Пиит глубокомысленно слонялся вокруг оседланных лошадей, и по обыкновению что-то напевал. Прислушавшись, я вздохнула: как обычно, ничего нового. Никаких границ не существовало для искусства – ни временных, ни государственных…
-Хотела меня матушка
Отдать за одного
За юношу приятного –
Я прогнала его…
Пришлось прервать идиллию.
-Едем поскорее прочь отсюда, дружок, - громко сказала я, возникая в поле его зрения.
Как ни странно, трусоватый спутник мой даже не вздрогнул. Безумие хозяев, похоже, оказалось заразным: в бархатных глазках юноши плескалась толика сумасшествия, малая, но все же довольно ощутимая.
-Жаль, госпожа графиня, - назидательно заметил он, - Что вы не доверяете этим благородным господам. Господин граф удостоили меня беседы, и я теперь совершенно уверен, что…
Его тон был таким убежденным, таким поучающим, что я даже не сразу нашлась с ответом. Зато когда пришла в себя, гневу моему не было предела.
-Ты немедленно закроешь рот, и не будешь открывать его до тех пор, пока я тебе не позволю, - тихо прошипела я, - А уж когда мы вернемся в поместье, с тобою ласково потолкует господин Штайнберг, и разъяснит, как надлежит вести себя с хозяйкой.
Упоминание о Генрихе мгновенно заткнуло фонтан красноречия пиита. Он замолк на полуслове, испуганно хлопая глазами, и всем своим видом показывая, что отныне будет безукоризнен в поведении. Отсвет безумия исчез из его глаз, будто никогда там и не поселялся. Мысленно я поставила себе пятерку за водворение на место его мозгов, и почти изящным движением запрыгнула в седло. Положительно, привыкание к эпохе шло семимильными шагами.
-Мы возвращаемся, - объявила я, и пришпорила лошадь.
Что поделаешь, у меня не было выбора – приходилось снова вернуться в исходную точку. Не слишком выигрышная позиция…Но я скорее заложила бы душу дьяволу, чем упустила возможность хоть что-нибудь изменить.
* * *
"Ощипанные, но непобежденные" возвращались мы в замок. Шметтерлинг подавленно молчал, считая камешки под копытами лошади. Его карьера телохранителя была растерзана буквально в клочья за какие-нибудь несколько часов. При всей неустойчивости теперешнего положения меня весьма забавляла мысль, что об этом сказал бы Генрих.
Этот, как будто, совсем чужой мужчина неуклонно становился центром моей маленькой личной вселенной. Я постоянно ловила себя на мысли, что соотношу свои воззрения с его гипотетическими взглядами на тот или иной предмет. Иными словами, меня очень занимало, что он сказал бы по тому или другому поводу.
С какой стороны ни посмотри, я была довольно одинока в этой эпохе, и время от времени нуждалась в советах и поддержке. И как бы ни был господин Штайнберг ироничен в беседах со взбалмошной русской аристократкой, в случае надобности он всегда оказывался рядом, и все охранительные мероприятия осуществлял без изъяна. Он и в самом деле стал моей защитой, гораздо большей, нежели защита телохранителя…
Еще я думала о маленьком принце Рейхштадтском, и о том, что должна была сделать, хотелось мне этого или нет. Возможность того, что мальчик угодит в руки Иоганна, начисто перешибала все сомнения в правомочности моей задачи.
Задумалась я так глубоко, что даже не заметила, как мы миновали главную аллею и подъехали к замку. Мне захотелось снова погладить камни его стен, наверняка еще теплые от солнца, и я принялась целеустремленно выбираться из седла.
Шметтерлинг в этом простом деле не остался без подмоги. Бедный пиит прямо-таки угодил в центр небольшого тайфуна: его в одно мгновение вышибло из седла, проволокло по двору и хрястнуло об неласковые ступени крыльца. Методы обучения "уму-разуму" почти не менялись у Генриха с переменой обстоятельств. И без всяких глупостей, восточных единоборств и тому подобной эстетской чепухи - рука у моего наемника была тяжелая, и ловкости одолеть противника обычно хватало с лихвой. Еще бы – в его профессии это позволяло не только победить, но часто и просто выжить. "Все, чему я научился за эти годы - оставаться в живых. Не так уж много, но и не слишком мало, если подумать…" - сказал он мне как-то.
-Черт, оставьте же парня! - я не знала, смеяться или сердиться, уж больно комично выглядела тушка пиита, распростертая на крыльце. На всякий случай он старательно симулировал обморок, строго сохраняя на лице изумленное и обиженное выражение.
Но тут внимание Генриха переключилось на меня. Я как раз успела спешиться, и остановилась перед ним. В глазах его угнездилось не сразу понятое мной выражение.
-Мне необходимо переговорить с вами наедине, госпожа, - голос его был таким спокойным, что у меня не осталось сомнений: Генрих находился в крайней стадии бешенства.
В полном молчании мы проследовали вглубь замка, но ушли недалеко. Почти немедленно Штайнберг развернулся ко мне, и заорал так, что предметы интерьера ответили вибрацией и жалобным перезвоном:
-Чертова девчонка, как ты могла так попасться! Можно подумать, тебя не волнует ни исполнение твоего плана, ни собственная безопасность, я уж не говорю про этого никчемного парня, Шметтерлинга!
Мне захотелось присесть и зажать ладонями уши. Но укрыться от грозы было не так-то просто: Генрих схватил меня за плечи и ощутимо встряхнул. Поистине, мир вокруг безвозвратно рушился, а ведь казался таким надежным! Впервые мой наемник настолько утратил самоконтроль. Я едва заставила себя поднять голову и взглянуть ему прямо в глаза. На это простое действие ушла вся моя решимость…И только встретившись с ним взглядом, я поняла, что он отчаянно за меня волновался. Видно, никогда раньше он ни за кого не тревожился настолько сильно, и от этого вдобавок рассердился на нас обоих.
Я перевела дух, и смогла, наконец, улыбнуться: так волнуются только за очень близких людей. Беспокоиться, стало быть, не о чем - местечко в его жизни мне обеспечено.
-Да ты беспокоился обо мне, господин Ледяное сердце, - заметила я, фамильярно погладив его по плечу.
Получалось, что в моем обществе он не только освобождался от прошлого, но вновь обретал эмоции, которые, наверно, считал утраченными навсегда.
На мой демарш он ответил не сразу. Сперва отвернулся куда-то в полумрак, медленно, очень медленно раскурил трубку, и только сделав первую затяжку, тихо произнес:
-Да, я тревожился…Проклятье, Анна, кажется, я так тревожился впервые в жизни! Прости за грубость, но я…
-За грубость проси прощения у Шметтерлинга. Ему досталось куда больше, чем мне.
-Не дождется, - отрезал Генрих, мигом выходя из смущения и задумчивости, - Я убил бы его, если б хоть волос упал с твоей головы.
Он, как никогда, походил на упрямого мальчишку. И как я ни умилялась, не упустила редчайший случай его поддеть.
-Если ты еще немного выпятишь подбородок, он упрется в нос, и тогда уж я точно не смогу устоять перед твоим очарованием, - не без издевки объявила я, с величайшим облегчением хватаясь за его локоть.
Я провела в его обществе достаточно времени, чтобы понять наверняка: если я и могу чувствовать себя безопасно в этой богатой на странности эпохе, то только находясь рядом с ним. Удивительное чувство: больше всего я обычно рассчитывала на себя, и только во вторую очередь – на кого-то еще. Однако жизнь вносила свои коррективы, и не всегда неприятные.
С моей неудачной эскапады что-то в наших отношениях неуловимо переменилось. Правда, не на посторонний взгляд, ибо мы, как могли, скрывали от окружающих свое дальнейшее сближение. На людях наши отношения оставались куртуазно-прохладными. А ближе к ночи, изобразив на лицах полное безразличие, мы непринужденно направлялись в спальню Генриха. При выборе места для общего ночлега он привел неоспоримый аргумент: «Мое ложе гораздо шире, чем твое». Взглянув на его серьезную физиономию, я долго хохотала. Поистине, только этому мужчине удавалось развеселить меня минимальными средствами. Все складывалось великолепно, но…
-Все это великолепно, - сказала я как-то вечером, пользуясь паузой в любовных утехах, - Но когда же мы займемся делом?
-А до сих пор, дорогая, чем же мы занимались? – воздел брови вверх Генрих, - Не хочешь же ты сказать, что мы не менее двух часов кряду предавались безделью?
-Не хочу, - согласилась я, - Но у меня есть еще одно дело в здешних краях. Совсем небольшое…
-Это мне известно. Может, ты, наконец, посвятишь меня в него?
Ну конечно. Могла бы сообразить раньше: я никому так и не сообщила, какова моя цель. Вот откуда проистекало прохладное ко мне отношение! С точки зрения своих спутников, я просто путешествовала, и для чего мне в таком случае военизированный эскорт – взять в толк они не могли. Гипотетическая сверхзадача оставалась для них тайной - и отчего это я решила, что они догадаются обо всем сами?
Не зря, ох, не зря один из главных постулатов моего шефа гласил: «Не надейся, что тебя поймут без объяснений. Если хочешь быть понятым, и тем более понятым правильно, – объясняй».
-Видишь ли, наследный принц Рейхштадта – не совсем обычный мальчик, - приступила я к ликбезу, на ходу пытаясь подобрать подходящие слова.
-Знаю, - откликнулся Генрих, покровительственно ероша мои волосы, - Уж не так я ненаблюдателен. Он даже попытался однажды приказать мне какую-то ерунду, благо, Ильза учила меня сопротивляться чужой воле. И что из этого?
-Мои… - я с трудом подобрала нужное слово, - Мои наниматели желали бы изучить этот феномен – я имею в виду маленького Карла – и просили меня доставить мальчика…в Россию.
-Странное поручение. Никогда не слышал, чтобы кто-то изучал подобные способности. А как же политическая сторона вопроса? Неужто наследнику герцогской короны запросто позволят быть украденным из-под носа родителей?
Я замолкла, обдумывая эту, вне всякого сомнения, свежую мысль.
-Ну, собственно, - протянула я наконец, - Для этого вы и наняты, любезный друг мой. Для чего еще существуют на свете наемники, как не для того, чтобы решать подобные проблемы?
-Разумеется, - улыбнулся он, - Считай, что все твои проблемы решены наилучшим образом.
Больше мы не возвращались к обсуждению моей «командировки». Генрих после этой беседы вел себя так, будто никаких неясностей меж нами не осталось. Я же с облегчением вздохнула и приготовилась выполнять все необходимое, даже самое трудное или странное, с чем бы нам ни пришлось столкнуться. С подобной поддержкой любая неудача напрочь исключалась. Права на нее у меня просто не было.
8. Ловля бабочек в присутствии кредиторов
Пришло, наконец, время, снова посетить герцогский дворец. Нас так тщательно снаряжали в дорогу, словно мы направлялись за тридевять земель, а не в небольшое путешествие. Якоб с Ильзой провожали нас, стоя на крыльце, и выглядели при этом весьма торжественно, хотя и смахнули каждый по паре слезинок. Они смотрели на нас с Генрихом, как на хозяев замка, отбывающих ко двору сюзерена.
Накануне вечером моему наемнику пришлось вытерпеть от Якоба такую пространную лекцию о поведении при дворе, что он снова вышел из себя, и даже явился ко мне жаловаться на старого слугу.
-Он, по-моему, до сих пор считает меня мальчишкой, не способным сдержать своих эмоций, - раздраженно объявил Генрих, возникая на пороге моей комнаты, - Никак не возьмет в толк, сколько лет прошло, и чем я все эти годы занимался! Да если б я не научился держать язык за зубами и умерять спесь, когда требуется, я бы и вовсе никогда не вернулся.
Я с удовольствием наблюдала за ним. Когда мы встретились, его натуру укрывала броня отстраненности – надежнейшее из средств защиты. Казалось, ничто не способно вызвать в нем ни удивления, ни возмущения, ни отчаяния, ни радости. Только вечная ирония осуществляла его связь с миром, и никакие другие чувства не были над ним властны.
Я даже не пыталась изменить его, и вдруг дождалась перемен без всяких усилий со своей стороны. Чем больше он доверялся мне, тем меньше старался отстраниться от окружающего мира, и внезапно оказалось, что не так-то он бесчувствен и безразличен. Меня это радовало, конечно, но и пугало. До дыр затертая фраза о том, что «мы в ответе за тех, кого приручили» висела надо мною, будто дамоклов меч.
На сей раз, мы проделали весь путь до темноты. Должно быть, в конюшнях генрихова поместья нашлись хорошие лошади. Якоб позаботился и об этом, хотя не мог предполагать именно такой надобности. Я отчего-то предчувствовала неудачу, и сама хорошенько не понимала, зачем мы возвращаемся ко двору. Если бы не слабое ощущение, что игра не окончена, я бы просто отменила этот визит.
Во дворце герцога, на первый взгляд, ничего не изменилось. Карл с унылым видом высиживал на уроках, втайне мечтая устроить как-нибудь, чтобы их хоть иногда отменяли. Все остальные находились в сонном оцепенении, бродили, как сонные мухи, словно не ждали уже от жизни никаких событий. Наш приезд вызвал некоторое оживление, весьма, впрочем, непродолжительное. Летний зной настолько упростил нравы, что я даже отправилась с Карлом на прогулку, не спрашивая ничьего позволения.
На мой вкус, ритм жизни в этом столетии был и без того слишком нетороплив. Я так и не смогла к нему приспособиться, несмотря на все свои старания. Если меня что-нибудь действительно раздражало, так это медлительность. Все, что можно было решить быстро, я решала мгновенно, остальное – в течение ближайших пяти минут…И заранее ненавидела все, что могло мне помешать. Вот и сейчас я с отвращением плыла в неторопливом благолепии дворцовой жизни, будто в густой патоке, как никогда напоминая себе муху, застрявшую в янтаре. Обстоятельства не зависели от моей воли, как бы я ни стремилась к обратному.
-Все вокруг стали совсем, как тени, - вклинился в мои размышления тонкий голосок мальчика, - Мне даже неинтересно им приказывать - они двигаются так медленно…Вот если ветер подует посильнее, он, кажется, просто унесет их…Как вы думаете, Анна?
Я хорошо понимала чувства наследника Рейхштадта: кроткая отрешенность на лицах обитателей замка могла хоть кого вывести из себя.
-Нынче же вечером попробуем что-нибудь придумать, - с энтузиазмом пообещала я.
Карл захлопал в ладоши, и принялся допытываться, что именно я задумала. Я отнекивалась с самым загадочным видом, просто потому, что на самом деле мне пока не пришло в голову ничего дельного.
Гениальная мысль родилась вечером, когда Шметтерлинга в очередной раз прорвало на тему величия традиций миннезингеров. Наслушавшись вдохновенных речей пиита о высоких достижениях Вольфрама фон Эшенбаха и Хильтпольта фон Швангау (запомнить бы их бесподобные имена, чтобы при случае блеснуть перед шефом!), я предложила:
-А не устроить ли нам турнир миннезингеров, господа?
Видимо, до сих пор мне отменно удавалась роль «взбалмошной русской», ибо герцогская чета охотно меня поддержала. Подозреваю, что без меня им могла бы и не прийти в голову такая замечательная идея. Моя маленькая гвардия отнеслась к затее гораздо прохладнее, один Шметтерлинг с восторгом согласился - вряд ли ему раньше приходилось выступать перед столь высокопоставленной аудиторией. Наш пиит долго готовился, пробовал голос и настраивал старенькую гитару.
-Что мне исполнить для благородных господ? – величественно вопросил он, по истечении получаса.
Герцогиня пожелала услышать «что-нибудь романтичное», Шметтерлинг кивнул, и заиграл вступление.
-Хотела меня матушка
Отдать за одного
За юношу приятного –
Я прогнала его…
Пришлось прервать идиллию.
-Едем поскорее прочь отсюда, дружок, - громко сказала я, возникая в поле его зрения.
Как ни странно, трусоватый спутник мой даже не вздрогнул. Безумие хозяев, похоже, оказалось заразным: в бархатных глазках юноши плескалась толика сумасшествия, малая, но все же довольно ощутимая.
-Жаль, госпожа графиня, - назидательно заметил он, - Что вы не доверяете этим благородным господам. Господин граф удостоили меня беседы, и я теперь совершенно уверен, что…
Его тон был таким убежденным, таким поучающим, что я даже не сразу нашлась с ответом. Зато когда пришла в себя, гневу моему не было предела.
-Ты немедленно закроешь рот, и не будешь открывать его до тех пор, пока я тебе не позволю, - тихо прошипела я, - А уж когда мы вернемся в поместье, с тобою ласково потолкует господин Штайнберг, и разъяснит, как надлежит вести себя с хозяйкой.
Упоминание о Генрихе мгновенно заткнуло фонтан красноречия пиита. Он замолк на полуслове, испуганно хлопая глазами, и всем своим видом показывая, что отныне будет безукоризнен в поведении. Отсвет безумия исчез из его глаз, будто никогда там и не поселялся. Мысленно я поставила себе пятерку за водворение на место его мозгов, и почти изящным движением запрыгнула в седло. Положительно, привыкание к эпохе шло семимильными шагами.
-Мы возвращаемся, - объявила я, и пришпорила лошадь.
Что поделаешь, у меня не было выбора – приходилось снова вернуться в исходную точку. Не слишком выигрышная позиция…Но я скорее заложила бы душу дьяволу, чем упустила возможность хоть что-нибудь изменить.
* * *
"Ощипанные, но непобежденные" возвращались мы в замок. Шметтерлинг подавленно молчал, считая камешки под копытами лошади. Его карьера телохранителя была растерзана буквально в клочья за какие-нибудь несколько часов. При всей неустойчивости теперешнего положения меня весьма забавляла мысль, что об этом сказал бы Генрих.
Этот, как будто, совсем чужой мужчина неуклонно становился центром моей маленькой личной вселенной. Я постоянно ловила себя на мысли, что соотношу свои воззрения с его гипотетическими взглядами на тот или иной предмет. Иными словами, меня очень занимало, что он сказал бы по тому или другому поводу.
С какой стороны ни посмотри, я была довольно одинока в этой эпохе, и время от времени нуждалась в советах и поддержке. И как бы ни был господин Штайнберг ироничен в беседах со взбалмошной русской аристократкой, в случае надобности он всегда оказывался рядом, и все охранительные мероприятия осуществлял без изъяна. Он и в самом деле стал моей защитой, гораздо большей, нежели защита телохранителя…
Еще я думала о маленьком принце Рейхштадтском, и о том, что должна была сделать, хотелось мне этого или нет. Возможность того, что мальчик угодит в руки Иоганна, начисто перешибала все сомнения в правомочности моей задачи.
Задумалась я так глубоко, что даже не заметила, как мы миновали главную аллею и подъехали к замку. Мне захотелось снова погладить камни его стен, наверняка еще теплые от солнца, и я принялась целеустремленно выбираться из седла.
Шметтерлинг в этом простом деле не остался без подмоги. Бедный пиит прямо-таки угодил в центр небольшого тайфуна: его в одно мгновение вышибло из седла, проволокло по двору и хрястнуло об неласковые ступени крыльца. Методы обучения "уму-разуму" почти не менялись у Генриха с переменой обстоятельств. И без всяких глупостей, восточных единоборств и тому подобной эстетской чепухи - рука у моего наемника была тяжелая, и ловкости одолеть противника обычно хватало с лихвой. Еще бы – в его профессии это позволяло не только победить, но часто и просто выжить. "Все, чему я научился за эти годы - оставаться в живых. Не так уж много, но и не слишком мало, если подумать…" - сказал он мне как-то.
-Черт, оставьте же парня! - я не знала, смеяться или сердиться, уж больно комично выглядела тушка пиита, распростертая на крыльце. На всякий случай он старательно симулировал обморок, строго сохраняя на лице изумленное и обиженное выражение.
Но тут внимание Генриха переключилось на меня. Я как раз успела спешиться, и остановилась перед ним. В глазах его угнездилось не сразу понятое мной выражение.
-Мне необходимо переговорить с вами наедине, госпожа, - голос его был таким спокойным, что у меня не осталось сомнений: Генрих находился в крайней стадии бешенства.
В полном молчании мы проследовали вглубь замка, но ушли недалеко. Почти немедленно Штайнберг развернулся ко мне, и заорал так, что предметы интерьера ответили вибрацией и жалобным перезвоном:
-Чертова девчонка, как ты могла так попасться! Можно подумать, тебя не волнует ни исполнение твоего плана, ни собственная безопасность, я уж не говорю про этого никчемного парня, Шметтерлинга!
Мне захотелось присесть и зажать ладонями уши. Но укрыться от грозы было не так-то просто: Генрих схватил меня за плечи и ощутимо встряхнул. Поистине, мир вокруг безвозвратно рушился, а ведь казался таким надежным! Впервые мой наемник настолько утратил самоконтроль. Я едва заставила себя поднять голову и взглянуть ему прямо в глаза. На это простое действие ушла вся моя решимость…И только встретившись с ним взглядом, я поняла, что он отчаянно за меня волновался. Видно, никогда раньше он ни за кого не тревожился настолько сильно, и от этого вдобавок рассердился на нас обоих.
Я перевела дух, и смогла, наконец, улыбнуться: так волнуются только за очень близких людей. Беспокоиться, стало быть, не о чем - местечко в его жизни мне обеспечено.
-Да ты беспокоился обо мне, господин Ледяное сердце, - заметила я, фамильярно погладив его по плечу.
Получалось, что в моем обществе он не только освобождался от прошлого, но вновь обретал эмоции, которые, наверно, считал утраченными навсегда.
На мой демарш он ответил не сразу. Сперва отвернулся куда-то в полумрак, медленно, очень медленно раскурил трубку, и только сделав первую затяжку, тихо произнес:
-Да, я тревожился…Проклятье, Анна, кажется, я так тревожился впервые в жизни! Прости за грубость, но я…
-За грубость проси прощения у Шметтерлинга. Ему досталось куда больше, чем мне.
-Не дождется, - отрезал Генрих, мигом выходя из смущения и задумчивости, - Я убил бы его, если б хоть волос упал с твоей головы.
Он, как никогда, походил на упрямого мальчишку. И как я ни умилялась, не упустила редчайший случай его поддеть.
-Если ты еще немного выпятишь подбородок, он упрется в нос, и тогда уж я точно не смогу устоять перед твоим очарованием, - не без издевки объявила я, с величайшим облегчением хватаясь за его локоть.
Я провела в его обществе достаточно времени, чтобы понять наверняка: если я и могу чувствовать себя безопасно в этой богатой на странности эпохе, то только находясь рядом с ним. Удивительное чувство: больше всего я обычно рассчитывала на себя, и только во вторую очередь – на кого-то еще. Однако жизнь вносила свои коррективы, и не всегда неприятные.
С моей неудачной эскапады что-то в наших отношениях неуловимо переменилось. Правда, не на посторонний взгляд, ибо мы, как могли, скрывали от окружающих свое дальнейшее сближение. На людях наши отношения оставались куртуазно-прохладными. А ближе к ночи, изобразив на лицах полное безразличие, мы непринужденно направлялись в спальню Генриха. При выборе места для общего ночлега он привел неоспоримый аргумент: «Мое ложе гораздо шире, чем твое». Взглянув на его серьезную физиономию, я долго хохотала. Поистине, только этому мужчине удавалось развеселить меня минимальными средствами. Все складывалось великолепно, но…
-Все это великолепно, - сказала я как-то вечером, пользуясь паузой в любовных утехах, - Но когда же мы займемся делом?
-А до сих пор, дорогая, чем же мы занимались? – воздел брови вверх Генрих, - Не хочешь же ты сказать, что мы не менее двух часов кряду предавались безделью?
-Не хочу, - согласилась я, - Но у меня есть еще одно дело в здешних краях. Совсем небольшое…
-Это мне известно. Может, ты, наконец, посвятишь меня в него?
Ну конечно. Могла бы сообразить раньше: я никому так и не сообщила, какова моя цель. Вот откуда проистекало прохладное ко мне отношение! С точки зрения своих спутников, я просто путешествовала, и для чего мне в таком случае военизированный эскорт – взять в толк они не могли. Гипотетическая сверхзадача оставалась для них тайной - и отчего это я решила, что они догадаются обо всем сами?
Не зря, ох, не зря один из главных постулатов моего шефа гласил: «Не надейся, что тебя поймут без объяснений. Если хочешь быть понятым, и тем более понятым правильно, – объясняй».
-Видишь ли, наследный принц Рейхштадта – не совсем обычный мальчик, - приступила я к ликбезу, на ходу пытаясь подобрать подходящие слова.
-Знаю, - откликнулся Генрих, покровительственно ероша мои волосы, - Уж не так я ненаблюдателен. Он даже попытался однажды приказать мне какую-то ерунду, благо, Ильза учила меня сопротивляться чужой воле. И что из этого?
-Мои… - я с трудом подобрала нужное слово, - Мои наниматели желали бы изучить этот феномен – я имею в виду маленького Карла – и просили меня доставить мальчика…в Россию.
-Странное поручение. Никогда не слышал, чтобы кто-то изучал подобные способности. А как же политическая сторона вопроса? Неужто наследнику герцогской короны запросто позволят быть украденным из-под носа родителей?
Я замолкла, обдумывая эту, вне всякого сомнения, свежую мысль.
-Ну, собственно, - протянула я наконец, - Для этого вы и наняты, любезный друг мой. Для чего еще существуют на свете наемники, как не для того, чтобы решать подобные проблемы?
-Разумеется, - улыбнулся он, - Считай, что все твои проблемы решены наилучшим образом.
Больше мы не возвращались к обсуждению моей «командировки». Генрих после этой беседы вел себя так, будто никаких неясностей меж нами не осталось. Я же с облегчением вздохнула и приготовилась выполнять все необходимое, даже самое трудное или странное, с чем бы нам ни пришлось столкнуться. С подобной поддержкой любая неудача напрочь исключалась. Права на нее у меня просто не было.
Прода от 03.03.2019, 09:40
8. Ловля бабочек в присутствии кредиторов
Пришло, наконец, время, снова посетить герцогский дворец. Нас так тщательно снаряжали в дорогу, словно мы направлялись за тридевять земель, а не в небольшое путешествие. Якоб с Ильзой провожали нас, стоя на крыльце, и выглядели при этом весьма торжественно, хотя и смахнули каждый по паре слезинок. Они смотрели на нас с Генрихом, как на хозяев замка, отбывающих ко двору сюзерена.
Накануне вечером моему наемнику пришлось вытерпеть от Якоба такую пространную лекцию о поведении при дворе, что он снова вышел из себя, и даже явился ко мне жаловаться на старого слугу.
-Он, по-моему, до сих пор считает меня мальчишкой, не способным сдержать своих эмоций, - раздраженно объявил Генрих, возникая на пороге моей комнаты, - Никак не возьмет в толк, сколько лет прошло, и чем я все эти годы занимался! Да если б я не научился держать язык за зубами и умерять спесь, когда требуется, я бы и вовсе никогда не вернулся.
Я с удовольствием наблюдала за ним. Когда мы встретились, его натуру укрывала броня отстраненности – надежнейшее из средств защиты. Казалось, ничто не способно вызвать в нем ни удивления, ни возмущения, ни отчаяния, ни радости. Только вечная ирония осуществляла его связь с миром, и никакие другие чувства не были над ним властны.
Я даже не пыталась изменить его, и вдруг дождалась перемен без всяких усилий со своей стороны. Чем больше он доверялся мне, тем меньше старался отстраниться от окружающего мира, и внезапно оказалось, что не так-то он бесчувствен и безразличен. Меня это радовало, конечно, но и пугало. До дыр затертая фраза о том, что «мы в ответе за тех, кого приручили» висела надо мною, будто дамоклов меч.
На сей раз, мы проделали весь путь до темноты. Должно быть, в конюшнях генрихова поместья нашлись хорошие лошади. Якоб позаботился и об этом, хотя не мог предполагать именно такой надобности. Я отчего-то предчувствовала неудачу, и сама хорошенько не понимала, зачем мы возвращаемся ко двору. Если бы не слабое ощущение, что игра не окончена, я бы просто отменила этот визит.
Во дворце герцога, на первый взгляд, ничего не изменилось. Карл с унылым видом высиживал на уроках, втайне мечтая устроить как-нибудь, чтобы их хоть иногда отменяли. Все остальные находились в сонном оцепенении, бродили, как сонные мухи, словно не ждали уже от жизни никаких событий. Наш приезд вызвал некоторое оживление, весьма, впрочем, непродолжительное. Летний зной настолько упростил нравы, что я даже отправилась с Карлом на прогулку, не спрашивая ничьего позволения.
На мой вкус, ритм жизни в этом столетии был и без того слишком нетороплив. Я так и не смогла к нему приспособиться, несмотря на все свои старания. Если меня что-нибудь действительно раздражало, так это медлительность. Все, что можно было решить быстро, я решала мгновенно, остальное – в течение ближайших пяти минут…И заранее ненавидела все, что могло мне помешать. Вот и сейчас я с отвращением плыла в неторопливом благолепии дворцовой жизни, будто в густой патоке, как никогда напоминая себе муху, застрявшую в янтаре. Обстоятельства не зависели от моей воли, как бы я ни стремилась к обратному.
-Все вокруг стали совсем, как тени, - вклинился в мои размышления тонкий голосок мальчика, - Мне даже неинтересно им приказывать - они двигаются так медленно…Вот если ветер подует посильнее, он, кажется, просто унесет их…Как вы думаете, Анна?
Я хорошо понимала чувства наследника Рейхштадта: кроткая отрешенность на лицах обитателей замка могла хоть кого вывести из себя.
-Нынче же вечером попробуем что-нибудь придумать, - с энтузиазмом пообещала я.
Карл захлопал в ладоши, и принялся допытываться, что именно я задумала. Я отнекивалась с самым загадочным видом, просто потому, что на самом деле мне пока не пришло в голову ничего дельного.
Гениальная мысль родилась вечером, когда Шметтерлинга в очередной раз прорвало на тему величия традиций миннезингеров. Наслушавшись вдохновенных речей пиита о высоких достижениях Вольфрама фон Эшенбаха и Хильтпольта фон Швангау (запомнить бы их бесподобные имена, чтобы при случае блеснуть перед шефом!), я предложила:
-А не устроить ли нам турнир миннезингеров, господа?
Видимо, до сих пор мне отменно удавалась роль «взбалмошной русской», ибо герцогская чета охотно меня поддержала. Подозреваю, что без меня им могла бы и не прийти в голову такая замечательная идея. Моя маленькая гвардия отнеслась к затее гораздо прохладнее, один Шметтерлинг с восторгом согласился - вряд ли ему раньше приходилось выступать перед столь высокопоставленной аудиторией. Наш пиит долго готовился, пробовал голос и настраивал старенькую гитару.
-Что мне исполнить для благородных господ? – величественно вопросил он, по истечении получаса.
Герцогиня пожелала услышать «что-нибудь романтичное», Шметтерлинг кивнул, и заиграл вступление.
