Я кивнула, соглашаясь. Все-таки слезы странные на вкус.
– Это так мило, что я сейчас расплачусь! – раздраженно произнес Богдан, и цепи лязгнули, возвращая меня в реальность. Реальность царапала взглядами – настороженными, внимательными. Обидами, которые возвращались, наполняя опустевшую меня. Словами, застывшими на губах, когда взгляд напротив постепенно наполнялся привычным холодом.
И я отступила. Наверное, все остатки воли ушли на тот небольшой шаг назад. И выдох получился тяжелым, громким. Вошедшие столпились вокруг нас полукругом – Глеб, Мирослав, Дэн и... Андрей? Я сплю? Или Эрик добровольно взял его с собой?
– Богдан... в цепях, – вырвалось у меня. Нервное, не иначе. – Освободить бы.
– Богдан? – нахмурился Эрик.
– Охотник.
Зря я это сказала. Он даже в лице переменился, и я отвернулась, чтобы не видеть этих перемен. Успею еще насмотреться.
Охотник выглядел удивленным и смотрел попеременно то на меня, то на нож, который я все еще сжимала в руках.
– Я попробую, – вызвался Влад, и мир снова пришел в движение.
Меня обнимали. Щупали, стараясь убедиться, что я цела. Говорили слова. Ругались за беспечность. Глеб, кажется, даже встряхнул, пытаясь привести в чувство. Я выдавливала смущенные улыбки, стараясь не смотреть в сторону Эрика. Щеки пылали. И безумно хотелось домой.
Пока Влад возился с замком на наручниках Богдана, я подошла к Лидии. Ясновидица притихла и сидела на краю софы, глядя в одну точку.
– Испугалась?
Она вздрогнула, когда я положила руку ей на плечо.
– Все хорошо, – нервно улыбнулась она в ответ.
– Все уже закончилось.
– Я не понял, гребаный Первый что, сбежал? – спросил Глеб, и гомон в комнате снова стих. А все почему-то посмотрели на меня. Даже Богдан. И Эрик, на которого сама я смотреть боялась. Но его взгляд чувствовала явно – прожигающий, едкий.
От духоты и запаха воска мутило.
– Он дал нам шанс убить Хаука.
Я показала нож, который все еще боялась выпустить из рук.
– Разве можно убить Хаука? – спросил кто-то. Лицо Дэна осталось непроницаемым, но глаза он опустил, отчего стало еще хуже. Труднее говорить. Однако, у всех нас есть роли, и мы должны их играть.
– Лив сможет, – услышала будто со стороны свой собственный голос.
– Видение? – безэмоционально поинтересовался Эрик.
Я кивнула.
Щелкнул замок, Богдан, наконец, встал и остервенело потер натертые запястья.
– Пора возвращаться, – сухо сказал Эрик. Мы с Лидией, как по команде поднялись. Волшебство рассеялось окончательно, а усталость вернулась. Как и желание плакать. Его я решила приберечь до момента, когда останусь одна.
Я сунула нож за ремень джинсов, взяла ясновидицу за руку и шагнула к Дэну. Терзаться проблемой выбора не хотелось, страдать оттого, что Эрик, возможно, не захотел бы ко мне прикасаться – тоже. А Дэн Лидии точно вреда не причинит, даже невольно. Тренировался много.
Он молча взял меня за руку и крепко сжал. Прикосновение сольвейга успокоило.
Мирославу достались Влад и Андрей, а Эрику – Глеб и Богдан. Богдана он сначала не хотел брать. Сказал что-то типа: «Охотники пусть сами выбираются», а потом посмотрел на меня и резко передумал.
От взглядов его было тяжело. И я снова не знала, как себя с ним вести, что говорить, да и стоит ли вообще говорить.
– Увидимся дома, – подмигнул мне Глеб, мир вокруг меня завертелся, смазался, а через секунду вокруг нас образовалась гостиная скади. С изрядной частью обитателей дома, к слову. Рядом со мной сразу оказалась Люсия, обняла за шею и прижала к груди. От нее пахло кофе и полевыми цветами, она разрыдалась, не обращая внимания на собравшихся в комнате людей. Гладила меня по спине и приговаривала:
– Глупый, глупый сольвейг...
Отчего «глупый», спрашивать я постеснялась.
Лидия бросилась на шею отцу.
Мирослав с Эриком появились через пару мгновений после нас. Эрик тут же отошел от Богдана, а тот покачнулся, вытер внезапно вспотевший лоб и бледные щеки, согнулся пополам, и его стошнило прямо на ковер.
– Отлично! Теперь в химчистку отдавать, – раздраженно посетовал Эрик, но привычной злости в его голосе, как ни странно, не было.
– Дьявол! – выругался охотник, медленно разгибаясь, затем увидел стоящую неподалеку Дашу и улыбнулся. – Привет, блондиночка.
Даша раздраженно выдохнула и повернулась ко мне.
– В порядке?
– Все хорошо, спасибо.
– Где Херсир? У него получилось?
Алиса возникла откуда-то справа – будто бы из воздуха материализовалась. Подошла к Эрику, по-хозяйски взяла его под локоть. И все замолчали, опуская глаза в пол либо же глядя на меня с жалостью. Жалость эта кололась, сочилась ядом, который проникал под кожу и собирался комком в груди. От вдыхаемого воздуха горчило во рту. Руки отчего-то затряслись, и Люсия сжала мои ладони, растирая.
– Если бы у него получилось, ты не была бы хищной, не находишь? – едко заметил Влад и без лишних слов направился к лестнице.
Наверное, ему тоже тяжело. Да, мы оба виноваты – в одинаковой мере. Только вот вина у него другая. Впрочем, от своей вины Влад умел прятаться отлично.
– Я тоже пойду, – сказала я, не дожидаясь неминуемых расспросов. В конце концов, у них есть Лидия и Богдан – пусть их пытают!
– Я тебя провожать! – с энтузиазмом заявила Люсия и потянула меня к лестнице. – Баюкать. Петь тебе.
Петь – это хорошо. Она красиво поет. И танцует. И вообще она у меня замечательная!
– Как ты вообще тут оказалась? – спросила я ее, пока мы поднимались.
– Увидеть. – Она прислонила указательный палец ко лбу. – Первый. Хитрый, он тебя ждать. Ты выйти.
Я кивнула.
– Поняла.
– Я видеть, ты умереть. Испугаться. Сказать Дэн. Он взять меня и примчаться сюда. Они говорить с твоим мужем. А потом пойти за тобой. Он тоже бояться.
– Я думала, Дэн никогда не боится, – попыталась я пошутить.
– Не Дэн. Твой муж.
– Да уж...
Нож я сунула в ящик старой, трухлявой тумбочки, которая левым боком упиралась в кровать. Думаю, если бы не поддержка кровати, она бы давно рухнула на пол – такой у нее был плачевный вид. На лишнее движение тумбочка отреагировала недовольным скрипом.
– Ложиться! – велела Люсия и указала на кровать. С этим спорить желания совершенно не было. Я уснула почти сразу под тихую английскую колыбельную, снилась мне хельза с теплым песком и ласковыми волнами. По поверхности озера бегали яркие солнечные блики. Мне было хорошо. Меня любили. Я была счастлива.
Надеюсь, все счастливы после смерти. Иначе зачем все это?
Пробуждение было резким. Тело дернулось, будто сопротивляясь возвращению в реальность, и я открыла глаза. Удивление смешалось с испугом, потому что рядом был тот, кого я совершенно не ожидала здесь увидеть.
Его глаза – натуральные льдинки, но еще секунду назад они были теплыми. Вмиг все изменилось. В них боль и обида плещется, но взгляда Эрик не отводит – и то хорошо. Впрочем, я уже окончательно потеряла надежду все исправить.
В этой заброшенной хламом, ветхой комнате он смотрелся нелепо. Король снизошел до бывшей фаворитки, лежит тут на драном покрывале, смотрит. Рука запуталась в моих волосах, ласково гладит. Зачем?
– Что ты здесь делаешь?
Голос был хриплым. К глазам подкатило горячее, напрашивались слезы, но я прекрасно научилась их подавлять.
– Убеждаюсь, что ты жива.
В словах – ни намека на злость, лишь облегчение. Оттого сильнее желание расплакаться прямо здесь, покаяться во всех возможных грехах и вымолить прощение. Когда еще, если не сейчас? Ведь он здесь, рядом, руку протяни – дотронешься. Дотрагиваться было боязно. Вдруг сбежит?
Поэтому я искренне сказала:
– Спасибо, что пришел за нами.
– Ты скади, – ответил он почти безэмоционально. Еще несколько секунд пристально смотрел в глаза, а затем резко притянул к себе, прижал так крепко, что, показалось, ребра хрустнут. Поцеловал в макушку. Совсем, как раньше, до катастрофы. Когда мы еще были близки...
Были ли? И если были, то почему я тогда... Ведь уверена была, что Эрик мое «все». И что «навсегда» для нас возможно. Ошиблась. «Навсегда» – самое лживое слово.
От этой несправедливости я все же расплакалась. Сильнее вжалась в Эрика, обняла его, вцепившись мертвой хваткой, и прошептала:
– Я люблю тебя.
Нужно было сказать. Там, за дверью моего убежища – жестокий мир со своими правилами. Даже если Эрик захочет, даже если простит, этот мир не примет нашего примирения. Потому что есть законы, и их нельзя нарушать.
Это я нарушаю всегда, Эрик такой роскоши себе не позволит. У него есть племя, обязанности и авторитет.
Будто бы вспомнив об этом, после моих слов он окаменел. Отцепил меня от себя и строго спросил:
– Тогда зачем было то, у андвари?
Странный вопрос – зачем. Если бы я знала. Догадывалась, конечно, но объяснить трудно. Слова слишком острые и бесспорно ранят. Меня, Эрика... Его больше, а причинять ему боль я не хочу.
Но он смотрит и ждет ответа, и я понимаю, что время для ответов пришло. Возможно, завтра я уже не смогу их озвучить. Теперь у меня есть нож и четкое понимание, что с ним делать.
– Его я тоже люблю.
Призналась. Себе, в первую очередь, а ведь себе признаться тяжелее всего. Отчего-то гордости за смелость не было, лишь горечь и тоска, а еще дикое желание уснуть. Проспать все оставшееся выделенное на жизнь время, перестать решать задачи, которые я решать не умею. Пусть Эрик решает – он вождь, ему привычнее.
Эрик с шумом выдохнул. Отодвинулся, встал, оправляя одежду. Подошел к окну.
Спина его была прямой, и руки, сцепленные сзади в замок, казались полурасслабленными. Словно он услышал то, что ждал услышать давно. Ждал ли?
Ждал.
– Нужно было сказать мне до венчания.
Шелестящие звуки опадают на пол пеплом, расползаются по комнате. Горечь во рту, мокрые от слез щеки, и я понимаю, что здесь и сейчас все решится навсегда, он уйдет, а я останусь тихим призраком дома скади. Его дома. Иначе я тут не смогу, и даже Алан не спасет.
Эрик больше не злится. Свою злость он одолел, мое предательство принял и готов вынести вердикт. А я готова выслушать.
– Ты прав, нужно было.
– Но ты говоришь сейчас. – Он повернулся ко мне, метнул осколками злости, будто не мог держать внутри, будто эта злость отравляла его. – Что, ты думаешь, это изменит?
– А это может что-то изменить? – горько усмехнулась я и села. Поправила волосы, которые, как оказалось, спутались и торчали во все стороны. Да уж, внешностью мне его сейчас точно не сразить. Но и на жалость давить я не буду! Слезы вытерла резким, отчаянным движением и губу закусила, чтобы больше не расплакаться. Боль помогла.
– Я мог бы наказать тебя, знаешь, – едко бросил Эрик, отводя взгляд. Пыльные занавески выглядели, должно быть, лучше меня.
– Так накажи.
Усталость сковывала. Лишала желания выяснять то, что необходимо было выяснить давно. И я пыталась бороться с ней ерзаньем и невесть откуда взявшимся раздражением.
Если он так хочет наказать меня, почему медлит? Почему так долго ждал? Все эти месяцы, когда я, раздавленная собственной виной, ютилась тут, в пыли и забвении. Когда Алиса прикасалась к нему, а он... он...
Я всхлипнула и подняла на Эрика глаза.
– Для наказания не стоило выжидать так долго...
– Вот как?
И снова он рядом, близко. Аромат одеколона приятно щекочет ноздри, будоражит. Широкая ладонь в нескольких сантиметрах от моей – так и тянет коснуться, ведь, скорее всего, в последний раз.
– Есть несколько вариантов. Муж отрекается от жены, но она остается в племени. По факту никто из скади не посмеет больше поддержать тебя, даже слово лишнее сказать побоятся. Ты станешь тенью, которой запрещено будет почти все, в том числе, воспитывать собственного ребенка. Второй вариант – тебя изгоняют еще и из племени, и ты остаешься одна. Но ты в курсе, что печать мужа с жилы жены стереть может лишь смерть. Ты не сможешь венчаться никогда, тебя не примет ни один вождь без моего на то согласия. Ты никогда не увидишь сына...
– Это все... варианты? – хрипло спросила я. Почувствовала себя подсудимым, которому вот-вот вынесут приговор. Приговор будет страшен, отменить его нельзя – можно только отсрочить. И выбрать себе наказание.
– Не все.
Голос Эрика не смягчился. И весь он напрягся как-то, подался вперед, его лицо оказалось напротив моего – и страшно, и глаз не отвести. Легкий карамельный аромат, жар тела, который я всегда ощущала даже на расстоянии, внимание – я ведь уже отвыкла, и сейчас не знаю, что с этим делать.
– Есть еще один. Тринадцать ударов кнутом, Полина. При изготовлении в него специально вплетают тонкую проволоку, а конец венчают металлическим шариком – для усиления... ощущений. Виновную предают наказанию на глазах у всего племени. После этого ее спина заживает месяцами, и на всю жизнь на ней остаются уродливые шрамы, которые не дают забыть о предательстве. Это клеймо, пророчица. Метка. Тринадцать лиловых полос. Выдержишь это... для меня?
Тишина после этого оглушила. Шум собственного дыхания, отголоски пульса в ушах, шорох покрывала под пальцами Эрика – злость выплеснулась не только словами, тело отреагировало рефлексом, и мне показалось, Эрик мысленно уже сжимает рукоять упомянутого орудия пытки.
Я замерла, застыла от ужаса. Представила себе: крюк под потолком, витую веревку, стянувшую запястья, холодок по обнаженной спине. В последний раз глаза в глаза. И свист приближающегося к коже кнута.
А ведь Эрик не шутит. Уверена, он тоже представлял: и меня в качестве наказуемой, и скади, столпившихся вокруг, мнущихся, отводящих взгляды, и момент, когда дикое желание отплатить, выпустить боль становится непреодолимым. Вопрос этот – не риторический, и я должна ответить, смогу ли... сумею ли принять, чтобы доказать...
Что? Любовь так не доказывают! Любовь не включает в себя наказаний.
Открываю рот, чтобы возмутиться, высказать, но оттуда, вопреки желанию, выдохом вырывается короткое:
– Да.
Молчание и... Это сказала я?! Действительно я, или у меня раздвоение личности? Возможно, во мне живет тот, кто жаждет, стремится к наказанию? Впрочем, отступать и отказываться от своих слов – дурной тон.
– Если тебе от этого станет легче, то...
Эрик дослушивать не стал – резко поднялся и вышел, оставив меня один на один с окончанием предложения.
– ...накажи.
Куда он пошел? Быть может, доставать из чулана кнут – тот самый, тяжелый, с металлическим шариком? Плевать! Пусть идет.
Я потянулась к тумбочке и достала ритуальный нож Херсира. Вытащила из ножен, погладила острие. Красивый. Рукоять исписана рунами, и вязь эта хранила заклинания – древние, опасные. Пока на клинке нет крови, он спит. Но внутри клокочет, живет, дышит почти бесконтрольная сила.
Кто его сделал и для кого? Наверное, Херсир мог бы ответить, но он ушел, оставив меня наедине со своей игрушкой.
– Так, все, хватит страдать! – приказала я себе и встала.
Душ, расческа и чистые джинсы поднимают настроение на раз. Вечером, пожалуй, устрою себе еще один забег. И завтра. Если конечно, смогу. Если Эрик действительно не...
Я тряхнула головой, отгоняя мрачные мысли. Сунула подарок обратно в тумбочку, подошла к окну, за которым серело небо, постепенно проявляя очертания деревьев в саду. Рассвет.
Весна скоро, воздух пахнет уже иначе, и птицы поют по утрам. Жаль, что тут нет балкона, чтобы выйти, вдохнуть полной грудью, понять, что я выжила.
Глава 11. Сорванные маски
– Это так мило, что я сейчас расплачусь! – раздраженно произнес Богдан, и цепи лязгнули, возвращая меня в реальность. Реальность царапала взглядами – настороженными, внимательными. Обидами, которые возвращались, наполняя опустевшую меня. Словами, застывшими на губах, когда взгляд напротив постепенно наполнялся привычным холодом.
И я отступила. Наверное, все остатки воли ушли на тот небольшой шаг назад. И выдох получился тяжелым, громким. Вошедшие столпились вокруг нас полукругом – Глеб, Мирослав, Дэн и... Андрей? Я сплю? Или Эрик добровольно взял его с собой?
– Богдан... в цепях, – вырвалось у меня. Нервное, не иначе. – Освободить бы.
– Богдан? – нахмурился Эрик.
– Охотник.
Зря я это сказала. Он даже в лице переменился, и я отвернулась, чтобы не видеть этих перемен. Успею еще насмотреться.
Охотник выглядел удивленным и смотрел попеременно то на меня, то на нож, который я все еще сжимала в руках.
– Я попробую, – вызвался Влад, и мир снова пришел в движение.
Меня обнимали. Щупали, стараясь убедиться, что я цела. Говорили слова. Ругались за беспечность. Глеб, кажется, даже встряхнул, пытаясь привести в чувство. Я выдавливала смущенные улыбки, стараясь не смотреть в сторону Эрика. Щеки пылали. И безумно хотелось домой.
Пока Влад возился с замком на наручниках Богдана, я подошла к Лидии. Ясновидица притихла и сидела на краю софы, глядя в одну точку.
– Испугалась?
Она вздрогнула, когда я положила руку ей на плечо.
– Все хорошо, – нервно улыбнулась она в ответ.
– Все уже закончилось.
– Я не понял, гребаный Первый что, сбежал? – спросил Глеб, и гомон в комнате снова стих. А все почему-то посмотрели на меня. Даже Богдан. И Эрик, на которого сама я смотреть боялась. Но его взгляд чувствовала явно – прожигающий, едкий.
От духоты и запаха воска мутило.
– Он дал нам шанс убить Хаука.
Я показала нож, который все еще боялась выпустить из рук.
– Разве можно убить Хаука? – спросил кто-то. Лицо Дэна осталось непроницаемым, но глаза он опустил, отчего стало еще хуже. Труднее говорить. Однако, у всех нас есть роли, и мы должны их играть.
– Лив сможет, – услышала будто со стороны свой собственный голос.
– Видение? – безэмоционально поинтересовался Эрик.
Я кивнула.
Щелкнул замок, Богдан, наконец, встал и остервенело потер натертые запястья.
– Пора возвращаться, – сухо сказал Эрик. Мы с Лидией, как по команде поднялись. Волшебство рассеялось окончательно, а усталость вернулась. Как и желание плакать. Его я решила приберечь до момента, когда останусь одна.
Я сунула нож за ремень джинсов, взяла ясновидицу за руку и шагнула к Дэну. Терзаться проблемой выбора не хотелось, страдать оттого, что Эрик, возможно, не захотел бы ко мне прикасаться – тоже. А Дэн Лидии точно вреда не причинит, даже невольно. Тренировался много.
Он молча взял меня за руку и крепко сжал. Прикосновение сольвейга успокоило.
Мирославу достались Влад и Андрей, а Эрику – Глеб и Богдан. Богдана он сначала не хотел брать. Сказал что-то типа: «Охотники пусть сами выбираются», а потом посмотрел на меня и резко передумал.
От взглядов его было тяжело. И я снова не знала, как себя с ним вести, что говорить, да и стоит ли вообще говорить.
– Увидимся дома, – подмигнул мне Глеб, мир вокруг меня завертелся, смазался, а через секунду вокруг нас образовалась гостиная скади. С изрядной частью обитателей дома, к слову. Рядом со мной сразу оказалась Люсия, обняла за шею и прижала к груди. От нее пахло кофе и полевыми цветами, она разрыдалась, не обращая внимания на собравшихся в комнате людей. Гладила меня по спине и приговаривала:
– Глупый, глупый сольвейг...
Отчего «глупый», спрашивать я постеснялась.
Лидия бросилась на шею отцу.
Мирослав с Эриком появились через пару мгновений после нас. Эрик тут же отошел от Богдана, а тот покачнулся, вытер внезапно вспотевший лоб и бледные щеки, согнулся пополам, и его стошнило прямо на ковер.
– Отлично! Теперь в химчистку отдавать, – раздраженно посетовал Эрик, но привычной злости в его голосе, как ни странно, не было.
– Дьявол! – выругался охотник, медленно разгибаясь, затем увидел стоящую неподалеку Дашу и улыбнулся. – Привет, блондиночка.
Даша раздраженно выдохнула и повернулась ко мне.
– В порядке?
– Все хорошо, спасибо.
– Где Херсир? У него получилось?
Алиса возникла откуда-то справа – будто бы из воздуха материализовалась. Подошла к Эрику, по-хозяйски взяла его под локоть. И все замолчали, опуская глаза в пол либо же глядя на меня с жалостью. Жалость эта кололась, сочилась ядом, который проникал под кожу и собирался комком в груди. От вдыхаемого воздуха горчило во рту. Руки отчего-то затряслись, и Люсия сжала мои ладони, растирая.
– Если бы у него получилось, ты не была бы хищной, не находишь? – едко заметил Влад и без лишних слов направился к лестнице.
Наверное, ему тоже тяжело. Да, мы оба виноваты – в одинаковой мере. Только вот вина у него другая. Впрочем, от своей вины Влад умел прятаться отлично.
– Я тоже пойду, – сказала я, не дожидаясь неминуемых расспросов. В конце концов, у них есть Лидия и Богдан – пусть их пытают!
– Я тебя провожать! – с энтузиазмом заявила Люсия и потянула меня к лестнице. – Баюкать. Петь тебе.
Петь – это хорошо. Она красиво поет. И танцует. И вообще она у меня замечательная!
– Как ты вообще тут оказалась? – спросила я ее, пока мы поднимались.
– Увидеть. – Она прислонила указательный палец ко лбу. – Первый. Хитрый, он тебя ждать. Ты выйти.
Я кивнула.
– Поняла.
– Я видеть, ты умереть. Испугаться. Сказать Дэн. Он взять меня и примчаться сюда. Они говорить с твоим мужем. А потом пойти за тобой. Он тоже бояться.
– Я думала, Дэн никогда не боится, – попыталась я пошутить.
– Не Дэн. Твой муж.
– Да уж...
Нож я сунула в ящик старой, трухлявой тумбочки, которая левым боком упиралась в кровать. Думаю, если бы не поддержка кровати, она бы давно рухнула на пол – такой у нее был плачевный вид. На лишнее движение тумбочка отреагировала недовольным скрипом.
– Ложиться! – велела Люсия и указала на кровать. С этим спорить желания совершенно не было. Я уснула почти сразу под тихую английскую колыбельную, снилась мне хельза с теплым песком и ласковыми волнами. По поверхности озера бегали яркие солнечные блики. Мне было хорошо. Меня любили. Я была счастлива.
Надеюсь, все счастливы после смерти. Иначе зачем все это?
Пробуждение было резким. Тело дернулось, будто сопротивляясь возвращению в реальность, и я открыла глаза. Удивление смешалось с испугом, потому что рядом был тот, кого я совершенно не ожидала здесь увидеть.
Его глаза – натуральные льдинки, но еще секунду назад они были теплыми. Вмиг все изменилось. В них боль и обида плещется, но взгляда Эрик не отводит – и то хорошо. Впрочем, я уже окончательно потеряла надежду все исправить.
В этой заброшенной хламом, ветхой комнате он смотрелся нелепо. Король снизошел до бывшей фаворитки, лежит тут на драном покрывале, смотрит. Рука запуталась в моих волосах, ласково гладит. Зачем?
– Что ты здесь делаешь?
Голос был хриплым. К глазам подкатило горячее, напрашивались слезы, но я прекрасно научилась их подавлять.
– Убеждаюсь, что ты жива.
В словах – ни намека на злость, лишь облегчение. Оттого сильнее желание расплакаться прямо здесь, покаяться во всех возможных грехах и вымолить прощение. Когда еще, если не сейчас? Ведь он здесь, рядом, руку протяни – дотронешься. Дотрагиваться было боязно. Вдруг сбежит?
Поэтому я искренне сказала:
– Спасибо, что пришел за нами.
– Ты скади, – ответил он почти безэмоционально. Еще несколько секунд пристально смотрел в глаза, а затем резко притянул к себе, прижал так крепко, что, показалось, ребра хрустнут. Поцеловал в макушку. Совсем, как раньше, до катастрофы. Когда мы еще были близки...
Были ли? И если были, то почему я тогда... Ведь уверена была, что Эрик мое «все». И что «навсегда» для нас возможно. Ошиблась. «Навсегда» – самое лживое слово.
От этой несправедливости я все же расплакалась. Сильнее вжалась в Эрика, обняла его, вцепившись мертвой хваткой, и прошептала:
– Я люблю тебя.
Нужно было сказать. Там, за дверью моего убежища – жестокий мир со своими правилами. Даже если Эрик захочет, даже если простит, этот мир не примет нашего примирения. Потому что есть законы, и их нельзя нарушать.
Это я нарушаю всегда, Эрик такой роскоши себе не позволит. У него есть племя, обязанности и авторитет.
Будто бы вспомнив об этом, после моих слов он окаменел. Отцепил меня от себя и строго спросил:
– Тогда зачем было то, у андвари?
Странный вопрос – зачем. Если бы я знала. Догадывалась, конечно, но объяснить трудно. Слова слишком острые и бесспорно ранят. Меня, Эрика... Его больше, а причинять ему боль я не хочу.
Но он смотрит и ждет ответа, и я понимаю, что время для ответов пришло. Возможно, завтра я уже не смогу их озвучить. Теперь у меня есть нож и четкое понимание, что с ним делать.
– Его я тоже люблю.
Призналась. Себе, в первую очередь, а ведь себе признаться тяжелее всего. Отчего-то гордости за смелость не было, лишь горечь и тоска, а еще дикое желание уснуть. Проспать все оставшееся выделенное на жизнь время, перестать решать задачи, которые я решать не умею. Пусть Эрик решает – он вождь, ему привычнее.
Эрик с шумом выдохнул. Отодвинулся, встал, оправляя одежду. Подошел к окну.
Спина его была прямой, и руки, сцепленные сзади в замок, казались полурасслабленными. Словно он услышал то, что ждал услышать давно. Ждал ли?
Ждал.
– Нужно было сказать мне до венчания.
Шелестящие звуки опадают на пол пеплом, расползаются по комнате. Горечь во рту, мокрые от слез щеки, и я понимаю, что здесь и сейчас все решится навсегда, он уйдет, а я останусь тихим призраком дома скади. Его дома. Иначе я тут не смогу, и даже Алан не спасет.
Эрик больше не злится. Свою злость он одолел, мое предательство принял и готов вынести вердикт. А я готова выслушать.
– Ты прав, нужно было.
– Но ты говоришь сейчас. – Он повернулся ко мне, метнул осколками злости, будто не мог держать внутри, будто эта злость отравляла его. – Что, ты думаешь, это изменит?
– А это может что-то изменить? – горько усмехнулась я и села. Поправила волосы, которые, как оказалось, спутались и торчали во все стороны. Да уж, внешностью мне его сейчас точно не сразить. Но и на жалость давить я не буду! Слезы вытерла резким, отчаянным движением и губу закусила, чтобы больше не расплакаться. Боль помогла.
– Я мог бы наказать тебя, знаешь, – едко бросил Эрик, отводя взгляд. Пыльные занавески выглядели, должно быть, лучше меня.
– Так накажи.
Усталость сковывала. Лишала желания выяснять то, что необходимо было выяснить давно. И я пыталась бороться с ней ерзаньем и невесть откуда взявшимся раздражением.
Если он так хочет наказать меня, почему медлит? Почему так долго ждал? Все эти месяцы, когда я, раздавленная собственной виной, ютилась тут, в пыли и забвении. Когда Алиса прикасалась к нему, а он... он...
Я всхлипнула и подняла на Эрика глаза.
– Для наказания не стоило выжидать так долго...
– Вот как?
И снова он рядом, близко. Аромат одеколона приятно щекочет ноздри, будоражит. Широкая ладонь в нескольких сантиметрах от моей – так и тянет коснуться, ведь, скорее всего, в последний раз.
– Есть несколько вариантов. Муж отрекается от жены, но она остается в племени. По факту никто из скади не посмеет больше поддержать тебя, даже слово лишнее сказать побоятся. Ты станешь тенью, которой запрещено будет почти все, в том числе, воспитывать собственного ребенка. Второй вариант – тебя изгоняют еще и из племени, и ты остаешься одна. Но ты в курсе, что печать мужа с жилы жены стереть может лишь смерть. Ты не сможешь венчаться никогда, тебя не примет ни один вождь без моего на то согласия. Ты никогда не увидишь сына...
– Это все... варианты? – хрипло спросила я. Почувствовала себя подсудимым, которому вот-вот вынесут приговор. Приговор будет страшен, отменить его нельзя – можно только отсрочить. И выбрать себе наказание.
– Не все.
Голос Эрика не смягчился. И весь он напрягся как-то, подался вперед, его лицо оказалось напротив моего – и страшно, и глаз не отвести. Легкий карамельный аромат, жар тела, который я всегда ощущала даже на расстоянии, внимание – я ведь уже отвыкла, и сейчас не знаю, что с этим делать.
– Есть еще один. Тринадцать ударов кнутом, Полина. При изготовлении в него специально вплетают тонкую проволоку, а конец венчают металлическим шариком – для усиления... ощущений. Виновную предают наказанию на глазах у всего племени. После этого ее спина заживает месяцами, и на всю жизнь на ней остаются уродливые шрамы, которые не дают забыть о предательстве. Это клеймо, пророчица. Метка. Тринадцать лиловых полос. Выдержишь это... для меня?
Тишина после этого оглушила. Шум собственного дыхания, отголоски пульса в ушах, шорох покрывала под пальцами Эрика – злость выплеснулась не только словами, тело отреагировало рефлексом, и мне показалось, Эрик мысленно уже сжимает рукоять упомянутого орудия пытки.
Я замерла, застыла от ужаса. Представила себе: крюк под потолком, витую веревку, стянувшую запястья, холодок по обнаженной спине. В последний раз глаза в глаза. И свист приближающегося к коже кнута.
А ведь Эрик не шутит. Уверена, он тоже представлял: и меня в качестве наказуемой, и скади, столпившихся вокруг, мнущихся, отводящих взгляды, и момент, когда дикое желание отплатить, выпустить боль становится непреодолимым. Вопрос этот – не риторический, и я должна ответить, смогу ли... сумею ли принять, чтобы доказать...
Что? Любовь так не доказывают! Любовь не включает в себя наказаний.
Открываю рот, чтобы возмутиться, высказать, но оттуда, вопреки желанию, выдохом вырывается короткое:
– Да.
Молчание и... Это сказала я?! Действительно я, или у меня раздвоение личности? Возможно, во мне живет тот, кто жаждет, стремится к наказанию? Впрочем, отступать и отказываться от своих слов – дурной тон.
– Если тебе от этого станет легче, то...
Эрик дослушивать не стал – резко поднялся и вышел, оставив меня один на один с окончанием предложения.
– ...накажи.
Куда он пошел? Быть может, доставать из чулана кнут – тот самый, тяжелый, с металлическим шариком? Плевать! Пусть идет.
Я потянулась к тумбочке и достала ритуальный нож Херсира. Вытащила из ножен, погладила острие. Красивый. Рукоять исписана рунами, и вязь эта хранила заклинания – древние, опасные. Пока на клинке нет крови, он спит. Но внутри клокочет, живет, дышит почти бесконтрольная сила.
Кто его сделал и для кого? Наверное, Херсир мог бы ответить, но он ушел, оставив меня наедине со своей игрушкой.
– Так, все, хватит страдать! – приказала я себе и встала.
Душ, расческа и чистые джинсы поднимают настроение на раз. Вечером, пожалуй, устрою себе еще один забег. И завтра. Если конечно, смогу. Если Эрик действительно не...
Я тряхнула головой, отгоняя мрачные мысли. Сунула подарок обратно в тумбочку, подошла к окну, за которым серело небо, постепенно проявляя очертания деревьев в саду. Рассвет.
Весна скоро, воздух пахнет уже иначе, и птицы поют по утрам. Жаль, что тут нет балкона, чтобы выйти, вдохнуть полной грудью, понять, что я выжила.
