телефон на тумбочку, встала. Сжала кулаки, стараясь успокоиться.
Эрик вернулся. Я уже не правительница. Не скади – впрочем, скади я никогда не была. Больше не атли – давно. И не буду, наверное.
Кто я? И что со мной будет? С сыном? Он же... Нет, Эрик не заберет, но все же. Он сказал, я пока здесь хозяйка. Но завтра не буду, завтра я снова буду никем...
И нужно подумать, что делать дальше. Эрик чужой. Я бы хотела, конечно, чтобы все было, как раньше, но это, увы, зависит не только от меня. Похоже, у него все перегорело. Остались воспоминания и благодарность – за сына. Эрик сказал «любил», но это совсем не то, что «люблю».
Получается, все закончилось, прошло.
Но я не слабачка – справлюсь. Просто нужен друг. Сегодня. Завтра. Пока не встану на ноги, не одолею эту разъедающую душу тоску. Хорошо, что у меня есть Глеб.
Я быстро оделась и вызвала такси. Перед тем, как покинуть спальню, сняла амулет Эрика и положила его на прикроватную тумбочку. Я больше не чувствовала, что имею право его носить.
Когда вышла на крыльцо, ветер уже швырялся дождем – еще не в полную силу, разминаясь. В небе сверкнула молния, разделив его на две части.
Мне полегчало. Наверное, часть меня навсегда останется атли и будет радоваться дождю.
И я вспомнила, как Влад просил меня вернуться. А ведь теперь я могу. Просто жить, переложить бремя ответственности на плечи того, кто привык ее нести, принять заботу.
Вернуть себя прежнюю. Пророчицу. Девушку с миссией предупреждать племя об опасности.
Только вот...
Куда я дену мать наследника скади? Ту, что всем сердцем привязалась к Робу и Тамаре, тарахтушке Эле, меланхоличной Даше? К хранящему вековые тайны дому скади? Куда я дену ту, что полюбила этот дом всем сердцем?
Полюбила его хозяина...
?
Мы с Глебом говорили до рассвета. Больше он говорил, как ни странно. О Нике. О том, какая она необыкновенная, и как ему с ней повезло. У нее теперь есть клан, и не придется больше бояться, что охотники используют ее. Что предводитель этого клана сильный и справедливый, заботится о тех, кто изъявил желание жить под его крылом. И вроде даже не против, что они с Глебом... Хотя Глеб не может знать точно.
А потом я уснула, нет, вырубилась. Наверное, оно и к лучшему. Сны не снились, но и отдохнула плохо. Проснулась после обеда одурманенная усталостью. Глеба рядом не было – то ли спустился завтракать, то ли уехал к своей Нике. А я тихо радовалась ¬– хоть кто-то из нас, наконец, счастлив...
В коридоре я наткнулась на Влада и радости поубавилось. Закон подлости во всей красе! Он мило улыбнулся и поздоровался.
– Давно тут?
– Я тут ночевала...
Смотреть в пол гораздо проще, чем в глаза. Но я привыкла в глаза – за время правления. Не пристало правительнице бояться взглядов.
– Ну да, конечно, – кивнул он. А потом подмигнул: – Идем, покажу кое-что.
И пока я не успела возразить, схватил за руку и куда-то потащил. Вернее, не куда-то. К моей двери. Вернее, уже не моей – бывшей. Интересно, чья это теперь комната?
Влад распахнул дверь. Похоже, ничья... И ничего внутри не изменилось. Как было все... Кровать, комод, драцена. Ковер все тот же, светлый, мягкий. Запах полироли – как специально. Балконная дверь открыта, и занавеска колышется.
Я часто бывала у атли после возвращения, но в эту комнату не заходила. Боялась. Воспоминаний, от которых могло быть больно. Ненужных волнений. Слабости, ведь не могла ее себе позволить. Правительницы не имеют право на слабость.
Но я больше не правительница. Я – просто я.
А Влад уже внутри, смотрит испытывающе. И я шагаю за ним, словно в прошлое окунаюсь. Не холодно. Не больно. Странно. И волнительно.
– Совсем сбрендил в своем кане?! – возмутилась воительница. – Посмотри на него, это твой сын!
– Мой... – Эрик перевел ошеломленный взгляд на малыша, и тот, словно почувствовав, заворочался. – Но... как?
– Думала, ты большой мальчик и понимаешь, как получаются дети, – съязвила Тома.
Она злилась. Сильно злилась. Уже не на меня, не на Дашу, а на Эрика. Но он, казалось, и вовсе перестал ее замечать. Посмотрел на меня недоверчиво. Затем снова на Алана. И снова на меня.
– Ты поэтому живешь здесь, верно?
Я кивнула. В горле стоял ком, и ответить не получилось – только кивнуть.
Эрик снова посмотрел на Алана. Другим взглядом – изучающим, хищным, голодным. И стоял так минуту или две. Я молчала, а Тамара беззастенчиво зевала, намекая, что ночь на дворе и поспать бы не мешало. Эрик устал. Еле на ногах стоял, но все равно не уходил. Глядел на сына и не моргал.
– Алан... – сказал он, наконец. И повторил, наверное, чтобы закрепить: – Алан. – Повернулся ко мне. – Когда?
– В марте, – сдавленно ответила я.
– Марш отсюда, – недовольно проворчала Тамара. – Разбудите мне ребенка. А ты... – Она пнула Эрика кулаком в плечо. – Отсыпайся, завтра придется выслушать, что я о тебе думаю!
Мы оказались в коридоре. Свет от бра рассеянными полукругами ложился на пол. Одна нога Эрика оказалась в этом полукруге, а другая – в тени. Он молчал и смотрел на меня выжидающе, а мне было неуютно. Я правда хотела спать. И устала. Эрик ждал объяснений, а я...
Что я могла ему объяснить, все же очевидно?
– Давай... не в коридоре, – попросила я, и он кивнул.
– Ты не высыпаешься? Устаешь? – спросил, пока мы шли назад, к спальне. За руки уже не держались, и Эрик казался невероятно далеким, чужим.
– Все мамы устают, – улыбнулась я, стараясь не думать о плохом. – Особенно если они еще и племенем управляют.
– Ты не правительница, – нахмурился он.
Я обернулась у самой двери. Посмотрела на него. Нет, не злится. Устал. И констатирует факт.
– Верно, – кивнула. – Не правительница. Но я научилась притворяться.
Комната в свете сильно отличалась от комнаты в темноте. Таинственность исчезла, а проступил быт с его мелкими деталями. Мне почему-то стало стыдно и за разбросанные на полу игрушки, и за упаковку подгузников, которые я с вечера не убрала в комод, и за распашонки стопкой на стуле. Кресло-качалка, как и детская кроватка, смотрелись в этот раз нелепо в мрачноватой и явно предназначенной мужчине спальне. Я почувствовала себя оккупантом... Теперь, когда вернулся хозяин, на эту комнату у меня не было прав.
Впрочем, Эрику, похоже, было плевать и на подгузники, и на кресло, и на кроватку. Он смотрела на стену, где висел портрет. Портрет, в свою очередь, вглядывался в него.
Не знаю, почему я испугалась. Вспомнилась Даша с ее рассказами о временном помешательстве Эрика, о жестокости, с которой он пытал охотника в подвале. О том, как после смерти матери велел унести все картины на чердак...
– Я нашла ее вчера, – пояснила, хотя Эрик не спрашивал. – Она мне понравилась, и я решила...
– Нужно снять, – резко перебил он.
Эрик злился. На меня. За картину. За то, что поселилась в его доме, заняла место его сестры – скади по крови. Командовала тут. Возможно, и за то, что родила от него ребенка...
Я инстинктивно отступила к двери и ответила:
– Хорошо.
Он немного помолчал. На картину больше не глядел – осматривал комнату, и у меня почему-то горели уши и щеки, словно их окунули в кипяток.
Хозяин. Настоящий хозяин. А я... лишняя.
– Все это время ты жила у скади? – наконец, бесстрастно спросил он.
Я помотала головой и облокотилась о дверное полотно.
– Не все. Только после родов.
– А до этого где? У атли?
– Я не... – Сглотнула и отвела взгляд. – Я не атли. Все сложно...
– Ничего, я пойму.
Он смотрел на меня, не отрываясь, а слова хлестали кнутом. Я почувствовала, что краснею. Сложный разговор. Я устала, Эрик устал. Лучше бы нам отдохнуть, а потом уже выяснять отношения. Но он, похоже, был иного мнения. Сверлил меня взглядом и ждал. И я поняла, что не хочу говорить. Вот бы он прочел мои мысли и ни о чем не спрашивал. Понял, как я скучала, как люблю его, и что даже не надеялась на такое счастье – увидеть его снова.
Но я сама запретила Эрику лезть мне в голову. И значит, придется отвечать.
– Я жила у себя, то есть на Достоевского. А потом... В общем, на меня напали ночью. Человек. Хотел убить, и, если бы не Дэн, наверняка убил бы.
– Кто такой Дэн?
– Мой друг, он... знакомый Барта, вождя сольвейгов. Дэн сильно приложил убийцу о стену, и тот умер.
Эрик кивнул.
– И ты пришла к Тамаре? Тогда уже знала, что беременна?
– Мне некуда было идти. К тому же... мой сын скади, и скади имели право знать.
Эрик с портрета внимательно слушал. И, казалось, оценивал степень откровенности. Словно были причины скрывать? Все причины исчерпали себя...
– Маршал узнал, кто в прошлом году хотел тебя отравить? – Эрик скользнул взглядом мимо, словно ему не хотелось больше смотреть в глаза. Все еще больно или... Нет, нельзя так думать! Если начну, больно будет мне.
Я покачала головой.
– Нет. Думаю, отравитель и тот, кто подослал убийцу – один и тот же человек.
– Я уверен в этом, – согласился Эрик.
– Тогда я считала, что это Даша... То есть... Тома сказала... а я так боялась, что поверила.
– Даша? – удивился он. И снова в глаза посмотрел. Лед растаял – от удивления, наверное. И на минуту он снова стал моим Эриком.
– Тома уверила, что у Даши есть способности... ну, видеть. И что она хотела устранить соперника. Роберт не отрицал, кстати. Твои друзья указали на нее, что мне было думать?
– Ладно они, но ты? Как ты вообще... как могла подумать, что Дарья... Да она в жизни такого не сделает!
– Откуда мне было знать?! – Я оттолкнулась от двери и шагнула к нему. Впервые за то время, как проснулась, ощутила себя уверенной. Наверное, сказались месяцы тренировок – все же в резиденции охотников нужно было часами держать лицо и отвечать на различные вопросы. – Тома уверяла и Роб. К тому же, Даша сама была убедительна, когда уговаривала оттолкнуть тебя.
– Оттолкнуть? – Он даже побледнел. И брови свел у переносицы. А я пожалела, что сказала. Вырвалось. Но слово, как говорится, не воробей...
Да и скрывать у меня больше не было права. Только вот как сказать? Можно просто слово в слово повторить, как было. Или подобрать нужные фразы. Какие? Если бы я знала...
– Что же ты молчишь? Говори! – почти выкрикнул он.
Глаза горят гневом. Кажется, еще миг – и он совсем перестанет быть Эриком. Превратится в чудовище – страшное, беспощадное. И убьет меня.
– На празднике Даша позвала меня поговорить в кабинет и сказала, что ты не будешь счастлив здесь, со мной. Влюбленность пройдет, я надоем тебе, и ты возненавидишь меня за то, что остался, не ушел в кан, о котором так сильно мечтал. Мы менялись кеном, Эрик, а это привязка. И твои мысли могли быть не твоими... Просто инстинкты, не любовь. А кан – ты ведь мечтал о нем всю жизнь! Ни разу не отступил, не сбился с дороги. И я... я не могла лишить тебя этой мечты.
– Но ты же... ты сказала...
– Лгала, – горько улыбнулась я. – Никогда не умела, и вот...
– Лгала?!
Он больше не злился. Злость трансформировалась в обиду, растворилась в воздухе и причиняла боль при каждом вдохе.
– Прогнала меня, солгав? Ты не собиралась... в атли... к нему?
Я покачала головой. Горло жгло слезами – внезапными, горькими. Обвиняющие взгляды стегали крапивой, и кожа под ними, казалось, пузырилась ожогами.
Эрик отвернулся, запустил руки в волосы, взъерошил их.
– Черт, Полина! Ты... – замолчал, будто не мог подобрать слов. – То, что ты сделала... Знаешь, как я чувствовал себя? Как я...
– Прости.
– Я ведь любил тебя. Я, черт возьми, влюбился, как идиот!
– Эрик...
– А ты играла... Все время, Полина? Все время, что мы были вместе, ты играла?
– Я не играла! – выкрикнула я. Почти уже не контролировала себя и сама готова была броситься на него с кулаками, чтобы он перестал говорить. Мне же больно! Ему тоже. И с каждой секундой все больнее... – Не говори так.
– А как... что мне сказать?
– Не знаю.
Слезы уже не было сил сдерживать, и они покатились крупными каплями – по щекам, затем на пижаму и на ковер. Падали, путаясь в высоком ворсе. Слезы – всего лишь вода. Соленая вода, не больше.
Я не видела, как он подошел. Просто оказался рядом. И обнял. А я разрыдалась, как маленькая. С ним я всегда чувствовала себя маленькой, а он защищал меня, заботился. Давно. Но словно вчера.
– Не плачь, – прошептал Эрик и прижал меня к себе сильнее. И я вжалась в него. Хотелось раствориться, стать его частью. Органом, без которого он не смог бы жить, дышать. – Не могу смотреть, как ты плачешь из-за меня. Маленькая моя, пророчица...
Я цеплялась пальцами за его майку и хотела добраться до кожи. Добралась. Она была теплой и пахла солнцем, а еще немного гелем для душа – тем самым, что я берегла и пользовалась, лишь когда становилось совсем невмоготу. И вот Эрик вернулся и наверняка полпузырька вылил... Хотя какая разница? Он же вернулся. И будет здесь. Со мной?
– Я слишком спешил, да? – Он осторожно отстранил меня и вытер слезы со щек. – Было мало времени, и я спешил. Боялся не успеть. Оступился как-то, верно? Что-то сделал не так? Слишком напирал?
Я замотала головой и снова его обняла. Как хорошо... вот так... с ним.
– А ты родила мне сына, – продолжал он, и в голосе послышалась нежность. – Подумать только, сына! Наследника! Я и мечтать о таком не смел.
– Ты не злишься? – спросила я и замерла в ожидании ответа. Сердце гулко билось. Мое? Его?
– Шутишь? – Эрик погладил меня по волосам. – Я счастлив.
– Я рада, что ты вернулся, – прошептала я и закрыла глаза.
– А я рад, что ты рада, – улыбнулся он. – Только вот... правда, устал. А тут новостей столько, что боюсь, не смогу сразу все усвоить. Да и тебе нужно выспаться.
– Да, конечно. – Я нехотя отпустила его и вытерла остатки слез. – Извини.
– Отдохни, а я лягу в гостевой. Пока еще ты тут хозяйка, – пошутил он.
Пошутил. Не смешно совершенно.
В гостевой? Но... почему? Я же небольшая совсем, а кровать огромная. И только что он меня называл своей пророчицей, обнимал так, словно... Или нет? Может, мне просто хотелось так думать?
Эрик собрал игрушки в корзину и подержал немного резинового кота из «Шрека», которого Алан очень любил. Смотрел на него, улыбался и, кажется, действительно был рад, что у него есть сын.
А потом вдруг встрепенулся, наверное, вспомнил обо мне. Уложил в кровать, подоткнул одеяло. Несколько секунд смотрел странно, словно собирался что-то сказать – что-то важное – но потом передумал. Поцеловал в лоб, поднялся и, погасив свет, молча вышел.
Я осталась одна.
Слушала, как стучит сердце в груди и как шелестят листья старой ивы за окном. Свежестью потянуло, наверное, пойдет дождь...
Я лежала.
А Эрик был где-то там, за стеной, в соседней комнате. Вернее, в одной из. Со мной остаться не захотел. Все еще обижен? Не любит больше?
Не любил?..
Нет, любил, сам же сказал. А сейчас? Все прошло? Или нет? И как узнать? Я ведь не умею читать мысли!
А сердце билось все сильнее. И в груди ворочалось что-то – горячее, тяжелое. Неутомимое. Знать бы что...
И я поняла, что не усну. Буду лежать, смотреть в потолок, думать. Нафантазирую плохого, накручу себя – умею же. Нужно с кем-то поговорить. С кем-то близким, кто прямо скажет, даст совет. Остудит.
Я решительно отбросила одеяло и взяла телефон. Две пары гудков и сонное «Алло».
– Ты дома? – спросила я резко, без приветствий. – Или с Никой?
– Дома...
– Я приеду сейчас.
И отключилась. Положила телефон на тумбочку, встала. Сжала кулаки, стараясь успокоиться.
Эрик вернулся. Я уже не правительница. Не скади – впрочем, скади я никогда не была. Больше не атли – давно. И не буду, наверное.
Кто я? И что со мной будет? С сыном? Он же... Нет, Эрик не заберет, но все же. Он сказал, я пока здесь хозяйка. Но завтра не буду, завтра я снова буду никем...
И нужно подумать, что делать дальше. Эрик чужой. Я бы хотела, конечно, чтобы все было, как раньше, но это, увы, зависит не только от меня. Похоже, у него все перегорело. Остались воспоминания и благодарность – за сына. Эрик сказал «любил», но это совсем не то, что «люблю».
Получается, все закончилось, прошло.
Но я не слабачка – справлюсь. Просто нужен друг. Сегодня. Завтра. Пока не встану на ноги, не одолею эту разъедающую душу тоску. Хорошо, что у меня есть Глеб.
Я быстро оделась и вызвала такси. Перед тем, как покинуть спальню, сняла амулет Эрика и положила его на прикроватную тумбочку. Я больше не чувствовала, что имею право его носить.
Когда вышла на крыльцо, ветер уже швырялся дождем – еще не в полную силу, разминаясь. В небе сверкнула молния, разделив его на две части.
Мне полегчало. Наверное, часть меня навсегда останется атли и будет радоваться дождю.
И я вспомнила, как Влад просил меня вернуться. А ведь теперь я могу. Просто жить, переложить бремя ответственности на плечи того, кто привык ее нести, принять заботу.
Вернуть себя прежнюю. Пророчицу. Девушку с миссией предупреждать племя об опасности.
Только вот...
Куда я дену мать наследника скади? Ту, что всем сердцем привязалась к Робу и Тамаре, тарахтушке Эле, меланхоличной Даше? К хранящему вековые тайны дому скади? Куда я дену ту, что полюбила этот дом всем сердцем?
Полюбила его хозяина...
?
Глава 29. Свет в конце тоннеля
Мы с Глебом говорили до рассвета. Больше он говорил, как ни странно. О Нике. О том, какая она необыкновенная, и как ему с ней повезло. У нее теперь есть клан, и не придется больше бояться, что охотники используют ее. Что предводитель этого клана сильный и справедливый, заботится о тех, кто изъявил желание жить под его крылом. И вроде даже не против, что они с Глебом... Хотя Глеб не может знать точно.
А потом я уснула, нет, вырубилась. Наверное, оно и к лучшему. Сны не снились, но и отдохнула плохо. Проснулась после обеда одурманенная усталостью. Глеба рядом не было – то ли спустился завтракать, то ли уехал к своей Нике. А я тихо радовалась ¬– хоть кто-то из нас, наконец, счастлив...
В коридоре я наткнулась на Влада и радости поубавилось. Закон подлости во всей красе! Он мило улыбнулся и поздоровался.
– Давно тут?
– Я тут ночевала...
Смотреть в пол гораздо проще, чем в глаза. Но я привыкла в глаза – за время правления. Не пристало правительнице бояться взглядов.
– Ну да, конечно, – кивнул он. А потом подмигнул: – Идем, покажу кое-что.
И пока я не успела возразить, схватил за руку и куда-то потащил. Вернее, не куда-то. К моей двери. Вернее, уже не моей – бывшей. Интересно, чья это теперь комната?
Влад распахнул дверь. Похоже, ничья... И ничего внутри не изменилось. Как было все... Кровать, комод, драцена. Ковер все тот же, светлый, мягкий. Запах полироли – как специально. Балконная дверь открыта, и занавеска колышется.
Я часто бывала у атли после возвращения, но в эту комнату не заходила. Боялась. Воспоминаний, от которых могло быть больно. Ненужных волнений. Слабости, ведь не могла ее себе позволить. Правительницы не имеют право на слабость.
Но я больше не правительница. Я – просто я.
А Влад уже внутри, смотрит испытывающе. И я шагаю за ним, словно в прошлое окунаюсь. Не холодно. Не больно. Странно. И волнительно.
