Если быть до конца честной, мне не было совсем уж неприятно, что он меня целует. Но чувствовала я себя так, будто я для него не человек даже. Непонятно, откуда это взялось, но я это ощутила, еще когда мы были на кухне, и думаю, все остальные тоже: он, ничего не делая и не высказывая этой мысли словами, тем не менее каким-то образом давал понять мне и всем остальным, что я принадлежу ему, что я его собственность и он мной распоряжается. Вот что было стыдно, а хуже всего – я впервые сталкивалась с таким и понятия не имела, что с этим делать. Вернее, я точно знаю, что сделала бы, будь он одним из наших парней (ни один из которых, к слову сказать, и подумать не мог позволить себе подобное). Просто наподдала бы так, что отлетел на другой край Белолесья и впредь поостерегся ко мне приближаться.
Но сейчас я не могла не думать о том, что имею дело с императором – или, по крайней мере, с тем, кого сейчас должна считать таковым. И если ему не угожу, он запросто сделает так, что меня завтра же выгонят. А я только-только что-то нащупала. Только-только взяла с Замочка обещание, которое дало мне надежду. Не могла я вернуться в Белолесье без шлема. Просто не могла. Невзирая на всю мою убежденность, что Замочек и есть Камичиро, я не могла не думать о том, что могу ошибаться. Невозможно было вообразить, что Кумо стремится поработить мир или живьем жрет девок. А глядя на Текки – без малейших усилий.
Наконец мне удалось отбояриться от него под предлогом девичьей скромности, а также усталости и желания спать.
- Завтра трудный день, ваше величество, - раскланиваясь с упертыми в коленки ладонями, как местные, лопотала я. – Пожелаю вам дивной ночи. Пусть вам приснятся молочные реки в кисельных берегах и белые лебеди на золотых волнах.
Убедилась, что он ушел, и почесала в темень садов. Сегодня вечером на блинном пиру отсутствовали два императора: Неми Снежок и Кумо. До первого у меня еще дойдет черед, не все сразу, а вот о местонахождении второго я догадывалась. По счастью, сейчас на мне не было ни звенящих серег, ни шуршащих юбок, так что кралась я по дорожкам между прудами тише мыши. Тенью скользила в ночи – от дерева к дереву, от кустика к кустику, пока не добралась до укромного уголка под соснами, где наткнулась давеча на сладкую парочку. И глядь! – они тут как тут. Даже место не потрудились сменить, дурачье. Не то О Цзынь была уверена, что меня до смерти напугала, не то Кумо ей про наш договор объяснил, но сидели они там как ни в чем не бывало.
На сей раз не ссорились. Устроились на лавочке рука в руке, и воркуют. Пошепчутся чуток – и молчат, в землю таращатся. Печалятся, стало быть. И вот поди – ни лешего я из их слов не понимала, а засмотрелась и заслушалась. То она ему чего-то поет – таким нежным, грустным голоском, точно не королева змеищ перед тобой, а кроткая голубица. То он ей отвечает – строго, непреклонно, но до того тепло, что у меня аж в носу засвербило и слезы на глазах выступили. Даже стало казаться, будто я чего-то начала понимать, как будто слова незнакомого языка в песню складываются. Увлекательнее всякой «Басни земли и ветра», я вам доложу. Аж забыла, чего ради сюда потащилась. Договор он конечно договором, но толком Кумо мне ничего не обещал. А я надеялась услышать, что О Цзынь назовет его по имени – Камичиро. Тогда я точно пойму, что он и есть император, и буду знать, как дальше действовать. Или о приблудах заговорят, и я вдруг поймаю словечко знакомое. Но – нет. Ничего такого. Посидела я, попереживала за них, носом тихонечко похлюпала и поползла обратно. Еще одно дело у меня нынче ночью было. Секретное.
Целый день я сегодня о нем думала. И утром, и вечером, после того как проснулась, раз за разом возвращалась к этой мысли, крутя ее в уме и так, и так – о том, что случилось вчера на озере.
Вчера все казалось таким очевидным. В роще живет чудовище, и это из-за него туда запретили ходить. А чтобы сильно народ не пугать, придумали, что она, мол, священная, нельзя осквернять и всякое такое. Узрев в мертвенном свете молнии жуткий белый лик, кто бы на моем месте усомнился, что это страшилище, которое убивает всякого, нарушившего покой его обиталища.
Однако чем дольше я размышляла, тем больше меня терзали сомнения. С одной стороны, так-то оно так, жуть еще та. Кто б на моем месте не испугался. Меня и много часов спустя бросало в холодный пот, стоило вспомнить бледное существо с красными глазами, похожее на восставшего мертвеца. Но если хорошенько подумать – даже если оно и мертвец, что плохого он мне сделал-то? Сидел себе, никого не трогал. Я сама к нему заявилась. Он сразу сказал: уходи. Не то чтобы приветливо, но вполне мирно. Не набрасывался, горло перегрызть не пытался.
И потом: ну какой упырь будет сидеть себе на бережку и рыбку ловить? Вот что мне не давало покоя. Как ни тщилась, ну не могла я себе вообразить душегуба с удочкой. Он ведь даже согласился со мной поделиться. А я что сделала? Обернулась, хотя он просил не делать этого. Протянул мне рыбку – а я развопилась и дала деру.
Чем подробнее я восстанавливала в памяти случившееся, тем сильнее меня грызла совесть. Человек он или чудовище, пока что все его преступление по отношению ко мне заключалось в том лишь, что я испугалась его уродства. А если бы от меня так шарахались? Как бы я себя чувствовала?
Крадучись и вздрагивая от каждого шороха, нащупывая дорогу шажок по шажку, я рощей спустилась к воде и подошла к тому камню, за которым вчера удило рыбу чудище.
- Эй! – севшим от страха и волнения голосом позвала я. – Белый… кто-то! Ты здесь?
Нет ответа.
Какая-то часть меня испытала облегчение. По правде сказать, мне потребовалось немало мужества, чтобы собраться с духом и все-таки прийти сюда. Вероятности, что здесь мне грозила опасность, совсем исключать было нельзя. И все-таки я должна была это сделать. Если не ему, то самой себе.
- Прости, что испугалась тебя вчера, - сказала я в ночь. – Я не хотела тебя обидеть.
Постояла, подождала. Тишина. Ни голоса, ни вздоха, и даже ветерок не морщит водную гладь.
- Я тебе блинков принесла, - шепотом сказала я и поставила на камень мису, плотно завернутую в чистую тряпицу. – На одной рыбе скучно, поди. Сама пекла. Они еще теплые. Остывши тоже вкусненькие. Только мису верни потом. Ну как на кухне хватятся.
И сочтя, что исполнила свой долг, я скорым шагом отправилась восвояси. А то мало ли кто тут водится, кроме белого чудища.
Утром я клещом вцепилась в Брунгильду. Во-первых, в надежде, что это поможет мне избежать общества Ворона, во-вторых, дело есть дело: Кумо там или не Кумо, а касаемо приблуд следовало проверить всех императоров. Покамест доказательств у меня не было никаких, одни лишь подозрения. Время идет, сегодня испытание, и вылететь после него я могу как нечего делать.
После завтрака (я съела заначенные со вчера блины, запила водой и нашла это вполне сносным – глядишь, так и продержусь) я увязалась за Брунгильдой и Зухрой на площадку, где императоры упражнялись в ратном деле. По дороге мы встретили Огонька, и так как Брунгильда и Зухра не чета были каким-нибудь Ферфеткам, они не стали меня от него оттирать, а дали спокойно побеседовать. Я стала расспрашивать красноволосого о его отношениях с приблудами. Только в этом случае повод был такой, что обручье у Огонька отсутствовало, да и других приблуд я при нем не смогла разглядеть. Вот и спросила – почему, мол. Ныне они у всех состоятельных людей водятся, да и не только. Каждый, кто может, что-то себе да приобретет.
Как к приблудам, так и к разговорам о них Огонек обнаружил совершенное равнодушие.
- Дурь это все, - сказал он, рубя ладонью воздух в подтверждение своих слов. Шагал так широко, что мне приходилось семенить за ним, будто щенку за волкодавом. – Мужчина должен быть воином. Чем помогут в бою эти ваши путеводные клубки или считающие обручья? Вот, скажем, дерусь я с врагом. Тот на меня меч заносит, готовится голову срубить, и моя жизнь зависит от того, успею ли я уклониться, успею ли дать ответ. А оно мне в этот миг: «Сегодня вы прошли десять тысяч шагов», - передразнил он таким противным голосом, что я не смогла удержаться от смеха. – Я отвлекусь, и бац! Голова с плеч.
С этим я не могла не согласиться. Меня эти считалочки тоже изрядно поддоставали. Хоно же сморщился, будто под нос ему сунули тухлое яйцо.
- В жабьих внутренностях ковыряйся, говорящих муравьев разводи – тьфу, - ожесточенно сплюнул он. – Разве это занятие для мужчины? Он должен быть крепок телом, духом силен. Сражаться, защищать семью, оберегать подданных. Чем эти твои приблуды здесь помогут?
Позади нас фыркнули. Я обернулась и увидела Тайо, который присоединился к нам где-то по пути.
- Вы не согласны, ваше величество Вор… Тайо? – спросила я.
- Так может говорить лишь тот, кто застрял в эпохе династии Вынь, - ответил тот. – Мир изменился, и скоро все будет решать другая сила. Хочешь ты того или нет.
- Щас я тебе покажу, кто из нас где застрял, - замахнулся на него Хоно. Мы как раз подошли к площадке, где уже поджидала Магалехтернис, одетая в штаны, целомудренно прикрытые сверху легким платьем ниже колен. Похоже, у кого-то из щебетуний позаимствовала. Горная королевна заявила, что желает учиться приемам обращения с мечом. Не преподаст ли ей урок великий император?
И она умудрилась поклониться сразу обоим: и Воруйке, и Огоньку.
Зухра села на лавку, а Огонек кивнул королевне на Брунгильду:
- Она преподаст. Вы сначала между собой посражайтесь, - и прищурился. – А то как бы кто из нас тебе чего не повредил.
На лице Магалехтернис отразилось недовольство, но возражать она не посмела. Встала в пару с Брунгильдой, которая стала ее учить, а те двое принялись мутузить друг дружку. Да не просто, как у нас рубятся, а время от времени подпрыгивая и крутясь в воздухе. Надо признать, красиво, особенно когда у них получалось приземлиться на ноги. А падали часто и довольно сильно, я невольно морщилась. Небось все в синяках.
Хоно-Огонек из них двоих был сильнее, ловчее и напористее. Видать, не врал, что сражался. Он наступал и нанес Воруйке много ударов, от которых, будь мечи настоящими, наверняка уже полилась бы кровь. Впрочем, тот, надо отдать ему должное, упорно отбивался, используя свою изворотливость. Он уступал Хоно в силе и мастерстве, но был почти равен в быстроте и ловкости. Наблюдая за ними, я подумала про кота и большую бойцовую псину. Второй опытен и скор, много раз бывал в боях, не боится ран и ушибов. Знает, откуда придет следующий удар, умеет отразить его и напасть, прежде чем это успеет сделать противник. Но и первый не лыком шит. На его стороне острые когти, гибкость и злоба, которая бывает только у котов.
Отвлекшись на Брунгильду, которая наконец чего-то добилась от Магалехтернис, я не уследила, что произошло у Хоно с Воруйкой, а когда вновь на них обернулась, обнаружила, что Тайо лежит на земле, закрывая лицо руками, а Огонек беспомощно трясет его за плечо. Я подбежала и присела рядом, пытаясь разглядеть, что случилось.
- Чего это с ним?
Огонек пожал плечами.
- Не знаю, не сильно вроде ударил…
Сбежались, столпились вокруг нас девки – ах да ох.
- Ваше величество, - я осторожно прикоснулась к его плечу, - что с вами? Где болит?
Он не отвечал, прижимая ладони к лицу. Потом отнял одну руку и замахал на нас – кыш, мол.
Хоно наклонился: давай отведу к лекарю, но тот зашипел, будто кот.
- Может, сюда лекаря позвать? – спросила Брунгильда. – Я сбегаю!
- Не надо никого звать! – взвыл рыжий. – Отстаньте все. Сам дойду.
Я замахала руками, и девки расступились.
- Давайте помогу, - сказала я. – Идемте, ваше величество.
- Я сам, - раздалось из-под ладоней.
- Сам, сам, - согласилась я. – Просто рядом пойду, на всякий случай. Ведь случись что, за кого же мне замуж выходить? – Я похлопала его по спине. - Вам, верно, песок в глаз попал. Или камушек. Со слезами пройдет. Ну, вставайте.
Он поднялся, так и закрывая руками глаза. Я, придерживая его за локоть и направляя, повела во дворец. Спросила:
- Больно?
- Нет, - буркнул он. – И незачем со мной тащиться.
- Мне нетрудно. Даже рада с вами прогуляться. А то и случая не было словечком перемолвиться.
- И о чем нам с тобой разговаривать?
Этот вопрос поставил меня в тупик. До чего любезный молодец.
- А о чем вы обычно с девицами разговариваете? – наконец поинтересовалась я.
Меня разобрало, и я добавила:
- Или же вы вовсе с ними не общаетесь?
Хотела пошутить, но он, видать, обиделся: дернул плечом, сбрасывая мою руку.
- Все. Отстань.
Я посмотрела вперед. Мы прошли уже полпути. На ступенях дворца нас заметили, и к нам бежало несколько слуг.
- Доброго здоровья, ваше величество.
Я поклонилась, хоть он на меня и не глядел, и собралась уже уйти, когда он буркнул – и, видно, не без труда ему это далось:
- Спасибо.
Я поклонилась еще раз.
- Всегда рада помочь.
Обратный путь принес нежданную встречу. На перекрестке четырех дорог сошлись: я, Замочек и О Цзынь с невольницами. Состоялся трехсторонний обмен взглядами.
Я – Замочку (моргание, движение бровями):
- Ну, что?
Замочек – мне (едва заметное покачивание головой вправо-влево):
- Нет еще. Жди.
Взгляд же, который на меня бросила О Цзынь, можно было истолковать двояко.
- Ты, тварь, моему парню глазки строишь? Убью гадину.
Или:
- Думаешь, увидела нас, и можешь теперь угрожать и ставить условия? Даже не думай. Убью гадину.
Независимо от того, что она там себе думала насчет нас с Замочком, вот это вот «Убью гадину» читалось в ее взоре очень четко. С виду же мы все трое были просто сама любезность: раскланялись и пошли каждый своей дорогой.
Я решила поискать Снежка, но переменила направление, обнаружив – о чудо! – Веточку в беседке одного, без единой невесты поблизости. Ветерок шевелил его длинные русые волосы, и на солнце они отливали золотом. Он приветливо встретил меня и охотно согласился нарисовать. Я уселась, как он сказал, и наладилась уже завести беседу о приблудах, как взгляд мой снова упал на Веточкину прическу. Часть волос падали на плечи свободно, часть были забраны: косички шли от висков на затылок и там были собраны в пучок, перевитый не моей ли жемчужной низкой? Я так и спросила:
- Не моя ли это жемчужная низка у вас в волосах?
- Твоя.
- Почему вы ее носите? – спросила я.
- Нравится – и ношу, - спокойно ответил Ами, шоркая угольком и не поднимая глаз от рисунка.
Эка. Мысли мои завертелись. Это ведь был дар императору. Я посмотрела на Веточку новым взглядом. А с какой, собственно, стати я решила, что Ами не может быть императором? Потому, что он добр, у него мягкий характер, он обращается со мной дружески и с уважением? Потому что не любит драться, а вместо этого предпочитает рисовать? Потому что меня спутали «подсказки», которые, как я думала, содержатся в представлении? Может, они и предназначены для того, чтобы уводить в сторону от верного решения, а не подводить к нему?
Все это совершенно сбивало с толку.
Но сейчас я не могла не думать о том, что имею дело с императором – или, по крайней мере, с тем, кого сейчас должна считать таковым. И если ему не угожу, он запросто сделает так, что меня завтра же выгонят. А я только-только что-то нащупала. Только-только взяла с Замочка обещание, которое дало мне надежду. Не могла я вернуться в Белолесье без шлема. Просто не могла. Невзирая на всю мою убежденность, что Замочек и есть Камичиро, я не могла не думать о том, что могу ошибаться. Невозможно было вообразить, что Кумо стремится поработить мир или живьем жрет девок. А глядя на Текки – без малейших усилий.
Наконец мне удалось отбояриться от него под предлогом девичьей скромности, а также усталости и желания спать.
- Завтра трудный день, ваше величество, - раскланиваясь с упертыми в коленки ладонями, как местные, лопотала я. – Пожелаю вам дивной ночи. Пусть вам приснятся молочные реки в кисельных берегах и белые лебеди на золотых волнах.
Убедилась, что он ушел, и почесала в темень садов. Сегодня вечером на блинном пиру отсутствовали два императора: Неми Снежок и Кумо. До первого у меня еще дойдет черед, не все сразу, а вот о местонахождении второго я догадывалась. По счастью, сейчас на мне не было ни звенящих серег, ни шуршащих юбок, так что кралась я по дорожкам между прудами тише мыши. Тенью скользила в ночи – от дерева к дереву, от кустика к кустику, пока не добралась до укромного уголка под соснами, где наткнулась давеча на сладкую парочку. И глядь! – они тут как тут. Даже место не потрудились сменить, дурачье. Не то О Цзынь была уверена, что меня до смерти напугала, не то Кумо ей про наш договор объяснил, но сидели они там как ни в чем не бывало.
На сей раз не ссорились. Устроились на лавочке рука в руке, и воркуют. Пошепчутся чуток – и молчат, в землю таращатся. Печалятся, стало быть. И вот поди – ни лешего я из их слов не понимала, а засмотрелась и заслушалась. То она ему чего-то поет – таким нежным, грустным голоском, точно не королева змеищ перед тобой, а кроткая голубица. То он ей отвечает – строго, непреклонно, но до того тепло, что у меня аж в носу засвербило и слезы на глазах выступили. Даже стало казаться, будто я чего-то начала понимать, как будто слова незнакомого языка в песню складываются. Увлекательнее всякой «Басни земли и ветра», я вам доложу. Аж забыла, чего ради сюда потащилась. Договор он конечно договором, но толком Кумо мне ничего не обещал. А я надеялась услышать, что О Цзынь назовет его по имени – Камичиро. Тогда я точно пойму, что он и есть император, и буду знать, как дальше действовать. Или о приблудах заговорят, и я вдруг поймаю словечко знакомое. Но – нет. Ничего такого. Посидела я, попереживала за них, носом тихонечко похлюпала и поползла обратно. Еще одно дело у меня нынче ночью было. Секретное.
Целый день я сегодня о нем думала. И утром, и вечером, после того как проснулась, раз за разом возвращалась к этой мысли, крутя ее в уме и так, и так – о том, что случилось вчера на озере.
Вчера все казалось таким очевидным. В роще живет чудовище, и это из-за него туда запретили ходить. А чтобы сильно народ не пугать, придумали, что она, мол, священная, нельзя осквернять и всякое такое. Узрев в мертвенном свете молнии жуткий белый лик, кто бы на моем месте усомнился, что это страшилище, которое убивает всякого, нарушившего покой его обиталища.
Однако чем дольше я размышляла, тем больше меня терзали сомнения. С одной стороны, так-то оно так, жуть еще та. Кто б на моем месте не испугался. Меня и много часов спустя бросало в холодный пот, стоило вспомнить бледное существо с красными глазами, похожее на восставшего мертвеца. Но если хорошенько подумать – даже если оно и мертвец, что плохого он мне сделал-то? Сидел себе, никого не трогал. Я сама к нему заявилась. Он сразу сказал: уходи. Не то чтобы приветливо, но вполне мирно. Не набрасывался, горло перегрызть не пытался.
И потом: ну какой упырь будет сидеть себе на бережку и рыбку ловить? Вот что мне не давало покоя. Как ни тщилась, ну не могла я себе вообразить душегуба с удочкой. Он ведь даже согласился со мной поделиться. А я что сделала? Обернулась, хотя он просил не делать этого. Протянул мне рыбку – а я развопилась и дала деру.
Чем подробнее я восстанавливала в памяти случившееся, тем сильнее меня грызла совесть. Человек он или чудовище, пока что все его преступление по отношению ко мне заключалось в том лишь, что я испугалась его уродства. А если бы от меня так шарахались? Как бы я себя чувствовала?
Крадучись и вздрагивая от каждого шороха, нащупывая дорогу шажок по шажку, я рощей спустилась к воде и подошла к тому камню, за которым вчера удило рыбу чудище.
- Эй! – севшим от страха и волнения голосом позвала я. – Белый… кто-то! Ты здесь?
Нет ответа.
Какая-то часть меня испытала облегчение. По правде сказать, мне потребовалось немало мужества, чтобы собраться с духом и все-таки прийти сюда. Вероятности, что здесь мне грозила опасность, совсем исключать было нельзя. И все-таки я должна была это сделать. Если не ему, то самой себе.
- Прости, что испугалась тебя вчера, - сказала я в ночь. – Я не хотела тебя обидеть.
Постояла, подождала. Тишина. Ни голоса, ни вздоха, и даже ветерок не морщит водную гладь.
- Я тебе блинков принесла, - шепотом сказала я и поставила на камень мису, плотно завернутую в чистую тряпицу. – На одной рыбе скучно, поди. Сама пекла. Они еще теплые. Остывши тоже вкусненькие. Только мису верни потом. Ну как на кухне хватятся.
И сочтя, что исполнила свой долг, я скорым шагом отправилась восвояси. А то мало ли кто тут водится, кроме белого чудища.
***
Утром я клещом вцепилась в Брунгильду. Во-первых, в надежде, что это поможет мне избежать общества Ворона, во-вторых, дело есть дело: Кумо там или не Кумо, а касаемо приблуд следовало проверить всех императоров. Покамест доказательств у меня не было никаких, одни лишь подозрения. Время идет, сегодня испытание, и вылететь после него я могу как нечего делать.
После завтрака (я съела заначенные со вчера блины, запила водой и нашла это вполне сносным – глядишь, так и продержусь) я увязалась за Брунгильдой и Зухрой на площадку, где императоры упражнялись в ратном деле. По дороге мы встретили Огонька, и так как Брунгильда и Зухра не чета были каким-нибудь Ферфеткам, они не стали меня от него оттирать, а дали спокойно побеседовать. Я стала расспрашивать красноволосого о его отношениях с приблудами. Только в этом случае повод был такой, что обручье у Огонька отсутствовало, да и других приблуд я при нем не смогла разглядеть. Вот и спросила – почему, мол. Ныне они у всех состоятельных людей водятся, да и не только. Каждый, кто может, что-то себе да приобретет.
Как к приблудам, так и к разговорам о них Огонек обнаружил совершенное равнодушие.
- Дурь это все, - сказал он, рубя ладонью воздух в подтверждение своих слов. Шагал так широко, что мне приходилось семенить за ним, будто щенку за волкодавом. – Мужчина должен быть воином. Чем помогут в бою эти ваши путеводные клубки или считающие обручья? Вот, скажем, дерусь я с врагом. Тот на меня меч заносит, готовится голову срубить, и моя жизнь зависит от того, успею ли я уклониться, успею ли дать ответ. А оно мне в этот миг: «Сегодня вы прошли десять тысяч шагов», - передразнил он таким противным голосом, что я не смогла удержаться от смеха. – Я отвлекусь, и бац! Голова с плеч.
С этим я не могла не согласиться. Меня эти считалочки тоже изрядно поддоставали. Хоно же сморщился, будто под нос ему сунули тухлое яйцо.
- В жабьих внутренностях ковыряйся, говорящих муравьев разводи – тьфу, - ожесточенно сплюнул он. – Разве это занятие для мужчины? Он должен быть крепок телом, духом силен. Сражаться, защищать семью, оберегать подданных. Чем эти твои приблуды здесь помогут?
Позади нас фыркнули. Я обернулась и увидела Тайо, который присоединился к нам где-то по пути.
- Вы не согласны, ваше величество Вор… Тайо? – спросила я.
- Так может говорить лишь тот, кто застрял в эпохе династии Вынь, - ответил тот. – Мир изменился, и скоро все будет решать другая сила. Хочешь ты того или нет.
- Щас я тебе покажу, кто из нас где застрял, - замахнулся на него Хоно. Мы как раз подошли к площадке, где уже поджидала Магалехтернис, одетая в штаны, целомудренно прикрытые сверху легким платьем ниже колен. Похоже, у кого-то из щебетуний позаимствовала. Горная королевна заявила, что желает учиться приемам обращения с мечом. Не преподаст ли ей урок великий император?
И она умудрилась поклониться сразу обоим: и Воруйке, и Огоньку.
Зухра села на лавку, а Огонек кивнул королевне на Брунгильду:
- Она преподаст. Вы сначала между собой посражайтесь, - и прищурился. – А то как бы кто из нас тебе чего не повредил.
На лице Магалехтернис отразилось недовольство, но возражать она не посмела. Встала в пару с Брунгильдой, которая стала ее учить, а те двое принялись мутузить друг дружку. Да не просто, как у нас рубятся, а время от времени подпрыгивая и крутясь в воздухе. Надо признать, красиво, особенно когда у них получалось приземлиться на ноги. А падали часто и довольно сильно, я невольно морщилась. Небось все в синяках.
Хоно-Огонек из них двоих был сильнее, ловчее и напористее. Видать, не врал, что сражался. Он наступал и нанес Воруйке много ударов, от которых, будь мечи настоящими, наверняка уже полилась бы кровь. Впрочем, тот, надо отдать ему должное, упорно отбивался, используя свою изворотливость. Он уступал Хоно в силе и мастерстве, но был почти равен в быстроте и ловкости. Наблюдая за ними, я подумала про кота и большую бойцовую псину. Второй опытен и скор, много раз бывал в боях, не боится ран и ушибов. Знает, откуда придет следующий удар, умеет отразить его и напасть, прежде чем это успеет сделать противник. Но и первый не лыком шит. На его стороне острые когти, гибкость и злоба, которая бывает только у котов.
Отвлекшись на Брунгильду, которая наконец чего-то добилась от Магалехтернис, я не уследила, что произошло у Хоно с Воруйкой, а когда вновь на них обернулась, обнаружила, что Тайо лежит на земле, закрывая лицо руками, а Огонек беспомощно трясет его за плечо. Я подбежала и присела рядом, пытаясь разглядеть, что случилось.
- Чего это с ним?
Огонек пожал плечами.
- Не знаю, не сильно вроде ударил…
Сбежались, столпились вокруг нас девки – ах да ох.
- Ваше величество, - я осторожно прикоснулась к его плечу, - что с вами? Где болит?
Он не отвечал, прижимая ладони к лицу. Потом отнял одну руку и замахал на нас – кыш, мол.
Хоно наклонился: давай отведу к лекарю, но тот зашипел, будто кот.
- Может, сюда лекаря позвать? – спросила Брунгильда. – Я сбегаю!
- Не надо никого звать! – взвыл рыжий. – Отстаньте все. Сам дойду.
Я замахала руками, и девки расступились.
- Давайте помогу, - сказала я. – Идемте, ваше величество.
- Я сам, - раздалось из-под ладоней.
- Сам, сам, - согласилась я. – Просто рядом пойду, на всякий случай. Ведь случись что, за кого же мне замуж выходить? – Я похлопала его по спине. - Вам, верно, песок в глаз попал. Или камушек. Со слезами пройдет. Ну, вставайте.
Он поднялся, так и закрывая руками глаза. Я, придерживая его за локоть и направляя, повела во дворец. Спросила:
- Больно?
- Нет, - буркнул он. – И незачем со мной тащиться.
- Мне нетрудно. Даже рада с вами прогуляться. А то и случая не было словечком перемолвиться.
- И о чем нам с тобой разговаривать?
Этот вопрос поставил меня в тупик. До чего любезный молодец.
- А о чем вы обычно с девицами разговариваете? – наконец поинтересовалась я.
Меня разобрало, и я добавила:
- Или же вы вовсе с ними не общаетесь?
Хотела пошутить, но он, видать, обиделся: дернул плечом, сбрасывая мою руку.
- Все. Отстань.
Я посмотрела вперед. Мы прошли уже полпути. На ступенях дворца нас заметили, и к нам бежало несколько слуг.
- Доброго здоровья, ваше величество.
Я поклонилась, хоть он на меня и не глядел, и собралась уже уйти, когда он буркнул – и, видно, не без труда ему это далось:
- Спасибо.
Я поклонилась еще раз.
- Всегда рада помочь.
***
Обратный путь принес нежданную встречу. На перекрестке четырех дорог сошлись: я, Замочек и О Цзынь с невольницами. Состоялся трехсторонний обмен взглядами.
Я – Замочку (моргание, движение бровями):
- Ну, что?
Замочек – мне (едва заметное покачивание головой вправо-влево):
- Нет еще. Жди.
Взгляд же, который на меня бросила О Цзынь, можно было истолковать двояко.
- Ты, тварь, моему парню глазки строишь? Убью гадину.
Или:
- Думаешь, увидела нас, и можешь теперь угрожать и ставить условия? Даже не думай. Убью гадину.
Независимо от того, что она там себе думала насчет нас с Замочком, вот это вот «Убью гадину» читалось в ее взоре очень четко. С виду же мы все трое были просто сама любезность: раскланялись и пошли каждый своей дорогой.
Я решила поискать Снежка, но переменила направление, обнаружив – о чудо! – Веточку в беседке одного, без единой невесты поблизости. Ветерок шевелил его длинные русые волосы, и на солнце они отливали золотом. Он приветливо встретил меня и охотно согласился нарисовать. Я уселась, как он сказал, и наладилась уже завести беседу о приблудах, как взгляд мой снова упал на Веточкину прическу. Часть волос падали на плечи свободно, часть были забраны: косички шли от висков на затылок и там были собраны в пучок, перевитый не моей ли жемчужной низкой? Я так и спросила:
- Не моя ли это жемчужная низка у вас в волосах?
- Твоя.
- Почему вы ее носите? – спросила я.
- Нравится – и ношу, - спокойно ответил Ами, шоркая угольком и не поднимая глаз от рисунка.
Эка. Мысли мои завертелись. Это ведь был дар императору. Я посмотрела на Веточку новым взглядом. А с какой, собственно, стати я решила, что Ами не может быть императором? Потому, что он добр, у него мягкий характер, он обращается со мной дружески и с уважением? Потому что не любит драться, а вместо этого предпочитает рисовать? Потому что меня спутали «подсказки», которые, как я думала, содержатся в представлении? Может, они и предназначены для того, чтобы уводить в сторону от верного решения, а не подводить к нему?
Все это совершенно сбивало с толку.
