Тьма даже на «Бедную Лизу» среагировала, явно сопереживая девочке, которая была обманута подлым дворянчиком и утопилась в пруду.
Я экспериментировала, стараясь чувствовать глубже, острее, сопереживать всем, о ком думала. И на исходе второго часа была вознаграждена. Тьма со мной заговорила.
Тихий, едва ощутимый шепот в голове вызвал неприятное ощущение – как будто кто-то копошился в мозгу, в волосах. Раньше я этого не ощущала. Наверное, потому что была в эмоциональном раздрае, а теперь все контролировала.
«Кого? Кого убить?» - растерянно шепнуло в голове.
Я едва не хихикнула. В последние минут пятнадцать я думала исключительно о литературных персонажах – Анна Каренина, Наташа из «Жития одной бабы», Аксинья из «Тихого Дона»… Несчастные судьбы этих женщин, видимо, были для тьмы поводом проснуться.
- Привет, - сказала я в ответ. Очень осторожно и нежно.
Тьма замолчала, а я продолжила обращение.
- Никого не надо убивать, все их обидчики давно мертвы. Ты кто? Ты тьма?
Ответный шепот был неразличимым, едва уловимым, но очень ..удивленным? Я ощутила его недоумение на излете, почти краем сознания, шестым чувством.
- Ты не убивай никого, пожалуйста, - мягко продолжила я обрабатывать свою личную шизофрению. Тьма отреагировала, и я поняла, что она недовольна моими словами.
- Ты просто усыпи, а я убью сама, - попробовала я другой подход.
«Не убьеш-шь, ты слабая».
Я аж вздрогнула. Такими чистыми, четкими были эти слова.
- Кто ты? – быстро спросила я.
«Твоя благодать», - ответили мне, и я едва не поперхнулась.
- Если ты благодать, зачем мучаешь меня и заставляешь страдать? Почему ты меня убиваешь? У меня болит сердце, и оно может разорваться.
Тишина. Полная. Ни шепотка, ни ощущения присутствия. А потом удивленное, даже изумленное:
«Страдать?! Я спасаю! Я помогаю!»
Я скривилась. Тьма вырвалась наружу и повисла облаком над моим телом. Застучало сердце, в груди привычно заболело. Тьма сконцентрировалась у моего лица, собираясь в почти осязаемую фигуру, и рванулась в мое тело так, что я ощутила это как сильнейшие удары в грудь и в висок. А потом что-то случилось. Что-то сместилось в моей голове, и я погрузилась в непроходящий адовый кошмар.
***
Это был не сон, но и явью то состояние, в котором я пребывала, было назвать нельзя. Я видела все – все, что делала тьма. Видела разрушенные города, горящие дома, мертвых людей. Их было так много! Женщины, мужчины, старики… Хрипящие, испуганные, умирающие и уже умершие от тьмы, которая бесцеремонно крутилась рядом. За что? За все, что казалось тьме посягательством на жизнь и здоровье своего носителя.
Мне не хотелось смотреть, но тьма не давала мне передышки, кидая в разные времена, эпохи, города и страны чужого мира, откровенно и без прикрас показывая, как она понимает справедливость. А понимала она ее сильно, гипертрофированно. Для нее не было полутонов. Ребенок, кинувший камень в собаку той, кем владела тьма, сломал ногу. Пьяный молодчик, толкнув плачущую девушку плечом, упал и больше не встал. Купец, отказавший старушке в помощи, наблюдал со слезами на глазах, как горит его лавка.
Их было так много, что я уже не запоминала лиц, поступков. Они сменялись, но везде были кровь, боль, жестокость, насилие. От увиденного меня уже физически тошнило, в голову впивалась боль – у каждого человека есть свой предел, и мой организм отказывался справляться.
Но пощады мне не было. Я смотрела на все это как в жутком сне, когда ничего не можешь прекратить, из которого не можешь вырваться. Мелькали пожары, смерти, смерти… Я уже больше не могла, не хотела смотреть, и в груди вместе с болью разгорался протест. И что-то вдруг снова изменилось, сместилось внутри. Я ощущала чувства тьмы, я погрузилась в нее так же, как и она – в меня. Она торжествовала, и я чувствовала ее …эмоции? Я знала, что она была рада делать то, что делала. И что она имеет свое сознание – глубокое, очень странное и мне непонятное и недоступное. Я падала в него, как в топкое черное болото, и не могла выплыть, чтобы вздохнуть, пока, наконец, не смирилась и не погрузилась в тьму полностью. И увидела…
Их было шестнадцать. Шестнадцать фигур – длинноволосых, высоких. Мужчины и женщины. От них веяло живой прохладой, покоем, умиротворением. Было сразу понятно, что они – не люди. Они шли вперед уверенно, очень плавно – люди так не ходят. И мягкий рассеянный свет их кожи, их глаз и волос был отчетливо виден во мраке, через который они шли. А потом я как-то извне, почти не анализируя, поняла, что они очень устали. Их лица были опущены вниз, они сбивали ноги о корни деревьев, и свет их тел мерк, выцветал.
А за ними на отдалении шли женщины. Эти женщины были обычными людьми, их кожа не светилась, волосы не вились и не сияли. Они шатались от усталости, падали, но вставали, продолжали идти, ползти и в конце концов замирали среди черного жуткого леса. Их становилось все меньше и меньше с каждым пройденным шагом.
А за женщинами тянулась черная тень – несчастная, неприкаянная, не имеющая четкой формы. И как-то разом, неожиданно для себя самой, я узнала в ней тьму - ту самую, свою. Она стелилась за женщинами, очень знакомо обтекала их упавшие тела, и она их… жалела? Ей и правда было жаль! Она сгущалась растерянно, развеивалась и собиралась в черную мглу снова. И снова тянулась за странной процессией.
Шестнадцать же шли и не оглядывались – они не смотрели ни на женщин, ни на тьму, которая стелилась следом.
Пока я не услышала женский, полный тоски голос из цепочки шестнадцати. Он был протяжным, с особыми длинными нотами, с интонацией, ни на что не похожей. Так, наверное, могли бы говорить древние языческие богини, берегини – нараспев, мягко, перекатывая слова, как спелые розовые яблоки по осенней траве.
- У меня не осталось сил… Мы умрем, мы не дойдем, - плакала она.
- Если мы умрем, то мир сотрется. Мы не для того его растили, чтобы он исчез в агонии, - ответил ей кто-то громким, решительным, раскатистым рокотом. А вот так, наверное, мог говорить Перун или Зевс.
- Мы умрем, как умрет Первая… Уйдем в землю, станем тенями, преданные своими созданиями, - горько отвечал женский плавный голос. Запахло медом, грозой и почему-то прелыми листьями.
- В землю молодые боги не уходят. И мы не уйдем. Первая слаба, первая мертва… - отвечали ей сразу несколько голосов, и плавный женский голос замолк. Только все шестнадцать опустили головы еще ниже. Их сияние стало мягче, размытее. Они скорбели.
Вдруг рывок вперед – и я вижу искрящийся, сильный, яркий шар, горящий голубым искорным огнем. В нем исчезали шестнадцать фигур – одна за другой. Они ступали в огонь, улыбаясь и радуясь, и на деревьях вокруг них цвел и сразу поспевал миндаль – его розовые лепестки опадали, как снег, вслед за ними падали спелые орехи, и на голых ветках снова набухали ароматные завязи. Воздух искрил от этой холодной энергии, от... магии?
Но вот ступил последний из Шестнадцати, истаял, исчез. И моя тьма, клубами тумана подлетев к еще полыхающему источнику, растерянно встала перед ним. Она уже начала выцветать, исчезать, погружаясь в него.
«Заберите меня!»
Отчаянный крик расколол тишину священного магического места. И я вместе с тьмой оглянулась назад, туда, на крик.
Женщина с разбитыми в кровь ногами лежала у цветущих деревьев, последним рывком подтянув колени к груди. Беспомощная поза умирающего человека. Она вся была иссушенная, с впавшим лицом, с сухими губами и глазами, в которых стояли слезы. Они не проливались по ее лицу – у женщины не было сил, чтобы плакать. И тьма дрогнула. Она мягко отстранилась от сверкающего источника, который уже начинал гаснуть, и рывком, не позволяя себе сомнений, влилась в тело несчастной, исполняя ее последнее желание.
Проявляя истинное милосердие.
Источник, вспыхнув, погас, чтобы перенестись в другое место, спрятаться – туда, где не будет людей, которые уничтожают магию своими технологиями. В безопасность.
А тьма, поднявшись с мертвого тела счастливо улыбающейся женщины, уплыла сплошными черными клубами. Она рассеклась на множество черных дымок, распространяясь по всему миру. Для того, чтобы творить справедливость. Ведь она – первая богиня, добрая богиня, которую уничтожили люди. И даже умерев и превратившись в черный оскверненный дым, она не предаст свою сущность.
Сердце снова рвануло болью, и я, задыхаясь и чувствуя, как по моему лицу льется из носа кровь, обнаружила себя снова на той же кровати в доме Дерека Ват Йета.
В окна лился утренний туман. Рассветало.
***
Я смотрела в потолок и пыталась отдышаться. Тьма, в которую я окунулась с головой, расплывалась рядом со мной черной дымкой, но теперь я ее не боялась. Я познакомилась с ней, узнала ее. Я сопереживала ей, несчастной умершей богине, превратившейся вот в это. В темную тень, которая потеряла саму себя.
Я же видела ее смерть. Она не смогла быть частью изменившегося мира и истаяла, но ее сила с частью сознания осталась здесь – мечущаяся, испуганная, в агонии, не понимающая, кто она и зачем она. Провожая шестнадцать богов, тень прежней богини нашла, как ей казалось, свое предназначение. Она помогла жрице, исполнила ее желание. Она разделилась на осколки, на части, чтобы творить справедливость, чтобы помогать тем, кто отчаянно нуждался в ней. Только вот эти осколки с раздробленным сознанием не могли ощущать полутона. От этого и случались беды, из-за этого женщин, одержимых тьмой, боялись.
Но сейчас, спустя почти сто лет покоя, тень богини почти полностью соединилась в Йоле – и во мне. Она слилась в единое, за исключением пары потерянных где-то осколков.
Она осознала себя, она говорила со мной и была сильна, как никогда. И вместе с тем она была мне подконтрольна. Я сейчас принимала ее просто и естественно, как принимают в старости седые волосы или морщины. Мне хотелось ее жалеть. А она ластилась ко мне, касалась кожи.
Она впервые осознавала себя, была не сгустком злого рока без сознания. Она была личностью.
Я решилась открыться и ей тоже. Я вспоминала книгу Марты, несчастной женщины, которая четырнадцать лет жила с тьмой, вспоминала заметки и вырезки из газет, и тьма откликнулась, влилась под кожу, наблюдая за тем, что я ей хотела показать.
Это был миг абсолютного единения.
«Я совершала зло, - бесцветно шепнуло в голове, когда я закончила. – Береги свое сердце и не позволяй мне больше совершать зло».
- Не позволю, - ответила я, закрывая глаза и чувствуя, как скользят по вискам слезы.
Мне надо было отдохнуть. Я была эмоционально выжата, даже, скорее, высушена. Еще одно переживание, и я впаду в банальную истерику. А эмоциональная стабильность все же важна – во мне живет самая настоящая богиня, пусть и умершая много сотен лет назад. М-да. Звучит, конечно, жутко. Ладно, будем считать, что во мне живет дух богини. Так красивее.
Думая о всякой чепухе и успокаиваясь, я начала уплывать в сон.
Но заснуть мне было не суждено. Жуткий звук очередного взрыва поднял меня с постели. Я подскочила, выглянула в окно.
Со стороны императорского дворца поднимался в небо столб огня.
- Дерек! Взрыв! – заорала я, спускаясь по ступенькам. И только через пару минут поняла, что в доме я одна. Дерека Ват Йета не было.
***
Западное крыло дворца кануло в небытие. Это было крыло для делегатов, послов, для гостей императора и гостей его семьи. Взрыв был такой силы, что из противоположного крыла выбило стекла. Досталось даже Шпилю императора – башне посередине.
Мобили с лекарями, кричащие и плачущие люди, разруха, кровь… Скандал уже начал набирать обороты. Погибли люди и, что самое неприятное, разнесло в щепки посольства двух дружественных стран, с которыми был подписан мирный договор.
В кабинет императора бились клювами железные птицы, но окно ему не позволяли открыть – безопасники берегли властителя, как зеницу ока. Взрыв во дворце – шутка ли? Это какими навыками и умениями надо обладать, чтобы такое устроить?
Правда, император был не рад такому контролю за своей персоной. Он был в гневе. Еще бы: на его территории, в его доме – и такое! Он, мечась по своему кабинету, кричал на людей, которые собрались по его приказу. Маршалы, безопасники, управляющий… В общем, те, кому приходилось отвечать за взрыв.
- Как?! Объясните мне. Как они вообще смогли пробраться во дворец? Ват Йет! Савар! Это ваша ответственность! Два безопасника, а толку как молока от мухи! Люди пострадали! Чем вы занимались? Почему дворец в уязвимом положении?! Как это вообще могло произойти?!
- Я предупреждал, что Дигон нападет снова, - спокойно сказал Ват Йет. – Источник богов, который они нашли, открывает перед ними большие возможности. Даже я не знаю всех.
- Я отправил Дигону письмо! Я согласен отдать Дигону земли! Я удовлетворил их ультиматум! Этого не должно было случиться!
- Я предупреждал, что Дигон никогда не удовлетворится, - снова сказал Дерек Ват Йет, продолжая гнуть свою линию.
- И что мне от того, что ты предупреждал?! – не сдержался император, смахивая на пол со стола чашку с успокаивающим отваром. Эту чашку на яды проверили вообще все, кто был допущен в кабинет императора. – Как оправдаться за погибших послов?!
- Не надо оправдываться. В их гибели виноват Дигон, - невозмутимо ответил Дерек Ват Йет, жестом подзывая к себе секретаря с писчими принадлежностями.
- Я знаю, что писать, сам все понимаю, - огрызнулся император, вырывая грифель из рук секретаря. Он уселся, выдохнул и начал быстро писать размашистым раздраженным почерком. Ему надо было натравить страны пострадавших на Дигон, и натравить правильно, грамотно, красиво. Так, чтобы спрашивали с Дигона, а не с него. Копия ультиматума императора Дигона, ментальный слепок оригинала – готово.
Железные птицы взметнули крыльями.
- Свободны. Дерек, останься, - сказал император, глядя вслед росчеркам медных крыльев почтовых птиц. Сгорбил спину, опустил голову на сцепленные в замок руки.
- Ты предусмотрел. Ты знал. Война так уж необходима?
Дерек Ват Йет кивнул.
– Нам нельзя медлить. Чем быстрее мы выдвинем войска, тем проще будет победить. Подпишите указ сейчас, и я начну действовать.
Император посмотрел на него долгим нечитаемым взглядом.
- Мы не объявим войну до тех пор, пока нам не придут ответы из других стран. Мы не пойдем на Дигон с войной. Пока что.
- Но…
- Я тебя услышал. Но выводы сделаю сам. Свободен.
Император указал Ват Йету на дверь. Ему надо было хорошенько все обдумать. Войну развязать никогда не поздно. А вот расплачиваться за нее поздно всегда.
Глава 11
Я успела нервно послоняться по дому Ват Йета в ожидании новостей. Опять взрыв! Диверсия другого королевства, Дигона, насколько я поняла. Только бы все были живы… Отсутствие Ват Йета меня напрягало – ведь он действительно старался не спускать с меня глаз, ну, за исключением пары моментов. А тут его нет дома. И записки нет. И вообще никого нет.
Я нервничала, поэтому решила отвлечься, найти на кухне продукты и соорудить завтрак. Оладьи из скисшего молока прекрасно удались. Я устроилась на кухне с книгой – читать получалось не очень хорошо, но в целом сносно.
