Если весной, летом и осенью мы в основном наносим урон хозяйству Черных лис, то зима – время судебных тяжб и мелких пакостей. Праздник праздником, но с утра мы около двух часов потратили на обсуждение ближайших планов и распределение обязанностей, и завтра же после обеда приступим к делам. И теперь, по пути в селение, вместе с Шемми и остальными мы вернулись к некоторым вопросам, о которых не успели договорить в первой половине дня.
Я люблю праздники: в эти дни весь клан как одна большая дружная семья. Выходя из ворот, мы влились в поток народа, устремившийся в селение, где уже вовсю горели огни. Даже сюда долетал запах сладких медовых булок и доносилась веселая звонкая музыка.
Коротко переговорив с Магнусом и Шемми о самом неотложном, я вынуждена была остановиться, чтобы подождать отставшего Шеймаса, и нетерпеливо притоптывала ногой, пока он, присев на колено, зашнуровывал развязавшиеся шнурки. Ворча, что пальцы не слушаются, а шнурки, видно, эльфы заколдовали, он все возился и возился, пока мы не остались на дороге одни.
- Скорее уже, Шеймас, - сказала я. – Ну или давай я.
Наклонилась помочь ему – и все почернело.
Мягкий свет забрезжил перед глазами, по телу разливалось приятное тепло. Я пошевелилась, приходя в себя, и не сразу, но поняла, что нахожусь в гостиной у Айлин – узнала знакомый потертый диван (на нем я и сидела), вылинявшие подушки, шкафы, набитые книгами... Мне не потребовалось много времени, чтобы понять, что все это значит.
Я в логове врага. Меня похитили.
Голова гудела. Потирая ушибленный затылок, я подняла глаза. У камина, спиной к огню, прямо передо мной стоял глава клана Черных лис, хозяин Данеддина.
Том.
Восемь суток я вела войну с его смертью.
Тогда, у сторожки, я была уверена, что жизнь покинула его – но помощь все-таки подоспела, и Тому, как подранному псами уличному коту, каким-то чудом удалось выжить. Восемь ночей я не отходила от его постели. Я отвоевала это право у отца – скандалом и угрозами выторговала в обмен на клятвенное обещание быть паинькой в обществе господина Дэвина и самым наилюбезнейшим образом вести себя на свадьбе. Отец, разумеется, и слышать не хотел о том, что его дочь будет сиделкой у простого работника, да не своего, а чужого, но я вбила себе в голову, что Том не умрет без моего разрешения – а если я его брошу, это будет означать, что такое разрешение я дала. Я почему-то решила, что смогу удержать Тома – если я, то никто. В конце концов отец сдался; помогли и уговоры вдовы Айлин. Она сказала: почему нет, ведь они дружат. Кроме того, в Данеддине не так много людей, и у всех много работы, а у Тома нет родни – никого, кто готов о нем позаботиться. Днем кто-то еще может за ним приглядывать, в том числе и сама Айлин, но по ночам люди должны отдыхать, иначе как они смогут трудиться?.. Мы не можем, сказала Айлин, позволить себе такой уход, какой требуется Тому. Тем более что уже столько денег ушло на лекарства и оплату услуг лекаря, который, можно сказать, сотворил чудо, вытащив его с того света.
Я-то знала, что Айлин ни за что Тома не бросит. И что на самом деле она обеспечила бы ему самый лучший возможный уход. Но она хотела мне помочь и привела доводы, понятные моему отцу. И, сторговавшись со мной, он согласился.
Я слышала, что большинство людей умирают перед самым рассветом – час, когда для души открывается путь в мир иной. Когда в мире стоит темная тишина и ничто не мешает человеку уйти, улететь, раствориться в небытии.
Я не собиралась дарить Тому этот покой. Он должен был знать не только днем, когда в доме шум и деловитая суета, но и ночью, что рядом кто-то есть, что его здесь держат и ждут, что его отсюда никто не отпустит.
И я несла караул у его постели, как угрюмый, упрямый страж, твердо вознамерившийся не подпустить смерть к его изголовью. Он не приходил в сознание, лежал бледный, ко всему безучастный, и часто казалось, будто перестал дышать – но если приложить ухо к груди, можно было услышать, как бьется сердце.
- Только посмей умереть, Том из Данеддина, - говорила я ему. – Ты обещал, что мы увидимся, и не сдержал обещания. Ты уже и так достаточно мне насолил. Я тебе еще не отомстила – не вздумай теперь уйти от ответственности. Если решишь умереть, я сама тебя тогда убью. Так поколочу, мало не покажется.
Его надо было поить каждый час снадобьем, что прописал лекарь, и, усаживаясь рядом и приподнимая голову, я осторожно вливала ему в рот горько пахнущее прозрачное зеленоватое питье.
Через несколько дней он начал иногда приоткрывать глаза – но взгляд был отстраненный, блуждающий. Лекарь предупредил, чтобы мы не сильно обнадеживались.
Однажды я задремала, сидя на низкой скамеечке и положив голову на край постели. По-настоящему я никогда во время этих дежурств не спала, особенно в самое опасное время, перед рассветом. Но иногда позволяла себе на несколько минут прикрыть глаза. И вот почувствовала, как его рука легла мне на затылок и пальцы нежно перебирают волосы. Я замерла, задержав дыхание. Должно быть, в полумраке, в полусне ему привиделось, будто рядом с ним Рейна, и я не хотела спугнуть грезу, разочаровать его. Если это ему поможет – пусть; хоть и не мне предназначалась эта ласка, я ловила каждое ее мгновение.
Однажды ранним утром Том пришел в себя, и его взгляд показался мне уже осмысленным. Лекарь пришел спустя два часа, осмотрел его и уверил, что кризис миновал.
Дежурить по ночам больше не было необходимости, и я стала приходить днем. Поила Тома, кормила, меняла повязки. Он послушно позволял все это проделывать, был в сознании, но я не была уверена, что он понимает, кто перед ним – он не произносил ни звука, а глаза были пустые и безучастные. Порой мне казалось, его взгляд останавливается на мне, когда я не вижу – но, скорее, мне хотелось себя в этом убедить. Потому что когда я оборачивалась, Том глядел в сторону или прямо перед собой.
Однажды утром, после того как лекарь и Айлин вышли, я прибиралась – возле постели остались пустые пузырьки из-под лекарств, пропитанная снадобьем ткань, которой мы протирали раны, использованные бинты и повязки. И тут Том впервые заговорил.
- Что ты здесь делаешь?
Я на мгновение замерла, даже испугавшись от неожиданности, а потом едва сдержала вздох облегчения. Дождавшись, пока сердце перестанет бешено колотиться, вернулась к делам. Руки дрожали от волнения, но, ответить я постаралась как можно спокойнее:
- Убеждаюсь, что ты не умер.
- Убедилась?
Я выпрямилась, держа ком использованных повязок в руках.
- Да.
- Хорошо, - сказал Том. – Значит, здесь тебе больше нечего делать.
Несколько мгновений мы смотрели друг другу в глаза. Я – стараясь не выдать, какую обиду мне причинили его слова, он – с вызовом, который плохо вязался с его обескровленным, белым лицом.
- В самом деле? – сказала я. – Да ты до стакана воды дотянуться не сможешь.
- Это тебя не касается, – с трудом выговорил Том.
Да ему разговаривать – и то больно! Я, решив не обращать на него внимания, продолжила заниматься, чем занималась.
- Ты не слышала?.. Уходи.
- Можно узнать, почему? – спросила я. – Что случилось?
- Не хочу тебя видеть. Ты мне надоела. Убедительная причина?
- За тобой некому ухаживать.
- Уходи! – произнес он голосом, который, видимо, должен был быть резким, но эффект был значительно подпорчен тем, что сил у него действительно было как у котенка, и получился полувздох-полустон.
Я стиснула зубы. Что ж, хорошо. Скинула в узел оставшийся мусор и собралась уже было идти, но он остановил меня, ухватив за платье.
- Говорят, ты пытаешься выяснить, что случилось, - сказал Том.
- Кто говорит?
- Вдова Айлин.
Это была правда. Полагая, что следователи слишком ленивы и равнодушны, я не жалела сил, пиная Шемми, чтобы он разнюхал все, что может, сам, и добивался от стражников большего рвения. Таскала для них с кухни Майрины знаменитые пироги, давала деньги и табак – угрожала, умоляла, требовала, улещивала, чтобы они не вздумали успокаиваться и добились правды: кто напал на Тома – а, главное, почему.
- А если и так, то что?
- Забудь об этом. Это не твое дело.
- Но…
- Это не твое дело, - повторил Том. – Забудь.
- Он может вернуться! – вырывая у него юбку, заявила я. Его рука бессильно упала на одеяло.
- Я сказал, оставь. Живи своей жизнью. И не лезь в мою.
Но тот не помнит прежних дней,
Чье сердце из кремня.
Миновало несколько месяцев. Осень пришла в Гленнарох. После череды дождливых недель выглянуло солнце. По утрам лужи подмораживало хрустким ледком, но дни стояли прозрачные, тихие. Рыжие, алые, багряные кроны деревьев полыхали на фоне ясного голубого неба всеми оттенками пламени, роняя в темную торфяную воду рек и озер золотую листву.
- Пойдем-ка, - однажды сказал отец, стремительно проходя через зал и давая знак следовать за собою. В руке у него была бумага, которую он на ходу убрал в карман. – Вдова Айлин прислала письмо.
Родных не выбирают – они у нас просто есть, и имеет ли смысл задаваться вопросом, хорошие они люди или плохие?.. И тем не менее я иногда задумывалась, хороший ли человек мой отец. Вряд ли он любил нас с Рейной – во всяком случае, никакой нежности и заботы даже в наши детские годы не проявлял. На брак сестры с господином Дэвином отец дал согласие, даже не видя его, изучив его происхождение и состояние по бумагам и положившись на рекомендацию родственников. Уважает ли он Рейну, любит ли ее, будет ли беречь и защищать, как станет с ней обращаться – об этом отец не задумывался. Брак обещал клану полезные связи, Рейне прочное положение и достаток – и это было все, что интересовало отца. Точно так же он смотрел на мои отношения с Томом – готов был отдать меня выскочке, проходимцу без рода без племени, не проверив ни прошлого его, ни родни. Он тиранил людей, грубо обращался со слугами, а случись кому разгневать его – так по Гленнароху неслась столь отборная площадная брань, что даже у нас, где люди в выражениях не стеснялись и усваивали крепкие словечки еще в колыбели, матери закрывали детям уши, чтобы они не слыхали этого. Все, что интересовало отца – выгода, доход и упрочение положения клана.
Точно так же он смотрел на вдову Айлин и Данеддин. Связи между нами и Черными лисами вот уже много десятилетий были дружескими и прочными. Айлин и Верен часто бывали у нас в гостях, равно как и мы у них – я знала Большой дом не хуже, чем наш замок. Наши дети играли с ребятишками из Данеддина, случались и межклановые браки – хотя в основном здесь принято жениться на своих. Но все это ничуть не мешало отцу сделать стойку, точно гончая, почуявшая дичь, когда после смерти Верена дела у Черных лис разладились и повеяло возможностью забрать земли за бесценок.
И все же… все же… Я не могу сказать, что он был плохим человеком. Он просто отделял дела от всего остального. Во многих людях это не уживается, а в нем да: желание заполучить Данеддин не мешало ему относиться к Айлин и Верену с теплотой и уважением.
Вот и сейчас он был непривычно серьезен, и в течение всего пути ни одного ругательства не вырвалось из его уст. Я спросила, случилось ли что-нибудь, и отец сказал: Айлин заболела и хочет сообщить нам что-то важное. У меня упало сердце: я любила вдову. Она и правда недомогала, но уже так давно, что к этому привыкли: казалось, это будет тянуться еще много, много лет. Она ведь была совсем не старой женщиной – немногим за пятьдесят.
На ступенях Большого дома нас встретил Том. Я едва узнала его. Бледный, с серьезным лицом, он будто стал стройнее и выше ростом. Но дело было не только в этом – он и в целом сильно изменился. Словно за эти месяцы его место занял другой человек. Он больше не хромал, как-то иначе держался и был по-другому одет. По-прежнему в темном, но поношенные, вылинявшие вещи сменились на хорошо пошитую одежду из превосходной местной тонкой шерсти, а угольно-черный цвет ее был глубок и свеж. Прежде в Томе за милю можно было распознать бедняка – но теперь даже отец с его острым глазом, если б впервые увидел Тома, о нем так не сказал бы.
Том проводил нас на второй этаж, в спальню Айлин. Она полулежала, опираясь на гору подушек, на большой старинной кровати под балдахином. Щеки запали, под глазами темные круги… У меня защемило сердце. На столике возле кровати выстроился, наверное, десяток пузырьков со снадобьями. В комнате царил полумрак – окна плотно закрыты, шторы задернуты, невзирая на погожий солнечный день. В душном, неподвижном воздухе стоял плотный, сильный запах лекарств. Мне захотелось раздвинуть шторы, настежь распахнуть окна, впустить в комнату солнце и ветер, вывести Айлин на прогулку, чтобы она увидела голубое небо, синее море, золотую листву.
С трудом приподнявшись, Айлин приветствовала моего отца дружеским почтительным поклоном, и он ответил ей тем же.
- У меня важные новости, - сказала Айлин. – Через несколько дней об этом объявят всем, но я думаю, что вы, как друзья и ближайшие соседи, имеете право узнать первыми. Том теперь мой сын по закону – сегодня мы получили последние недостающие бумаги. Я усыновила его, и он унаследует Данеддин.
Отец не выказал удивления – думаю, он ожидал этого. У него были свои способы добывать сведения.
- Джок, для вас внизу приготовлен эль и закуски, - обратилась к нему Айлин. – Пока вы отдыхаете в гостиной, могу я переговорить с вашей дочкой?.. Ты тоже останься, Том.
Направившийся было к дверям вслед за отцом, Том закрыл за ним дверь и остался стоять поодаль, в своей темной одежде сливаясь с тенями, заполнявшими углы.
- Подойди, пожалуйста, - попросила Айлин.
Том приблизился и встал рядом со мной. Некоторое время Айлин смотрела на нас – на меня, на него, и ее губы тронула ласковая улыбка.
- Вы такая славная пара, - проговорила она.
Мы оба смотрели перед собой, избегая встречаться глазами с ней или друг с другом.
- Возьми ее за руку, Том.
Он послушался – спокойно, без малейших колебаний, и его рука не мешкала и не дрожала, беря мою.
- Я бы хотела видеть вас вместе, - сказала Айлин. – Спасибо, что позволили мне подумать об этом. Можешь отпустить ее, Том, я вижу, что вам неловко. Пожалуйста, дорогая, присядь.
Я опустилась в кресло возле кровати. Никто не говорил, что Айлин умирает, но почему-то мне захотелось заплакать, как будто мы сейчас прощались с ней. Она просто болеет, сказала я себе. Не выдумывай ерунды. И я улыбнулась Айлин.
- Ты хорошая, храбрая девочка, - сказала мне Айлин. – И ты тоже такой, Том. Вы оба станете главами кланов. Вам достанется забота об этой земле. И я бы хотела, чтобы вы берегли друг друга и держались вместе. Объединить кланы – давнее желание: мое, господина Верена, твоего отца. Планы эти возникали не раз и задолго до вашего рождения. Но тут, в Сумрачных горах, какими бы ни были люди близкими соседями, они предпочитают держаться особняком. Хранить цвета, песни, обычаи – у каждого клана свои. Быть единоправными хозяевами земель, которые передали им предки. Но рано или поздно все меняется. Может быть, для наших кланов это время пришло. И я не просила бы вас подумать об этом, если бы не… - она закашлялась, и Том подал ей воды. – Если бы не считала, что так будет лучше не только для кланов, но и для вас двоих, - сделав несколько глотков, закончила Айлин.
Я люблю праздники: в эти дни весь клан как одна большая дружная семья. Выходя из ворот, мы влились в поток народа, устремившийся в селение, где уже вовсю горели огни. Даже сюда долетал запах сладких медовых булок и доносилась веселая звонкая музыка.
Коротко переговорив с Магнусом и Шемми о самом неотложном, я вынуждена была остановиться, чтобы подождать отставшего Шеймаса, и нетерпеливо притоптывала ногой, пока он, присев на колено, зашнуровывал развязавшиеся шнурки. Ворча, что пальцы не слушаются, а шнурки, видно, эльфы заколдовали, он все возился и возился, пока мы не остались на дороге одни.
- Скорее уже, Шеймас, - сказала я. – Ну или давай я.
Наклонилась помочь ему – и все почернело.
***
Мягкий свет забрезжил перед глазами, по телу разливалось приятное тепло. Я пошевелилась, приходя в себя, и не сразу, но поняла, что нахожусь в гостиной у Айлин – узнала знакомый потертый диван (на нем я и сидела), вылинявшие подушки, шкафы, набитые книгами... Мне не потребовалось много времени, чтобы понять, что все это значит.
Я в логове врага. Меня похитили.
Голова гудела. Потирая ушибленный затылок, я подняла глаза. У камина, спиной к огню, прямо передо мной стоял глава клана Черных лис, хозяин Данеддина.
Том.
***
Восемь суток я вела войну с его смертью.
Тогда, у сторожки, я была уверена, что жизнь покинула его – но помощь все-таки подоспела, и Тому, как подранному псами уличному коту, каким-то чудом удалось выжить. Восемь ночей я не отходила от его постели. Я отвоевала это право у отца – скандалом и угрозами выторговала в обмен на клятвенное обещание быть паинькой в обществе господина Дэвина и самым наилюбезнейшим образом вести себя на свадьбе. Отец, разумеется, и слышать не хотел о том, что его дочь будет сиделкой у простого работника, да не своего, а чужого, но я вбила себе в голову, что Том не умрет без моего разрешения – а если я его брошу, это будет означать, что такое разрешение я дала. Я почему-то решила, что смогу удержать Тома – если я, то никто. В конце концов отец сдался; помогли и уговоры вдовы Айлин. Она сказала: почему нет, ведь они дружат. Кроме того, в Данеддине не так много людей, и у всех много работы, а у Тома нет родни – никого, кто готов о нем позаботиться. Днем кто-то еще может за ним приглядывать, в том числе и сама Айлин, но по ночам люди должны отдыхать, иначе как они смогут трудиться?.. Мы не можем, сказала Айлин, позволить себе такой уход, какой требуется Тому. Тем более что уже столько денег ушло на лекарства и оплату услуг лекаря, который, можно сказать, сотворил чудо, вытащив его с того света.
Я-то знала, что Айлин ни за что Тома не бросит. И что на самом деле она обеспечила бы ему самый лучший возможный уход. Но она хотела мне помочь и привела доводы, понятные моему отцу. И, сторговавшись со мной, он согласился.
Я слышала, что большинство людей умирают перед самым рассветом – час, когда для души открывается путь в мир иной. Когда в мире стоит темная тишина и ничто не мешает человеку уйти, улететь, раствориться в небытии.
Я не собиралась дарить Тому этот покой. Он должен был знать не только днем, когда в доме шум и деловитая суета, но и ночью, что рядом кто-то есть, что его здесь держат и ждут, что его отсюда никто не отпустит.
И я несла караул у его постели, как угрюмый, упрямый страж, твердо вознамерившийся не подпустить смерть к его изголовью. Он не приходил в сознание, лежал бледный, ко всему безучастный, и часто казалось, будто перестал дышать – но если приложить ухо к груди, можно было услышать, как бьется сердце.
- Только посмей умереть, Том из Данеддина, - говорила я ему. – Ты обещал, что мы увидимся, и не сдержал обещания. Ты уже и так достаточно мне насолил. Я тебе еще не отомстила – не вздумай теперь уйти от ответственности. Если решишь умереть, я сама тебя тогда убью. Так поколочу, мало не покажется.
Его надо было поить каждый час снадобьем, что прописал лекарь, и, усаживаясь рядом и приподнимая голову, я осторожно вливала ему в рот горько пахнущее прозрачное зеленоватое питье.
Через несколько дней он начал иногда приоткрывать глаза – но взгляд был отстраненный, блуждающий. Лекарь предупредил, чтобы мы не сильно обнадеживались.
Однажды я задремала, сидя на низкой скамеечке и положив голову на край постели. По-настоящему я никогда во время этих дежурств не спала, особенно в самое опасное время, перед рассветом. Но иногда позволяла себе на несколько минут прикрыть глаза. И вот почувствовала, как его рука легла мне на затылок и пальцы нежно перебирают волосы. Я замерла, задержав дыхание. Должно быть, в полумраке, в полусне ему привиделось, будто рядом с ним Рейна, и я не хотела спугнуть грезу, разочаровать его. Если это ему поможет – пусть; хоть и не мне предназначалась эта ласка, я ловила каждое ее мгновение.
Однажды ранним утром Том пришел в себя, и его взгляд показался мне уже осмысленным. Лекарь пришел спустя два часа, осмотрел его и уверил, что кризис миновал.
Дежурить по ночам больше не было необходимости, и я стала приходить днем. Поила Тома, кормила, меняла повязки. Он послушно позволял все это проделывать, был в сознании, но я не была уверена, что он понимает, кто перед ним – он не произносил ни звука, а глаза были пустые и безучастные. Порой мне казалось, его взгляд останавливается на мне, когда я не вижу – но, скорее, мне хотелось себя в этом убедить. Потому что когда я оборачивалась, Том глядел в сторону или прямо перед собой.
Однажды утром, после того как лекарь и Айлин вышли, я прибиралась – возле постели остались пустые пузырьки из-под лекарств, пропитанная снадобьем ткань, которой мы протирали раны, использованные бинты и повязки. И тут Том впервые заговорил.
- Что ты здесь делаешь?
Я на мгновение замерла, даже испугавшись от неожиданности, а потом едва сдержала вздох облегчения. Дождавшись, пока сердце перестанет бешено колотиться, вернулась к делам. Руки дрожали от волнения, но, ответить я постаралась как можно спокойнее:
- Убеждаюсь, что ты не умер.
- Убедилась?
Я выпрямилась, держа ком использованных повязок в руках.
- Да.
- Хорошо, - сказал Том. – Значит, здесь тебе больше нечего делать.
Несколько мгновений мы смотрели друг другу в глаза. Я – стараясь не выдать, какую обиду мне причинили его слова, он – с вызовом, который плохо вязался с его обескровленным, белым лицом.
- В самом деле? – сказала я. – Да ты до стакана воды дотянуться не сможешь.
- Это тебя не касается, – с трудом выговорил Том.
Да ему разговаривать – и то больно! Я, решив не обращать на него внимания, продолжила заниматься, чем занималась.
- Ты не слышала?.. Уходи.
- Можно узнать, почему? – спросила я. – Что случилось?
- Не хочу тебя видеть. Ты мне надоела. Убедительная причина?
- За тобой некому ухаживать.
- Уходи! – произнес он голосом, который, видимо, должен был быть резким, но эффект был значительно подпорчен тем, что сил у него действительно было как у котенка, и получился полувздох-полустон.
Я стиснула зубы. Что ж, хорошо. Скинула в узел оставшийся мусор и собралась уже было идти, но он остановил меня, ухватив за платье.
- Говорят, ты пытаешься выяснить, что случилось, - сказал Том.
- Кто говорит?
- Вдова Айлин.
Это была правда. Полагая, что следователи слишком ленивы и равнодушны, я не жалела сил, пиная Шемми, чтобы он разнюхал все, что может, сам, и добивался от стражников большего рвения. Таскала для них с кухни Майрины знаменитые пироги, давала деньги и табак – угрожала, умоляла, требовала, улещивала, чтобы они не вздумали успокаиваться и добились правды: кто напал на Тома – а, главное, почему.
- А если и так, то что?
- Забудь об этом. Это не твое дело.
- Но…
- Это не твое дело, - повторил Том. – Забудь.
- Он может вернуться! – вырывая у него юбку, заявила я. Его рука бессильно упала на одеяло.
- Я сказал, оставь. Живи своей жизнью. И не лезь в мою.
Глава 9
Но тот не помнит прежних дней,
Чье сердце из кремня.
Миновало несколько месяцев. Осень пришла в Гленнарох. После череды дождливых недель выглянуло солнце. По утрам лужи подмораживало хрустким ледком, но дни стояли прозрачные, тихие. Рыжие, алые, багряные кроны деревьев полыхали на фоне ясного голубого неба всеми оттенками пламени, роняя в темную торфяную воду рек и озер золотую листву.
- Пойдем-ка, - однажды сказал отец, стремительно проходя через зал и давая знак следовать за собою. В руке у него была бумага, которую он на ходу убрал в карман. – Вдова Айлин прислала письмо.
Родных не выбирают – они у нас просто есть, и имеет ли смысл задаваться вопросом, хорошие они люди или плохие?.. И тем не менее я иногда задумывалась, хороший ли человек мой отец. Вряд ли он любил нас с Рейной – во всяком случае, никакой нежности и заботы даже в наши детские годы не проявлял. На брак сестры с господином Дэвином отец дал согласие, даже не видя его, изучив его происхождение и состояние по бумагам и положившись на рекомендацию родственников. Уважает ли он Рейну, любит ли ее, будет ли беречь и защищать, как станет с ней обращаться – об этом отец не задумывался. Брак обещал клану полезные связи, Рейне прочное положение и достаток – и это было все, что интересовало отца. Точно так же он смотрел на мои отношения с Томом – готов был отдать меня выскочке, проходимцу без рода без племени, не проверив ни прошлого его, ни родни. Он тиранил людей, грубо обращался со слугами, а случись кому разгневать его – так по Гленнароху неслась столь отборная площадная брань, что даже у нас, где люди в выражениях не стеснялись и усваивали крепкие словечки еще в колыбели, матери закрывали детям уши, чтобы они не слыхали этого. Все, что интересовало отца – выгода, доход и упрочение положения клана.
Точно так же он смотрел на вдову Айлин и Данеддин. Связи между нами и Черными лисами вот уже много десятилетий были дружескими и прочными. Айлин и Верен часто бывали у нас в гостях, равно как и мы у них – я знала Большой дом не хуже, чем наш замок. Наши дети играли с ребятишками из Данеддина, случались и межклановые браки – хотя в основном здесь принято жениться на своих. Но все это ничуть не мешало отцу сделать стойку, точно гончая, почуявшая дичь, когда после смерти Верена дела у Черных лис разладились и повеяло возможностью забрать земли за бесценок.
И все же… все же… Я не могу сказать, что он был плохим человеком. Он просто отделял дела от всего остального. Во многих людях это не уживается, а в нем да: желание заполучить Данеддин не мешало ему относиться к Айлин и Верену с теплотой и уважением.
Вот и сейчас он был непривычно серьезен, и в течение всего пути ни одного ругательства не вырвалось из его уст. Я спросила, случилось ли что-нибудь, и отец сказал: Айлин заболела и хочет сообщить нам что-то важное. У меня упало сердце: я любила вдову. Она и правда недомогала, но уже так давно, что к этому привыкли: казалось, это будет тянуться еще много, много лет. Она ведь была совсем не старой женщиной – немногим за пятьдесят.
На ступенях Большого дома нас встретил Том. Я едва узнала его. Бледный, с серьезным лицом, он будто стал стройнее и выше ростом. Но дело было не только в этом – он и в целом сильно изменился. Словно за эти месяцы его место занял другой человек. Он больше не хромал, как-то иначе держался и был по-другому одет. По-прежнему в темном, но поношенные, вылинявшие вещи сменились на хорошо пошитую одежду из превосходной местной тонкой шерсти, а угольно-черный цвет ее был глубок и свеж. Прежде в Томе за милю можно было распознать бедняка – но теперь даже отец с его острым глазом, если б впервые увидел Тома, о нем так не сказал бы.
Том проводил нас на второй этаж, в спальню Айлин. Она полулежала, опираясь на гору подушек, на большой старинной кровати под балдахином. Щеки запали, под глазами темные круги… У меня защемило сердце. На столике возле кровати выстроился, наверное, десяток пузырьков со снадобьями. В комнате царил полумрак – окна плотно закрыты, шторы задернуты, невзирая на погожий солнечный день. В душном, неподвижном воздухе стоял плотный, сильный запах лекарств. Мне захотелось раздвинуть шторы, настежь распахнуть окна, впустить в комнату солнце и ветер, вывести Айлин на прогулку, чтобы она увидела голубое небо, синее море, золотую листву.
С трудом приподнявшись, Айлин приветствовала моего отца дружеским почтительным поклоном, и он ответил ей тем же.
- У меня важные новости, - сказала Айлин. – Через несколько дней об этом объявят всем, но я думаю, что вы, как друзья и ближайшие соседи, имеете право узнать первыми. Том теперь мой сын по закону – сегодня мы получили последние недостающие бумаги. Я усыновила его, и он унаследует Данеддин.
Отец не выказал удивления – думаю, он ожидал этого. У него были свои способы добывать сведения.
- Джок, для вас внизу приготовлен эль и закуски, - обратилась к нему Айлин. – Пока вы отдыхаете в гостиной, могу я переговорить с вашей дочкой?.. Ты тоже останься, Том.
Направившийся было к дверям вслед за отцом, Том закрыл за ним дверь и остался стоять поодаль, в своей темной одежде сливаясь с тенями, заполнявшими углы.
- Подойди, пожалуйста, - попросила Айлин.
Том приблизился и встал рядом со мной. Некоторое время Айлин смотрела на нас – на меня, на него, и ее губы тронула ласковая улыбка.
- Вы такая славная пара, - проговорила она.
Мы оба смотрели перед собой, избегая встречаться глазами с ней или друг с другом.
- Возьми ее за руку, Том.
Он послушался – спокойно, без малейших колебаний, и его рука не мешкала и не дрожала, беря мою.
- Я бы хотела видеть вас вместе, - сказала Айлин. – Спасибо, что позволили мне подумать об этом. Можешь отпустить ее, Том, я вижу, что вам неловко. Пожалуйста, дорогая, присядь.
Я опустилась в кресло возле кровати. Никто не говорил, что Айлин умирает, но почему-то мне захотелось заплакать, как будто мы сейчас прощались с ней. Она просто болеет, сказала я себе. Не выдумывай ерунды. И я улыбнулась Айлин.
- Ты хорошая, храбрая девочка, - сказала мне Айлин. – И ты тоже такой, Том. Вы оба станете главами кланов. Вам достанется забота об этой земле. И я бы хотела, чтобы вы берегли друг друга и держались вместе. Объединить кланы – давнее желание: мое, господина Верена, твоего отца. Планы эти возникали не раз и задолго до вашего рождения. Но тут, в Сумрачных горах, какими бы ни были люди близкими соседями, они предпочитают держаться особняком. Хранить цвета, песни, обычаи – у каждого клана свои. Быть единоправными хозяевами земель, которые передали им предки. Но рано или поздно все меняется. Может быть, для наших кланов это время пришло. И я не просила бы вас подумать об этом, если бы не… - она закашлялась, и Том подал ей воды. – Если бы не считала, что так будет лучше не только для кланов, но и для вас двоих, - сделав несколько глотков, закончила Айлин.
