Известно ли вам, почему Черные лисы так легко признали Тома своим вождем? Почему согласились следовать за пришлым без роду без племени? Потому что он пообещал им не просто объединить кланы. Его план в том, чтобы забрать наши земли и уничтожить Огненных куниц. Стоит им ступить на наши земли, они отберут у нас все – наши обычаи, привычки, песни, нашу самостоятельность, и станут править сами. Мы станем называться Черными лисами и все, за что когда-то боролись наши предки, за что проливали кровь основатели клана, обратится в прах. Разве мы хотим этого?..
И он не отступится. Если я откажусь выйти за него замуж, чтобы он заполучил Гленнарох мирным путем, они нападут, чтобы покорить нас силой. У меня есть достоверные сведения о том, что Том уже отдал приказ готовиться к войне, если я отвечу ему отказом. Так станем ли мы дожидаться, чтобы они застали нас врасплох? Или дадим им бой сами?
Исполненная гнева и ярости, я была убедительна. Мне поверили и согласились со мной. В Гленнарохе знали, что я была влюблена в Тома как кошка, и шагнула бы со скалы, если б он приказал. Стало быть, если я так к нему переменилась, причины на то веские. К тому же история знала примеры, когда Черные лисы действительно покушались на Гленнарох во времена жестокой и не такой уж давней вражды, и когда один клан поглощал другой, так что от второго и следа не оставалось, и мне сыграло на руку то, что многие об этом помнили.
Я горела желанием утопить Данеддин в крови, и, уцепившись за первый попавшийся повод, мы сразу перешли к решительным действиям. Однако очень скоро стали понятны две вещи. Первая – у нас не хватит сил взять их с налету, положи на это жизни все наши воины до единого. Пусть при Айлин Данеддин и пребывал долгое время на грани бедственного положения, Тому удалось его значительно выправить, и Черные лисы не только сумели оказать достойный отпор, но и задали нам изрядную трепку. Вторая – я переоценила свою кровожадность. Пусть в моей голове и рисовались красочные картины усеянных трупами горящих селений, оказалось, что в реальности это вовсе не так распрекрасно, как в воображении. Потому что это живые люди – те, которых я знала, с кем мы вместе росли, были товарищами по детским играм, ходили друг к другу в гости, здоровались при встрече, отмечали праздники, менялись и торговали. И пусть теперь они были врагами и поддерживали врага – мне было чуждо и отвратительно убийство, что хладнокровное, что совершенное в пылу праведного гнева.
А вскоре тайком от всех ко мне явился Нирн с предложением: если уж войны не избежать, давай хотя бы попробуем сделать так, чтобы лилось как можно меньше крови. Никто вам не мешает пытаться нас завоевать, как-то даже любезно сказал Нирн. Но если вы покамест не в силах это сделать, может, установим правила? На больших войнах тоже так поступают – это ведь не уличная драка, и тут есть свои законы, которые должны соблюдать обе стороны. Война войной, но нужно ведь когда-то сеять, пахать, ткать, торговать, охотиться. Ты ведь не хочешь, сказал Нирн, чтобы твои люди голодали и бедствовали? Вот и мы не хотим.
Так мы принялись встречаться в секретном месте у реки, чтобы согласовать взаимные боевые действия (хотя, конечно, не в деталях и не все – война как-никак, для неожиданных атак и подлостей тоже должно оставаться место), а кампания по покорению Данеддина выродилась в изнурительную войну, превратившуюся в такую же рутину, как стирка белья или мытье посуды. Мы… вроде как торговали, только не товаром, а уроном, не с прибылью, а с убытками. Мне пришлось смириться с этим, потому что я и впрямь не хотела, чтобы мои люди голодали и проливали кровь – но и отступать я не желала и не могла, месяц за месяцем ломая голову над тем, как победить Тома Черного лиса.
И вот, в праздник зимнего солнцеворота, впервые за эти годы, я встретилась с ним лицом к лицу. В его замке. Одна.
Я не могу вернуться вновь
Домой, к семье своей.
Война меня многому научила. Прежняя я с воем бросилась бы на Тома с намерением выцарапать ему глаза, а после принялась бы крушить все, что попалось под руку. Но за эти годы мне пришлось освоить многие навыки из тех, кто были мне чужды, и среди прочего – проявлять хладнокровие. Оценивать обстановку. Размышлять, а потом уже действовать. Думать, прежде чем что-то предпринимать. Неумение держать себя в руках делает нас уязвимыми – стоит проявить безрассудство, и враг не замедлит воспользоваться твоей слабостью. Мне довелось получить от Черных лис несколько болезненных ударов, прежде чем я это усвоила – как до нашего тайного уговора с Нирном, так и несколько раз после него.
Поэтому сейчас я подавила в себе ярость и желание разверещаться, хотя чувства во мне бушевали. Я в логове Черных лис, я наедине с их вождем, который, вероятно, жаждет моей крови, и я впервые за три года вижу его. В последний раз мы виделись на похоронах отца – как полагалось, Том явился проводить главу клана в последний путь и выразить семье соболезнования. Тогда мы едва обменялись парой слов. Ну а после, во время войны, встречаться нам было незачем.
- Разум потерял? – холодно спросила я Тома. – Похитить главу клана, надо было додуматься! Через пять минут здесь будет весь Гленнарох.
- Не будет, - ответил Том. – Неприятно сообщать об этом, но тебя сдали свои же.
Я даже рассмеялась.
- Что?! Выдумать такое… Это слишком даже для тебя.
- Убедись сама.
Он кивнул на большой узел у моих ног. К нему булавкой была приколота записка. Я отцепила и развернула ее. В кособоких каракулях, выведенных предельно старательно, но тем не менее не избежавших клякс и чернильных брызг, я без труда узнала почерк Майры, нашей кухарки.
«Пабудьте пака у гаспадина Тома, дарагуша, – гласило послание. – А мы нимнога отдахнем от ваший войны. Ничево плахова он вам ни зделает, мы аба всем дагаварились. А если зделает, я иму печинь вырежу и на завтрак сьем и он аб этом знаит. Харошых празникав вам».
Я несколько раз перечитала послание. Писала Майра, ошибки быть не могло. Но как же… Нет, они не могли, просто не могли. Должно быть, ее заставили. Или кто-то очень искусно подделал почерк. Может, тот же Том – кто знает, сколько еще у него талантов, помимо умения считать и обольщать дур вроде меня.
- Ты врешь. Я тебе не верю. Они не могли…
- Скажи-ка, с кем ты шла из замка? – спросил Том. – Случайно, не с вашим разведчиком, Шеймасом?
Я хранила молчание.
- И не остановился ли он, чтобы завязать шнурок, и завязывал его достаточно долго для того, чтобы вы остались одни на дороге?
«Откуда ты знаешь?», - едва не вырвалось у меня, но я прикусила язык.
- Так вот, это был условный знак. Наши люди уже вас поджидали. Тебя оглушили и просто передали нам, как куль с мукой.
Я безмолвствовала. Похоже, он все-таки прав, иначе откуда бы ему знать все это. И записка Майры… Но как же так… Почему?! Такое предательство…
- И еще вот на это взгляни, - добавил Том.
Поверх большого узла (они мне и одежду собрали!) красовался узелок поменьше. В нем, заботливо укутанный в несколько чистых салфеток, дожидался знаменитый Майрин пирог с морковью и почками – мой любимый, который она всегда для меня пекла в праздники.
- Мне все равно, - сказала я. – Правду ты говоришь или врешь, вы сошли с ума, если решили, что я здесь останусь. Я сейчас же возвращаюсь домой.
В доказательство своих слов я решительно поднялась и направилась к выходу. Пусть на дворе ночь, я здесь и минуты не останусь. А когда вернусь, уж они у меня получат. Все! «Побудьте с господином Томом…». Господин Том, подумать только! Это до чего надо было дойти…
Я распахнула дверь, ветер швырнул мне в лицо пригоршню колючего снега, и одновременно за спиной раздался голос Тома:
- Вряд ли сегодня у тебя это получится. Ночь, метель. Ты заблудишься и замерзнешь в снегах.
Скрипнув зубами, я была вынуждена признать, что он прав, и захлопнула дверь – с трудом, ибо ветер, радостно ворвавшись в холл, гулял там и хозяйничал и принялся мне усердно сопротивляться. Мело порядочно: за несколько секунд у входа нанесло небольшой сугробик, а меня пробрало до костей.
- Можешь выйти прямо с утра, - почти дружелюбно предложил Том. – Как только рассветет, так и отправишься.
И второй раз за сегодняшний вечер я вынуждена была, скрепя сердце, сдержаться и укротить гнев. Ведь впрямь я наврежу лишь себе, если проявлю упрямство и попытаюсь пешком добраться до Гленнароха в такую погоду.
- Пойдем, я покажу тебе твою комнату, - сказал Том.
У меня было отчетливое чувство, что я сплю или сошла с ума. Или весь мир сошел с ума: я, Том, люди Гленнароха. Я в плену у своего врага, человека, который оскорбил меня и унизил, и отправили меня к нему те, кто знал меня с детства, кто сражался бок о бок со мной, кому я доверяла, как себе. А он, мой враг, ведет себя словно гостеприимный хозяин – провожает меня в спальню, неся узел с моей одеждой.
Несмотря на владевшее мной смятение, я обратила внимание на то, как тих и темен Большой дом. Казалось, здесь не было ни души, кроме меня и Тома.
- Где все? – спросила я.
- На празднике. Вернутся к утру.
Ах, ну да.
Мы миновали запертые двери спальни Айлин (у меня на мгновение сжалось сердце при мысли о ней – знала ли она, какому подлецу доверила наследие предков?.. конечно же, нет. Он одурачил ее, как когда-то меня), затем еще несколько комнат, и наконец остановились у одной из гостевых спален. Том вошел первым и стал зажигать свечи от той, которую принес с собой.
Я огляделась. Со смерти Айлин прошло больше трех лет; я мало что рассмотрела в полумгле слабо освещенных коридоров, но в гостиной, по крайней мере, все сохранилось так же, как при вдове. Да и в целом в доме все, на первый взгляд, почти не изменилось – было не то чтобы ветхое, но видавшее виды. Однако эта комната была убрана на диво славно: кровать, ковры (хоть и скромные), мебель – все скромное, но приятное на вид, новое, а сама спальня блестит чистотой. Я мгновенно вообразила, что Том привел меня к себе, и выпалила, прежде чем додумалась, что он-то ведь должен был поселиться в хозяйской спальне и что эта комната вовсе не похожа на мужское жилье:
- Ты куда меня притащил?
Он обернулся:
- А куда я должен был тебя притащить?
- Что это все такое? – зло спросила я. – Любезного хозяина из себя строишь?
Он проследил за моим взглядом: новенькие пухлые подушки, светлое покрывало с шелковым шитьем, хорошенький туалетный столик – спальня была явно женская, даже девичья.
- Это моей подружки. Других свободных спален нет.
- Подружки? – язвительно спросила я. – Кто-то еще рискует связываться с тобой?
Каждый раз, когда мне доносили, что у Тома появилась девушка, я заботилась о том, чтобы до ее ушей дошли слухи о позорной неизлечимой болезни, которую Том подцепил от столичных шлюх.
- Очевидно, удовольствие от общения со мной сильнее страха перед выдуманной заразой, - осклабился Том. – Подумай, чего ты лишилась.
- И ты думаешь, я стану спать на кровати твоей… твоей…
- Cпи где хочешь, - равнодушно сказал Том. – Хоть в хлеву устройся, мне все равно. Вот твой пирог, на кухне еще есть еда.
- Да я в этом доме ни крошки в рот не возьму!
- Как тебе будет угодно, - выходя, сказал Том. – Если что, я в соседней комнате.
Съев полпирога, я улеглась на постели поверх покрывала – скорее умру, чем прикоснусь к простыням, на которых спала его девка. Большой дом погрузился во тьму, в тишину; за окном мела метель, швыряя в стекло пригоршни снега. Тщетно пытаясь уснуть, я ворочалась, наверное, несколько часов и наконец села, как подброшенная. Откинула покрывало, опустила ноги на холодный пол.
Завтра я уйду отсюда. Эта ночь – моя единственная возможность, мой единственный шанс. Может быть, мои друзья позволили меня похитить с этой целью?.. Решили перехитрить Тома, понадеявшись на мою смелость и догадливость. Сегодня ночью я могу завершить все одним махом: отомстить Тому, завладеть Данеддином и закончить войну.
Обуваться я не стала – чем меньше шума, тем лучше. По полу неприятно тянуло сквозняком, и еще холоднее было, когда я ступала на камень, не прикрытый коврами. Я крадучись спустилась на кухню и взяла нож.
«В соседней комнате», сказал Том. В гостевой? Почему не в хозяйской спальне? Раздумывать об этом было некогда. Я поднялась наверх, задула свечу и, подождав, пока глаза привыкнут к темноте, толкнула дверь в спальню, следующую по коридору от моей.
Дверь была не заперта и открылась без скрипа. Бесшумно ступая, я медленно подошла к кровати, на которой спал Том, и прислушалась к его ровному дыханию. Во мгле можно было различить очертания тела, распростертого на постели. Том лежал на спине. Рубаха распахнута у горла, ключицы обнажены.
Я подошла к кровати вплотную и, постаравшись унять дрожь, приставила нож к его шее. Если я сейчас надавлю…
- Ты никогда не убивала, верно? – негромкий голос, такой ясный, будто Том и не спал, раздался так внезапно, что рука моя дрогнула. – Лучше вот здесь, - он поднял руку и слегка подвинул мою, с ножом. – Так ты перережешь артерию. Смерть наступит быстро. Еще можно перерезать горло, но для этого нужен навык, которого, у тебя, наверное, нет. Удар в сердце смертелен, но лучше бить под ребро снизу вверх, иначе тебе может не хватить сил. Если ударишь в легкое, вот сюда, – Том прикоснулся к груди, – есть шанс, что я буду умирать долго и мучительно, задыхаясь и захлебываясь кровью. Печень – здесь, тоже умру довольно быстро. Или можешь просто потыкать ножом в живот, куда попадешь. Так обычно убивают в гневе – кромсают и колют, как придется. Будет много крови и вообще довольно неприятно, но такова уж смерть, она редко бывает красивой. Отомсти мне, закончи войну. Я не буду сопротивляться. Режь, где тебе больше нравится. Это ведь я дал слово не трогать тебя, а ты такого обещания не давала. Все поймут. И даже Черные лисы не посмеют ничего возразить. Идет война, тебя похитили… Что тебе еще оставалось?..
Я еще несколько мгновений постояла, держа у его шеи нож, а затем вышла из спальни.
Остаток ночи я просидела на постели, так и не сомкнув глаз, и едва дождалась утра. За окном брезжил серо-белый свет, какой бывает от свежего снега. Я крадучись спустилась в холл и с трудом открыла тяжелую дверь.
Весь двор замело. Повсюду величественно вздымались снежные дюны. Пыхтя и потея, я кое-как протаранила себе треть пути до ворот. Снега было по пояс. Ничего, рассудила я, вытаптывая себе путь и разгребая снег руками. До вечера уж как-нибудь доберусь – по крайней мере до границы Данеддина. Ну, что здесь такого сложного? Придется, конечно, попотеть, но…
Меня схватили за шкирку и рванули назад.
- Куда это ты собралась? – поинтересовался Том, пока я извивалась в его крепкой хватке.
- Я же сказала: домой!
- Правда, что ли?! – он ткнул меня носом в сугроб, как нашкодившего щенка. – Через вот это надеешься пройти? Все вокруг замело! У десятка мужчин с лопатами уйдет несколько дней, чтобы к нам прокопаться!
- А я все равно пойду! Пойду! И ты меня не остановишь!
- Умереть решила?
- Да! – крикнула я. – Умру, и ты пожалеешь! Наши убьют тебя, разберут по косточкам!
- Настолько себя не любишь?
- Настолько ненавижу тебя! До смерти! А ну, отпусти!
И он не отступится. Если я откажусь выйти за него замуж, чтобы он заполучил Гленнарох мирным путем, они нападут, чтобы покорить нас силой. У меня есть достоверные сведения о том, что Том уже отдал приказ готовиться к войне, если я отвечу ему отказом. Так станем ли мы дожидаться, чтобы они застали нас врасплох? Или дадим им бой сами?
Исполненная гнева и ярости, я была убедительна. Мне поверили и согласились со мной. В Гленнарохе знали, что я была влюблена в Тома как кошка, и шагнула бы со скалы, если б он приказал. Стало быть, если я так к нему переменилась, причины на то веские. К тому же история знала примеры, когда Черные лисы действительно покушались на Гленнарох во времена жестокой и не такой уж давней вражды, и когда один клан поглощал другой, так что от второго и следа не оставалось, и мне сыграло на руку то, что многие об этом помнили.
Я горела желанием утопить Данеддин в крови, и, уцепившись за первый попавшийся повод, мы сразу перешли к решительным действиям. Однако очень скоро стали понятны две вещи. Первая – у нас не хватит сил взять их с налету, положи на это жизни все наши воины до единого. Пусть при Айлин Данеддин и пребывал долгое время на грани бедственного положения, Тому удалось его значительно выправить, и Черные лисы не только сумели оказать достойный отпор, но и задали нам изрядную трепку. Вторая – я переоценила свою кровожадность. Пусть в моей голове и рисовались красочные картины усеянных трупами горящих селений, оказалось, что в реальности это вовсе не так распрекрасно, как в воображении. Потому что это живые люди – те, которых я знала, с кем мы вместе росли, были товарищами по детским играм, ходили друг к другу в гости, здоровались при встрече, отмечали праздники, менялись и торговали. И пусть теперь они были врагами и поддерживали врага – мне было чуждо и отвратительно убийство, что хладнокровное, что совершенное в пылу праведного гнева.
А вскоре тайком от всех ко мне явился Нирн с предложением: если уж войны не избежать, давай хотя бы попробуем сделать так, чтобы лилось как можно меньше крови. Никто вам не мешает пытаться нас завоевать, как-то даже любезно сказал Нирн. Но если вы покамест не в силах это сделать, может, установим правила? На больших войнах тоже так поступают – это ведь не уличная драка, и тут есть свои законы, которые должны соблюдать обе стороны. Война войной, но нужно ведь когда-то сеять, пахать, ткать, торговать, охотиться. Ты ведь не хочешь, сказал Нирн, чтобы твои люди голодали и бедствовали? Вот и мы не хотим.
Так мы принялись встречаться в секретном месте у реки, чтобы согласовать взаимные боевые действия (хотя, конечно, не в деталях и не все – война как-никак, для неожиданных атак и подлостей тоже должно оставаться место), а кампания по покорению Данеддина выродилась в изнурительную войну, превратившуюся в такую же рутину, как стирка белья или мытье посуды. Мы… вроде как торговали, только не товаром, а уроном, не с прибылью, а с убытками. Мне пришлось смириться с этим, потому что я и впрямь не хотела, чтобы мои люди голодали и проливали кровь – но и отступать я не желала и не могла, месяц за месяцем ломая голову над тем, как победить Тома Черного лиса.
И вот, в праздник зимнего солнцеворота, впервые за эти годы, я встретилась с ним лицом к лицу. В его замке. Одна.
Глава 10
Я не могу вернуться вновь
Домой, к семье своей.
Война меня многому научила. Прежняя я с воем бросилась бы на Тома с намерением выцарапать ему глаза, а после принялась бы крушить все, что попалось под руку. Но за эти годы мне пришлось освоить многие навыки из тех, кто были мне чужды, и среди прочего – проявлять хладнокровие. Оценивать обстановку. Размышлять, а потом уже действовать. Думать, прежде чем что-то предпринимать. Неумение держать себя в руках делает нас уязвимыми – стоит проявить безрассудство, и враг не замедлит воспользоваться твоей слабостью. Мне довелось получить от Черных лис несколько болезненных ударов, прежде чем я это усвоила – как до нашего тайного уговора с Нирном, так и несколько раз после него.
Поэтому сейчас я подавила в себе ярость и желание разверещаться, хотя чувства во мне бушевали. Я в логове Черных лис, я наедине с их вождем, который, вероятно, жаждет моей крови, и я впервые за три года вижу его. В последний раз мы виделись на похоронах отца – как полагалось, Том явился проводить главу клана в последний путь и выразить семье соболезнования. Тогда мы едва обменялись парой слов. Ну а после, во время войны, встречаться нам было незачем.
- Разум потерял? – холодно спросила я Тома. – Похитить главу клана, надо было додуматься! Через пять минут здесь будет весь Гленнарох.
- Не будет, - ответил Том. – Неприятно сообщать об этом, но тебя сдали свои же.
Я даже рассмеялась.
- Что?! Выдумать такое… Это слишком даже для тебя.
- Убедись сама.
Он кивнул на большой узел у моих ног. К нему булавкой была приколота записка. Я отцепила и развернула ее. В кособоких каракулях, выведенных предельно старательно, но тем не менее не избежавших клякс и чернильных брызг, я без труда узнала почерк Майры, нашей кухарки.
«Пабудьте пака у гаспадина Тома, дарагуша, – гласило послание. – А мы нимнога отдахнем от ваший войны. Ничево плахова он вам ни зделает, мы аба всем дагаварились. А если зделает, я иму печинь вырежу и на завтрак сьем и он аб этом знаит. Харошых празникав вам».
Я несколько раз перечитала послание. Писала Майра, ошибки быть не могло. Но как же… Нет, они не могли, просто не могли. Должно быть, ее заставили. Или кто-то очень искусно подделал почерк. Может, тот же Том – кто знает, сколько еще у него талантов, помимо умения считать и обольщать дур вроде меня.
- Ты врешь. Я тебе не верю. Они не могли…
- Скажи-ка, с кем ты шла из замка? – спросил Том. – Случайно, не с вашим разведчиком, Шеймасом?
Я хранила молчание.
- И не остановился ли он, чтобы завязать шнурок, и завязывал его достаточно долго для того, чтобы вы остались одни на дороге?
«Откуда ты знаешь?», - едва не вырвалось у меня, но я прикусила язык.
- Так вот, это был условный знак. Наши люди уже вас поджидали. Тебя оглушили и просто передали нам, как куль с мукой.
Я безмолвствовала. Похоже, он все-таки прав, иначе откуда бы ему знать все это. И записка Майры… Но как же так… Почему?! Такое предательство…
- И еще вот на это взгляни, - добавил Том.
Поверх большого узла (они мне и одежду собрали!) красовался узелок поменьше. В нем, заботливо укутанный в несколько чистых салфеток, дожидался знаменитый Майрин пирог с морковью и почками – мой любимый, который она всегда для меня пекла в праздники.
- Мне все равно, - сказала я. – Правду ты говоришь или врешь, вы сошли с ума, если решили, что я здесь останусь. Я сейчас же возвращаюсь домой.
В доказательство своих слов я решительно поднялась и направилась к выходу. Пусть на дворе ночь, я здесь и минуты не останусь. А когда вернусь, уж они у меня получат. Все! «Побудьте с господином Томом…». Господин Том, подумать только! Это до чего надо было дойти…
Я распахнула дверь, ветер швырнул мне в лицо пригоршню колючего снега, и одновременно за спиной раздался голос Тома:
- Вряд ли сегодня у тебя это получится. Ночь, метель. Ты заблудишься и замерзнешь в снегах.
Скрипнув зубами, я была вынуждена признать, что он прав, и захлопнула дверь – с трудом, ибо ветер, радостно ворвавшись в холл, гулял там и хозяйничал и принялся мне усердно сопротивляться. Мело порядочно: за несколько секунд у входа нанесло небольшой сугробик, а меня пробрало до костей.
- Можешь выйти прямо с утра, - почти дружелюбно предложил Том. – Как только рассветет, так и отправишься.
И второй раз за сегодняшний вечер я вынуждена была, скрепя сердце, сдержаться и укротить гнев. Ведь впрямь я наврежу лишь себе, если проявлю упрямство и попытаюсь пешком добраться до Гленнароха в такую погоду.
- Пойдем, я покажу тебе твою комнату, - сказал Том.
У меня было отчетливое чувство, что я сплю или сошла с ума. Или весь мир сошел с ума: я, Том, люди Гленнароха. Я в плену у своего врага, человека, который оскорбил меня и унизил, и отправили меня к нему те, кто знал меня с детства, кто сражался бок о бок со мной, кому я доверяла, как себе. А он, мой враг, ведет себя словно гостеприимный хозяин – провожает меня в спальню, неся узел с моей одеждой.
Несмотря на владевшее мной смятение, я обратила внимание на то, как тих и темен Большой дом. Казалось, здесь не было ни души, кроме меня и Тома.
- Где все? – спросила я.
- На празднике. Вернутся к утру.
Ах, ну да.
Мы миновали запертые двери спальни Айлин (у меня на мгновение сжалось сердце при мысли о ней – знала ли она, какому подлецу доверила наследие предков?.. конечно же, нет. Он одурачил ее, как когда-то меня), затем еще несколько комнат, и наконец остановились у одной из гостевых спален. Том вошел первым и стал зажигать свечи от той, которую принес с собой.
Я огляделась. Со смерти Айлин прошло больше трех лет; я мало что рассмотрела в полумгле слабо освещенных коридоров, но в гостиной, по крайней мере, все сохранилось так же, как при вдове. Да и в целом в доме все, на первый взгляд, почти не изменилось – было не то чтобы ветхое, но видавшее виды. Однако эта комната была убрана на диво славно: кровать, ковры (хоть и скромные), мебель – все скромное, но приятное на вид, новое, а сама спальня блестит чистотой. Я мгновенно вообразила, что Том привел меня к себе, и выпалила, прежде чем додумалась, что он-то ведь должен был поселиться в хозяйской спальне и что эта комната вовсе не похожа на мужское жилье:
- Ты куда меня притащил?
Он обернулся:
- А куда я должен был тебя притащить?
- Что это все такое? – зло спросила я. – Любезного хозяина из себя строишь?
Он проследил за моим взглядом: новенькие пухлые подушки, светлое покрывало с шелковым шитьем, хорошенький туалетный столик – спальня была явно женская, даже девичья.
- Это моей подружки. Других свободных спален нет.
- Подружки? – язвительно спросила я. – Кто-то еще рискует связываться с тобой?
Каждый раз, когда мне доносили, что у Тома появилась девушка, я заботилась о том, чтобы до ее ушей дошли слухи о позорной неизлечимой болезни, которую Том подцепил от столичных шлюх.
- Очевидно, удовольствие от общения со мной сильнее страха перед выдуманной заразой, - осклабился Том. – Подумай, чего ты лишилась.
- И ты думаешь, я стану спать на кровати твоей… твоей…
- Cпи где хочешь, - равнодушно сказал Том. – Хоть в хлеву устройся, мне все равно. Вот твой пирог, на кухне еще есть еда.
- Да я в этом доме ни крошки в рот не возьму!
- Как тебе будет угодно, - выходя, сказал Том. – Если что, я в соседней комнате.
***
Съев полпирога, я улеглась на постели поверх покрывала – скорее умру, чем прикоснусь к простыням, на которых спала его девка. Большой дом погрузился во тьму, в тишину; за окном мела метель, швыряя в стекло пригоршни снега. Тщетно пытаясь уснуть, я ворочалась, наверное, несколько часов и наконец села, как подброшенная. Откинула покрывало, опустила ноги на холодный пол.
Завтра я уйду отсюда. Эта ночь – моя единственная возможность, мой единственный шанс. Может быть, мои друзья позволили меня похитить с этой целью?.. Решили перехитрить Тома, понадеявшись на мою смелость и догадливость. Сегодня ночью я могу завершить все одним махом: отомстить Тому, завладеть Данеддином и закончить войну.
Обуваться я не стала – чем меньше шума, тем лучше. По полу неприятно тянуло сквозняком, и еще холоднее было, когда я ступала на камень, не прикрытый коврами. Я крадучись спустилась на кухню и взяла нож.
«В соседней комнате», сказал Том. В гостевой? Почему не в хозяйской спальне? Раздумывать об этом было некогда. Я поднялась наверх, задула свечу и, подождав, пока глаза привыкнут к темноте, толкнула дверь в спальню, следующую по коридору от моей.
Дверь была не заперта и открылась без скрипа. Бесшумно ступая, я медленно подошла к кровати, на которой спал Том, и прислушалась к его ровному дыханию. Во мгле можно было различить очертания тела, распростертого на постели. Том лежал на спине. Рубаха распахнута у горла, ключицы обнажены.
Я подошла к кровати вплотную и, постаравшись унять дрожь, приставила нож к его шее. Если я сейчас надавлю…
- Ты никогда не убивала, верно? – негромкий голос, такой ясный, будто Том и не спал, раздался так внезапно, что рука моя дрогнула. – Лучше вот здесь, - он поднял руку и слегка подвинул мою, с ножом. – Так ты перережешь артерию. Смерть наступит быстро. Еще можно перерезать горло, но для этого нужен навык, которого, у тебя, наверное, нет. Удар в сердце смертелен, но лучше бить под ребро снизу вверх, иначе тебе может не хватить сил. Если ударишь в легкое, вот сюда, – Том прикоснулся к груди, – есть шанс, что я буду умирать долго и мучительно, задыхаясь и захлебываясь кровью. Печень – здесь, тоже умру довольно быстро. Или можешь просто потыкать ножом в живот, куда попадешь. Так обычно убивают в гневе – кромсают и колют, как придется. Будет много крови и вообще довольно неприятно, но такова уж смерть, она редко бывает красивой. Отомсти мне, закончи войну. Я не буду сопротивляться. Режь, где тебе больше нравится. Это ведь я дал слово не трогать тебя, а ты такого обещания не давала. Все поймут. И даже Черные лисы не посмеют ничего возразить. Идет война, тебя похитили… Что тебе еще оставалось?..
Я еще несколько мгновений постояла, держа у его шеи нож, а затем вышла из спальни.
***
Остаток ночи я просидела на постели, так и не сомкнув глаз, и едва дождалась утра. За окном брезжил серо-белый свет, какой бывает от свежего снега. Я крадучись спустилась в холл и с трудом открыла тяжелую дверь.
Весь двор замело. Повсюду величественно вздымались снежные дюны. Пыхтя и потея, я кое-как протаранила себе треть пути до ворот. Снега было по пояс. Ничего, рассудила я, вытаптывая себе путь и разгребая снег руками. До вечера уж как-нибудь доберусь – по крайней мере до границы Данеддина. Ну, что здесь такого сложного? Придется, конечно, попотеть, но…
Меня схватили за шкирку и рванули назад.
- Куда это ты собралась? – поинтересовался Том, пока я извивалась в его крепкой хватке.
- Я же сказала: домой!
- Правда, что ли?! – он ткнул меня носом в сугроб, как нашкодившего щенка. – Через вот это надеешься пройти? Все вокруг замело! У десятка мужчин с лопатами уйдет несколько дней, чтобы к нам прокопаться!
- А я все равно пойду! Пойду! И ты меня не остановишь!
- Умереть решила?
- Да! – крикнула я. – Умру, и ты пожалеешь! Наши убьют тебя, разберут по косточкам!
- Настолько себя не любишь?
- Настолько ненавижу тебя! До смерти! А ну, отпусти!
