– Почему? – выдохнул он раздраженно. – Что снова не так?
– Влад, послушай…
– Нет! – перебил он яростно. – Я слушал тебя все это время. Ты делала, что считала правильным, и я не мешал. Хватит. Тебе нужно идти дальше. Иначе и правда не будет никакого будущего. Ни у одного из нас. Поэтому давай ты успокоишься, и мы попробуем снова. Осторожно, не торопясь. Я много прошу?
– Нет, – покачала я головой. – Не многого.
– Тогда что?!
– Я люблю Эрика.
Слова — острые, как нож — взрезали воздух между нами. И Влад выглядел так, будто ему дали пощечину.
– Извини…
– Эрик мертв, Полина, – сказал он тихо, но твердо. Сказал впервые, с Того Самого Дня. – Эрик мертв. А ты жива.
Верно, жива. Пока.
– Ты ведь знаешь, как ушла Божена, верно?
– При чем тут… Нет. – Он усмехнулся, нервно, недоверчиво. – Ты не сделаешь этого. Я не позволю.
– Я знала, что не позволишь, – согласилась я спокойно. – Потому и не сказала тебе до…
– До чего?
Влад оказался рядом так быстро, что я вздрогнула от неожиданности. И плечи мои сжал сильно, до боли.
Я молчала — мудрые слова застряли в глотке и решительно не хотели оттуда выдавливаться. Он смотрел на меня, в меня, обнажая душу, выворачивая ее наизнанку. Высверливая каждую крупицу горькой правды.
Для этой правды не нужны были слова.
Мне не нужны были – Влад буквально требовал.
– Что молчишь? Говори!
– Я не сказала тебе до того, как Роб провел ритуал. – И добавила уже тише: – Это мое решение. Я так хочу.
– Хочешь чего? Умереть?!
На секунду мне показалось, он меня ударит. Страшно не было, только усталость усилилась, давила на плечи. И я просто подумала о том, что скоро все закончится, и я увижу Эрика.
– Ты обещал помочь его найти. Теперь найду. Знаю, тебе тяжело понять, но… так нужно.
– Сколько у тебя времени?
– Сегодняшний день. До вечера. – Я вздохнула – Мне жаль.
– Нет, – мотнул он головой и отпустил меня. Гнев растаял, как снег на солнце. Испарился. На смену ему пришло разочарование. Влад больше не смотрел на меня. – Тебе не жаль.
Он отодвинул меня от двери и вышел, оставляя в пустынной тишине гостиной легкий шлейф разочарования. Отголоски его шагов звенели в застывшем моменте последней фразы, брошенной, как нож.
Ножи не ранят мертвых.
Наверное, это прозвучит странно, но у меня не было надежнее причала, чем этот дом. Всякий раз, когда было больно или плохо, или некуда было идти, он принимал меня – беглянку, отступницу, сумасбродку. Принимал и прощал.
Теперь тоже принял.
Послушно приминался под ногами высокий ворс ковров. Лили мягкий свет настенные лампы. Тепло было. Уютно. Я трогала стены, касалась лакированых перил и вспоминала, как впервые попала сюда. Как меня ослепила роскошь, как угнетала классическая обстановка и бордовые тона. Я казалась себе здесь маленькой, незначительной. Не то, что теперь.
Теперь дом меня ждал. Принимал, как желанную гостью. Возможно, хотел сделать хозяйкой. И каждая комната гостеприимно распахивала двери, приглашала войти, остаться…
Моя спальня меня ждала больше остальных комнат. Аккуратно застеленная кровать, небрежно брошенные на покрывало подушки. Комод, уставленный фотографиями. Совята. Все еще тут — неизменно. Приоткрытая дверь балкона…
– Привет.
Глеб вошел неслышно. Или я настолько задумалась, погрузилась в знакомую атмосферу, что не услышала, как открылась дверь.
– В гости?
– Хочу открыть тебе тайну, – сказала я и усадила его на кровать. – О моем отце…
Рассказ о том, как появляются на свет сольвейги, Глеб выслушал спокойно. И выводы сделал сам, без посторонней помощи.
– Если вдруг… моего ребенка заберут?
– Нет, если ты не захочешь отдавать. Во всяком случае, я не знаю примеров, чтобы сольвейгов забирали насильно. Но ты должен понимать, что…
– Твоя история показательна, да. Но я бы все равно не отдал.
– Тебе решать, – кивнула я. – Но Дэн не Барт, он никогда не прятался и принимает этот мир таким, как есть. Думаю, он тебе поможет, если вдруг.
– Для этого у меня есть ты.
Я опустила глаза и поняла: разговор будет долгим.
Так и вышло.
Глеб понял не сразу. Сидел и смотрел на меня, будто старался выявить ложь, ждал, что я рассмеюсь и скажу, что пошутила. А потом выдохнул — громко, надрывно даже.
– Осуждаешь? – тихо спросила я.
– Нет. Просто… ты была всегда, была рядом, пусть иногда мы не виделись, но… умереть?
– Влад спросил о том же, – усмехнулась я.
– И он, черт возьми, прав!
– Эрик там один. Один, понимаешь? И ему не выбраться оттуда никогда.
– А с чего ты взяла, что поможешь ему выбраться? Откуда знаешь, что у тебя получится?
– Я не знаю. Но даже если не получится, ему не придется сидеть там в одиночестве, изводя себя внутренними демонами. Я буду рядом. Я спасу его.
– Иногда нужно перестать всех спасать, Полевая, – мрачно подытожил Глеб. – И жить, наконец, для себя.
– Эрик — не все.
Он вздохнул. Замолчал, и мне казалось, он подбирает слова, но Глеб так ничего и не сказал. Мы сидели с ним, держась за руки, почти до заката. Он о чем-то думал, а я отпечатывала в памяти драгоценные мгновения, проведенные с другом. Потом, когда уйду, я вытащу их на свет, и Глеб останется со мной навсегда.
Люди мало ценят время. Тратят его на ненужное — глупые обиды, бесполезные дела, мелкие ссоры и зависть. Не понимая, что важнее всего не это, а ощущение единства и принадлежности чему-то большому. Семье. Племени. Миру.
Этот мир, несмотря на сложность и многогранность, невообразимо прекрасен. Жаль, что я поняла это только сейчас — когда настало время его покинуть. А может, так и должно быть?
– Иди, – сказал Глеб, наконец, выпуская мою руку. – У тебя не так много времени осталось, и это время мне не принадлежит. Не хочу красть его. – Он посмотрел на меня еще раз, но теперь раздражения больше не было. Тоска, наверное, или что-то иное, напоминающее тоску. Но Глеб сильный, справится. Оставляя этот мир, за него я переживать не стану. – Иди к нему. Он съест мозг себе и всем, кто в этом доме, если вы расстанетесь вот так.
– Не уверена, что он хочет меня видеть.
– Влад считает, что иногда нужно уметь плевать на то, чего человек хочет. И давать то, что ему нужно. А ты нужна ему.
Коридор. Несколько метров до заветной двери, и я даже не знаю, есть ли кто-то за ней. Что, если я открою ее, и меня встретит пустота? Что, если Глеб ошибся, и меня на самом деле никто там не ждет?
Вспотевшей ладонью берусь за ручку двери, тяну на себя…
Он стоит у окна и смотрит в окно на закатное небо — сегодня цвета особенно насыщенные, глубокие и яркие. На щелчок двери не реагирует никак, как и на мои мягкие шаги. Он неподвижен, пока я приближаюсь, и несколько мгновений после — когда становлюсь рядом и смотрю туда, куда смотрит он.
Алый горизонт расплескал персиковые брызги на полнеба, окрасил розовым животы облаков. И мне почему-то становится спокойно и легко. Просто приятно вот так стоять и смотреть на мир, на стекающее вниз солнце и наползающие сумерки. Дышать свежим воздухом из приоткрытого окна. Слушать чужое дыхание.
– Я не очень-то умею прощаться, – сказал Влад тихо, не поворачиваясь. – Мерзкое ощущение, а еще омерзительнее, что я не могу от него избавиться. С тобой так всегда.
– Теперь избавишься, – ответила я и взяла его за руку. Мне нужно было его коснуться, чтобы запомнить. Эгоистичное действие, и я решила, что сегодня имею на него право.
– Сомневаюсь, – поморщился Влад, но руку не отнял. Сжал мои пальцы крепко, будто если будет держать, не выпустит, то я не уйду, останусь здесь навсегда. – И как это будет?
Я пожала плечами.
– Не знаю. Те, кто мог бы рассказать, давно мертвы.
– Удобно, – усмехнулся он криво, коснулся меня плечом.
– Могу я попросить тебя кое о чем?
Не то, что я думала, что он откажет, но… Было бы нечестно ставить перед фактом, особенно если учесть, что желания умирающих выполняются всегда.
– Неуместный вопрос, Полина. После всего, что было.
– Похорони меня рядом с другими атли. Несмотря ни на что, этот дом был моим больше, чем все те, в которых я жила.
– Обидно, что ты поняла это лишь теперь, – хмыкнул он. – Только не нужно дежурных спасиб, хорошо? Тошнит от этого.
– Тогда буду молчать, – покорно согласилась я.
Сердце билось гулко и медленно. Болело в груди, и плечи опускались от усталости. Прилечь бы. Отдохнуть. Закрыть глаза — ненадолго, на секундочку только…
– Не смей вот так уходить!
Резкий голос выдернул из полудремы. Меня подхватили на руки, куда-то понесли…
Лежу. Мягко, и приятный полумрак ласково окутывает, укрывает. Мне тепло. Спокойно. И не болит уже, только бьется в жилке на лбу, а еще на запястьях, кажется. Не знаю. Тело слушается плохо, и темно в комнате. Только рядом кто-то дышит.
Кто?
– Не засыпай, слышишь? Не так. Не сейчас. Полина!
Да, помню. Я пророчица атли, и это мой дом. Я жила здесь, кажется…
Кто-то очень близкий, родной гладит по волосам. И мне хочется сказать ему, что все хорошо. Я же здесь, мне тепло. Я счастлива. Никогда на свете я не была настолько…
– Посмотри на меня.
Мне трудно открыть глаза, и я прикладываю массу усилий, чтобы держать их открытыми. Его лицо так близко, как тогда…
...На мне платье в крупный горох. И щеки горят от изучающего взгляда, от которого не скроешься. Взгляд скользит по телу, проникает под одежду, впитывается в кожу. Яд ползет по венам, опьяняет, отчего сердце трепещет, и дрожат руки.
У него красивое имя – Владислав.
И улыбка обворожительная. Он дарит мне ее и спрашивает:
– Сколько тебе лет?
– Семнадцать, – отвечаю полушепотом.
Он еще раз опаляет взглядом, и я вспыхиваю от макушки до самых пят.
– Надо же, – многозначительно замечает он, и я не понимаю, почему он удивлен. Но мне нравится и его удивление, и его интерес.
Ах, если бы он только ко мне прикоснулся…
Он не касался. Молчал. И смотрел по-другому, полузатравленно, полузло. В темноте черты лица стали нечеткими, и лишь глаза горели жадно, безумно даже.
– Прости, – выдавила из себя последнее стоящее — то, что хотела сказать давно.
– Глупая пророчица, – прошептал он мне на ухо. – У меня бы получилось. Я бы смог.
Наверное, смог бы. И я забыла бы, затерла желание помочь Эрику, освободить. Поддалась бы слабости быть просто счастливой. Здесь и сейчас. А потом однажды, глядя в глаза Алану, поняла бы, что совершила ошибку. Сорвалась. И, сорвавшись, разрушила бы все, что построила.
Поэтому все так, как есть.
Как на...
По лесу я шла долго — всю ночь, а может, больше. Небо было таким темным, а листва такой густой, что это не оставляло даже надежды на свет.
Тропа, правда, вела. Извивалась змеей, уводила то в одну сторону, то в другую. Мне казалось, ей нет конца, и лес этот бесконечен. Чем дальше я шла, тем мрачнее он становился.
Иногда я позволяла себе отдохнуть. Садилась прямо на землю, опиралась спиной о шершавую кору девевьев, гладила пушистый мох и пыталась вспомнить, куда иду. Откуда. Зачем…
Память коварно отмалчивалась, образы ускользали, прятались в листве и кустах полупрозрачные тени. Тихо было. Неестественно тихо. Ни птичьих трелей, ни хруста веток, ни жужжания насекомых — вокруг лишь молчаливый лес и низкое небо, затянутое полотнищами серых туч.
Потому, когда я, наконец, вышла на пустынный пляж, и ноги утонули в прохладном песке, не верилось, что лес кончился, и я вижу озеро. Вода накрыла темной гладью землю, разлилась на много километров, замыкаясь горизонтом. Плечи обдало холодом, но ветра не было — буря притаилась на дне темного озера, запуталась в ветвях деревьев, сомкнувшихся позади меня, залегла на песке.
Буря ждала.
Я ступала осторожно, боясь потревожить ее — мстительную и злую.
Я шла к хижине неподалеку, что почти по окна погрузла в песке. Вокруг нее разрослась осока, старые ставни были распахнуты, и из хижины на меня смотрела чистая мгла.
Когда я была примерно в двадцати шагах от цели, громыхнуло. Сорвался ветер, взметая в воздух белый песок. По гладкой поверхности воды пошла крупная рябь. Небо вспороли острые копья молний, и из небесных ран хлынула ледяная вода.
Я побежала. Упругая осока хлестала по коленям, струились по шее холодные струи. Одежда противно облепила тело, мешала двигаться.
Шаг. Еще один. Рука хватается за хлипкую ручку двери, дергает. Несколько ступеней вниз, крутой поворот. Внутри темно. Влажно. Воняяет прелостью и гнилью, из-под ног бросаются врассыпную серые спины крыс.
Я достигла цели, но зачем шла к ней?
– Не нужно было приходить.
Голос из темноты глух и безэмоционален. От него несет бесысходностью, тоской и сыростью, и мне кажется, именно из-за него — из-за обладателя этого тусклого голоса — тут так неуютно.
– Тебе здесь не рады.
Опасно трещат над головой ненадежные балки перекрытий, и по телу ползет дрожь зарождающегося страха. Подстегивая его, неистово стучат распахнутые ставни, ветер врывается внутрь, вымораживает тело.
Вспомни, зачем ты здесь!
Обладатель жуткого голоса приближается. Я слышу, как хрустит стекло под подошвами его ботинок, как скрипят старые доски пола. И вот он подходит ко мне — высокий, страшный. Длинные волосы спутались, облепили плечи светлой сетью. Сумасшедшие глаза сверкают безумием.
Вспомни, зачем ты здесь, сейчас же!
– Я промокла и замерзла. За дверью непогода. Гроза. Я пережду здесь и уйду. Пожалуйста…
– Нет.
– Но…
– Нет. Уходи.
«Уходи… Я не готов тебя слушать».
Память выбрасывает на берег гальку образов прошлого и отступает волной. Но мне большего и не нужно. Достаточно и этого.
– Эрик?
Протягиваю руку, чтобы коснуться, чтобы проверить, действительно ли это он. Он шарахается от меня, как от чумной.
– Эрик, это я…
И резко жарко, тяжело в груди, перед глазами плывет от выступивших слез. Я смотрю на него и не верю.
Где он был все это время? Где я была?
– Тебе не надоело меня мучить? – зло интересуется он и тут же качает головой. – Вижу, не надоело. Хорошо. Тогда уйду я.
Он обходит меня, даже не коснувшись рукавом, и ко мне возвращается холод. А через секунду я понимаю, что Эрик ушел, а я в доме не одна.
– Правильно, милый, – ласково соглашается женский голос, и тьма обступает меня, лижет колени. – Оставь ее нам.
Тут же вдыхаемый воздух ворвался в легкие огнем, живот резануло, и подогнулись колени. Я рухнула на пол, открывая и закрывая рот, как выброшенная из воды рыба. Пыталась кричать, звать Эрика, но из глотки вырывались лишь хрипы и тихие стоны.
Тени шептались, подползая поближе. За ними шла та, которой тут быть не могло. Она ненастоящая, сказала я себе, запихивая поглубже неконтролируемый страх. Это всего лишь воображение Эрика.
– Бедный маленький сольвейг. – Герда присела на корточки и погладила меня по щеке. Такая же красивая и здоровая, какой была, когда притворяясь Кирой. Она взяла меня за руку, провела ногтем по запястью. – Сейчас мы с тобой поиграем.
Внутренности разрывает от боли, слезы катятся из глаз, и сквозь их пелену я вижу, как тает крыша. Надо мною снова небо. Тучи, наполненные влагой. Угловатые царапины молний режут небеса по живому. Тени кружат вокруг, не смея приблизиться, взять. Тут все принадлежит ей — демону и моих кошмаров тоже.
Кен течет из моих ладоней, впитывается в ее сухую, истрескавшуюся кожу…
– Какая жадная девочка!
– Влад, послушай…
– Нет! – перебил он яростно. – Я слушал тебя все это время. Ты делала, что считала правильным, и я не мешал. Хватит. Тебе нужно идти дальше. Иначе и правда не будет никакого будущего. Ни у одного из нас. Поэтому давай ты успокоишься, и мы попробуем снова. Осторожно, не торопясь. Я много прошу?
– Нет, – покачала я головой. – Не многого.
– Тогда что?!
– Я люблю Эрика.
Слова — острые, как нож — взрезали воздух между нами. И Влад выглядел так, будто ему дали пощечину.
– Извини…
– Эрик мертв, Полина, – сказал он тихо, но твердо. Сказал впервые, с Того Самого Дня. – Эрик мертв. А ты жива.
Верно, жива. Пока.
– Ты ведь знаешь, как ушла Божена, верно?
– При чем тут… Нет. – Он усмехнулся, нервно, недоверчиво. – Ты не сделаешь этого. Я не позволю.
– Я знала, что не позволишь, – согласилась я спокойно. – Потому и не сказала тебе до…
– До чего?
Влад оказался рядом так быстро, что я вздрогнула от неожиданности. И плечи мои сжал сильно, до боли.
Я молчала — мудрые слова застряли в глотке и решительно не хотели оттуда выдавливаться. Он смотрел на меня, в меня, обнажая душу, выворачивая ее наизнанку. Высверливая каждую крупицу горькой правды.
Для этой правды не нужны были слова.
Мне не нужны были – Влад буквально требовал.
– Что молчишь? Говори!
– Я не сказала тебе до того, как Роб провел ритуал. – И добавила уже тише: – Это мое решение. Я так хочу.
– Хочешь чего? Умереть?!
На секунду мне показалось, он меня ударит. Страшно не было, только усталость усилилась, давила на плечи. И я просто подумала о том, что скоро все закончится, и я увижу Эрика.
– Ты обещал помочь его найти. Теперь найду. Знаю, тебе тяжело понять, но… так нужно.
– Сколько у тебя времени?
– Сегодняшний день. До вечера. – Я вздохнула – Мне жаль.
– Нет, – мотнул он головой и отпустил меня. Гнев растаял, как снег на солнце. Испарился. На смену ему пришло разочарование. Влад больше не смотрел на меня. – Тебе не жаль.
Он отодвинул меня от двери и вышел, оставляя в пустынной тишине гостиной легкий шлейф разочарования. Отголоски его шагов звенели в застывшем моменте последней фразы, брошенной, как нож.
Ножи не ранят мертвых.
Наверное, это прозвучит странно, но у меня не было надежнее причала, чем этот дом. Всякий раз, когда было больно или плохо, или некуда было идти, он принимал меня – беглянку, отступницу, сумасбродку. Принимал и прощал.
Теперь тоже принял.
Послушно приминался под ногами высокий ворс ковров. Лили мягкий свет настенные лампы. Тепло было. Уютно. Я трогала стены, касалась лакированых перил и вспоминала, как впервые попала сюда. Как меня ослепила роскошь, как угнетала классическая обстановка и бордовые тона. Я казалась себе здесь маленькой, незначительной. Не то, что теперь.
Теперь дом меня ждал. Принимал, как желанную гостью. Возможно, хотел сделать хозяйкой. И каждая комната гостеприимно распахивала двери, приглашала войти, остаться…
Моя спальня меня ждала больше остальных комнат. Аккуратно застеленная кровать, небрежно брошенные на покрывало подушки. Комод, уставленный фотографиями. Совята. Все еще тут — неизменно. Приоткрытая дверь балкона…
– Привет.
Глеб вошел неслышно. Или я настолько задумалась, погрузилась в знакомую атмосферу, что не услышала, как открылась дверь.
– В гости?
– Хочу открыть тебе тайну, – сказала я и усадила его на кровать. – О моем отце…
Рассказ о том, как появляются на свет сольвейги, Глеб выслушал спокойно. И выводы сделал сам, без посторонней помощи.
– Если вдруг… моего ребенка заберут?
– Нет, если ты не захочешь отдавать. Во всяком случае, я не знаю примеров, чтобы сольвейгов забирали насильно. Но ты должен понимать, что…
– Твоя история показательна, да. Но я бы все равно не отдал.
– Тебе решать, – кивнула я. – Но Дэн не Барт, он никогда не прятался и принимает этот мир таким, как есть. Думаю, он тебе поможет, если вдруг.
– Для этого у меня есть ты.
Я опустила глаза и поняла: разговор будет долгим.
Так и вышло.
Глеб понял не сразу. Сидел и смотрел на меня, будто старался выявить ложь, ждал, что я рассмеюсь и скажу, что пошутила. А потом выдохнул — громко, надрывно даже.
– Осуждаешь? – тихо спросила я.
– Нет. Просто… ты была всегда, была рядом, пусть иногда мы не виделись, но… умереть?
– Влад спросил о том же, – усмехнулась я.
– И он, черт возьми, прав!
– Эрик там один. Один, понимаешь? И ему не выбраться оттуда никогда.
– А с чего ты взяла, что поможешь ему выбраться? Откуда знаешь, что у тебя получится?
– Я не знаю. Но даже если не получится, ему не придется сидеть там в одиночестве, изводя себя внутренними демонами. Я буду рядом. Я спасу его.
– Иногда нужно перестать всех спасать, Полевая, – мрачно подытожил Глеб. – И жить, наконец, для себя.
– Эрик — не все.
Он вздохнул. Замолчал, и мне казалось, он подбирает слова, но Глеб так ничего и не сказал. Мы сидели с ним, держась за руки, почти до заката. Он о чем-то думал, а я отпечатывала в памяти драгоценные мгновения, проведенные с другом. Потом, когда уйду, я вытащу их на свет, и Глеб останется со мной навсегда.
Люди мало ценят время. Тратят его на ненужное — глупые обиды, бесполезные дела, мелкие ссоры и зависть. Не понимая, что важнее всего не это, а ощущение единства и принадлежности чему-то большому. Семье. Племени. Миру.
Этот мир, несмотря на сложность и многогранность, невообразимо прекрасен. Жаль, что я поняла это только сейчас — когда настало время его покинуть. А может, так и должно быть?
– Иди, – сказал Глеб, наконец, выпуская мою руку. – У тебя не так много времени осталось, и это время мне не принадлежит. Не хочу красть его. – Он посмотрел на меня еще раз, но теперь раздражения больше не было. Тоска, наверное, или что-то иное, напоминающее тоску. Но Глеб сильный, справится. Оставляя этот мир, за него я переживать не стану. – Иди к нему. Он съест мозг себе и всем, кто в этом доме, если вы расстанетесь вот так.
– Не уверена, что он хочет меня видеть.
– Влад считает, что иногда нужно уметь плевать на то, чего человек хочет. И давать то, что ему нужно. А ты нужна ему.
Коридор. Несколько метров до заветной двери, и я даже не знаю, есть ли кто-то за ней. Что, если я открою ее, и меня встретит пустота? Что, если Глеб ошибся, и меня на самом деле никто там не ждет?
Вспотевшей ладонью берусь за ручку двери, тяну на себя…
Он стоит у окна и смотрит в окно на закатное небо — сегодня цвета особенно насыщенные, глубокие и яркие. На щелчок двери не реагирует никак, как и на мои мягкие шаги. Он неподвижен, пока я приближаюсь, и несколько мгновений после — когда становлюсь рядом и смотрю туда, куда смотрит он.
Алый горизонт расплескал персиковые брызги на полнеба, окрасил розовым животы облаков. И мне почему-то становится спокойно и легко. Просто приятно вот так стоять и смотреть на мир, на стекающее вниз солнце и наползающие сумерки. Дышать свежим воздухом из приоткрытого окна. Слушать чужое дыхание.
– Я не очень-то умею прощаться, – сказал Влад тихо, не поворачиваясь. – Мерзкое ощущение, а еще омерзительнее, что я не могу от него избавиться. С тобой так всегда.
– Теперь избавишься, – ответила я и взяла его за руку. Мне нужно было его коснуться, чтобы запомнить. Эгоистичное действие, и я решила, что сегодня имею на него право.
– Сомневаюсь, – поморщился Влад, но руку не отнял. Сжал мои пальцы крепко, будто если будет держать, не выпустит, то я не уйду, останусь здесь навсегда. – И как это будет?
Я пожала плечами.
– Не знаю. Те, кто мог бы рассказать, давно мертвы.
– Удобно, – усмехнулся он криво, коснулся меня плечом.
– Могу я попросить тебя кое о чем?
Не то, что я думала, что он откажет, но… Было бы нечестно ставить перед фактом, особенно если учесть, что желания умирающих выполняются всегда.
– Неуместный вопрос, Полина. После всего, что было.
– Похорони меня рядом с другими атли. Несмотря ни на что, этот дом был моим больше, чем все те, в которых я жила.
– Обидно, что ты поняла это лишь теперь, – хмыкнул он. – Только не нужно дежурных спасиб, хорошо? Тошнит от этого.
– Тогда буду молчать, – покорно согласилась я.
Сердце билось гулко и медленно. Болело в груди, и плечи опускались от усталости. Прилечь бы. Отдохнуть. Закрыть глаза — ненадолго, на секундочку только…
– Не смей вот так уходить!
Резкий голос выдернул из полудремы. Меня подхватили на руки, куда-то понесли…
Лежу. Мягко, и приятный полумрак ласково окутывает, укрывает. Мне тепло. Спокойно. И не болит уже, только бьется в жилке на лбу, а еще на запястьях, кажется. Не знаю. Тело слушается плохо, и темно в комнате. Только рядом кто-то дышит.
Кто?
– Не засыпай, слышишь? Не так. Не сейчас. Полина!
Да, помню. Я пророчица атли, и это мой дом. Я жила здесь, кажется…
Кто-то очень близкий, родной гладит по волосам. И мне хочется сказать ему, что все хорошо. Я же здесь, мне тепло. Я счастлива. Никогда на свете я не была настолько…
– Посмотри на меня.
Мне трудно открыть глаза, и я прикладываю массу усилий, чтобы держать их открытыми. Его лицо так близко, как тогда…
...На мне платье в крупный горох. И щеки горят от изучающего взгляда, от которого не скроешься. Взгляд скользит по телу, проникает под одежду, впитывается в кожу. Яд ползет по венам, опьяняет, отчего сердце трепещет, и дрожат руки.
У него красивое имя – Владислав.
И улыбка обворожительная. Он дарит мне ее и спрашивает:
– Сколько тебе лет?
– Семнадцать, – отвечаю полушепотом.
Он еще раз опаляет взглядом, и я вспыхиваю от макушки до самых пят.
– Надо же, – многозначительно замечает он, и я не понимаю, почему он удивлен. Но мне нравится и его удивление, и его интерес.
Ах, если бы он только ко мне прикоснулся…
Он не касался. Молчал. И смотрел по-другому, полузатравленно, полузло. В темноте черты лица стали нечеткими, и лишь глаза горели жадно, безумно даже.
– Прости, – выдавила из себя последнее стоящее — то, что хотела сказать давно.
– Глупая пророчица, – прошептал он мне на ухо. – У меня бы получилось. Я бы смог.
Наверное, смог бы. И я забыла бы, затерла желание помочь Эрику, освободить. Поддалась бы слабости быть просто счастливой. Здесь и сейчас. А потом однажды, глядя в глаза Алану, поняла бы, что совершила ошибку. Сорвалась. И, сорвавшись, разрушила бы все, что построила.
Поэтому все так, как есть.
Как на...
Глава 25. Те, кого он придумал
По лесу я шла долго — всю ночь, а может, больше. Небо было таким темным, а листва такой густой, что это не оставляло даже надежды на свет.
Тропа, правда, вела. Извивалась змеей, уводила то в одну сторону, то в другую. Мне казалось, ей нет конца, и лес этот бесконечен. Чем дальше я шла, тем мрачнее он становился.
Иногда я позволяла себе отдохнуть. Садилась прямо на землю, опиралась спиной о шершавую кору девевьев, гладила пушистый мох и пыталась вспомнить, куда иду. Откуда. Зачем…
Память коварно отмалчивалась, образы ускользали, прятались в листве и кустах полупрозрачные тени. Тихо было. Неестественно тихо. Ни птичьих трелей, ни хруста веток, ни жужжания насекомых — вокруг лишь молчаливый лес и низкое небо, затянутое полотнищами серых туч.
Потому, когда я, наконец, вышла на пустынный пляж, и ноги утонули в прохладном песке, не верилось, что лес кончился, и я вижу озеро. Вода накрыла темной гладью землю, разлилась на много километров, замыкаясь горизонтом. Плечи обдало холодом, но ветра не было — буря притаилась на дне темного озера, запуталась в ветвях деревьев, сомкнувшихся позади меня, залегла на песке.
Буря ждала.
Я ступала осторожно, боясь потревожить ее — мстительную и злую.
Я шла к хижине неподалеку, что почти по окна погрузла в песке. Вокруг нее разрослась осока, старые ставни были распахнуты, и из хижины на меня смотрела чистая мгла.
Когда я была примерно в двадцати шагах от цели, громыхнуло. Сорвался ветер, взметая в воздух белый песок. По гладкой поверхности воды пошла крупная рябь. Небо вспороли острые копья молний, и из небесных ран хлынула ледяная вода.
Я побежала. Упругая осока хлестала по коленям, струились по шее холодные струи. Одежда противно облепила тело, мешала двигаться.
Шаг. Еще один. Рука хватается за хлипкую ручку двери, дергает. Несколько ступеней вниз, крутой поворот. Внутри темно. Влажно. Воняяет прелостью и гнилью, из-под ног бросаются врассыпную серые спины крыс.
Я достигла цели, но зачем шла к ней?
– Не нужно было приходить.
Голос из темноты глух и безэмоционален. От него несет бесысходностью, тоской и сыростью, и мне кажется, именно из-за него — из-за обладателя этого тусклого голоса — тут так неуютно.
– Тебе здесь не рады.
Опасно трещат над головой ненадежные балки перекрытий, и по телу ползет дрожь зарождающегося страха. Подстегивая его, неистово стучат распахнутые ставни, ветер врывается внутрь, вымораживает тело.
Вспомни, зачем ты здесь!
Обладатель жуткого голоса приближается. Я слышу, как хрустит стекло под подошвами его ботинок, как скрипят старые доски пола. И вот он подходит ко мне — высокий, страшный. Длинные волосы спутались, облепили плечи светлой сетью. Сумасшедшие глаза сверкают безумием.
Вспомни, зачем ты здесь, сейчас же!
– Я промокла и замерзла. За дверью непогода. Гроза. Я пережду здесь и уйду. Пожалуйста…
– Нет.
– Но…
– Нет. Уходи.
«Уходи… Я не готов тебя слушать».
Память выбрасывает на берег гальку образов прошлого и отступает волной. Но мне большего и не нужно. Достаточно и этого.
– Эрик?
Протягиваю руку, чтобы коснуться, чтобы проверить, действительно ли это он. Он шарахается от меня, как от чумной.
– Эрик, это я…
И резко жарко, тяжело в груди, перед глазами плывет от выступивших слез. Я смотрю на него и не верю.
Где он был все это время? Где я была?
– Тебе не надоело меня мучить? – зло интересуется он и тут же качает головой. – Вижу, не надоело. Хорошо. Тогда уйду я.
Он обходит меня, даже не коснувшись рукавом, и ко мне возвращается холод. А через секунду я понимаю, что Эрик ушел, а я в доме не одна.
– Правильно, милый, – ласково соглашается женский голос, и тьма обступает меня, лижет колени. – Оставь ее нам.
Тут же вдыхаемый воздух ворвался в легкие огнем, живот резануло, и подогнулись колени. Я рухнула на пол, открывая и закрывая рот, как выброшенная из воды рыба. Пыталась кричать, звать Эрика, но из глотки вырывались лишь хрипы и тихие стоны.
Тени шептались, подползая поближе. За ними шла та, которой тут быть не могло. Она ненастоящая, сказала я себе, запихивая поглубже неконтролируемый страх. Это всего лишь воображение Эрика.
– Бедный маленький сольвейг. – Герда присела на корточки и погладила меня по щеке. Такая же красивая и здоровая, какой была, когда притворяясь Кирой. Она взяла меня за руку, провела ногтем по запястью. – Сейчас мы с тобой поиграем.
Внутренности разрывает от боли, слезы катятся из глаз, и сквозь их пелену я вижу, как тает крыша. Надо мною снова небо. Тучи, наполненные влагой. Угловатые царапины молний режут небеса по живому. Тени кружат вокруг, не смея приблизиться, взять. Тут все принадлежит ей — демону и моих кошмаров тоже.
Кен течет из моих ладоней, впитывается в ее сухую, истрескавшуюся кожу…
– Какая жадная девочка!
