Дерек Ват Йет, находившийся тут же, окутал коконом горячей защитной магии императора и распахнул окно, зацепив птицу за крыло и не давая ей залететь. Распотрошил металлическую грудь и вынул гербовый листок, опуская птицу, которая рассыпалась в полете на металлолом.
       
       «Твой сын – расплата за наших сынов. В бездну Дигойский договор!».
       
       Один маленький листок, который принял император Пеор заметно дрожащей рукой. Прочитал. Еще раз. Еще. Страшно, молча посмотрел на Дерека Ват Йета. Потом сел за стол, положил перед собой гербовую бумагу. Над его головой холодным заревом расплескалась магия богов, пока он писал указ. Писал быстро, размашисто, решительно.
       
       Император Пеор протянул Дереку Ват Йету лист. Кивнул.
       
       - Я подпишу все, что скажешь – любые приказы. Дигон надо уничтожить, пока не поздно, иначе они уничтожат нас.
       
       Ват Йет коротко поклонился, взял указ и вышел. Он шел по коридорам утренним коридорам дворца и улыбался. Он наконец добился своего, и император дал дозволение на войну с Дигоном.
       
       Служанка, спешащая по своим делам по тем же коридорам, быстро поклонилась встреченному на ее пути Ват Йету и отвела взгляд. Его улыбка и пустые, равнодушные глаза напугали девушку.
       
       А Дерек Ват Йет спешил к Савару и темной, которых он оставил наедине практически на сутки, изредка пересекаясь с ними и отдавая новые распоряжения. Ну и приглядывая, конечно. Сейчас, получив долгожданный указ от императора, он дернул на себя дверь временных комнат ГУСа, чтобы растолкать Сава и Йолу – час очень уж ранний. Гостиная гостевых покоев, переоборудованная в кабинет, к удивлению Дерека, не пустовала. За столом, заваленном бумагами, сидела темная. С туго заплетенной косой, собранная, только очень бледная, она что-то быстро и старательно записывала. На нее падала тень от горящей лампы, и казалось, что над головой девушки повисло страшное темное чудовище. Хрупкая светлая фигурка с темная огромная клякса над ней… Дерек прикрыл глаза, отгоняя химер прошлого. Они проскользнули в его сознание так легко и незаметно, словно бы и не было этих лет постоянного контроля.
       
       Она нахмурилась, подняла голову от записей, тихо ойкнула.
       
       - Нашелся Малек? – спросила она, неосознанно, бегло прикрывая то, что писала, ладошкой, но тут же одумалась и убрала руки.
       
       - Дигон… - ответил Дерек. – Это его рук дело.
       
       - Он… Малек жив?
       
       Дерек ничего не ответил, только дернул плечом.
       
       - Савар в комнате?
       
       - Спит, - сказала темная, потупив взгляд.
       
       Проходя мимо нее в комнату к Саву, Дерек метнул взгляд на ее записи: что же она там прячет? Но ни одного знакомого слова на листах он не увидел. Более того – ни одной знакомой буквы. Страницу покрывали непонятные символы одного размера, странным почерком заваленные вправо…
       
       Он не сдержался, подхватил лист бумаги со стола и уставился на него, хмурясь и пытаясь понять написанное. Но ничего не выходило – символы были упорядочены, структурированы. Это несомненно был какой-то язык. Но какой? Дерек Ват Йет жил на свете довольно долго и обладал прекрасной памятью. Он знал все базовые языки и с десяток редкоупотребительных, но такого… такого не видел.
       
       - Что это? – спросил он у темной и осекся, увидев ее испуганный, почти затравленный взгляд.
       

       
       Глава 13

       
       Дерек Ват Йет понимал, что Йола держится из последних сил. Он видел, что она почти в предобморочном состоянии, но ничего не предпринимал – ждал. Но тьма не торопилась разрушать все, что попадется на ее пути. Складывалось впечатление, что и тьмы как таковой не было – девчонка как девчонка. Ват Йет даже пытался ее провоцировать, стараясь выбирать выражения покровожаднее, затронув темы рабства. Но – ноль реакции. Только испуганные глаза да излишне бледная кожа.
       
       А потом ее взгляд остановился, остекленел, как у него самого. И она начала говорить сама с собой. Вот это Дерека Ват Йета напрягло, и он решил наконец поговорить с темной наедине и откровенно. Уже пора бы.
       
       Ей с каждым шагом становилось все хуже. Она качнулась на ступеньках дворца, и если бы Дерек не придержал ее за плечи, то упала бы.
       
       - Идти сможешь? – спросил он, хмурясь и всматриваясь в ее лицо, но она, казалось, его уже не слышала. Она будто бы прислушивалась к чему то очень чутко, внимательно, а потом ее тело рванулось вниз. Она потеряла сознание.
       
       Ват Йет едва успел подхватить ее на руки.
       
       Рассыпавшиеся по плечам русые волосы. Серые, почти черные тени под глазами от усталости. Нежная кожа закрытых век и тень ресниц на щеке. Маленькая родинка над изгибом брови и еще одна, на виске. Тонкие маленькие губы, искусанные – нервничала? Волновалась? С узкой стопы соскользнула туфелька, за ней – вторая. И Дерек Ват Йет замер, рассматривая изящную щиколотку, крошечные пальчики, белую кожу. Лодыжка в обхвате не толще запястья. Как вообще можно ходить на таких маленьких слабых ножках?
       
       Он невольно, будто нехотя притянул женщину ближе к себе, вдыхая ее запах. Запах его горьковатого мыла от ее волос. Немного – запах мяты, пыли и бумажной гербовой краски. Пальцы бессильно повисшей руки испачканы в чернилах.
       
       Тяжесть женского тела в руках, упругость и гладкость кожи, мягкость изгибов… Дерек Ват Йет со всех ног поспешил к подъехавшему мобилю.
       
       Йолу он сгрузил на сидения, сам уселся рядом и попытался привести ее в чувство. Тщетно. Она была в глубоком обмороке и никак не хотела приходить в себя.
       
       К тому моменту, как мобиль доехал до поместья, Ват Йет уже начал тревожиться. Под его пальцами, которые он приложил к ее шее, бешено бился пульс. Словно она не в обмороке находилась, а бежала много часов. И кожа… Температура ее тела сильно выросла.
       
       Ват Йет снова подхватил ее на руки, занес в темный неприветливый дом, уложил ее на диван в гостиной. Коснулся ее лба. Не почудилось. Действительно – жар. Притом очень сильный. И сердце стучит как сумасшедшее. Да что с ней такое?!
       
       Ват Йет ругнулся сквозь зубы и поспешил на кухню за мокрым полотенцем.
       
       Пока он искал лед и лекарства, из гостиной послышался стон. Потом еще один, и еще. Дерек кинулся со всех ног обратно.
       
       Темная лежала на спине, неестественно выгнувшись. Ее глаза закатились, напряглась шея, зубы были оскалены.
       
       - И станут плоть… Станут плотью… И буд..ут целым, - прохрипела вдруг она, а потом запела. Дерек вздрогнул. Она пела на языке жрецов Шестнадцати. Все бы ничего, да только он сам знал об этом языке совсем немного: пара не очень правильных переводов – вот и все, что осталось. А она – пела, притом очень уверенно, да еще и со странным акцентом. И голос был… Вроде бы и ее, а вроде и какая-то другая нотка нет-нет, да и проскакивала в нем. Чужая нотка. Тьма? Но как это возможно? Все равно не узнать, пока она не очнется. А вот записать за ней, хотя бы на слух… Дерек Ват Йет покосился на стол с писчими принадлежностями, а потом на шею темной. Каждая мышца была напряжена. Все ее лицо было покрыто бисеринками пота, щеки покраснели, а виски, наоборот, были белее снега. Ей, наверное, больно…
       
       Дерек Ват Йет вздохнул, отодвинул в сторону бумаги, развел лекарство от жара и влил в ее рот, от чего она прервалась на пару секунд и закашлялась, а после продолжила петь. Он взял ее запястье в свои руки и принялся вливать в нее свою магию так же, как и до этого поил ее лекарствами. Спокойно, девочка, спокойно… Вот так.
       
       Пульс перестал биться с такой силой. Жар начал спадать. Хорошо… Еще через пару мгновений Йола замолчала. Расслабилась. Задышала спокойно, глубоко. Повернулась набок, во сне положила под голову интерьерную подушечку. Даже губами причмокнула и засопела спокойно, уютно.
       
       А Дерек Ват Йет смотрел на нее. В его душе, куда давно не забредали никакие чувства, почему-то царапалось и больно кусалось новое, им самим не понимаемое.
       
       Но – нельзя.
       
       Дерек Ват Йет поднялся, отвернулся. Накинуть на нее одеяло? Или не надо?
       
       «Не надо», - с опаской шепнул его внутренний голос. И Дерек с ним согласился. Ни к чему повторять старые ошибки.
       
       И пока темная спит, ему тоже не помешало бы отдохнуть. Хотя бы пару часов.
       
       Брызнула об пол вода, разгоняясь магией по трубам. Дерек Ват Йет смывал с себя усталость под горячей водой. Небольшая комнатка душевой наполнилась белым паром.
       
       «Красивая она все-таки. Миленькая», - подумал Дерек Ват Йет, дав себе немного времени на недопустимые мысли.
       
       Горячая вода билась о тело мужчины, расслабляя мышцы, даря легкость. Белый пар клубился в душевой. Ароматный, чистый. Тем удивительнее было обнаружить в этой чистоте и белизне темное щупальце, жадно, хищно рвущееся из спины Дерека Ват Йета. Щупальце, тщательно скрываемое и много лет не видевшее воли.
       
       

***

       
       Я медленно и плавно плыла по темным узким лабиринтам. Это было похоже на полет в черном дыму без запаха, без света, и я растворилась в нем без остатка. Мое сознание перешло в режим наблюдателя, я не контролировала себя, не ощущала своего тела. Оно плыло, плыло… Это не было неприятно, это было даже как-то уютно. А потом – рраз! - и я облеклась в плоть, только не свою, не Йолы, а незнакомой мне девушки. В глазах расплылась тьма, а потом ушла, даря мне ясность. Тьма позволила мне ощущать за эту девушку, быть ею.
       
       Я стояла на коленях, одетая в потрясающий бирюзовый наряд из очень нарядной ткани. Высокий жесткий воротник немного натирал мне шею, в грубая материя слегка царапала кожу. На пальцах, шее и в черных густых волосах не было украшений, и мне было от этого не по себе – мои пальцы привыкли к кольцам, я их любила. Ведь все эти драгоценные ободки – знаки любви людей ко мне. Как их можно не носить? Пусть Шестнадцатый и ругает меня, я все равно не стану прятать свою красоту в шкатулки! А колечки и заколки у меня чудные, жаль, что нельзя их надевать на ритуал. А зато вот это платье неудобное можно и нужно…
       
       Пахло мятой. Мы все любим этот запах холода из родных наших мест, поэтому цветущая мята, наш первый дар людям, растет везде.
       
       А люди научились делать из нее блестящие и сладкие конфетки. Если их высыпать в глиняную миску, они весело бьются о ее края с таким вкусным звуком… А если положить такую конфетку в рот, то она начнет ме-е-едленно таять, и становится так сладко-приятно, что слезы наворачиваются. И кто кому еще преподнес божий дар? Мы бы не додумались, так и пили бы горький мятный чай.
       
       Ну скоро уже начнется этот ритуал? Мне очень хотелось встать, сорваться и побежать на улицу, но было нельзя. Мы должны спеть песню Шестнадцати, чтобы остаться тут еще на один полный цикл в год. Эта песня – дозволение, пропуск, и этот ритуал никак нельзя миновать, хоть он и жутко занудный.
       
       Зато пока споем, уже пора будет запускать форелей в озера! То-то будет пир!
       
       О, вот и мои братья и сестрички. Расселись, тоже торопятся. И в следующий миг… Ах!
       
       Я вздрогнула и вскрикнула, вскочила на ноги, путаясь в полах традиционного платья. Пятый, подкравшись сзади, сунул мне за шиворот холодный гладкий листок. Стоит, смотрит на меня и не знает – то ли бояться, то ли смеяться.
       
       А я его только вчера оттаскала за уши за то, что съел всю принесенную людьми сметану.
       
       - К порядку! – сказал Шестнадцатый, укоризненно глядя на то, как я грожу Пятому кулаком.
       
       Я смиренно опустилась на колени, Пятый – тоже. Мы уселись рядышком в один большой круг.
       
       В центре – как всегда источник. Он искрил, как сверкающий на солнце водопад, но я на него даже и не смотрела – надоел! Мне хотелось туда, к рыбкам, к людям, к детям, к мятным конфеткам, да и Пятому не терпелось надрать уши.
       
       Совсем скоро начали затекать ноги. Противный листок холодил спину, но тут, наконец, началось.
       
       - Плоть от камня родится, и песком станет бог Шестнадцатый.
       
       - Плоть от камня родится, и песком станет бог Пятнадцатый…
       
       О-о… А я-то Первая. Долго еще. Так, вспоминай рыбок и конфетки. Сегодня форели, и будем варить на костре уху – я не знаю, что это такое, но люди говорят, что очень вкусно, и… Ой, а чего это Шестнадцатый так на меня смотрит? А-а-а, моя очередь…
       
       - Плоть от камня родится, и песком станет бог Первый, - скороговоркой произнесла я тут же завершила:
       
       - И боги станут плотью, и будут целым.
       
       «Станут плотью, будут целым», «станут плотью, будут целым», - отозвалось отовсюду.
       
       Источник зарябил, заискрил сильнее, и Шестнадцатый запел. Песня была жутко длинной, занудной. Люди слышали ее и пытались повторить, но у них заплетались языки. Это всегда так смешно!
       
       Но неожиданно после первого куплета песня захватила меня. Она лилась, такая красивая, торжественная и вовсе даже не нудная. В ней мы просили разрешения остаться для того, чтобы дарить, отдавать, клялись не причинять зла, обещали быть хорошими хозяевами и соблюдать законы всех миров.
       
       Песня завершалась, и холод нашей магии рассеялся от нас по нашему храму, разлетелся упруго за стены и дальше, дальше. Мир благословлял нас магией. Он отдавал нам ее щедро, а мы делились ею с людьми, выплёскивали, и она плыла дальше, дальше, помогая людям, исцеляя их, наделяя новорожденных дарами.
       
       Здорово! А я за год и забыла, что ритуал не только долгий и нудный, но и очень приятный и красивый. По коже пробежали мурашки от холодной магии. Приятно как!
       
       Я зажмурилась. Я знала, что глаза у меня бирюзовые, как мой наряд, а волосы черные, как плодородная земля. «Ты как черная гладкая галька на морском побережье», - сказал мне однажды старый рыбак, любуясь мной. Я вспомнила его лучистый взгляд и рассмеялась. Магия, откликаясь на мой смех, побежала через меня сплошным потоком – больше, чем от других. Волна, волна, еще одна… Я смеялась, а холодок волшебства не торопился таять - он нежно кутал мое сердце, кожу, даже кончики пальцев.
       
       Как же приятно!
       
       Толчок! Удар! Жар под кожей!
       
       Я снова плыла по темным изгибам, силясь открыть глаза и подумать, поанализировать увиденное, но у меня ничего не получилось – я снова оказалась в чужом теле, где-то там, безумно далеко и так же безумно давно.
       
       Теперь я лежала на чем-то горячем, мягком, но мне было холодно. Я подняла руку – тонкая, все жилки видны. И тяжело даже удерживать руку вот так, на весу. Я знала, как я выгляжу теперь. Черные мои волосы потускнели, глаза ввалились. Я болею, я сильно болею. Всего десять дней… Шестнадцатый говорит, что это потому, что я отдавала людям больше остальных богов. И что люди неблагодарные, что они убивают меня, что они кощунственно распоряжаются моими дарами. Он говорит с укоризной, порицает меня, людей, других богов – всех. Шестнадцатый – тот еще зануда. Наговорившись и наругавшись, Шестнадцатый наконец целует меня в лоб на прощание и хмурится. Я горячая, да.
       
       Я знаю, что боги собираются, готовятся в поход к Изначальному источнику перехода, чтобы вернуть меня в истинный дом.
       
       Но я не хочу. Я хочу остаться здесь, с детьми. Я обязательно поправлюсь.
       
       У меня во рту вкус мятных леденцов, у постели – чай с засушенными ягодами. Рядом с чашкой – мои дорогие колечки. Их пришлось снять – за эти дни пальцы так похудели, что мои сокровища соскакивали на постель.
       
       - Эй, Петра! Петра! Ты тут?
       
       Шепот мальчишки Дита. И как он вообще сюда проскользнул.
       
       - Ш! Тебе тут нельзя! – хриплю я.
       
       - Да я вот… Посмотреть, как ты. Тут тебе ребята передавали…
       
       Только сейчас я замечаю, что у него в руках куча всяких гостинцев. Запахло свежесобранной земляникой, молоком, теплым хлебом.