К тому времени стемнело; лил дождь, и, пока шла, я насквозь вымокла. У Тома я еще не была, но сторожку знала; несколько лет назад ее сколотили как времянку, а потом так и оставили. Маленькая, слишком холодная для того, чтобы жить зимой, она стояла немного поодаль от других построек, и в ненастную ночь мне не составило труда добраться до нее незамеченной. Черные лисы в те времена ни с кем не дрались, времена стояли мирные, да и Айлин к охране своих владений относилась довольно беспечно, так что меня никто не увидел и не остановил. Если страже и было поручено нести караул, то в такую погоду, да еще в спокойные времена, наверняка они по-тихому решили остаться дома. Или же «караулили» где-нибудь под крышей, бдительно куря трубку и настороженно попивая горячий эль.
Сторожка стояла тихая, темная. Сначала я решила, что Том спит, и долго колотила в дверь и звала, надеясь разбудить его. Но он не откликался, и я поняла, что в доме пусто. Может быть, он снова ночами работает в кабинете Айлин?..
Присев на порожек, я решила подождать его. Дождь лил не переставая, а навес над входом приделали больше для вида, так что очень скоро я промокла до нитки и меня начала бить дрожь. Постучаться в таком виде к Айлин я не могла: сразу же возник бы вопрос, что я здесь делаю посреди ночи. Я могла вернуться – но ведь все равно уже вымокла. И проделала такой путь. И я хотела увидеть Тома.
Поэтому я ждала.
И ждала.
И ждала.
Не помню, сколько прошло времени. Кое-как я укрылась от ветра, вжавшись в дверной проем, и задремала.
Открыв глаза, увидела Тома, который стоял передо мной и молча смотрел сверху вниз. Во мгле я едва различала его лицо – как всегда, без улыбки, бесстрастное, но безумная радость захлестнула меня при виде него.
Он тоже был весь мокрый. Вода пропитала плащ и волосы, ручьями стекала по лицу.
- Что ты тут делаешь? – спросил Том.
- Мы же договаривались, что я приду, - замерзшими, непослушными губами пробормотала я, отводя со лба влажные пряди. – Я не хотела… подводить тебя. Где ты был?..
- По делам ездил.
Я попыталась подняться, но затекшие ноги не слушались, и Тому пришлось подхватить меня.
- И давно ты ждешь? – спросил он.
- Не знаю…
На его лице отразилось что-то… Какое-то выражение, которого я прежде не видела у него. Испуг?.. растерянность? смятение?.. – но лишь на миг, как мимолетно набежавшая тень. Он приложил ладонь к моему лицу.
- Ты вся горишь.
Я не слушала его; улыбаясь, прижала его руку к своей щеке.
- Ты на меня не сердишься?
Не отвечая, он впустил меня внутрь, зажег свечу и сказал:
- Раздевайся.
Я проснулась, когда в комнате посерело перед рассветом. Кровать Тома представляла собой грубо сколоченную низкую узкую лежанку, на которую положили подушку и тонкий тюфяк. Сейчас я лежала на ней, укрытая одеялом, а поверх него – кучей тряпья: всего, что сумел найти в своем жилище Том. Сам он спал на полу, укрывшись тонким пледом, и его рука по-прежнему покоилась в моей руке.
Когда он велел мне раздеться, я послушно взялась за завязки плаща. Но окоченевшие пальцы не слушались, мокрые шнурки перепутались, и я только беспомощно дергала их, запутывая еще больше.
Том отвел мои руки. Вынул нож, поддел петлю и распутал завязки сам. Снял тяжелый, набрякший от воды плащ и швырнул в угол. Размотал шаль, которую я перехлестнула спереди и завязала на спине, и бросил туда же. Потом взялся за шнуровку платья.
Все это он проделывал молча, с бесстрастным лицом, пока я покорно стояла, ожидая того, что случится потом. Не так я себе это представляла; впрочем, представляла ли себе вообще как-нибудь?.. Наверное, нет, я ведь ничего об этом не знала.
Расшнуровав платье, Том стащил его с моих плеч, я высвободила руки из рукавов, и он опустил его до пола, чтобы я могла перешагнуть через юбку. Я сделала это и осталась в одной нижней сорочке.
- Дальше сама, - сказал Том.
Он нагнулся к сундуку, достал оттуда рубашку и штаны и, не оборачиваясь, протянул мне:
- Надень.
Это была его одежда – выстиранная, чистая. Дрожа, я послушалась.
- Оделась?
- Да.
Том повернулся и, накинув мне на голову чистую простыню, принялся сушить волосы. Потом усадил на постель.
- Ложись.
Я легла, и он укрыл меня всем, что нашел сухого: одеялом, своей одеждой, каким-то тряпьем.
- Скоро вернусь.
Он направился к двери, но я удержала его за руку.
- Куда ты?
Я потянула его к себе, и он присел на край лежанки.
- Ты заболела. Я схожу за лекарем.
- Не надо. Со мной все хорошо.
- А если ты заболела? Тебе нужно лекарство.
- Нет. Останься со мной.
- Это быстро.
- Нет. Нет, - повторяла я. – Останься со мной. Пожалуйста, не уходи. Пожалуйста…
Я приподнялась и обхватила его обеими руками.
- Не уходи!..
Том вздохнул.
- Дай хоть печку растоплю.
Жилье не было предназначено для холодов. Но его кое-как утеплили и поставили маленькую железную печурку. Постель, сундук с вещами, несколько крючков, чтобы повесить одежду – вот, пожалуй, и все, что здесь было.
После того, как в печке разгорелся огонь, Том тоже переоделся (я отвернулась) и сел на пол рядом с лежанкой. Так мы и остались. Должно быть, он сидел со мной, пока я не заснула, а потом задремал на полу. Я так и не выпустила его руки.
Теперь я проснулась и смотрела на него. Его лицо во сне было таким безмятежным, спокойным. Не удержавшись, я отвела со лба волнистую русую прядь. В этот момент он распахнул глаза и посмотрел прямо на меня. Смутившись, я убрала руку.
Том сел и потрогал мне лоб.
- Похоже, ты все-таки простудилась.
Он поднялся. С вещей, которые он вчера развесил на веревке, все еще капало.
- Тебя наверняка уже дома хватились. Я схожу к вашим, скажу...
- Я не хочу домой, - сказала я. – Я хочу с тобой.
- Ты заболела. И тебя наверняка уже ищут. Тебе нужно домой.
- Но я хочу с тобой…
- Тебе нужно домой, Гретта, - повторил Том.
Наконец-то догнав, меня обжег стыд. Ему же негде спать! О чем я только думала!
- Прости. Конечно, я вернусь домой.
Я попыталась подняться, но он мягко заставил меня улечься обратно.
- Лежи. Я все устрою. Нельзя, чтобы тебя увидели здесь.
- А ты? Ты сам не заболел?
- Со мной все в порядке. Вот здесь вода, - он показал на кружку, стоявшую на полу рядом с лежанкой. – Еды нет, прости. Дождись меня, я скоро вернусь.
- Я тебя люблю, - сказала я.
- Скоро вернусь, - повторил Том.
При свете дня скрытно переместить меня в Гленнарох у нас бы не получилось. Так что, пусть и заболев, я получила подарок: целый день с Томом. Ну, по крайней мере, у него в гостях. Он работал у Айлин, но приходил каждые два-три часа: проведать, принести еды. Наведавшись в Гленнарох и сообщив обо мне отцу, он сбегал еще и к лекарю, принес лекарства.
Вдова Айлин, несмотря на всю свою рассеянность, умела хранить секреты. После наступления темноты при ее участии меня перевезли домой. Поскольку Том остался жив, думаю, ему удалось убедить отца и Айлин, что между нами ничего не случилось. Я еще раз повторила это, когда вернулась домой, и отцу ничего не оставалось, кроме как мне поверить – тем более что говорила я чистую правду. Конечно, он от души поорал насчет того, как мне вообще взбрело в голову заявиться в Данеддин ночью, однако в конце концов успокоился. Возможно, после этого он стал о Томе еще более высокого мнения. Том не воспользовался моей «дуростью», как назвал мой поступок отец, и, полагаю, он счел, что Том заслуживает доверия. Может быть, еще и больше меня.
Я проболела больше недели и видела Тома лишь раз. Ему позволили поздороваться со мной с порога; в спальню к девушке никто не позволил бы ему войти. Не имея возможности с ним видеться, я не выпускала из рук невику, которую он добыл для меня. Засушенная между книжных страниц, она не потеряла своей красоты – все так же нежно сияла в полумраке. Поэтому невику считают символом вечной любви: она никогда не увядает по-настоящему и после смерти все так же прекрасна.
На следующий же день после того, как я заболела, словно назло, потеплело, выглянуло солнце. Весна победила окончательно. Дожди смыли последний снег, ветер разметал тучи, и над бурными речками и зазеленевшими холмами засияло яркое солнце. Море стало синим, а на крутых каменистых берегах зацветали дикие нарциссы и пышные заросли желтого дрока. Мне не надо было выходить из дома, чтобы увидеть это – каждый год я сама встречала весну. А теперь сидела в четырех стенах и видела только слуг, приносивших мне лекарства и еду, да иногда – отца и вернувшуюся из города Рейну.
Я редко хвораю и ненавижу болеть – терпеть не могу терять время, лежа в постели. Да и что пользы? – никогда этого не понимала. Как тягучие, тоскливые часы без движения могут помочь выздороветь лучше, чем свежий воздух и вольный простор? Последней каплей стало известие, что мне придется пропустить ярмарку по случаю праздника середины весны, что каждый год проходила в городе. На нее собирались все, от мала до велика. Со всех концов Сумрачных гор привозили шерсть, мед, украшения, посуду, торговали игрушками и лакомствами. Не умолкая, звучала музыка, на каждом углу устраивали состязания, игры и кукольные представления. Я мечтала побывать на ярмарке с Томом, мы даже говорили об этом – а теперь я проведу этот день взаперти, и на праздник поедут все. Все, кроме меня.
В тот день я проснулась поздно – подозреваю, что в снадобьях, которыми меня пичкал лекарь, не обходилось без снотворного. Слишком уж подолгу я спала, хотя явно шла на поправку.
Я встала, умылась, оделась. Голова еще немного кружилась, но это, скорее всего, от долгого пребывания в постели, в целом я чувствовала себя здоровой. В замке царила тишина – все отбыли на праздник. Конечно, кое-кто из стражи и слуг остался приглядывать за домом, но большинство уехали в город.
Ну уж нет, ярмарку я не пропущу. Пусть я опоздала на полдня, но вечером-то и начинается самое интересное: зажигаются разноцветные фонари, выступают глотатели огня, и на каждом перекрестке – уличная еда, музыка и танцы.
Перехвачу что-нибудь на кухне, да и поеду. Верхом или на повозке. Загляну только к Айлин, узнать, там ли Том или уехал вместе со всеми.
В доме царила тишина. Я была права: все на ярмарке. Спустилась по лестнице, пересекла гулкий безлюдный зал, вошла на кухню, где было еще тепло после утренней стряпни, и поняла, что мне не нужно ехать в Данеддин за Томом.
Потому что он был здесь. И Рейна тоже.
Они целовались.
Был сладок цвет любви моей,
Но горький плод принес.
И каждый взгляд твоих очей
Мне стоил многих слез.
Бесшумно, медленно, осторожно, чтобы ничего не задеть, ничем не привлечь внимания, я попятилась из кухни, пересекла зал и вышла на улицу. Мне не хватало воздуха; я оперлась о стену, силясь вдохнуть полной грудью – и не могла, словно упала на спину с большой высоты.
Но мне нельзя здесь оставаться. Прочь, скорее прочь, как можно дальше отсюда. Почти бегом я миновала двор и, вылетев из ворот, врезалась в Шемми.
- Ты почему не на ярмарке? – совсем забыв, что он уезжал в столицу, пробормотала я.
- Я только вернулся и сразу сюда. Мне срочно нужно было вас увидеть. Госпожа Гретта, я должен вам рассказать!..
Не знаю, что он увидел на моем лице, но осекся и проговорил:
- Вижу, вы уже знаете.
- Что знаю?
- Том и госпожа Рейна, они знали друг друга раньше. Он приехал сюда из-за нее.
- Тихо, - я зажала ему рот рукой и постаралась собраться с мыслями. Не хватало еще, чтобы они нас застали. – Идем отсюда.
Я привела его на свою тайную полянку, где хранила клюшку и мяч для каманаха. Мы сели на поваленное дерево. Я сказала:
- Рассказывай.
Шемми помялся, прежде чем приступить – похоже, как он ни летел ко мне с новостями, то ли не знал, с чего начать, то ли ему было слишком неловко.
- Говори! – прикрикнула я.
Шемми глубоко вздохнул и сосредоточился.
- В общем, как я и сказал, это насчет Тома, госпожа Гретта. Оказывается, слуги в доме родни вашей знают его! Вернее, видели. Я подслушал, о чем они там шептались, и, что сумел, в городе разузнал про него. И знаете что? Он мошенник! Сидел в тюрьме за какие-то ловкачества со счетами. После того, как вышел, чем только ни перебивался, говорят, чуть ли не себя продавал, он же смазливый… А в столице, знаете, много похотливых дамочек – вот он им и позволял себя кормить да одевать. Где-то мошенникам по мелочи помогал, время от времени чем-то, не совсем законным, приторговывал… В общем, самое дно. Как-то так жил, а некоторое время назад устроился в трактир, пиво разливать. В качестве дополнительного дохода. Хозяин увидал, что женщины на его мордашку падкие, и приплачивал ему за то, что он им улыбается, а они к нему слетались, как мухи на мед, и много денег в заведении оставляли.
А знаете, откуда слугам про него известно? Да потому, что с ним связалась госпожа Рейна, вот почему. В том-то трактире они и встретились. Повозка, в которой она ехала, сломалась прямо напротив трактира. Пока чинили, возница предложил госпоже Рейне, чтобы не ждать на улице, в трактире согреться и отдохнуть. Так они с Томом и познакомились.
Встречались, конечно же, тайно (кто бы ей позволил иное, когда ее привезли сватать за важных господ), но слуги-то все знают. Чего она только ни изобретала! То скажется больной, чтобы дома остаться, пока все где-нибудь на приеме или на ужине. То на прогулке от сопровождающих отстанет и где-то «заблудится». В тот трактир даже заявлялась несколько раз среди бела дня. Они, конечно, при этом обменивались самое большее парой слов – но как смотрели друг на друга, любой бы понял, что между ними что-то есть, да не просто что-то, там прямо искры летали. Говорят, он даже в спальню ночами к ней пробирался – хотя это, может, слухи только. Поди разбери, о чем правду болтают, а чего навыдумывали.
С Томом госпожа Рейна виделась даже и после того, как ее сговорили за господина Дэвина. Только он, видать, про них узнал – он человек непростой, очень важный, не станет жениться абы на ком. Наверняка решил ее проверить и все выяснил. Тут я мало что могу сказать, госпожа Гретта, мне он, понятно, докладываться не стал бы. Знаю только о том, что случилось. В общем, через некоторое время после того, как объявили о помолвке, Тома жестоко избили. Он едва на небеса не отправился. Ну, вы видели – хромает, все лицо изукрашено. Это вот после того. Я так думаю, это были люди господина Дэвина. Наверное, господин Дэвин мог бы разорвать помолвку после того, как все узнал, да видно, очень госпожа Рейна ему понравилась. А она в те же самые дни из города поспешно уехала. Спрашивается, с чего бы ей торопиться? Из гостей ее никто не гнал. Думаю, господин Дэвин и разлучил их, а Тома велел поколотить для пущей острастки. Чтобы дорогу к Рейне забыл и обоим им это послужило уроком.
Только он не отступился и последовал за ней сюда. Я так думаю, уговорить бежать с ним или что-то вроде того. А с вами закрутил, чтобы пробраться в замок. Сами знаете, какой господин Джок осторожный, да и не любит он чужаков. Ну а Том вон как все ловко обставил – не только доступ в дом получил, но еще и господину сумел понравиться.
Сторожка стояла тихая, темная. Сначала я решила, что Том спит, и долго колотила в дверь и звала, надеясь разбудить его. Но он не откликался, и я поняла, что в доме пусто. Может быть, он снова ночами работает в кабинете Айлин?..
Присев на порожек, я решила подождать его. Дождь лил не переставая, а навес над входом приделали больше для вида, так что очень скоро я промокла до нитки и меня начала бить дрожь. Постучаться в таком виде к Айлин я не могла: сразу же возник бы вопрос, что я здесь делаю посреди ночи. Я могла вернуться – но ведь все равно уже вымокла. И проделала такой путь. И я хотела увидеть Тома.
Поэтому я ждала.
И ждала.
И ждала.
Не помню, сколько прошло времени. Кое-как я укрылась от ветра, вжавшись в дверной проем, и задремала.
Открыв глаза, увидела Тома, который стоял передо мной и молча смотрел сверху вниз. Во мгле я едва различала его лицо – как всегда, без улыбки, бесстрастное, но безумная радость захлестнула меня при виде него.
Он тоже был весь мокрый. Вода пропитала плащ и волосы, ручьями стекала по лицу.
- Что ты тут делаешь? – спросил Том.
- Мы же договаривались, что я приду, - замерзшими, непослушными губами пробормотала я, отводя со лба влажные пряди. – Я не хотела… подводить тебя. Где ты был?..
- По делам ездил.
Я попыталась подняться, но затекшие ноги не слушались, и Тому пришлось подхватить меня.
- И давно ты ждешь? – спросил он.
- Не знаю…
На его лице отразилось что-то… Какое-то выражение, которого я прежде не видела у него. Испуг?.. растерянность? смятение?.. – но лишь на миг, как мимолетно набежавшая тень. Он приложил ладонь к моему лицу.
- Ты вся горишь.
Я не слушала его; улыбаясь, прижала его руку к своей щеке.
- Ты на меня не сердишься?
Не отвечая, он впустил меня внутрь, зажег свечу и сказал:
- Раздевайся.
***
Я проснулась, когда в комнате посерело перед рассветом. Кровать Тома представляла собой грубо сколоченную низкую узкую лежанку, на которую положили подушку и тонкий тюфяк. Сейчас я лежала на ней, укрытая одеялом, а поверх него – кучей тряпья: всего, что сумел найти в своем жилище Том. Сам он спал на полу, укрывшись тонким пледом, и его рука по-прежнему покоилась в моей руке.
Когда он велел мне раздеться, я послушно взялась за завязки плаща. Но окоченевшие пальцы не слушались, мокрые шнурки перепутались, и я только беспомощно дергала их, запутывая еще больше.
Том отвел мои руки. Вынул нож, поддел петлю и распутал завязки сам. Снял тяжелый, набрякший от воды плащ и швырнул в угол. Размотал шаль, которую я перехлестнула спереди и завязала на спине, и бросил туда же. Потом взялся за шнуровку платья.
Все это он проделывал молча, с бесстрастным лицом, пока я покорно стояла, ожидая того, что случится потом. Не так я себе это представляла; впрочем, представляла ли себе вообще как-нибудь?.. Наверное, нет, я ведь ничего об этом не знала.
Расшнуровав платье, Том стащил его с моих плеч, я высвободила руки из рукавов, и он опустил его до пола, чтобы я могла перешагнуть через юбку. Я сделала это и осталась в одной нижней сорочке.
- Дальше сама, - сказал Том.
Он нагнулся к сундуку, достал оттуда рубашку и штаны и, не оборачиваясь, протянул мне:
- Надень.
Это была его одежда – выстиранная, чистая. Дрожа, я послушалась.
- Оделась?
- Да.
Том повернулся и, накинув мне на голову чистую простыню, принялся сушить волосы. Потом усадил на постель.
- Ложись.
Я легла, и он укрыл меня всем, что нашел сухого: одеялом, своей одеждой, каким-то тряпьем.
- Скоро вернусь.
Он направился к двери, но я удержала его за руку.
- Куда ты?
Я потянула его к себе, и он присел на край лежанки.
- Ты заболела. Я схожу за лекарем.
- Не надо. Со мной все хорошо.
- А если ты заболела? Тебе нужно лекарство.
- Нет. Останься со мной.
- Это быстро.
- Нет. Нет, - повторяла я. – Останься со мной. Пожалуйста, не уходи. Пожалуйста…
Я приподнялась и обхватила его обеими руками.
- Не уходи!..
Том вздохнул.
- Дай хоть печку растоплю.
Жилье не было предназначено для холодов. Но его кое-как утеплили и поставили маленькую железную печурку. Постель, сундук с вещами, несколько крючков, чтобы повесить одежду – вот, пожалуй, и все, что здесь было.
После того, как в печке разгорелся огонь, Том тоже переоделся (я отвернулась) и сел на пол рядом с лежанкой. Так мы и остались. Должно быть, он сидел со мной, пока я не заснула, а потом задремал на полу. Я так и не выпустила его руки.
Теперь я проснулась и смотрела на него. Его лицо во сне было таким безмятежным, спокойным. Не удержавшись, я отвела со лба волнистую русую прядь. В этот момент он распахнул глаза и посмотрел прямо на меня. Смутившись, я убрала руку.
Том сел и потрогал мне лоб.
- Похоже, ты все-таки простудилась.
Он поднялся. С вещей, которые он вчера развесил на веревке, все еще капало.
- Тебя наверняка уже дома хватились. Я схожу к вашим, скажу...
- Я не хочу домой, - сказала я. – Я хочу с тобой.
- Ты заболела. И тебя наверняка уже ищут. Тебе нужно домой.
- Но я хочу с тобой…
- Тебе нужно домой, Гретта, - повторил Том.
Наконец-то догнав, меня обжег стыд. Ему же негде спать! О чем я только думала!
- Прости. Конечно, я вернусь домой.
Я попыталась подняться, но он мягко заставил меня улечься обратно.
- Лежи. Я все устрою. Нельзя, чтобы тебя увидели здесь.
- А ты? Ты сам не заболел?
- Со мной все в порядке. Вот здесь вода, - он показал на кружку, стоявшую на полу рядом с лежанкой. – Еды нет, прости. Дождись меня, я скоро вернусь.
- Я тебя люблю, - сказала я.
- Скоро вернусь, - повторил Том.
***
При свете дня скрытно переместить меня в Гленнарох у нас бы не получилось. Так что, пусть и заболев, я получила подарок: целый день с Томом. Ну, по крайней мере, у него в гостях. Он работал у Айлин, но приходил каждые два-три часа: проведать, принести еды. Наведавшись в Гленнарох и сообщив обо мне отцу, он сбегал еще и к лекарю, принес лекарства.
Вдова Айлин, несмотря на всю свою рассеянность, умела хранить секреты. После наступления темноты при ее участии меня перевезли домой. Поскольку Том остался жив, думаю, ему удалось убедить отца и Айлин, что между нами ничего не случилось. Я еще раз повторила это, когда вернулась домой, и отцу ничего не оставалось, кроме как мне поверить – тем более что говорила я чистую правду. Конечно, он от души поорал насчет того, как мне вообще взбрело в голову заявиться в Данеддин ночью, однако в конце концов успокоился. Возможно, после этого он стал о Томе еще более высокого мнения. Том не воспользовался моей «дуростью», как назвал мой поступок отец, и, полагаю, он счел, что Том заслуживает доверия. Может быть, еще и больше меня.
Я проболела больше недели и видела Тома лишь раз. Ему позволили поздороваться со мной с порога; в спальню к девушке никто не позволил бы ему войти. Не имея возможности с ним видеться, я не выпускала из рук невику, которую он добыл для меня. Засушенная между книжных страниц, она не потеряла своей красоты – все так же нежно сияла в полумраке. Поэтому невику считают символом вечной любви: она никогда не увядает по-настоящему и после смерти все так же прекрасна.
На следующий же день после того, как я заболела, словно назло, потеплело, выглянуло солнце. Весна победила окончательно. Дожди смыли последний снег, ветер разметал тучи, и над бурными речками и зазеленевшими холмами засияло яркое солнце. Море стало синим, а на крутых каменистых берегах зацветали дикие нарциссы и пышные заросли желтого дрока. Мне не надо было выходить из дома, чтобы увидеть это – каждый год я сама встречала весну. А теперь сидела в четырех стенах и видела только слуг, приносивших мне лекарства и еду, да иногда – отца и вернувшуюся из города Рейну.
Я редко хвораю и ненавижу болеть – терпеть не могу терять время, лежа в постели. Да и что пользы? – никогда этого не понимала. Как тягучие, тоскливые часы без движения могут помочь выздороветь лучше, чем свежий воздух и вольный простор? Последней каплей стало известие, что мне придется пропустить ярмарку по случаю праздника середины весны, что каждый год проходила в городе. На нее собирались все, от мала до велика. Со всех концов Сумрачных гор привозили шерсть, мед, украшения, посуду, торговали игрушками и лакомствами. Не умолкая, звучала музыка, на каждом углу устраивали состязания, игры и кукольные представления. Я мечтала побывать на ярмарке с Томом, мы даже говорили об этом – а теперь я проведу этот день взаперти, и на праздник поедут все. Все, кроме меня.
В тот день я проснулась поздно – подозреваю, что в снадобьях, которыми меня пичкал лекарь, не обходилось без снотворного. Слишком уж подолгу я спала, хотя явно шла на поправку.
Я встала, умылась, оделась. Голова еще немного кружилась, но это, скорее всего, от долгого пребывания в постели, в целом я чувствовала себя здоровой. В замке царила тишина – все отбыли на праздник. Конечно, кое-кто из стражи и слуг остался приглядывать за домом, но большинство уехали в город.
Ну уж нет, ярмарку я не пропущу. Пусть я опоздала на полдня, но вечером-то и начинается самое интересное: зажигаются разноцветные фонари, выступают глотатели огня, и на каждом перекрестке – уличная еда, музыка и танцы.
Перехвачу что-нибудь на кухне, да и поеду. Верхом или на повозке. Загляну только к Айлин, узнать, там ли Том или уехал вместе со всеми.
В доме царила тишина. Я была права: все на ярмарке. Спустилась по лестнице, пересекла гулкий безлюдный зал, вошла на кухню, где было еще тепло после утренней стряпни, и поняла, что мне не нужно ехать в Данеддин за Томом.
Потому что он был здесь. И Рейна тоже.
Они целовались.
Глава 7
Был сладок цвет любви моей,
Но горький плод принес.
И каждый взгляд твоих очей
Мне стоил многих слез.
Бесшумно, медленно, осторожно, чтобы ничего не задеть, ничем не привлечь внимания, я попятилась из кухни, пересекла зал и вышла на улицу. Мне не хватало воздуха; я оперлась о стену, силясь вдохнуть полной грудью – и не могла, словно упала на спину с большой высоты.
Но мне нельзя здесь оставаться. Прочь, скорее прочь, как можно дальше отсюда. Почти бегом я миновала двор и, вылетев из ворот, врезалась в Шемми.
- Ты почему не на ярмарке? – совсем забыв, что он уезжал в столицу, пробормотала я.
- Я только вернулся и сразу сюда. Мне срочно нужно было вас увидеть. Госпожа Гретта, я должен вам рассказать!..
Не знаю, что он увидел на моем лице, но осекся и проговорил:
- Вижу, вы уже знаете.
- Что знаю?
- Том и госпожа Рейна, они знали друг друга раньше. Он приехал сюда из-за нее.
- Тихо, - я зажала ему рот рукой и постаралась собраться с мыслями. Не хватало еще, чтобы они нас застали. – Идем отсюда.
***
Я привела его на свою тайную полянку, где хранила клюшку и мяч для каманаха. Мы сели на поваленное дерево. Я сказала:
- Рассказывай.
Шемми помялся, прежде чем приступить – похоже, как он ни летел ко мне с новостями, то ли не знал, с чего начать, то ли ему было слишком неловко.
- Говори! – прикрикнула я.
Шемми глубоко вздохнул и сосредоточился.
- В общем, как я и сказал, это насчет Тома, госпожа Гретта. Оказывается, слуги в доме родни вашей знают его! Вернее, видели. Я подслушал, о чем они там шептались, и, что сумел, в городе разузнал про него. И знаете что? Он мошенник! Сидел в тюрьме за какие-то ловкачества со счетами. После того, как вышел, чем только ни перебивался, говорят, чуть ли не себя продавал, он же смазливый… А в столице, знаете, много похотливых дамочек – вот он им и позволял себя кормить да одевать. Где-то мошенникам по мелочи помогал, время от времени чем-то, не совсем законным, приторговывал… В общем, самое дно. Как-то так жил, а некоторое время назад устроился в трактир, пиво разливать. В качестве дополнительного дохода. Хозяин увидал, что женщины на его мордашку падкие, и приплачивал ему за то, что он им улыбается, а они к нему слетались, как мухи на мед, и много денег в заведении оставляли.
А знаете, откуда слугам про него известно? Да потому, что с ним связалась госпожа Рейна, вот почему. В том-то трактире они и встретились. Повозка, в которой она ехала, сломалась прямо напротив трактира. Пока чинили, возница предложил госпоже Рейне, чтобы не ждать на улице, в трактире согреться и отдохнуть. Так они с Томом и познакомились.
Встречались, конечно же, тайно (кто бы ей позволил иное, когда ее привезли сватать за важных господ), но слуги-то все знают. Чего она только ни изобретала! То скажется больной, чтобы дома остаться, пока все где-нибудь на приеме или на ужине. То на прогулке от сопровождающих отстанет и где-то «заблудится». В тот трактир даже заявлялась несколько раз среди бела дня. Они, конечно, при этом обменивались самое большее парой слов – но как смотрели друг на друга, любой бы понял, что между ними что-то есть, да не просто что-то, там прямо искры летали. Говорят, он даже в спальню ночами к ней пробирался – хотя это, может, слухи только. Поди разбери, о чем правду болтают, а чего навыдумывали.
С Томом госпожа Рейна виделась даже и после того, как ее сговорили за господина Дэвина. Только он, видать, про них узнал – он человек непростой, очень важный, не станет жениться абы на ком. Наверняка решил ее проверить и все выяснил. Тут я мало что могу сказать, госпожа Гретта, мне он, понятно, докладываться не стал бы. Знаю только о том, что случилось. В общем, через некоторое время после того, как объявили о помолвке, Тома жестоко избили. Он едва на небеса не отправился. Ну, вы видели – хромает, все лицо изукрашено. Это вот после того. Я так думаю, это были люди господина Дэвина. Наверное, господин Дэвин мог бы разорвать помолвку после того, как все узнал, да видно, очень госпожа Рейна ему понравилась. А она в те же самые дни из города поспешно уехала. Спрашивается, с чего бы ей торопиться? Из гостей ее никто не гнал. Думаю, господин Дэвин и разлучил их, а Тома велел поколотить для пущей острастки. Чтобы дорогу к Рейне забыл и обоим им это послужило уроком.
Только он не отступился и последовал за ней сюда. Я так думаю, уговорить бежать с ним или что-то вроде того. А с вами закрутил, чтобы пробраться в замок. Сами знаете, какой господин Джок осторожный, да и не любит он чужаков. Ну а Том вон как все ловко обставил – не только доступ в дом получил, но еще и господину сумел понравиться.
