Ничего не спросил, ничего не сказал, во всем с братьями соглашался, и даже когда попросил Серый руки принцессы, тут же согласился. Осталась принцесса в замке, женой одного из братьев, вот только все они вечно забывали, которого именно. И когда пошли дети, стали они превращаться в котят. Были котята серые, а были черные.
Жил в одном селении старик, и было у него двое сыновей: один, старший, родной, другой приемыш. Взял старик его к себе после того, как погибла вся его родня. Взял, не боясь ни мести, ни разорения, хоть и знал, что не просто так случилось несчастье с той семьей: перешли они дорогу рыжим колдунам, за то и поплатились. Но и сам старик был непрост, и сила за ним стояла немалая, а потому взял он ребенка и укрыл у себя, а больше никто бы на такое и не решился.
Тогда пришли к нему рыжие и затребовали ребенка себе:
— Он, — сказали, — отныне наш, мы в бою его взяли, он нам принадлежит, нашим богам, и нам решать его судьбу, так пусть умрет во славу нашего рода.
Не отдал старик ребенка, лишь охранное заклятье сотворил.
— Он, — сказал, — отныне мой сын, принадлежит моей семье и этому дому. А никому из вас нет ходу в мой дом и впредь не будет. Не зайдете сюда и силой увести моего сына не сможете. Забудьте сюда дорогу и думать о нем забудьте.
Как ни бились рыжие колдуны, а не смогли зайти в дом, не смогли охранное заклятье преодолеть. Побранились всласть да и ушли своей дорогой.
Годы прошли, выросли сыновья старика: родной в отца удался, колдуном да оборотнем, а приемыш силы колдовской не имел. Берегли его, все боялись, как бы рыжее племя до него не добралось. Одного на улицу не пускали, только с братом вместе. Пришло время — стал старший сын уходить на заработки, помогать отцу, а младшего дома оставляли сидеть, по хозяйству. Каждый раз наставляли его: будь осторожен, из дома не выходи. Только здесь ты ото всех чар свободен, только здесь не тронет тебя никто. Так сидел он, на свирели наигрывал, песни сочинял да дом вел.
Но однажды, как ушел старший сын из дому, подошла к окошку девица рыжая красоты несказанной.
— Кто, — сказала, — так чудно играет в этом доме? Выгляни, сыграй мне, порадуй сердце мое.
Выглянул он в окно, и увидел девицу, и пленился ею. Вышел к ней из дома, а назад зайти уже не смог, руки-ноги не слушают. Пошел за ней как на привязи, пошел, куда повела. Но пока шел, песню запел, воззвал к брату своему. И услышал тот, и обернувшись зверем, бросился в погоню. И как увидел его младший, так спали с него девичьи чары.
Хотел старший брат наказать девицу, но та лишь плечами пожала:
— Сам он пошел со мной, добром пошел, нет за мной никакой вины, — и с тем ушла.
На другой день снова ушли отец и старший сын из дому, и снова наставляли младшего: не выходи из дома, не выглядывай в окно, с рыжей разговоров не веди. Очарует, околдует, сведет из дому, к беде приведет. Но только они за дверь, как явилась рыжая.
— Почему, — спросила, — ты веришь им? Коли хотела бы я тебя убить, так вчера бы убила, а я просто в гости тебя зову, потому что понравился ты мне, потому что приглянулся. Выйди ко мне! А нет, так хоть в окошко выгляни, дай посмотреть на тебя, дай за руку взять!
И так приятны были ему девичьи речи, и так хороша собой она была, что подошел юноша к окну, и дал ей руку, а после сам вылез из окна и пошел за ней. Но покуда он шел, понял, что вновь идет не своей волей, и запел песню, и воззвал к брату своему.
И ударился тот оземь, обернулся зверем, бросился в погоню, и вновь спали девичьи чары, и вновь вернулся младший домой.
На третий день клялся он отцу и брату, что не выглянет в окно, что ни слова не скажет рыжей, и когда пришла она и стала плакать под его окном:
— Неужто ты не хочешь выйти ко мне? Ведь я же люблю тебя! — сколь ни тяжело ему было, а не отзывался он.
Увидела девица, что не действуют ее хитрости, и сделала иначе. Достала зерно и горох заколдованный и кинула прямо в окно. Залетели зернышки и горошинки в дом, по всему дому разлетелись, и как попала одна из них ему по затылку, так открыл он дверь вышел из дома и пошел с рыжей девицей, как в прежний раз. Не мог он бежать, не мог он петь, но молиться мог. И закрыл он глаза, и взмолился, и воззвал к брату своему.
Но не услышали его ни отец, ни старший брат, и тогда лишь узнали, что его нет, когда домой вернулись. Тогда бросился старший его спасать, прибежал к пещере, а из пещеры дрожь, и звон, и свет. Сел он рядом с пещерой и стал петь свою песнь, и померк свет, и дрожь перестала. И вышла рыжая девица из пещеры, чтобы его перепеть-переколдовать, но не стал он с ней силами колдовскими мериться, схватил да стал бить. Обернулась она лисицей, а он котом лесным — и гонял ее, покуда не поняла она, что не сладит с ним, не вырвалась и не сбежала.
Вышел младший из пещеры — жив и цел, вернулись они домой и жили долго, а рыжее колдовское племя больше не появлялось в тех краях.
Глава 24. Рыжая гостья
Жил в одном селении старик, и было у него двое сыновей: один, старший, родной, другой приемыш. Взял старик его к себе после того, как погибла вся его родня. Взял, не боясь ни мести, ни разорения, хоть и знал, что не просто так случилось несчастье с той семьей: перешли они дорогу рыжим колдунам, за то и поплатились. Но и сам старик был непрост, и сила за ним стояла немалая, а потому взял он ребенка и укрыл у себя, а больше никто бы на такое и не решился.
Тогда пришли к нему рыжие и затребовали ребенка себе:
— Он, — сказали, — отныне наш, мы в бою его взяли, он нам принадлежит, нашим богам, и нам решать его судьбу, так пусть умрет во славу нашего рода.
Не отдал старик ребенка, лишь охранное заклятье сотворил.
— Он, — сказал, — отныне мой сын, принадлежит моей семье и этому дому. А никому из вас нет ходу в мой дом и впредь не будет. Не зайдете сюда и силой увести моего сына не сможете. Забудьте сюда дорогу и думать о нем забудьте.
Как ни бились рыжие колдуны, а не смогли зайти в дом, не смогли охранное заклятье преодолеть. Побранились всласть да и ушли своей дорогой.
Годы прошли, выросли сыновья старика: родной в отца удался, колдуном да оборотнем, а приемыш силы колдовской не имел. Берегли его, все боялись, как бы рыжее племя до него не добралось. Одного на улицу не пускали, только с братом вместе. Пришло время — стал старший сын уходить на заработки, помогать отцу, а младшего дома оставляли сидеть, по хозяйству. Каждый раз наставляли его: будь осторожен, из дома не выходи. Только здесь ты ото всех чар свободен, только здесь не тронет тебя никто. Так сидел он, на свирели наигрывал, песни сочинял да дом вел.
Но однажды, как ушел старший сын из дому, подошла к окошку девица рыжая красоты несказанной.
— Кто, — сказала, — так чудно играет в этом доме? Выгляни, сыграй мне, порадуй сердце мое.
Выглянул он в окно, и увидел девицу, и пленился ею. Вышел к ней из дома, а назад зайти уже не смог, руки-ноги не слушают. Пошел за ней как на привязи, пошел, куда повела. Но пока шел, песню запел, воззвал к брату своему. И услышал тот, и обернувшись зверем, бросился в погоню. И как увидел его младший, так спали с него девичьи чары.
Хотел старший брат наказать девицу, но та лишь плечами пожала:
— Сам он пошел со мной, добром пошел, нет за мной никакой вины, — и с тем ушла.
На другой день снова ушли отец и старший сын из дому, и снова наставляли младшего: не выходи из дома, не выглядывай в окно, с рыжей разговоров не веди. Очарует, околдует, сведет из дому, к беде приведет. Но только они за дверь, как явилась рыжая.
— Почему, — спросила, — ты веришь им? Коли хотела бы я тебя убить, так вчера бы убила, а я просто в гости тебя зову, потому что понравился ты мне, потому что приглянулся. Выйди ко мне! А нет, так хоть в окошко выгляни, дай посмотреть на тебя, дай за руку взять!
И так приятны были ему девичьи речи, и так хороша собой она была, что подошел юноша к окну, и дал ей руку, а после сам вылез из окна и пошел за ней. Но покуда он шел, понял, что вновь идет не своей волей, и запел песню, и воззвал к брату своему.
И ударился тот оземь, обернулся зверем, бросился в погоню, и вновь спали девичьи чары, и вновь вернулся младший домой.
На третий день клялся он отцу и брату, что не выглянет в окно, что ни слова не скажет рыжей, и когда пришла она и стала плакать под его окном:
— Неужто ты не хочешь выйти ко мне? Ведь я же люблю тебя! — сколь ни тяжело ему было, а не отзывался он.
Увидела девица, что не действуют ее хитрости, и сделала иначе. Достала зерно и горох заколдованный и кинула прямо в окно. Залетели зернышки и горошинки в дом, по всему дому разлетелись, и как попала одна из них ему по затылку, так открыл он дверь вышел из дома и пошел с рыжей девицей, как в прежний раз. Не мог он бежать, не мог он петь, но молиться мог. И закрыл он глаза, и взмолился, и воззвал к брату своему.
Но не услышали его ни отец, ни старший брат, и тогда лишь узнали, что его нет, когда домой вернулись. Тогда бросился старший его спасать, прибежал к пещере, а из пещеры дрожь, и звон, и свет. Сел он рядом с пещерой и стал петь свою песнь, и померк свет, и дрожь перестала. И вышла рыжая девица из пещеры, чтобы его перепеть-переколдовать, но не стал он с ней силами колдовскими мериться, схватил да стал бить. Обернулась она лисицей, а он котом лесным — и гонял ее, покуда не поняла она, что не сладит с ним, не вырвалась и не сбежала.
Вышел младший из пещеры — жив и цел, вернулись они домой и жили долго, а рыжее колдовское племя больше не появлялось в тех краях.
