Фразы получились легко и непринуждённо. Ещё бы! Мы так долго их тренировали, что они соскочили с языка без участия полуобморочного сознания.
- Сколько тебе лет? - хмуро спросил... Ян Иннокентьвич и пальцем притянул к себе мою путёвку.
- Шестнадцать, - я снова пустила петуха. Это тоже было отрепетировано.
И ещё одна фраза! Чуть не забыла:
- Предупреждаю: агентство требует видеоотчёт о нашей встрече, потому я буду вынужденно снимать беседу на комм.
Подняла руку и активировала запись видео.
Отец... Ян Иннокентьвич моментально изменился. Оплывшая фигура, тяжело навалившаяся на стол, мигом распрямилась в кресле, хмурый взгляд стал удивлённым, а потом – о чудо! – приветливым.
- Благодарю вас. Рад знакомству, - без улыбки, но живо и любезно проговорил отец. – Присаживайтесь.
Я молча села на указанный стул.
- Итак... - босс соединил домиком растопыренные пальцы, деловито заглянул в мою путёвку и продолжил: - Вам, Саша, шестнадцать лет. Вы хотите работать у нас, в "Волшебстве в подарок"?
- Пока только стажировка, - невзначай взвизгнула я на середине фразы.
- Вы пол себе уже выбрали? - спросил Босс и опустил взгляд в путёвку.
Тут я затормозила. С одной стороны, вопрос был крайне бестактным, с другой — этого мы с Ларой не обсуждали. Что ж ответить? Если в офисе много мужчин, вряд ли он обрадуется особи, которая хочет стать женщиной. Выгонит ещё… Если скажу, что хочу стать мужчиной, скорее всего, поинтересуется сроками. А мне нужно немного времени.
- Не решило ещё. Пока склоняюсь к мужской особи, - вот так, что-то среднее, ближе к одобряемому.
Босс только покивал и, вытащив чистый листок из стопки, взялся за ручку и бумагу.
- Что-то уже умеете?
- Всего понемногу, - я старалась округлять глаза и осматривать комнату с ярко выраженным любопытством. - Работа с бумагами, сортировка, отправка посылок и писем как обычной почтой, так и электронной, работа с офисной техникой. Это в офисе. Ещё работа с растениями...
- Это не нужно, - не очень вежливо перебил меня отец, что-то быстро набрасывая на листочке. В нём снова проглянул тот незнакомый человек, что так неприветливо встретил меня.
Удивительно. Я никогда не видела отца таким.
- Оформляйтесь, вам в отделе кадров всё объяснят, - и мне протянули листок.
Взяв его, я выключила комм. А отец, то есть Ян Иннокентьевич, внимательно проследил за этим действием и сказал:
- Спасибо.
За что благодарил, не знаю: за то ли, что не заняла много времени, или за то, что предупредила о записи?
Оспо не любили, но сильно опасались. И были основания.
Особи среднего рода рождались редко, и в причинах этого так и не разобрались. Учёные считали это мутацией в генах, перегруженных магией. Чем выше был уровень магии у каждого из родителей, тем выше была вероятность появления оспо.
Такие дети не имели пола. И если до какого-то возраста это легко маскировалось и не мешало, то к шести годам, когда нужно было понять, в какую школу отдавать ребенка - в женскую или мужскую - это становилось проблемой.
Очень многие определялись с полом до этого возраста, и родители, скрывавшие такую особенность своих детей, облегчённо выдыхали и жили спокойно. А ребёнок шел в младшую школу и забывал о том, что было в детстве, поскольку на этом никто не зацикливался.
Но чем старше было оспо, тем труднее ему было выбрать пол. Учёные говорили, что в более старшем возрасте вмешивался рассудочный элемент, затрудняя и замедляя выбор. И вот эти особи уже хорошо помнили всё, чему их подвергало общество - повержение в правах, унижениям, отчуждению, изоляция, полному игнорированию их потребностей и неоказание помощи. Тысячи печальных и даже трагичных историй…
И, конечно, как это часто бывает, нашёлся тот, кто, став обычным человеком, не простил всё пережитое. Этот оспо не мог определиться с полом лет до двадцати, а когда выбор был сделан, и во многом сделан осознанно, стал мужчиной вопреки природе, которая подсказывала совсем другое.
Так уж получалось, что взрослые оспо, превращаясь, наконец, в мужчину или в женщину, обретали немалые магические способности: дети сильных магов, как иначе? Если бывшим оспо удавалось получить хорошее образование, они, конечно, становились выдающимися людьми. Так произошло и с нашим "революционером". Он получил диплом, пошёл в политику, но не забыл ни одного из своих обидчиков.
Пользуясь новыми возможностями, он нашёл каждого из них, и каждого наказал: у кого-то разрушил семью, кого-то лишил работы, кого-то разорил. И никто бы не заметил, что происходит в стране - не такие уж значительные это были события - если бы не один репортёр, который стал расследовать подобные случаи. Он вышел на одарённого, высокопоставленного чиновника, бывшего оспо, и написал огромную статью, где обвинял "революционера" в целой череде разрушенных судеб.
В стране поднялась волна народного гнева - всё непонятное пугает, а если это непонятное становится ещё и опасным, то...
Но на защиту "революционера" встали тысячи бывших оспо, которые тоже помнили, но по разным причинам молчали и не шли по стопам своего более смелого и дерзкого товарища, не затаили злобы и не стали мстить, или просто не чувствовали в себе таких сил. Но были ещё и родственники этих людей, те, кого это тоже коснулось. В общем, поддержку бывший оспо получил настолько широкую, что в стране назрел серьёзный кризис в экономике, политике и даже в международных отношениях, а премьер-министр едва не лишился кресла. Преодоление последствий всего этого было долгим, вошло в память народа и, главное, отпечаталось на отношении к особям среднего пола. Их, в конце концов, признали совершенно равноправными, но опасения их задевать осталось где-то глубоко на подкорке.
Полная тишина встретила меня на выходе из приёмной отца: открытый офис показался скопищем устремлённых на меня тысяч глаз. Может, это волнение сказывалось, но в мозгу отпечатались мгновенными снимками картинки: первая – кто-то высовывается из-за экранов настольных коммов, вторая – кто-то встает со своего места, ещё – кто-то наклонился в проход между столами, чтобы получше видеть меня, и снова – кто-то подошел к самой приёмной.
Я тоже молчала и смотрела на всех птичьим взглядом – пристально, внимательно, склонив голову к плечу. И когда под этим взглядом любопытство в устремлённых на меня лицах угасало, пришло озарение: здорово! А ведь это удобно: будто я – это и не я, а какой-то другой человек, и можно смотреть, не смущаясь, не чувствуя неловкость от всеобщего интереса и не тушеваться, задержав взгляд на ком-то дольше положенного приличиями. Если бы я была я, то даже и не знаю, смогла бы вот так же долго смотреть в ответ - открыто, с любопытством - на людей, которые, забыв о деликатности, пялились сейчас на меня?
- Здравствуйте, - сказала ровным тоном после паузы, наполненной взаимным пристальным вниманием. И как к единственному знакомому, обратилась к офис-менеджеру, уточняя: - Отдел кадров где?
Несколько человек, в том числе и офис-менеджер, молча указали в сторону лифта и вниз. Я кивнула в знак благодарности и в тишине пошла к выходу с этажа. За моей спиной офис стал оживать шепотками и тихими разговорами, шуршанием бумаг и звуками отодвинутых стульев и закрытых шкафов.
***
Отдел кадров. Здесь все знают обо всём. Ну мне так, по крайней мере, кажется. Смело открыла дверь и переступила порог:
- Здравствуйте, я Саша Просто.
И голову к плечу, глаза - круглые. Протянула свою путёвку и листок с неразборчивой рукописной строчкой от отца. На меня тоже круглыми глазами посмотрели. И бумажки мои приняли.
Парень совсем ещё молодой и немного лопоухий, уставился в мой документ, потом повертел бумажку с записью отца.
- Значит, к нам.
- К вам, - подтвердила.
Тяжкий вздох был мне комментарием. Ну что ж, понимаю. Оспо - это непредусмотренный работник, это ещё одна штатная единица, как правило, не запланированная, ещё одна зарплата и к ней – отчёты и проверки от агентства социальной адаптации. Потому и отказать нельзя, тем более отец поставил свою резолюцию.
- Документы есть?
- Справка. Я из интерната.
- Понятно, - парень недовольно поджал губы, но промолчал и принялся оформлять бумаги.
Требовать документы от отказника было нетактично. Нетактично было и рассматривать оспо, но те двое работников, что сидели в глубине помещения, не сильно смущались и пялились во все глаза. Какое-то время я ещё с подчёркнутым интересом, свойственным оспо, изучала помещение, где никогда не бывала раньше. А потом всё же перевела взгляд на любопытных.
Они смотрели не отрываясь. Хотелось сказать: «Очнитесь! Вы очарованы!», чтобы перестали уже наконец пялиться. Но я молчала, а они всё смотрели. И я чувствовала, что сейчас не выдержу и отведу взгляд, а это... "Отводить глаза - нетипично для оспо, Инья! Они ужасно любопытны и никогда не смущаются. И на интерес всегда отвечают интересом".
И я преодолела себя – ведь только что получилось возле приёмной отца, – ответила интересом на интерес, склонила голову к другому плечу и уставилась на одного из дальних сотрудников. Хлопнула глазами. Да, я вижу, что ты на меня смотришь, я тоже на тебя смотрю! И перевела такой же долгий взгляд на другого.
Оба встрепенулись, оживились и мигом заинтересовались экранами настольных коммов. На душе потеплело – ещё одна маленькая победа. Я всё же немного злилась на их бестактность и на то, что сама испытывала неловкость, никак не становясь оспо по щелчку пальцев. И поэтому продолжила на них смотреть.
Один, что сидел поближе, более молодой и, видимо, более любопытный, исподтишка снова глянул на меня, но, наткнувшись на мой взгляд, слишком резко дернул головой отворачиваясь. Второй, постарше, скользнул взглядом по нему, по мне и больше любопытства не проявлял.
- Вот, пожалуйста, - парень, что занимался моей путёвкой, протянул несколько бумаг, - с этим – в бухгалтерию.
И посмотрел вопросительно. По привычке мне хотелось ему улыбнуться, чтобы поддержать и поблагодарить, но я вовремя успела состроить гримасу внимания и детской непосредственности.
- Бухгалтерия где? – спросила ломким голосом.
Парень вздохнул и объяснил, что нужно вернуться по коридору и пройти в самый конец.
- А потом?
Мне было интересно, кто будет вводить меня в курс дел и вообще давать мне задания и прочее. Парень глянул на меня скептически и повернулся к коллегам:
- Михалыч, проводи, - сказал тому, что постарше.
Тот тяжело, с неохотой встал и молча двинулся вперёд. И я пошла следом за ним в бухгалтерию, где главной (у неё был самый большой стол, на котором стоял самый большой экран) оказалась немолодая уже женщина, которую я помнила ещё с детства. Всё время, пока её сотрудник заводил мои данные в комм, она бросала на меня косые взгляды.
Не может же и она меня помнить? Я сильно изменилась. Особенно за последние два дня.
Ответить на взгляд бухгалтерши я не могла – приходилось следить за Михалычем, чтобы не сбежал. А он-таки порывался: едва открыв передо мной дверь бухгалтерии, сделал шаг сторону, вроде пропуская оспо вперёд, но в его движениях читались неуместная поспешность, вперемешку с жаждой вернуться к прерванной работе. Или, вернее, горячее желание удалиться от оспо на максимально возможное расстояние.
Поэтому пришлось прихватить рукав его пиджака и упереть в кадровика свой немигающий взгляд со словами: "Минутку. Ещё один вопрос", чтобы остановить бегство. Показаться странной сейчас было не так страшно, страшнее было представлять себя безмолвным истуканом перед офисом, полным людей. И только один человек сейчас мог избавить меня от этой предстоящей нелепости.
Под моим прямым взглядом, полным вопросов и удивления, Михалыч страдальчески закатил глаза и перестал выдергивать рукав из моих пальцев, а потом обречённо вздохнул и расслабился и даже будто обвис. И я, наконец, смогла обернуться к главному, судя по всему, бухгалтеру.
Чудо природы – женщина в офисе!
Её тоже мой прямой немигающий взгляд немного смутил, но она не стала отворачиваться, а косые взгляды собрала в один прямой и слегка кивнула, будто поздоровалась. Я, как вежливый человек, ответила таким же кивком. Безмолвный диалог продолжился подаренным мне подобием дружелюбной улыбки. На что я ей смогла ответить лишь наклоном головы к уху и ещё более пристальным взглядом. Но смущения не последовало – женщина склонилась над своими бумагами, продолжив прерванную нашим появлением работу.
В целом визит в бухгалтерию я засчитала в свою пользу, потому как такое переглядывание в данных условиях можно было посчитать проявлением дружелюбия. Особенно с учётом так и не сбежавшего Михалыча.
Закрыв за собой дверь царства счёта, цифр и единственной пока, виденной в этом в офисе женщины, я смогла задать свой вопрос:
- Кто будет заниматься?
Михалыч осторожно глянул на меня, будто безмолвно переспросил: «А?» и заозирался по сторонам. Я проявила человечность, уточнив:
- Кто будет заниматься оспо Сашей Просто в этом офисе? - и широким жестом свободной руки обвела скромный коридор второго этажа с обычными дверями, ткнула пальцем вверх, туда, где на третьем размещалось открытое пространство, заполненное столами, офисной техникой, бумагами и людьми.
На всякий случай для себя я решила больше таких жестов не делать. Не знаю, как Михалыч, а я заметила в настенном зеркале, что это движение точь-в-точь, как у папы – он любил широкие округлые жесты, когда рассказывал что-нибудь. И попадись мне кто-то более внимательный, чем перепуганный сотрудник отдела кадров, могли бы возникнуть вопросы.
- М... - промычал невнятно Михалыч, - я не могу ответить на этот вопрос.
Мне стало интересно уже на самом деле, и я снова вонзила в него взгляд:
- А кто может? Отведите меня к нему, - предложила почти вежливо.
Михалыч скривился, вздохнул, но всё же поплёлся по лестнице вверх и, войдя в офис третьего этажа, остановился рядом со знакомой уже стойкой и мужчиной за ней.
- Лёня, вот новый сотрудник. Это... м... э...
- Здравствуйте ещё раз, Леонид. Представлюсь повторно: я Саша Просто. Буду у вас работать.
Михалыч, почувствовав, что, кажется, уже не нужен, дернулся из моих пальцев. Но я держалась за него, как собака за добычу, и выпускать не спешила. Быть для него приятной? Неактуально. А вопросы ещё кое-какие остались.
Кучерявый черноволосый Лёня с усмешкой покосился на мой захват на рукаве кадровика и спросил почему-то у меня:
- А кем работать?
- Кем я буду работать? - перенаправила я вопрос Михалычу – вот как чувствовала, что он мне ещё пригодится.
- Да кем же? - заволновался пленённый работник кадровой службы. - Просто. Кем-нибудь. Офис большой. Помогать там...
- Ага, - кивнул Лёня, - понятно. Значит, Саша, будешь пока помощником. Я займусь, Игорь Михайлович. Спасибо, что познакомили и ввели... Сашу в курс дела.
Я отцепилась наконец от Михалыча, как оказалось, Игоря, и порадовалась своим безразмерным одеждам – можно спрятать саднящие от перенапряжения пальцы и незаметно пошевелить ими. Я, оказывается, волновалась сильнее, чем думала.
- Да, спасибо, Игорь Михайлович, - сказала я, - вас там, кажется, ждут.
Я не хлопнула себя по губам только потому, что не успела – как раз сжала в кулак руку в попытке восстановить их чувствительность. Долгими взглядами мы с Лёней проводили Михалыча до дверей этажа, а потом медленно повернули головы и уставились друг на друга.
- Сколько тебе лет? - хмуро спросил... Ян Иннокентьвич и пальцем притянул к себе мою путёвку.
- Шестнадцать, - я снова пустила петуха. Это тоже было отрепетировано.
И ещё одна фраза! Чуть не забыла:
- Предупреждаю: агентство требует видеоотчёт о нашей встрече, потому я буду вынужденно снимать беседу на комм.
Подняла руку и активировала запись видео.
Отец... Ян Иннокентьвич моментально изменился. Оплывшая фигура, тяжело навалившаяся на стол, мигом распрямилась в кресле, хмурый взгляд стал удивлённым, а потом – о чудо! – приветливым.
- Благодарю вас. Рад знакомству, - без улыбки, но живо и любезно проговорил отец. – Присаживайтесь.
Я молча села на указанный стул.
- Итак... - босс соединил домиком растопыренные пальцы, деловито заглянул в мою путёвку и продолжил: - Вам, Саша, шестнадцать лет. Вы хотите работать у нас, в "Волшебстве в подарок"?
- Пока только стажировка, - невзначай взвизгнула я на середине фразы.
- Вы пол себе уже выбрали? - спросил Босс и опустил взгляд в путёвку.
Тут я затормозила. С одной стороны, вопрос был крайне бестактным, с другой — этого мы с Ларой не обсуждали. Что ж ответить? Если в офисе много мужчин, вряд ли он обрадуется особи, которая хочет стать женщиной. Выгонит ещё… Если скажу, что хочу стать мужчиной, скорее всего, поинтересуется сроками. А мне нужно немного времени.
- Не решило ещё. Пока склоняюсь к мужской особи, - вот так, что-то среднее, ближе к одобряемому.
Босс только покивал и, вытащив чистый листок из стопки, взялся за ручку и бумагу.
- Что-то уже умеете?
- Всего понемногу, - я старалась округлять глаза и осматривать комнату с ярко выраженным любопытством. - Работа с бумагами, сортировка, отправка посылок и писем как обычной почтой, так и электронной, работа с офисной техникой. Это в офисе. Ещё работа с растениями...
- Это не нужно, - не очень вежливо перебил меня отец, что-то быстро набрасывая на листочке. В нём снова проглянул тот незнакомый человек, что так неприветливо встретил меня.
Удивительно. Я никогда не видела отца таким.
- Оформляйтесь, вам в отделе кадров всё объяснят, - и мне протянули листок.
Взяв его, я выключила комм. А отец, то есть Ян Иннокентьевич, внимательно проследил за этим действием и сказал:
- Спасибо.
За что благодарил, не знаю: за то ли, что не заняла много времени, или за то, что предупредила о записи?
Оспо не любили, но сильно опасались. И были основания.
Особи среднего рода рождались редко, и в причинах этого так и не разобрались. Учёные считали это мутацией в генах, перегруженных магией. Чем выше был уровень магии у каждого из родителей, тем выше была вероятность появления оспо.
Такие дети не имели пола. И если до какого-то возраста это легко маскировалось и не мешало, то к шести годам, когда нужно было понять, в какую школу отдавать ребенка - в женскую или мужскую - это становилось проблемой.
Очень многие определялись с полом до этого возраста, и родители, скрывавшие такую особенность своих детей, облегчённо выдыхали и жили спокойно. А ребёнок шел в младшую школу и забывал о том, что было в детстве, поскольку на этом никто не зацикливался.
Но чем старше было оспо, тем труднее ему было выбрать пол. Учёные говорили, что в более старшем возрасте вмешивался рассудочный элемент, затрудняя и замедляя выбор. И вот эти особи уже хорошо помнили всё, чему их подвергало общество - повержение в правах, унижениям, отчуждению, изоляция, полному игнорированию их потребностей и неоказание помощи. Тысячи печальных и даже трагичных историй…
И, конечно, как это часто бывает, нашёлся тот, кто, став обычным человеком, не простил всё пережитое. Этот оспо не мог определиться с полом лет до двадцати, а когда выбор был сделан, и во многом сделан осознанно, стал мужчиной вопреки природе, которая подсказывала совсем другое.
Так уж получалось, что взрослые оспо, превращаясь, наконец, в мужчину или в женщину, обретали немалые магические способности: дети сильных магов, как иначе? Если бывшим оспо удавалось получить хорошее образование, они, конечно, становились выдающимися людьми. Так произошло и с нашим "революционером". Он получил диплом, пошёл в политику, но не забыл ни одного из своих обидчиков.
Пользуясь новыми возможностями, он нашёл каждого из них, и каждого наказал: у кого-то разрушил семью, кого-то лишил работы, кого-то разорил. И никто бы не заметил, что происходит в стране - не такие уж значительные это были события - если бы не один репортёр, который стал расследовать подобные случаи. Он вышел на одарённого, высокопоставленного чиновника, бывшего оспо, и написал огромную статью, где обвинял "революционера" в целой череде разрушенных судеб.
В стране поднялась волна народного гнева - всё непонятное пугает, а если это непонятное становится ещё и опасным, то...
Но на защиту "революционера" встали тысячи бывших оспо, которые тоже помнили, но по разным причинам молчали и не шли по стопам своего более смелого и дерзкого товарища, не затаили злобы и не стали мстить, или просто не чувствовали в себе таких сил. Но были ещё и родственники этих людей, те, кого это тоже коснулось. В общем, поддержку бывший оспо получил настолько широкую, что в стране назрел серьёзный кризис в экономике, политике и даже в международных отношениях, а премьер-министр едва не лишился кресла. Преодоление последствий всего этого было долгим, вошло в память народа и, главное, отпечаталось на отношении к особям среднего пола. Их, в конце концов, признали совершенно равноправными, но опасения их задевать осталось где-то глубоко на подкорке.
ГЛАВА 10.
Полная тишина встретила меня на выходе из приёмной отца: открытый офис показался скопищем устремлённых на меня тысяч глаз. Может, это волнение сказывалось, но в мозгу отпечатались мгновенными снимками картинки: первая – кто-то высовывается из-за экранов настольных коммов, вторая – кто-то встает со своего места, ещё – кто-то наклонился в проход между столами, чтобы получше видеть меня, и снова – кто-то подошел к самой приёмной.
Я тоже молчала и смотрела на всех птичьим взглядом – пристально, внимательно, склонив голову к плечу. И когда под этим взглядом любопытство в устремлённых на меня лицах угасало, пришло озарение: здорово! А ведь это удобно: будто я – это и не я, а какой-то другой человек, и можно смотреть, не смущаясь, не чувствуя неловкость от всеобщего интереса и не тушеваться, задержав взгляд на ком-то дольше положенного приличиями. Если бы я была я, то даже и не знаю, смогла бы вот так же долго смотреть в ответ - открыто, с любопытством - на людей, которые, забыв о деликатности, пялились сейчас на меня?
- Здравствуйте, - сказала ровным тоном после паузы, наполненной взаимным пристальным вниманием. И как к единственному знакомому, обратилась к офис-менеджеру, уточняя: - Отдел кадров где?
Несколько человек, в том числе и офис-менеджер, молча указали в сторону лифта и вниз. Я кивнула в знак благодарности и в тишине пошла к выходу с этажа. За моей спиной офис стал оживать шепотками и тихими разговорами, шуршанием бумаг и звуками отодвинутых стульев и закрытых шкафов.
***
Отдел кадров. Здесь все знают обо всём. Ну мне так, по крайней мере, кажется. Смело открыла дверь и переступила порог:
- Здравствуйте, я Саша Просто.
И голову к плечу, глаза - круглые. Протянула свою путёвку и листок с неразборчивой рукописной строчкой от отца. На меня тоже круглыми глазами посмотрели. И бумажки мои приняли.
Парень совсем ещё молодой и немного лопоухий, уставился в мой документ, потом повертел бумажку с записью отца.
- Значит, к нам.
- К вам, - подтвердила.
Тяжкий вздох был мне комментарием. Ну что ж, понимаю. Оспо - это непредусмотренный работник, это ещё одна штатная единица, как правило, не запланированная, ещё одна зарплата и к ней – отчёты и проверки от агентства социальной адаптации. Потому и отказать нельзя, тем более отец поставил свою резолюцию.
- Документы есть?
- Справка. Я из интерната.
- Понятно, - парень недовольно поджал губы, но промолчал и принялся оформлять бумаги.
Требовать документы от отказника было нетактично. Нетактично было и рассматривать оспо, но те двое работников, что сидели в глубине помещения, не сильно смущались и пялились во все глаза. Какое-то время я ещё с подчёркнутым интересом, свойственным оспо, изучала помещение, где никогда не бывала раньше. А потом всё же перевела взгляд на любопытных.
Они смотрели не отрываясь. Хотелось сказать: «Очнитесь! Вы очарованы!», чтобы перестали уже наконец пялиться. Но я молчала, а они всё смотрели. И я чувствовала, что сейчас не выдержу и отведу взгляд, а это... "Отводить глаза - нетипично для оспо, Инья! Они ужасно любопытны и никогда не смущаются. И на интерес всегда отвечают интересом".
И я преодолела себя – ведь только что получилось возле приёмной отца, – ответила интересом на интерес, склонила голову к другому плечу и уставилась на одного из дальних сотрудников. Хлопнула глазами. Да, я вижу, что ты на меня смотришь, я тоже на тебя смотрю! И перевела такой же долгий взгляд на другого.
Оба встрепенулись, оживились и мигом заинтересовались экранами настольных коммов. На душе потеплело – ещё одна маленькая победа. Я всё же немного злилась на их бестактность и на то, что сама испытывала неловкость, никак не становясь оспо по щелчку пальцев. И поэтому продолжила на них смотреть.
Один, что сидел поближе, более молодой и, видимо, более любопытный, исподтишка снова глянул на меня, но, наткнувшись на мой взгляд, слишком резко дернул головой отворачиваясь. Второй, постарше, скользнул взглядом по нему, по мне и больше любопытства не проявлял.
- Вот, пожалуйста, - парень, что занимался моей путёвкой, протянул несколько бумаг, - с этим – в бухгалтерию.
И посмотрел вопросительно. По привычке мне хотелось ему улыбнуться, чтобы поддержать и поблагодарить, но я вовремя успела состроить гримасу внимания и детской непосредственности.
- Бухгалтерия где? – спросила ломким голосом.
Парень вздохнул и объяснил, что нужно вернуться по коридору и пройти в самый конец.
- А потом?
Мне было интересно, кто будет вводить меня в курс дел и вообще давать мне задания и прочее. Парень глянул на меня скептически и повернулся к коллегам:
- Михалыч, проводи, - сказал тому, что постарше.
Тот тяжело, с неохотой встал и молча двинулся вперёд. И я пошла следом за ним в бухгалтерию, где главной (у неё был самый большой стол, на котором стоял самый большой экран) оказалась немолодая уже женщина, которую я помнила ещё с детства. Всё время, пока её сотрудник заводил мои данные в комм, она бросала на меня косые взгляды.
Не может же и она меня помнить? Я сильно изменилась. Особенно за последние два дня.
Ответить на взгляд бухгалтерши я не могла – приходилось следить за Михалычем, чтобы не сбежал. А он-таки порывался: едва открыв передо мной дверь бухгалтерии, сделал шаг сторону, вроде пропуская оспо вперёд, но в его движениях читались неуместная поспешность, вперемешку с жаждой вернуться к прерванной работе. Или, вернее, горячее желание удалиться от оспо на максимально возможное расстояние.
Поэтому пришлось прихватить рукав его пиджака и упереть в кадровика свой немигающий взгляд со словами: "Минутку. Ещё один вопрос", чтобы остановить бегство. Показаться странной сейчас было не так страшно, страшнее было представлять себя безмолвным истуканом перед офисом, полным людей. И только один человек сейчас мог избавить меня от этой предстоящей нелепости.
Под моим прямым взглядом, полным вопросов и удивления, Михалыч страдальчески закатил глаза и перестал выдергивать рукав из моих пальцев, а потом обречённо вздохнул и расслабился и даже будто обвис. И я, наконец, смогла обернуться к главному, судя по всему, бухгалтеру.
Чудо природы – женщина в офисе!
Её тоже мой прямой немигающий взгляд немного смутил, но она не стала отворачиваться, а косые взгляды собрала в один прямой и слегка кивнула, будто поздоровалась. Я, как вежливый человек, ответила таким же кивком. Безмолвный диалог продолжился подаренным мне подобием дружелюбной улыбки. На что я ей смогла ответить лишь наклоном головы к уху и ещё более пристальным взглядом. Но смущения не последовало – женщина склонилась над своими бумагами, продолжив прерванную нашим появлением работу.
В целом визит в бухгалтерию я засчитала в свою пользу, потому как такое переглядывание в данных условиях можно было посчитать проявлением дружелюбия. Особенно с учётом так и не сбежавшего Михалыча.
Закрыв за собой дверь царства счёта, цифр и единственной пока, виденной в этом в офисе женщины, я смогла задать свой вопрос:
- Кто будет заниматься?
Михалыч осторожно глянул на меня, будто безмолвно переспросил: «А?» и заозирался по сторонам. Я проявила человечность, уточнив:
- Кто будет заниматься оспо Сашей Просто в этом офисе? - и широким жестом свободной руки обвела скромный коридор второго этажа с обычными дверями, ткнула пальцем вверх, туда, где на третьем размещалось открытое пространство, заполненное столами, офисной техникой, бумагами и людьми.
На всякий случай для себя я решила больше таких жестов не делать. Не знаю, как Михалыч, а я заметила в настенном зеркале, что это движение точь-в-точь, как у папы – он любил широкие округлые жесты, когда рассказывал что-нибудь. И попадись мне кто-то более внимательный, чем перепуганный сотрудник отдела кадров, могли бы возникнуть вопросы.
- М... - промычал невнятно Михалыч, - я не могу ответить на этот вопрос.
Мне стало интересно уже на самом деле, и я снова вонзила в него взгляд:
- А кто может? Отведите меня к нему, - предложила почти вежливо.
Михалыч скривился, вздохнул, но всё же поплёлся по лестнице вверх и, войдя в офис третьего этажа, остановился рядом со знакомой уже стойкой и мужчиной за ней.
- Лёня, вот новый сотрудник. Это... м... э...
- Здравствуйте ещё раз, Леонид. Представлюсь повторно: я Саша Просто. Буду у вас работать.
Михалыч, почувствовав, что, кажется, уже не нужен, дернулся из моих пальцев. Но я держалась за него, как собака за добычу, и выпускать не спешила. Быть для него приятной? Неактуально. А вопросы ещё кое-какие остались.
Кучерявый черноволосый Лёня с усмешкой покосился на мой захват на рукаве кадровика и спросил почему-то у меня:
- А кем работать?
- Кем я буду работать? - перенаправила я вопрос Михалычу – вот как чувствовала, что он мне ещё пригодится.
- Да кем же? - заволновался пленённый работник кадровой службы. - Просто. Кем-нибудь. Офис большой. Помогать там...
- Ага, - кивнул Лёня, - понятно. Значит, Саша, будешь пока помощником. Я займусь, Игорь Михайлович. Спасибо, что познакомили и ввели... Сашу в курс дела.
Я отцепилась наконец от Михалыча, как оказалось, Игоря, и порадовалась своим безразмерным одеждам – можно спрятать саднящие от перенапряжения пальцы и незаметно пошевелить ими. Я, оказывается, волновалась сильнее, чем думала.
- Да, спасибо, Игорь Михайлович, - сказала я, - вас там, кажется, ждут.
Я не хлопнула себя по губам только потому, что не успела – как раз сжала в кулак руку в попытке восстановить их чувствительность. Долгими взглядами мы с Лёней проводили Михалыча до дверей этажа, а потом медленно повернули головы и уставились друг на друга.
