От был в ярости. Никаких поблажек, доступов, никаких диалогов с убийцами. Судьба сама отдала в руки императора Дигона средство мести, и теперь надо, просто необходимо отомстить обидчикам его родины.
О том, что Дигон первый, не подумав как следует, внезапно объявил войну и уничтожил не одну сотню подданых Тироя и других государств, как-то не вспоминалось. Пилий хотел реванша, хотел вернуть утерянную мощь Дигона, отомстить за смерть отца. При этом он не думал о том, что не имеет на это никакого морального права. Ему попросту было плевать.
Дигонцы были ребятами очень консервативных взглядов. Во времена Шестнадцати они окопались на своих исконных территориях и не шли на контакт, молясь своим тотемам и вырезанным из дерева идолам. Свои традиции они свято и ревностно береги, правда, их верования с большим трудом допускали прогресс. Поэтому в Дигон никто особо не лез – дигонцы и по сей день считались пусть и немного отесанными, но все же дикарями.
Наверное, это и было причиной их неправильного ведения внешнеполитических и внутренних дел.
Но, как уже и говорилось, Пилий не считал, что делает что-то неправильное.
Поэтому он отдал распоряжения беречь источник пуще жизни и не спускать с него взгляда, а сам отправился прямиком в имперские мастерские – ему срочно требовалось посмотреть, на что способна его новая сила. К сожалению, дигонцы признавали только вещественные, материальные орудия, силу физическую, а не магическую. Так исторически сложилось, что Шестнадцать обделяли своими дарами и магией верящий в свои тотемы Дигон. А значит, нужно наделить этой чудной, сильной магией предметы и посмотреть, что из этого выйдет.
Император скакал на лошади – мобиль бы не проехал в такую глушь, да и в Дигоне мобилей было не так уж и много – с десятка два, не больше. Он скакал в окружении верных людей, личных защитников и клятвенников – тех, кто обещал служить императору, отдавая свою жизнь. Вокруг него витал нежный аромат свежей мяты – к копыту коня пристали нежные листочки.
Император Пилий же, купаясь в волнах свежего аромата, был очень воодушевлен: он пребывал в мечтах. Он планировал, как лучше вернуть свое и отобрать чужое. И, откровенно говоря, планировал молодой император так себе. Ему даже в голову не пришло отработать новый дар менталиста на своих людях, проверить, о чем они все думают, чего хотят, верны ли ему. Ведь если бы он это сделал, то был бы весьма удивлен. Например, конюший, который служил в имперской конюшне уже лет тридцать и следил за состоянием личных лошадей Пилия, был неплохим и одаренным менталистом, какие обычно водятся в Тирое. И этому конюшему очень хотелось черкнуть пару строк Дереку Ват Йету. Что он и не преминул сделать, едва оказавшись в конюшне. Неприметный стриж из меди и серебра – жуткая роскошь для Дигона, между прочим – взметнулся в темнеющее небо. Одна из самых быстрых почтовых птиц традиционно была у шпионов.
На следующее утро птица уже стучала в окно Дерека Ват Йета серебряным тоненьким крылом.
Залитый солнцем сад. Зеленая трава такая яркая, что по ней страшно ступать. Жарко. На верхушке дерева алеют, наливаются соком вишни. Нижние ветки давно ободраны братом и сестрами и их гувернантками.
Круглолицая девчушка в простом платьице и в фартучке на милых завязках смотрит, прищурясь от солнца, на аппетитные, явно сладкие ягоды.
Дерек же ловит ее взгляд. Он чувствует, как рвется из него магия, как стремится сделать для нее все, чего бы она не пожелала. Она наполняет его, распирает грудь, и кожа горит от нее. И Дерек поддается, выпускает ее – такую горячую, такую могущественную.
- Подставь ладони и закрой глаза, - шепчет он, хитро улыбаясь.
Девчушка тихо смеется, но слушается. В ее раскрытые ладони падают теплые от солнца гладкие ягоды, собранные выпущенной Дереком магией.
А потом они едят вишни. Ее ладошки все в красных пятнах сока. Вишневый сок вокруг губ, на щеках, на кистях и запястьях. Дети похожи на веселых вурдалаков – улыбаются друг другу красными от вишен зубами.
Счастливо бьется сердце, в груди вместо привычного холодка – ласковое тепло, умиротворение, покой.
…Дерек Ват Йет проснулся рывком, ощутив, что что-то не так. И точно. Тьма, реагируя на сон, выпустила щупальца в окно, в сад. Искала вишни, подчиняясь бессознательному желанию спящего Ват Йета. Вот гадина! Дал один раз слабину!
Загнав усилием воли тьму обратно под кожу, Ват Йет встал с дивана – он уснул там же, где и темная – в гостиной. Следил за ней и сам не заметил, как уснул сам. Неудивительно – он все же человек, ему требуется сон.
- Тук-тук.
В окно кабинета постучал металлический клюв. Дерек Ват Йет поспешил принять почту. Он очень ждал хороших новостей. Увы, хороших новостей пока не предвиделось. Император Дигона уже влез всеми паучьими лапками в источник.
Дерек Ват Йет выругался. Он рассчитывал, что недалекий правитель не будет самолично лезть в то, о чем совершенно ничего не знает. Увы, ожидания не оправдались. И почему источник на территории этих дикарей?! Сколько же от этого проблем…
И нежный сон, и темная, и разгулявшаяся тьма были позабыты. Дерек Ват Йет снова был прежним собой – профессионалом без проблеска человечности.
Под старыми липами – крыльцо. Мокрое, темное от старости. Из крепкой лиственницы, на века. К крыльцу прилипли клейкие медовые цветочки, попадавшие с деревьев. В воздухе сладко пахнет дождем, мокрым разнотравьем, липовым нектаром. Покой, умиротворение, предвкушение чего-то хорошего. Маленькая пятка на влажной половице, скрип, еще скрип. Дерево скрипит, и маленькие пяточки пляшут, стараясь наступать на крыльцо потише, но это не помогает.
- Да не скрипи ты! – не выдерживаю я и открываю глаза. Сна как не бывало. Дерек сидит за столом и пишет, да так быстро, что карандаши, которые тут в ходу, скрипят. Он обернулся ко мне сразу же. И как понял, что я уже не сплю?
- Хорошо, что ты проснулась сама. Присоединяйся. Надо очень много писать. Времени нет. Как закончим, поговорим.
Голос Дерека Ват Йета отпечатывается во мне, как в сырой глине – каждый звук, каждая проговоренная им буква меня волновали. Даже его равнодушные интонации. Как-то раньше за собой такого стремления к мужским объятиям не замечала…
Вокруг сердца напоминающе сжался холодок, и я все вспомнила. Одномоментно. И тьму, то есть, богиню, и ее смерть, и даже песню, которую она пела, могла бы воспроизвести. Холодок у сердца стал отчетливее, но он не был неприятным. Скорее, ободряющим.
- Умойся и выпей кофе. Только быстро, - сказал Ват Йет, снова берясь за карандаш и погружаясь в писанину. Я растерянно смотрела на его спину, на локоть, который то и дело соскакивал с края стола, на сильную шею. И вдруг каким-то импульсом от сердца захотела его обнять. Погладить, прижать к себе, пожалеть. Может быть, принести чашечку кофе или мороженого, нежно улыбнуться, озорно взлохматить волосы, чтобы…
Так! Стоп!
Это не моя эмоция! Не мое чувство!
И точно. Стоило об этом подумать, как сердце очень знакомо кольнуло. Вот оно что! Это же тьма! Ну, то есть, богиня! Она что, очень невовремя вспомнила о том, что она женщина? Или Дерек в ее вкусе? А ну, отвечать и не молчать!
Но тьма, то есть, богиня, молчала. Никакой шизофрении. А тяга-то осталась! Я очень выразительно посмотрела на спину Ват Йета, справляясь с приливами нежности. И как только спина Ват Йета перестала вызвать желание ее обнять, как… А у него такие миленькие скулы… И губы у него что надо, не холодные, а очень мягкие, теплые – живые. И впалая щека – меловая, бледная, очень глад… Вот черт! Дерек Ват Йет вызывал у меня вполне нормальные для молодой девушки чувства. А у меня ли?
Меня бросило в жар. Между лопаток медленно стекла капля пота. А что, если это не мое тело его хочет? А что, если это тело Йолы?
Я не сдержалась и застонала, спрятав лицо в ладонях. Села на кровати, пытаясь сконцентрироваться на себе, на своей личности. Я – не Йола, не богиня, я Вера, Ве-ра. У меня есть, ну, то есть, была работа, машина – тоже, наверное, была. Квартира, Танюшка, бывший муж… Я – сильная, циничная, местами вообще стерва редкостная и хамло. Я едва не засадила за решетку генерального. Я рискнула жизнью и сделала все, что зависело от меня, чтобы этот старый козел пострадал. Я резкая, грубая, с модным каре, высокая. Какого цвета у меня волосы? Какого цвета? Черные.. Нет, каштановые, вот примерно как у Дерека. Или все же черные?
И вот тут я испугалась по-настоящему. Я не могла, никак не могла вспомнить цвет своих волос, выражение своих глаз, когда красовалась перед зеркалом, не могла вспомнить, что мне сказала Танюшка перед свадьбой, в чем я была одета на выпускной… Я не помнила!
- Йола! Что с тобой? – спросил Ват Йет, разворачиваясь ко мне.
Но я не отвечала – мой разум был невероятно напряжен. Я – Вера. Я брюнетка, на выпускном я была в брюках… да, в брюках. Бежевых? Да, бежевых, и в майке с белым кружевом. На нем до сих пор осталась капля красного вина. Кто же его разлил?
- Йола?!
- Отвяжись, - сквозь зубы прошипела я, концентрируясь снова и стараясь не обращать внимания на свои чувства по отношению к нему.
Иванцев разлил! Он уже после выдачи аттестатов лыка не вязал. Так… А Танюша сказала, что если я захочу пожаловаться на мужа, у нее на этот случай всегда есть бутылочка моего любимого вина. Фууух! Вспомнила! Из глаз брызнули слезы облегчения. Это мои слезы, или это из-за того, что организм Йолы гормонально нестабилен и подвержен слезоразливу? Где она, где я, а где богиня?!
И в этот момент Дерек Ват Йет вцепился в мои плечи, встряхнул меня сильно, грубо.
- Да что с тобой происходит? Давай-ка поговорим как следует!
Его голос опять взволновал меня, хоть и не предвещал мне ничего хорошего. Да что это такое!
Я взъярилась, дернулась назад, вырываясь из его захвата, и отчетливо отчеканила, глядя в его зеленые, любимые не мной, а богиней, глаза.
- Дерек Ват Йет, не тряси меня, как грушу. Достал, сил нет.
Зеленые глаза изумленно моргнули. Тень его ресниц коснулась впалой щеки. Так красиво… так! Стоп! Всем – молчать! Я – Вера. Я тут главная!
И меня неожиданно отпустило.
- Извини, - пробормотала я. – Мне нужно умыться и кофе.
Но крепкая рука снова вцепилась в мое запястье.
- После. Сначала мы поговорим.
От его прикосновения несло жаром магии, которая быстро, дерзко и очень нагло перетекла в мое тело.
- Ты с места не сдвинешься, пока мне все не расскажешь.
- А если я писать захочу? – ехидно спросила я, попытавшись поерзать и почесать нос. У меня ничего не вышло – магия Ват Йета меня обездвижила.
- Мне плевать, - ответил он спокойно и равнодушно. – Отвечай, кто ты на самом деле. Ни одна рабыня не может так говорить с другим человеком – вас не так обучают. И не смей увиливать. Магия подчинения очень неприятна, уж поверь. Если твои ответы меня не устроят, я причиню тебе боль.
Вот теперь я испугалась – меня прям пробрало. Гормоны Йолы и нежные чувства богини как-то разом испарились. И я осталась перед равнодушным чудовищем с пуговичными глазами один на один.
«Никогда и ни в чем не признавайся. Строй дуру, лей слезы, ной, но не признавайся. Раскаявшиеся не получают преимуществ, только пинки и тычки», - всплыли в голове чьи-то уверенные слова. То ли Танюшки, то ли какой-то другой подруги.
Я опустила глаза, старательно выдавливая слезы – правда, и стараться особо не пришлось. Все вот тут, на поверхности. Нам, женщинам, поплакать обычно несложно. Вопрос в том, для кого и для чего обычно концерт.
Мужчины, по моим наблюдениям, делятся на две категории. Есть те, кто не может терпеть женские слезы. Они ведут себя бестолково, теряются, начинают неловко утешать, топчутся на месте и не знают, куда бежать и что делать, чтобы это прекратилось. И есть те, кто считает, что слезы для женщины – как весенний дождик. Эдакая обязательная особенность женского организма. Поплакала и перестала. Можно немножко поутешать, но это необязательно.
Дерек Ват Йет был вне классификации. Ему действительно было плевать – теряться он не собирался, снисходительно жалеть – тоже, но мне надо показать, что я слабая женщина, которая просто боится. И я, заливаясь покорно хлынувшими слезами и всхлипывая, раздумывала о том, как мне удачнее соврать. Не сказать, что я об этом не думала раньше, но узел как-то уж очень быстро развязался. А так как нет лжи лучше, чем та, которая смешана с правдой, я принялась творить.
- Я… я не п.помню. Ничего ппочти не ппомню, - наконец выдохнула я, поднимая глаза на Ват Йета и стараясь отследить его реакцию. Ни че го. Пустота. Как смотрел, так и смотрит. Мда, по реакциям я фиг чего предугадаю. И мне пришлось продолжать.
- Я… ну. Помню, что плакала в ванной после того, как хозяин… как он меня…
Я покорно позволила остаткам воспоминаний выползти на свет божий, и теперь рассказывала это снова. Но сколько я еще должна буду это вспоминать? Чужое дыхание, тяжесть ненавистного тела – это не ушло с памятью Йолы, а спаялось с моей. Тяжко…
- А потом я начала забывать. Уже на следующий день я не помнила большую часть своей жизни. Я постепенно забыла даже как писать. Я не помню, как надо к вам обращаться, не знаю правил поведения, я не помню ничего… Я не помню прошлого, не помню, что училась в школе рабов. Я даже людей не помню, которые меня окружали, с которыми дружила, кого любила. Вы говорите, что я была рабыней, но я не знаю, что это такое. Это, наверное, тьма. Это она заставляет меня все зыбыть.
Молчание.
Я осторожно подняла глаза на Ват Йета. Он смотрел на меня очень внимательно, касался взглядом моего лица, губ. Он меня изучал. Мою мимику, которая единственная оставалась подвижной – правду ли я сказала или соврала?
- То, что ты многого не помнишь, я понял давно, - наконец сказал он, - но это не объясняет другого. У тебя есть знания, которые ты не можешь иметь. Ты не говоришь мне всего. Прости, но будет больно.
Ага! Еще чего!
- Неизвестно же, как отреагирует моя тьма! Она может тебя убить или меня убить, или всех убить! Думай, что делаешь! Это как с подожженным динамитом играть! – затараторила я, пытаясь отстраниться. – Не лучшая идея лезть мне в голову!
- Динамит? Впрочем, не рассказывай, откуда ты знаешь о последних военных разработках. Я хороший маг. Если что, успею спасти и себя, и тебя, и всех.
Я прикусила язык. Опять ляпнула не туда!
Дерек Ват Йет же поднял руку, закатывая рубашку. От его ладони рвануло жаром магии. Но это был не согревающий приятный жар, который я чувствовала до этого. Этот жар уже на расстоянии жалил, покалывал, как стекловата. В детстве мне довелось по глупости на такой поваляться, и сейчас уже давно забытые чудные ощущения воскресли снова. Он протянул руку ко мне, к моему лбу. Ментальная магия! Он меня прочитает, и тогда что? Конец Бобику? Что тут делают с иномирянами? Боже, страшно! Дернуться? Бежать? Куда там… Я по-прежнему не могла двигаться.
Магия колола лоб остро, больно, почти нестерпимо. Безопасная магия? Ха! Вот сейчас эта жуткая колкая боль проникнет в мою голову, взорвется тысячей острейших осколков.
О том, что Дигон первый, не подумав как следует, внезапно объявил войну и уничтожил не одну сотню подданых Тироя и других государств, как-то не вспоминалось. Пилий хотел реванша, хотел вернуть утерянную мощь Дигона, отомстить за смерть отца. При этом он не думал о том, что не имеет на это никакого морального права. Ему попросту было плевать.
Дигонцы были ребятами очень консервативных взглядов. Во времена Шестнадцати они окопались на своих исконных территориях и не шли на контакт, молясь своим тотемам и вырезанным из дерева идолам. Свои традиции они свято и ревностно береги, правда, их верования с большим трудом допускали прогресс. Поэтому в Дигон никто особо не лез – дигонцы и по сей день считались пусть и немного отесанными, но все же дикарями.
Наверное, это и было причиной их неправильного ведения внешнеполитических и внутренних дел.
Но, как уже и говорилось, Пилий не считал, что делает что-то неправильное.
Поэтому он отдал распоряжения беречь источник пуще жизни и не спускать с него взгляда, а сам отправился прямиком в имперские мастерские – ему срочно требовалось посмотреть, на что способна его новая сила. К сожалению, дигонцы признавали только вещественные, материальные орудия, силу физическую, а не магическую. Так исторически сложилось, что Шестнадцать обделяли своими дарами и магией верящий в свои тотемы Дигон. А значит, нужно наделить этой чудной, сильной магией предметы и посмотреть, что из этого выйдет.
Император скакал на лошади – мобиль бы не проехал в такую глушь, да и в Дигоне мобилей было не так уж и много – с десятка два, не больше. Он скакал в окружении верных людей, личных защитников и клятвенников – тех, кто обещал служить императору, отдавая свою жизнь. Вокруг него витал нежный аромат свежей мяты – к копыту коня пристали нежные листочки.
Император Пилий же, купаясь в волнах свежего аромата, был очень воодушевлен: он пребывал в мечтах. Он планировал, как лучше вернуть свое и отобрать чужое. И, откровенно говоря, планировал молодой император так себе. Ему даже в голову не пришло отработать новый дар менталиста на своих людях, проверить, о чем они все думают, чего хотят, верны ли ему. Ведь если бы он это сделал, то был бы весьма удивлен. Например, конюший, который служил в имперской конюшне уже лет тридцать и следил за состоянием личных лошадей Пилия, был неплохим и одаренным менталистом, какие обычно водятся в Тирое. И этому конюшему очень хотелось черкнуть пару строк Дереку Ват Йету. Что он и не преминул сделать, едва оказавшись в конюшне. Неприметный стриж из меди и серебра – жуткая роскошь для Дигона, между прочим – взметнулся в темнеющее небо. Одна из самых быстрых почтовых птиц традиционно была у шпионов.
На следующее утро птица уже стучала в окно Дерека Ват Йета серебряным тоненьким крылом.
***
Залитый солнцем сад. Зеленая трава такая яркая, что по ней страшно ступать. Жарко. На верхушке дерева алеют, наливаются соком вишни. Нижние ветки давно ободраны братом и сестрами и их гувернантками.
Круглолицая девчушка в простом платьице и в фартучке на милых завязках смотрит, прищурясь от солнца, на аппетитные, явно сладкие ягоды.
Дерек же ловит ее взгляд. Он чувствует, как рвется из него магия, как стремится сделать для нее все, чего бы она не пожелала. Она наполняет его, распирает грудь, и кожа горит от нее. И Дерек поддается, выпускает ее – такую горячую, такую могущественную.
- Подставь ладони и закрой глаза, - шепчет он, хитро улыбаясь.
Девчушка тихо смеется, но слушается. В ее раскрытые ладони падают теплые от солнца гладкие ягоды, собранные выпущенной Дереком магией.
А потом они едят вишни. Ее ладошки все в красных пятнах сока. Вишневый сок вокруг губ, на щеках, на кистях и запястьях. Дети похожи на веселых вурдалаков – улыбаются друг другу красными от вишен зубами.
Счастливо бьется сердце, в груди вместо привычного холодка – ласковое тепло, умиротворение, покой.
…Дерек Ват Йет проснулся рывком, ощутив, что что-то не так. И точно. Тьма, реагируя на сон, выпустила щупальца в окно, в сад. Искала вишни, подчиняясь бессознательному желанию спящего Ват Йета. Вот гадина! Дал один раз слабину!
Загнав усилием воли тьму обратно под кожу, Ват Йет встал с дивана – он уснул там же, где и темная – в гостиной. Следил за ней и сам не заметил, как уснул сам. Неудивительно – он все же человек, ему требуется сон.
- Тук-тук.
В окно кабинета постучал металлический клюв. Дерек Ват Йет поспешил принять почту. Он очень ждал хороших новостей. Увы, хороших новостей пока не предвиделось. Император Дигона уже влез всеми паучьими лапками в источник.
Дерек Ват Йет выругался. Он рассчитывал, что недалекий правитель не будет самолично лезть в то, о чем совершенно ничего не знает. Увы, ожидания не оправдались. И почему источник на территории этих дикарей?! Сколько же от этого проблем…
И нежный сон, и темная, и разгулявшаяся тьма были позабыты. Дерек Ват Йет снова был прежним собой – профессионалом без проблеска человечности.
***
Под старыми липами – крыльцо. Мокрое, темное от старости. Из крепкой лиственницы, на века. К крыльцу прилипли клейкие медовые цветочки, попадавшие с деревьев. В воздухе сладко пахнет дождем, мокрым разнотравьем, липовым нектаром. Покой, умиротворение, предвкушение чего-то хорошего. Маленькая пятка на влажной половице, скрип, еще скрип. Дерево скрипит, и маленькие пяточки пляшут, стараясь наступать на крыльцо потише, но это не помогает.
- Да не скрипи ты! – не выдерживаю я и открываю глаза. Сна как не бывало. Дерек сидит за столом и пишет, да так быстро, что карандаши, которые тут в ходу, скрипят. Он обернулся ко мне сразу же. И как понял, что я уже не сплю?
- Хорошо, что ты проснулась сама. Присоединяйся. Надо очень много писать. Времени нет. Как закончим, поговорим.
Голос Дерека Ват Йета отпечатывается во мне, как в сырой глине – каждый звук, каждая проговоренная им буква меня волновали. Даже его равнодушные интонации. Как-то раньше за собой такого стремления к мужским объятиям не замечала…
Вокруг сердца напоминающе сжался холодок, и я все вспомнила. Одномоментно. И тьму, то есть, богиню, и ее смерть, и даже песню, которую она пела, могла бы воспроизвести. Холодок у сердца стал отчетливее, но он не был неприятным. Скорее, ободряющим.
- Умойся и выпей кофе. Только быстро, - сказал Ват Йет, снова берясь за карандаш и погружаясь в писанину. Я растерянно смотрела на его спину, на локоть, который то и дело соскакивал с края стола, на сильную шею. И вдруг каким-то импульсом от сердца захотела его обнять. Погладить, прижать к себе, пожалеть. Может быть, принести чашечку кофе или мороженого, нежно улыбнуться, озорно взлохматить волосы, чтобы…
Так! Стоп!
Это не моя эмоция! Не мое чувство!
И точно. Стоило об этом подумать, как сердце очень знакомо кольнуло. Вот оно что! Это же тьма! Ну, то есть, богиня! Она что, очень невовремя вспомнила о том, что она женщина? Или Дерек в ее вкусе? А ну, отвечать и не молчать!
Но тьма, то есть, богиня, молчала. Никакой шизофрении. А тяга-то осталась! Я очень выразительно посмотрела на спину Ват Йета, справляясь с приливами нежности. И как только спина Ват Йета перестала вызвать желание ее обнять, как… А у него такие миленькие скулы… И губы у него что надо, не холодные, а очень мягкие, теплые – живые. И впалая щека – меловая, бледная, очень глад… Вот черт! Дерек Ват Йет вызывал у меня вполне нормальные для молодой девушки чувства. А у меня ли?
Меня бросило в жар. Между лопаток медленно стекла капля пота. А что, если это не мое тело его хочет? А что, если это тело Йолы?
Я не сдержалась и застонала, спрятав лицо в ладонях. Села на кровати, пытаясь сконцентрироваться на себе, на своей личности. Я – не Йола, не богиня, я Вера, Ве-ра. У меня есть, ну, то есть, была работа, машина – тоже, наверное, была. Квартира, Танюшка, бывший муж… Я – сильная, циничная, местами вообще стерва редкостная и хамло. Я едва не засадила за решетку генерального. Я рискнула жизнью и сделала все, что зависело от меня, чтобы этот старый козел пострадал. Я резкая, грубая, с модным каре, высокая. Какого цвета у меня волосы? Какого цвета? Черные.. Нет, каштановые, вот примерно как у Дерека. Или все же черные?
И вот тут я испугалась по-настоящему. Я не могла, никак не могла вспомнить цвет своих волос, выражение своих глаз, когда красовалась перед зеркалом, не могла вспомнить, что мне сказала Танюшка перед свадьбой, в чем я была одета на выпускной… Я не помнила!
- Йола! Что с тобой? – спросил Ват Йет, разворачиваясь ко мне.
Но я не отвечала – мой разум был невероятно напряжен. Я – Вера. Я брюнетка, на выпускном я была в брюках… да, в брюках. Бежевых? Да, бежевых, и в майке с белым кружевом. На нем до сих пор осталась капля красного вина. Кто же его разлил?
- Йола?!
- Отвяжись, - сквозь зубы прошипела я, концентрируясь снова и стараясь не обращать внимания на свои чувства по отношению к нему.
Иванцев разлил! Он уже после выдачи аттестатов лыка не вязал. Так… А Танюша сказала, что если я захочу пожаловаться на мужа, у нее на этот случай всегда есть бутылочка моего любимого вина. Фууух! Вспомнила! Из глаз брызнули слезы облегчения. Это мои слезы, или это из-за того, что организм Йолы гормонально нестабилен и подвержен слезоразливу? Где она, где я, а где богиня?!
И в этот момент Дерек Ват Йет вцепился в мои плечи, встряхнул меня сильно, грубо.
- Да что с тобой происходит? Давай-ка поговорим как следует!
Его голос опять взволновал меня, хоть и не предвещал мне ничего хорошего. Да что это такое!
Я взъярилась, дернулась назад, вырываясь из его захвата, и отчетливо отчеканила, глядя в его зеленые, любимые не мной, а богиней, глаза.
- Дерек Ват Йет, не тряси меня, как грушу. Достал, сил нет.
Зеленые глаза изумленно моргнули. Тень его ресниц коснулась впалой щеки. Так красиво… так! Стоп! Всем – молчать! Я – Вера. Я тут главная!
И меня неожиданно отпустило.
- Извини, - пробормотала я. – Мне нужно умыться и кофе.
Но крепкая рука снова вцепилась в мое запястье.
- После. Сначала мы поговорим.
От его прикосновения несло жаром магии, которая быстро, дерзко и очень нагло перетекла в мое тело.
- Ты с места не сдвинешься, пока мне все не расскажешь.
- А если я писать захочу? – ехидно спросила я, попытавшись поерзать и почесать нос. У меня ничего не вышло – магия Ват Йета меня обездвижила.
- Мне плевать, - ответил он спокойно и равнодушно. – Отвечай, кто ты на самом деле. Ни одна рабыня не может так говорить с другим человеком – вас не так обучают. И не смей увиливать. Магия подчинения очень неприятна, уж поверь. Если твои ответы меня не устроят, я причиню тебе боль.
Вот теперь я испугалась – меня прям пробрало. Гормоны Йолы и нежные чувства богини как-то разом испарились. И я осталась перед равнодушным чудовищем с пуговичными глазами один на один.
Глава 16
«Никогда и ни в чем не признавайся. Строй дуру, лей слезы, ной, но не признавайся. Раскаявшиеся не получают преимуществ, только пинки и тычки», - всплыли в голове чьи-то уверенные слова. То ли Танюшки, то ли какой-то другой подруги.
Я опустила глаза, старательно выдавливая слезы – правда, и стараться особо не пришлось. Все вот тут, на поверхности. Нам, женщинам, поплакать обычно несложно. Вопрос в том, для кого и для чего обычно концерт.
Мужчины, по моим наблюдениям, делятся на две категории. Есть те, кто не может терпеть женские слезы. Они ведут себя бестолково, теряются, начинают неловко утешать, топчутся на месте и не знают, куда бежать и что делать, чтобы это прекратилось. И есть те, кто считает, что слезы для женщины – как весенний дождик. Эдакая обязательная особенность женского организма. Поплакала и перестала. Можно немножко поутешать, но это необязательно.
Дерек Ват Йет был вне классификации. Ему действительно было плевать – теряться он не собирался, снисходительно жалеть – тоже, но мне надо показать, что я слабая женщина, которая просто боится. И я, заливаясь покорно хлынувшими слезами и всхлипывая, раздумывала о том, как мне удачнее соврать. Не сказать, что я об этом не думала раньше, но узел как-то уж очень быстро развязался. А так как нет лжи лучше, чем та, которая смешана с правдой, я принялась творить.
- Я… я не п.помню. Ничего ппочти не ппомню, - наконец выдохнула я, поднимая глаза на Ват Йета и стараясь отследить его реакцию. Ни че го. Пустота. Как смотрел, так и смотрит. Мда, по реакциям я фиг чего предугадаю. И мне пришлось продолжать.
- Я… ну. Помню, что плакала в ванной после того, как хозяин… как он меня…
Я покорно позволила остаткам воспоминаний выползти на свет божий, и теперь рассказывала это снова. Но сколько я еще должна буду это вспоминать? Чужое дыхание, тяжесть ненавистного тела – это не ушло с памятью Йолы, а спаялось с моей. Тяжко…
- А потом я начала забывать. Уже на следующий день я не помнила большую часть своей жизни. Я постепенно забыла даже как писать. Я не помню, как надо к вам обращаться, не знаю правил поведения, я не помню ничего… Я не помню прошлого, не помню, что училась в школе рабов. Я даже людей не помню, которые меня окружали, с которыми дружила, кого любила. Вы говорите, что я была рабыней, но я не знаю, что это такое. Это, наверное, тьма. Это она заставляет меня все зыбыть.
Молчание.
Я осторожно подняла глаза на Ват Йета. Он смотрел на меня очень внимательно, касался взглядом моего лица, губ. Он меня изучал. Мою мимику, которая единственная оставалась подвижной – правду ли я сказала или соврала?
- То, что ты многого не помнишь, я понял давно, - наконец сказал он, - но это не объясняет другого. У тебя есть знания, которые ты не можешь иметь. Ты не говоришь мне всего. Прости, но будет больно.
Ага! Еще чего!
- Неизвестно же, как отреагирует моя тьма! Она может тебя убить или меня убить, или всех убить! Думай, что делаешь! Это как с подожженным динамитом играть! – затараторила я, пытаясь отстраниться. – Не лучшая идея лезть мне в голову!
- Динамит? Впрочем, не рассказывай, откуда ты знаешь о последних военных разработках. Я хороший маг. Если что, успею спасти и себя, и тебя, и всех.
Я прикусила язык. Опять ляпнула не туда!
Дерек Ват Йет же поднял руку, закатывая рубашку. От его ладони рвануло жаром магии. Но это был не согревающий приятный жар, который я чувствовала до этого. Этот жар уже на расстоянии жалил, покалывал, как стекловата. В детстве мне довелось по глупости на такой поваляться, и сейчас уже давно забытые чудные ощущения воскресли снова. Он протянул руку ко мне, к моему лбу. Ментальная магия! Он меня прочитает, и тогда что? Конец Бобику? Что тут делают с иномирянами? Боже, страшно! Дернуться? Бежать? Куда там… Я по-прежнему не могла двигаться.
Магия колола лоб остро, больно, почти нестерпимо. Безопасная магия? Ха! Вот сейчас эта жуткая колкая боль проникнет в мою голову, взорвется тысячей острейших осколков.
