В ее квартире пахнет мясом и чем-то еще… специями, дорогими духами. Ирина редко готовит, но на этот раз расстаралась. На первый взгляд ей все дается легко: бизнес, домашние дела, отношения. Конечно, это иллюзорная простота. За ней годы труда. И справедливая награда – возможность выбирать.
И на мой намек Ирина отвечает прямо в лоб, как я и люблю:
— Замуж? За тебя? Нет, за тебя я не пойду. Сначала я хотела, очень. До самоистязания, просто спала и видела себя в белом платье рядом с тобой, — Ира хрипло смеется, пригубив вино. — Потом поняла: на первом месте у тебя дочь, а второе почетное меня не очень устраивает. Димушка, дорогой, вообще-то это наш последний ужин. Давай расстанемся.
— Ты кого-то себе нашла? — спрашиваю я, с удивлением прислушиваясь к ощущениям. Ни капли ревности, скорее облегчение.
— Ну… я же не настолько... стерва, — в последнюю секунду Ира явно меняет матерное слово на более культурный вариант. — С двумя мужиками одновременно не сплю. Но в поиске, признаю.
— Ты изменилась, — констатирую я.
— Согласна, — кивает Ира. — А как иначе? Это мужской мир. И вламываться в него со своим самоваром по крайней мере самоубийственно. Видишь, вот тут? — Ира обводит жестом грудь, мягко стучит кулачком по грудине. — Кольчуга. Доспех. Их не видно, но они есть. Выращены с трудом, из собственного эгоцентризма, путем проб, ошибок, падений и унижений. И не надо так на меня смотреть. Каждый выживает по-своему. Я знаю, что тебе нужно, Димушка. Мать для Алисы. Добрая, сердечная женщина. А я не добрая и не сердечная.
Ирина встает и наклоняется надо мной. Шепчет:
— Я в душ, хорошо? Отметим наше расставание красиво. Открой ликер.
Я не жду, когда она вернется. Оставляю записку, что меня вызвали по срочному делу. Ирина умная, поймет. Расставание действительно получилось красивым… необременительным.
Приезжаю к маме. Ташка тоже здесь. Отдам ей машину, мне она в ближайшее время не понадобится.
Поднимаюсь по лестнице и ловлю себя на том, что боюсь. Вика видела какого-то странного типа у коттеджа. По описанию это Никита. Значит, и Марк знает, где я. Или еще не знает, но скоро узнает. Ни на секунду не сомневаюсь, что Проскурин шпионит по указке Ростоцкого. С другой стороны, знай Марк о моем местонахождении, уже давно примчался бы.
Мама радуется и затевает обед. Ташка утягивает меня в нашу старую комнату. Закрывает дверь, набрасывается с вопросами: как я, как протекает беременность, что у меня вообще в голове, какие планы.
Рассказываю ей о предстоящей поездке. Она оживляется. В следующий раз на вопрос Ростоцкого она ответит, что я уехала. Может, он и отстанет.
— Неужели он звонит тебе каждый день? — спрашиваю я, ужасаясь.
— Каждый день?! Шутишь, что ли? — сестра смеется. — Не. Ты же знаешь своего бывшего. Когда-то я прям восхищалась его упрямством, а сейчас он меня дико бесит. Каждый час звонит! А я его в черный список не добавляю, все жду, когда ты определишься.
— Спасибо, конечно, — бормочу я, — но такие жертвы от тебя не требуются.
— Мало ли, — сестра пожимает плечами. — Я ведь что думаю. Если он узнает, что ты беременна...
— Я понимаю, — перебиваю я ее. — Мне нужен хороший адвокат. Мне нужна хорошая работа и хороший доход к тому моменту, как ребенок появится на свет.
— И хороший мужик, — добавляет сестра. — А еще лучше выйти замуж. Любой суд оставит ребенка тебе. А если без всего этого... — Таша разводит руками. — Обеспеченному мужику, женатому, при известном старании адвокатов ребенка отдадут обязательно. У Ростоцкого наверняка связи есть.
— Еще какие, — страх охватывает меня с новой силой. — Он может сделать это просто… из мести, а не от большой любви к малышу.
Я вдруг начинаю рассказывать Ташке о Вике, Ларисе и Тамаре.
— Ну слушай, — оживляется сестра. — С такими классными тетками ты без работы не останешься. Уже одна проблема решена.
Она говорит с такой убежденностью, что я верю. И спокойно сажусь за стол. Правда, особым аппетитом родных не радую, он у меня в последние дни так себе.
Мама расстроена. Она никогда не любила Марка, считая, что он не хочет на мне жениться. А теперь она утвердилась в своей уверенности. Ей жалко меня.
Я говорю, что еду на юг по работе. Мама всячески это одобряет, предлагает деньги, но я знаю, какие суммы уходят на ее лекарство, и отказываюсь. В конце концов, я сейчас не бедствую. Даже делаю некоторые инвестиции. Но знать про ребенка маме пока рано.
После обеда мы возвращаемся в нашу комнату.
— Ну вот, — торжествующе говорит сестра, демонстрируя телефон, — что я говорила?
На экране ее самсунга имя контакта – «Веркин придурок». И не перепутаешь.
— Будешь говорить? Или сбросить?
Я вдруг решаюсь. Беру трубку и слышу дыхание Марка. Этот звук чуть не разбивает вдребезги стену, которую я между нами поставила.
Ростоцкий понимает, что это я:
— Вера? Где ты? Ты у Наташи? Я сейчас приеду. Мы поговорим нормально, не по телефону.
— Такой разговор уже был, — напоминаю я. — Что-то с того времени изменилось?
— Да, я понял, что я дурак.
— Этого мало. Тебе нужно понять, почему я ушла, а ты ведь не понял, верно?
— Вера... Ты опять за свое.
— Я тебя любила, ухаживала, когда ты болел, утешала, кормила, помогала, как могла. Я стала частью твоего бизнеса, и это было нелегко.
— Все по-прежнему, — Марк задыхается. — Я люблю тебя, ты все еще часть «Фэба».
— «Фэба» больше нет.
— Ты преувеличиваешь.
— Я просто смотрю в будущее. И в нем твоей компании не существует, — спокойно говорю я. — Тебе не позволят сохранить «Фэб». Не эти люди.
— Хватит играть в психолога, Вера, — голос Марка становится суховатым. — Ты не знаешь этих людей. Довольно некорректно делать выводы сейчас.
— Я знаю тебя. В общем, смотри, Марк. Я не на помойке себя нашла. Как работник я могу понять… отступить. Делай, что хочешь: продавай, сливайся, выливайся... Но как женщина я ставлю тебя одно условие, единственное, и я имею на него право. Отмени свадьбу.
— Вера, ты понимаешь, что тогда Кулешов меня сожрет? Я держусь только благодаря Кристине и ее навязчивому желанию создать свой бренд. Когда она наиграется, мы разведемся. Я бы дал ей не больше года.
— Ты отменяешь свадьбу, — повторяю я, — заявляешь об этом публично, вопреки давлению. Тогда я сама к тебе вернусь.
— Куда? На развалины компании?
— Я сказала, что вернусь к тебе, а не в «Фэб».
— Ты жестока, — выдыхает Марк.
— Имею право, — говорю я. — Даю тебе три дня, если не увижу опровержение в прессе, ты меня тоже больше не увидишь.
Отключаюсь. Ташка сидит на кровати, раскрыв рот:
— Ну ты даешь! А я считала тебя мягкотелой. Вот так жестко, да? Блин, я думала, вы все-таки помиритесь. Ну… найдете компромисс. Но ты же понимаешь, что это… Марк.
— Что он ради бабы от бизнеса не откажется? — с горечью подхватываю я. — Подумаешь, четыре года жить с женщиной, делить с ней постель, интересы, работу... Ерунда какая. Это и есть компромисс, Таш. И если его заверения в любви чего-то стоят, он откажется от брака, а значит, и от сотрудничества.
Но я знаю, что он не откажется. Жду три дня, наблюдаю окрестности из окна. Никита не появляется. Марк не звонит. В прессе никакого упоминания о разрыве Ростоцкого и Кулешовых.
Собираю сумку. Всю дорогу до Черноморска хохочу над шутками Ларисы. Старательно ем. Просматриваю сайты с новинками. Отмечаю, что нигде нет упоминания о моей летней коллекции. Но пусть прошлое останется в прошлом.
По мере того, как мы приближаемся к Черноморску, я начинаю волноваться. Мы с Марком каждую осень и иногда на Новый Год летали к теплым морям. Но мне никогда не нравился этот вид отдыха.
Новый год на Мальдивах. Санта Клаус в плавках уж точно новогоднего настроения мне не добавлял. Резкое солнце, которое я плохо переношу, влажность…
Я с детства помнила и любила наше море: суровое Балтийское в Калининграде, куда мы ездили к тете, теплое Черное со всеми прилагающимися видами обязательных развлечений: ночью в поезде и предвкушением, экскурсиями и поездками, мороженым и катанием на банане.
В голову приходит невеселая мысль: я никогда не вписывалась в тусовку Марка. Слишком обычная, не понимающая цену изысканным развлечениям.
Сейчас я словно вернулась в детство. Пусть погода не очень радует, море здесь.
Оно встречает нас колючими брызгами и пеной. Я упросила Ларису остановиться на несколько минут возле набережной, вдыхаю морской воздух и не могу надышаться.
Затем мы завозим Тамару и едем к Ларисе.
Дом у Лары хорош. И не скажешь, что новострой. Два этажа, средиземноморский стиль. На участке сохранены кривоватые южные сосны, им здесь жарко, но они упрямо противостоят солнцу.
— Земля каменистая, — сетует Лариса, показывая мне двор и сад. — Но мы привозим чернозем. Ты бы видела мои розы… и петунии в этом году были хороши. И за домом я по старой привычке посадила огурцы и помидоры… и зелень всякую, — Лара смеется. — Саша не понимает. Здесь рынок вниз по улице, а я овощи выращиваю. Но какой купленный помидор сравниться со своим, свежесорванным.
Полностью с ней соглашаюсь. Все-таки дачную культуру из нас не вытравишь. Поражаюсь тому, что здесь еще зеленая травка, деревья не все облетели. Со второго этажа открывается вид на район. И багровые вкрапления листвы смотрятся весьма живописно.
А еще море. Оно живое.
Я почему-то ощущаю, что мой приезд – очень правильное дело. Появляется уверенность, что море, морской воздух – именно то, чего не хватало моему ребенку.
Муж Ларисы еще не вернулся с конференции виноделов. Он много ездит по югу, налаживает связи. У него целая команда, которая занимается розыском старых сортов винограда, эндемиков, многие из которых погибли во время Перестройки, когда вырубались виноградники.
Это сложная задача. После отдыха Лариса по моей просьбе рассказывает о поисках мужа. Она тоже увлечена. Вспоминает находки Александра, сорта, которые давно считались исчезнувшими. На них вся его надежда, его козырь, который поможет в конкурентной борьбе.
Но главная страсть Ларисы – лошади. Она с нетерпением ждет Патрика, сына Александра от первой жены. Патрик собирается привезти какого-то необыкновенного жеребенка. У него договор с конезаводом. И, кажется, больше всего Ларису умиляет тот факт, что вся семья занята общим делом.
Я долго гуляю по саду. Сплю как младенец. В планах поездка к Тамаре и, конечно же, прогулка к морю.
Погода как по заказу улучшается. Ветер разгоняет темные облака. Теплеет.
Моя куртка, которую я купила перед самым отъездом, здесь не по сезону. И хотя вся моя одежда пока подходит, я задумываюсь о новой.
Скоро фигура начнет меняться, это меня не пугает, а только вдохновляет.
Сажусь за стол в своей комнате мезонине и набрасываю нечто тепленькое и уютненькое – платье-трансформер без рукавов из ткани-вермишели с воротником хомутом, цель которого прикрыть растущую грудь. А вот рукава у нас будут отдельно, на трикотажным кроп-лонгсливе, который предназначен на нижний слой.
Таким образом, я получаю два в одном: и платье, и тунику. Гормональная перестройка идет полным ходом, и я не знаю, как дальше буду ощущать тепло и холод. Трансформеры всегда были изюминкой моих коллекций. Это практично и интересно.
Мысли плавно переходят к гардеробу Ларисы. Машинально начинаю набрасывать силуэт. Останавливаюсь и задумываюсь.
Не слишком ли я спешу? Я не планировала так скоро заняться разработкой моделей, тем более шитьем. С другой стороны, что еще мне делать в чужом доме? Швейную машину я забрала у мамы и взяла с собой. Она не самой последней модели, но в ней есть все, что мне нужно. Не помешал бы еще швейный манекен.
Лариса застает меня сидящую с карандашом над листом бумаги. Я набрасываю список необходимых инструментов для шитья и фурнитуры. Нужно найти хороший магазин. Думаю, здесь они имеются. На крайний случай, всегда есть онлайн магазины.
Мы едем к Тамаре. У нее скромный дом на окраине города, но участок очень большой. На нем нашлось место и для теплиц, и для огорода.
У дома цветут огромные кусты хризантем. Они немного пожелтели от холода, но я упиваюсь этим запахом. С разрешения Тамары собираю огромный букет для своей комнаты. Томе неловко. Она хотела бы вручить мне цветы из теплицы, но мне нравится вот эти, чуть побитые холодом, но такие живые.
Потом мы попадаем в парники с поздними сортами клубники. Она почему-то белая, с розовым кончиком. Тамара объясняет, что сорт новый, отечественный, хорошо переносящий холода. На юге ему цены нет. Главное организовать свет и подкормку в теплицах.
И тут самообладание мне изменяет. Я умру, если сейчас же не наемся этой клубники!
Лариса и Тома смеются. Тома собирает мне целую миску. Она вспоминает свои две беременности. В первую она безумно хотела рыбы, а во вторую килограммами ела фейхоа.
Я ем… нет, я пожираю сладкие ягоды. Лариса даже начинает беспокоиться. Тамара ее успокаивает: ребенок возьмет именно столько, сколько ему нужно. И хорошо, что у меня есть тяга к определенной еде. Это означает, что организм работает правильно.
После клубники чувствую себя, словно на небесах. Появляется нормальный аппетит. Мы идем в дом пить чай.
Оба сына Тамары уже взрослые, у них свои семьи и дома. Старший – моряк, а средний помогает родителям. Дочь Тамары, приемная, насколько я помню, спокойная рассудительная девочка. Она в девятом классе. Рассказывает нам, что учиться сложно. Но после девятого Катя собирается остаться в школе. Потом планирует поступить в университет. Помогает родителям, подрабатывает, копит на обучение.
Хорошая девочка. Загораюсь идеей тоже ей что-нибудь пошить. Одергиваю себя: планов громадье. Но это все клубника, после нее мне море по колено.
Лиза, секретарша Марка, привычным жестом смахивает аккуратный конвертик в ящик стола и тут же начинает отрабатывать гонорар:
— У шефа сейчас исполнительный директор Национальной Ассоциации моды, — взволновано шепчет она.
— Светлана Дергачева? — вздрагивает Кристина. — По поводу гранта?
— Ну скорее... по поводу Веры Новиковой, — предупреждает секретарша, отводя взгляд. — То есть по «Фэбу» тоже, но... Хочу предупредить: Марк Данилович позавчера созванивался с Верой Борисовной. По личному.
Кристина наклоняется ближе:
— Насколько личному?
— Очень личному, — выразительно округлив глаза, выдает секретарша. И с торжеством добавляют: — Кажется, они окончательно поругались. Она дала ему три дня. Типа пусть расторгает помолвку, тогда она вернется.
— Он опять просил ее вернуться?
Лиза пожимает плечами:
— Да он постоянно одно и то же повторяет. Но она обиделась. И вот в этот раз, по-моему, окончательный от ворот поворот получился.
— Твои слова да Богу б в уши.
Кристина благодарно кивает, поправляет прическу и входит в кабинет. Светлану Дергачеву она знает почти лично, но та ее явно не помнит. Немудрено, с исполнительным директором Ассоциации всегда общался Кулешов.
— ... неожиданно уволилась, — Кристина ловит обрывок фразы, произнесенной Марком.
— Но не в никуда же? — хмурится Дергачева.
По мнению Кристины, Светлана уже старовата для фэшн-индустрии. Пятьдесят шесть – почти старуха. Да, критерии возраста сейчас сдвинулись, пятьдесят – это новые тридцать (и выглядит Светлана хорошо в своем эклектичном стиле, модном полуспортивном бохо, который для Крис был и остается неопрятной цыганщиной), но будущее – за молодыми. Все это знают, просто скрывают.
И на мой намек Ирина отвечает прямо в лоб, как я и люблю:
— Замуж? За тебя? Нет, за тебя я не пойду. Сначала я хотела, очень. До самоистязания, просто спала и видела себя в белом платье рядом с тобой, — Ира хрипло смеется, пригубив вино. — Потом поняла: на первом месте у тебя дочь, а второе почетное меня не очень устраивает. Димушка, дорогой, вообще-то это наш последний ужин. Давай расстанемся.
— Ты кого-то себе нашла? — спрашиваю я, с удивлением прислушиваясь к ощущениям. Ни капли ревности, скорее облегчение.
— Ну… я же не настолько... стерва, — в последнюю секунду Ира явно меняет матерное слово на более культурный вариант. — С двумя мужиками одновременно не сплю. Но в поиске, признаю.
— Ты изменилась, — констатирую я.
— Согласна, — кивает Ира. — А как иначе? Это мужской мир. И вламываться в него со своим самоваром по крайней мере самоубийственно. Видишь, вот тут? — Ира обводит жестом грудь, мягко стучит кулачком по грудине. — Кольчуга. Доспех. Их не видно, но они есть. Выращены с трудом, из собственного эгоцентризма, путем проб, ошибок, падений и унижений. И не надо так на меня смотреть. Каждый выживает по-своему. Я знаю, что тебе нужно, Димушка. Мать для Алисы. Добрая, сердечная женщина. А я не добрая и не сердечная.
Ирина встает и наклоняется надо мной. Шепчет:
— Я в душ, хорошо? Отметим наше расставание красиво. Открой ликер.
Я не жду, когда она вернется. Оставляю записку, что меня вызвали по срочному делу. Ирина умная, поймет. Расставание действительно получилось красивым… необременительным.
Глава 25
Приезжаю к маме. Ташка тоже здесь. Отдам ей машину, мне она в ближайшее время не понадобится.
Поднимаюсь по лестнице и ловлю себя на том, что боюсь. Вика видела какого-то странного типа у коттеджа. По описанию это Никита. Значит, и Марк знает, где я. Или еще не знает, но скоро узнает. Ни на секунду не сомневаюсь, что Проскурин шпионит по указке Ростоцкого. С другой стороны, знай Марк о моем местонахождении, уже давно примчался бы.
Мама радуется и затевает обед. Ташка утягивает меня в нашу старую комнату. Закрывает дверь, набрасывается с вопросами: как я, как протекает беременность, что у меня вообще в голове, какие планы.
Рассказываю ей о предстоящей поездке. Она оживляется. В следующий раз на вопрос Ростоцкого она ответит, что я уехала. Может, он и отстанет.
— Неужели он звонит тебе каждый день? — спрашиваю я, ужасаясь.
— Каждый день?! Шутишь, что ли? — сестра смеется. — Не. Ты же знаешь своего бывшего. Когда-то я прям восхищалась его упрямством, а сейчас он меня дико бесит. Каждый час звонит! А я его в черный список не добавляю, все жду, когда ты определишься.
— Спасибо, конечно, — бормочу я, — но такие жертвы от тебя не требуются.
— Мало ли, — сестра пожимает плечами. — Я ведь что думаю. Если он узнает, что ты беременна...
— Я понимаю, — перебиваю я ее. — Мне нужен хороший адвокат. Мне нужна хорошая работа и хороший доход к тому моменту, как ребенок появится на свет.
— И хороший мужик, — добавляет сестра. — А еще лучше выйти замуж. Любой суд оставит ребенка тебе. А если без всего этого... — Таша разводит руками. — Обеспеченному мужику, женатому, при известном старании адвокатов ребенка отдадут обязательно. У Ростоцкого наверняка связи есть.
— Еще какие, — страх охватывает меня с новой силой. — Он может сделать это просто… из мести, а не от большой любви к малышу.
Я вдруг начинаю рассказывать Ташке о Вике, Ларисе и Тамаре.
— Ну слушай, — оживляется сестра. — С такими классными тетками ты без работы не останешься. Уже одна проблема решена.
Она говорит с такой убежденностью, что я верю. И спокойно сажусь за стол. Правда, особым аппетитом родных не радую, он у меня в последние дни так себе.
Мама расстроена. Она никогда не любила Марка, считая, что он не хочет на мне жениться. А теперь она утвердилась в своей уверенности. Ей жалко меня.
Я говорю, что еду на юг по работе. Мама всячески это одобряет, предлагает деньги, но я знаю, какие суммы уходят на ее лекарство, и отказываюсь. В конце концов, я сейчас не бедствую. Даже делаю некоторые инвестиции. Но знать про ребенка маме пока рано.
После обеда мы возвращаемся в нашу комнату.
— Ну вот, — торжествующе говорит сестра, демонстрируя телефон, — что я говорила?
На экране ее самсунга имя контакта – «Веркин придурок». И не перепутаешь.
— Будешь говорить? Или сбросить?
Я вдруг решаюсь. Беру трубку и слышу дыхание Марка. Этот звук чуть не разбивает вдребезги стену, которую я между нами поставила.
Ростоцкий понимает, что это я:
— Вера? Где ты? Ты у Наташи? Я сейчас приеду. Мы поговорим нормально, не по телефону.
— Такой разговор уже был, — напоминаю я. — Что-то с того времени изменилось?
— Да, я понял, что я дурак.
— Этого мало. Тебе нужно понять, почему я ушла, а ты ведь не понял, верно?
— Вера... Ты опять за свое.
— Я тебя любила, ухаживала, когда ты болел, утешала, кормила, помогала, как могла. Я стала частью твоего бизнеса, и это было нелегко.
— Все по-прежнему, — Марк задыхается. — Я люблю тебя, ты все еще часть «Фэба».
— «Фэба» больше нет.
— Ты преувеличиваешь.
— Я просто смотрю в будущее. И в нем твоей компании не существует, — спокойно говорю я. — Тебе не позволят сохранить «Фэб». Не эти люди.
— Хватит играть в психолога, Вера, — голос Марка становится суховатым. — Ты не знаешь этих людей. Довольно некорректно делать выводы сейчас.
— Я знаю тебя. В общем, смотри, Марк. Я не на помойке себя нашла. Как работник я могу понять… отступить. Делай, что хочешь: продавай, сливайся, выливайся... Но как женщина я ставлю тебя одно условие, единственное, и я имею на него право. Отмени свадьбу.
— Вера, ты понимаешь, что тогда Кулешов меня сожрет? Я держусь только благодаря Кристине и ее навязчивому желанию создать свой бренд. Когда она наиграется, мы разведемся. Я бы дал ей не больше года.
— Ты отменяешь свадьбу, — повторяю я, — заявляешь об этом публично, вопреки давлению. Тогда я сама к тебе вернусь.
— Куда? На развалины компании?
— Я сказала, что вернусь к тебе, а не в «Фэб».
— Ты жестока, — выдыхает Марк.
— Имею право, — говорю я. — Даю тебе три дня, если не увижу опровержение в прессе, ты меня тоже больше не увидишь.
Отключаюсь. Ташка сидит на кровати, раскрыв рот:
— Ну ты даешь! А я считала тебя мягкотелой. Вот так жестко, да? Блин, я думала, вы все-таки помиритесь. Ну… найдете компромисс. Но ты же понимаешь, что это… Марк.
— Что он ради бабы от бизнеса не откажется? — с горечью подхватываю я. — Подумаешь, четыре года жить с женщиной, делить с ней постель, интересы, работу... Ерунда какая. Это и есть компромисс, Таш. И если его заверения в любви чего-то стоят, он откажется от брака, а значит, и от сотрудничества.
Но я знаю, что он не откажется. Жду три дня, наблюдаю окрестности из окна. Никита не появляется. Марк не звонит. В прессе никакого упоминания о разрыве Ростоцкого и Кулешовых.
Собираю сумку. Всю дорогу до Черноморска хохочу над шутками Ларисы. Старательно ем. Просматриваю сайты с новинками. Отмечаю, что нигде нет упоминания о моей летней коллекции. Но пусть прошлое останется в прошлом.
Глава 26
По мере того, как мы приближаемся к Черноморску, я начинаю волноваться. Мы с Марком каждую осень и иногда на Новый Год летали к теплым морям. Но мне никогда не нравился этот вид отдыха.
Новый год на Мальдивах. Санта Клаус в плавках уж точно новогоднего настроения мне не добавлял. Резкое солнце, которое я плохо переношу, влажность…
Я с детства помнила и любила наше море: суровое Балтийское в Калининграде, куда мы ездили к тете, теплое Черное со всеми прилагающимися видами обязательных развлечений: ночью в поезде и предвкушением, экскурсиями и поездками, мороженым и катанием на банане.
В голову приходит невеселая мысль: я никогда не вписывалась в тусовку Марка. Слишком обычная, не понимающая цену изысканным развлечениям.
Сейчас я словно вернулась в детство. Пусть погода не очень радует, море здесь.
Оно встречает нас колючими брызгами и пеной. Я упросила Ларису остановиться на несколько минут возле набережной, вдыхаю морской воздух и не могу надышаться.
Затем мы завозим Тамару и едем к Ларисе.
Дом у Лары хорош. И не скажешь, что новострой. Два этажа, средиземноморский стиль. На участке сохранены кривоватые южные сосны, им здесь жарко, но они упрямо противостоят солнцу.
— Земля каменистая, — сетует Лариса, показывая мне двор и сад. — Но мы привозим чернозем. Ты бы видела мои розы… и петунии в этом году были хороши. И за домом я по старой привычке посадила огурцы и помидоры… и зелень всякую, — Лара смеется. — Саша не понимает. Здесь рынок вниз по улице, а я овощи выращиваю. Но какой купленный помидор сравниться со своим, свежесорванным.
Полностью с ней соглашаюсь. Все-таки дачную культуру из нас не вытравишь. Поражаюсь тому, что здесь еще зеленая травка, деревья не все облетели. Со второго этажа открывается вид на район. И багровые вкрапления листвы смотрятся весьма живописно.
А еще море. Оно живое.
Я почему-то ощущаю, что мой приезд – очень правильное дело. Появляется уверенность, что море, морской воздух – именно то, чего не хватало моему ребенку.
Муж Ларисы еще не вернулся с конференции виноделов. Он много ездит по югу, налаживает связи. У него целая команда, которая занимается розыском старых сортов винограда, эндемиков, многие из которых погибли во время Перестройки, когда вырубались виноградники.
Это сложная задача. После отдыха Лариса по моей просьбе рассказывает о поисках мужа. Она тоже увлечена. Вспоминает находки Александра, сорта, которые давно считались исчезнувшими. На них вся его надежда, его козырь, который поможет в конкурентной борьбе.
Но главная страсть Ларисы – лошади. Она с нетерпением ждет Патрика, сына Александра от первой жены. Патрик собирается привезти какого-то необыкновенного жеребенка. У него договор с конезаводом. И, кажется, больше всего Ларису умиляет тот факт, что вся семья занята общим делом.
Я долго гуляю по саду. Сплю как младенец. В планах поездка к Тамаре и, конечно же, прогулка к морю.
Погода как по заказу улучшается. Ветер разгоняет темные облака. Теплеет.
Моя куртка, которую я купила перед самым отъездом, здесь не по сезону. И хотя вся моя одежда пока подходит, я задумываюсь о новой.
Скоро фигура начнет меняться, это меня не пугает, а только вдохновляет.
Сажусь за стол в своей комнате мезонине и набрасываю нечто тепленькое и уютненькое – платье-трансформер без рукавов из ткани-вермишели с воротником хомутом, цель которого прикрыть растущую грудь. А вот рукава у нас будут отдельно, на трикотажным кроп-лонгсливе, который предназначен на нижний слой.
Таким образом, я получаю два в одном: и платье, и тунику. Гормональная перестройка идет полным ходом, и я не знаю, как дальше буду ощущать тепло и холод. Трансформеры всегда были изюминкой моих коллекций. Это практично и интересно.
Мысли плавно переходят к гардеробу Ларисы. Машинально начинаю набрасывать силуэт. Останавливаюсь и задумываюсь.
Не слишком ли я спешу? Я не планировала так скоро заняться разработкой моделей, тем более шитьем. С другой стороны, что еще мне делать в чужом доме? Швейную машину я забрала у мамы и взяла с собой. Она не самой последней модели, но в ней есть все, что мне нужно. Не помешал бы еще швейный манекен.
Лариса застает меня сидящую с карандашом над листом бумаги. Я набрасываю список необходимых инструментов для шитья и фурнитуры. Нужно найти хороший магазин. Думаю, здесь они имеются. На крайний случай, всегда есть онлайн магазины.
Мы едем к Тамаре. У нее скромный дом на окраине города, но участок очень большой. На нем нашлось место и для теплиц, и для огорода.
У дома цветут огромные кусты хризантем. Они немного пожелтели от холода, но я упиваюсь этим запахом. С разрешения Тамары собираю огромный букет для своей комнаты. Томе неловко. Она хотела бы вручить мне цветы из теплицы, но мне нравится вот эти, чуть побитые холодом, но такие живые.
Потом мы попадаем в парники с поздними сортами клубники. Она почему-то белая, с розовым кончиком. Тамара объясняет, что сорт новый, отечественный, хорошо переносящий холода. На юге ему цены нет. Главное организовать свет и подкормку в теплицах.
И тут самообладание мне изменяет. Я умру, если сейчас же не наемся этой клубники!
Лариса и Тома смеются. Тома собирает мне целую миску. Она вспоминает свои две беременности. В первую она безумно хотела рыбы, а во вторую килограммами ела фейхоа.
Я ем… нет, я пожираю сладкие ягоды. Лариса даже начинает беспокоиться. Тамара ее успокаивает: ребенок возьмет именно столько, сколько ему нужно. И хорошо, что у меня есть тяга к определенной еде. Это означает, что организм работает правильно.
После клубники чувствую себя, словно на небесах. Появляется нормальный аппетит. Мы идем в дом пить чай.
Оба сына Тамары уже взрослые, у них свои семьи и дома. Старший – моряк, а средний помогает родителям. Дочь Тамары, приемная, насколько я помню, спокойная рассудительная девочка. Она в девятом классе. Рассказывает нам, что учиться сложно. Но после девятого Катя собирается остаться в школе. Потом планирует поступить в университет. Помогает родителям, подрабатывает, копит на обучение.
Хорошая девочка. Загораюсь идеей тоже ей что-нибудь пошить. Одергиваю себя: планов громадье. Но это все клубника, после нее мне море по колено.
Глава 27
Лиза, секретарша Марка, привычным жестом смахивает аккуратный конвертик в ящик стола и тут же начинает отрабатывать гонорар:
— У шефа сейчас исполнительный директор Национальной Ассоциации моды, — взволновано шепчет она.
— Светлана Дергачева? — вздрагивает Кристина. — По поводу гранта?
— Ну скорее... по поводу Веры Новиковой, — предупреждает секретарша, отводя взгляд. — То есть по «Фэбу» тоже, но... Хочу предупредить: Марк Данилович позавчера созванивался с Верой Борисовной. По личному.
Кристина наклоняется ближе:
— Насколько личному?
— Очень личному, — выразительно округлив глаза, выдает секретарша. И с торжеством добавляют: — Кажется, они окончательно поругались. Она дала ему три дня. Типа пусть расторгает помолвку, тогда она вернется.
— Он опять просил ее вернуться?
Лиза пожимает плечами:
— Да он постоянно одно и то же повторяет. Но она обиделась. И вот в этот раз, по-моему, окончательный от ворот поворот получился.
— Твои слова да Богу б в уши.
Кристина благодарно кивает, поправляет прическу и входит в кабинет. Светлану Дергачеву она знает почти лично, но та ее явно не помнит. Немудрено, с исполнительным директором Ассоциации всегда общался Кулешов.
— ... неожиданно уволилась, — Кристина ловит обрывок фразы, произнесенной Марком.
— Но не в никуда же? — хмурится Дергачева.
По мнению Кристины, Светлана уже старовата для фэшн-индустрии. Пятьдесят шесть – почти старуха. Да, критерии возраста сейчас сдвинулись, пятьдесят – это новые тридцать (и выглядит Светлана хорошо в своем эклектичном стиле, модном полуспортивном бохо, который для Крис был и остается неопрятной цыганщиной), но будущее – за молодыми. Все это знают, просто скрывают.
