Арон, правда, иной раз отрывался от работы, пытался взглянуть или сказать… но я уже не стала бы слушать, и он оставил свои попытки.
Потому что пошли все! Трусы и предатели!
Злость, кипевшая во мне ещё вчера, стала какой-то спокойной, выверенной. Я чувствовала, что злюсь, и, пожалуй, это была самая сильная эмоция во всём моём посмертии. И всё же эта злость больше не требовала ярости, бешенства и каких-то ярких красок. Она поселилась во мне, и мне даже пришло в голову, что ярость посерела. Может быть, в моём круге, в моей Пустоши, даже злость тосклива?
Но рассуждать об этом не было времени. Нужно было выполнить просьбу нежити Вильгельма, так удачно подвернувшегося мне на пути. Я должна поднять ему один из зашифрованных списков, где цифрами и буквы обозначены прибывшие души и их распределение. Я ему эту жалкую мелочь, а он мне сто монет.
Сто монет! Сто монет, когда моё собственное жалование двенадцать!
Когда я задумывалась об этом, то не могла поверить. Сто монет – это целое богатство. Я такого количества денег и не видела никогда разом! Это же сколько всего можно сразу позволить? Конечно, в Пустоши ни у кого нет много денег, но для кого-то же ведь отстроены и даже функционирует магазины с дорогими плащами, и кафе, где еда отличается по вкусу от той, что по привычке едят в посмертии?! как знать, может быть, это я не умею крутиться, а другие вполне себе живут своим посмертием как полноценной жизнью?
Сто монет, сто…
Но пока рано. Я пыталась скрыть дрожь в руках, и это у меня получалось, правда, не от того, что я хорошо скрывалась, а от того, что никому ровным счётом до меня дела не было. Все старательно избегали на меня смотреть, и я справилась с волнением.
Пролистать папку со всеми зарегистрированными списками было нетрудно. Ещё легче было найти нужный список. Вильгельма интересовали души, поступившие в распоряжение смерти пятого августа тысяча девятьсот тридцать шестого года.
Это было так давно, и список был весьма внушительным. Я не могла разобрать в нём ничего, как и во всех прочих списках – на моём уровне, да и на уровне всей нашей четвёрки, это в принципе невозможно. Нашей… ага, нашей. Без меня!
Сначала был соблазн просто выдрать нужный список, и надеяться, что Вильгельм назвал верную дату и это то, что ему нужно. Но потом я решила, что лучше переписать. Успехами моей работы всё равно никто не интересовался, и я могла сделать что-то стороннее, что весьма и весьма помогло.
К вечеру, не простившись ни с кем, я, стараясь держаться спокойно, возвращалась домой со списком. Он был свёрнут у меня в рукаве. Откровенно говоря, у меня не было ни малейшего желания и завтра возвращаться в кабинет, откуда меня погнали, но вовремя я одумалась: если список не тот, если что-то не то с датой или чем-нибудь – Вильгельм мне может и не заплатить, а я должна буду исправить ошибку.
Так что, ещё один день оставался мне до полного оставления прежней жизни. А пока я шла домой.
Буря сегодня была мелкая, колючая, монотонная – верный признак того, что скоро будет хуже, и пески, вечные наши пески, взметнутся бешеным вихрем. Надо было спешить! К тому же, и Вильгельм должен был заглянуть в гости.
Он сказал, что на улице появляться просто так уже не может, вернее – может, но поскольку он говорит со мной, это всё же может привлечь нежелательное внимание, поэтому завтра, то есть уже сегодня, он ко мне зайдёт сам.
Именно сказал, не спросил.
Я попыталась заметить, что живу в условиях, от которых ему может поплохеть. Как и вся Пустошь, собственно, но он отмахнулся. Что ж, его дело! Всё же я спешила домой, чтобы навести хоть какой-то уют.
Пыль и песок всё время залетала в мой дом. Как и во многие дома Пустоши, если не во все. Спасения не было от пыльных бурь, следили они и в помещении. Песок был вечным спутником всего нашего поселения, и загляни ко мне Бланка, я бы даже не подумала о том, что надо убраться. Но перед Вильгельмом почему-то было стыдно и неловко, хотелось показать что-то более хорошее, чем есть.
Я нашла тряпку, принялась стирать песок и пыль…
– Перед кем так лебезишь? – Череп, слепо наблюдавший за мной, не остался невнимателен. Как и всегда, ему до всего было дело.
– Просто навожу чистоту, – ответила я, стараясь быть дружелюбной.
Принимать гостей не запрещено, но всё же слухов не хотелось, а потому не стоит ругаться с Черепом, он мне весьма и весьма полезен временами.
– Просто только бури метут, – буркнул Череп, явно недовольный моим ответом, но продолжать не стал, а зачем? Всё равно он видит что происходит и что я делаю.
Я почти закончила протирать стол, когда в дверь постучали. Стук был негромкий, но нельзя было его не услышать. Я поспешила к дверям, находу отерев грязные руки о себя же. Серое на сером, песок к песку – одна дрянь!
– Доброго вечера, – Вильгельм стоял на пороге, как и обещал. Он был как всегда – явление не к месту! Один его плащ мог занять половину, если не больше, всей моей комнаты.
– Доброго… – я попятилась, пытаясь вжаться в саму стену.
– Пригласи меня, Эда, – напомнил нежить.
– ой! – я спохватилась, опыта общения с нежитью у меня толком не было, потому я снова промахнулась, – проходи…те.
Он кивнул, вошёл легко и просто. И вся моя комнатка, узенький коридор, плохо освещённые, жалкие, пыльные, с заносами песка, с тем же въевшимся песком в стены, стали вдруг ещё более жалкими, контрастируя с его видом, одеждой, холеностью.
Вильгельм оглядел моё жилище в два быстрых движения. Смотреть было не на что.
– Извините, – прошелестела я, не зная, что ещё сказать. Я любила свой дом. Такой какой есть, такой и любила. Он был моим! И я не стыдилась его прежде, а теперь не могла справиться с собою.
– Моим первым пристанищем был склеп, – ответил Вильгельм, – сесть можно?
– Да! Конечно! – я думала, он даже не решится, оттого и отреагировала слишком бурно. Но он сделал вид, что не заметил и сел в кресло.
– И этот склеп был даже не фамильным склепом моей семьи, – Вильгельм улыбнулся. Его лицо – совсем белое, мертвенное, не стало дружелюбнее, потому что глаза его были такими же как и прежде – страшные глаза нежити с мёртвыми жадными огоньками.
Первое пристанище! В этом и разница. У него первое, а у меня последнее!
– Я принесла то, что вы просили, – я не стала отвечать ему про склеп, хотя было и любопытно. Желание остаться в одиночестве и завершить эту историю, убедиться, что всё не сон, было сильнее любопытства. – Вот…
Вильгельм взял листок из моих рук одинаково, при этом его кожа всё равно коснулась моей и я с трудом подавила дрожь. Мы все мертвы, мы все в посмертии, но даже в нашем холодном мире мёртвых, что ещё пытаются играть в живых, ни у кого нет такой холодной кожи!
– Прошу прощения, – Вильгельм заметил мою реакцию, – поверь мне, Эда, это было не от зла.
Он углубился в список. Его длинные пальцы вели по строчкам, читали то, что не могла прочесть я. Может быть, он что-то и правда понимал в буквах и цифрах? Для меня это было по-прежнему тайной.
На одной строчке его палец задержался дольше обычного, он кивнул, сворачивая листок.
– Благодарю, Эда, всё в порядке.
– Вы нашли то, что искали? – я выдохнула с облегчением, что ж, я и искала точно указанный список, но ведь всегда может произойти что угодно!
– Да, нашёл, – он поднялся из кресла и извлёк из кармана тяжёлый мешочек с монетами. – Прошу!
Тяжёлый мешок упал в мои руки с приятным звоном.
– пересчитаете? – усмехнулся Вильгельм.
Я покачала головой. Нет, не стоит.
– Тогда ещё раз спасибо и прощайте, – он быстро пошёл прочь. Я заметалась с мешочком, не зная, куда деть его и себя, а затем только с запозданием выбежала закрыть дверь. Вильгельм уж был на пороге, обернулся ко мне. – Всего хорошего.
– И вам…– растерянно ответила я, закрывая двери.
Странная пустота повисла на некоторое мгновение во всём моём доме и во мне. Ещё не так давно я разговаривала с ним, с явно имеющим вес, и теперь всё пропало, этого не повторится, я снова Эда, всего лишь Эда, и никакой таинственности, никаких поручений, ни-че-го!
Я только коснулась чего-то любопытного, и тут же должна была это стереть.
– нашла с кем дружить! – отозвался Череп и даже челюстями лязгнул. – Тьфу! Он же нежить!
Я вздрогнула. Про Череп уже забылось…
– Тебе-то что? – огрызнулась я. – Стой и молчи!
– С нежитью шутки плохи, – заметил Череп, не обидевшись, – уж поверь моему опыту.
– С моими бывшими коллегами тоже! Они выкинули меня как вещь, а этот… – я вспомнила, что у меня есть вознаграждение. Сто монет! Сто! И полное счастье.
Какое мне теперь дело до нудного Черепа?
– Вознаграждение-то есть, – Череп не желал перестать действовать мне на нервы, – но ты не думала, зачем ему этот список? Может быть, то, что ты сделала, будет иметь последствия?
– Последствия! – передразнила я, – да гори оно всё синим пламенем! Мне лично ничего неизвестно ни о каких последствиях, и последствиям про меня тоже! Если бы не я, он бы нашёл с кем работать, а я что же? Неужели я хоть раз не могу ничего себе получить? Кончай нудеть! Зови Бланку, будем праздновать!
– И всё же, на твоём месте…
– Твоё место на моей тумбочке! – он меня уже злил. Ну сколько можно? Такое ощущение, что я каждый день по сто раз с кем-то сговариваюсь! Подумаешь, разок!
– Как скажете, – процедил Череп, лязгнул зубами, понимая, видимо, безысходность своих аргументов, а может быть, наконец, и обижаясь, – сейчас позову Бланку.
Пока Бланка добиралась ко мне через пыль, я ликовала. Сто монет! Да пусть меня хоть трижды уволят, это всё равно больше, чем я зарабатываю! Теперь уж я могу получить хоть что-то хорошее для себя! А Инес, Рэндо и Арон могут катиться!
– Откуда такое веселье? – с подозрением спросила Бланка. Она была мрачна и не расположена к хорошему настроению, ещё бы! Откуда ей, в её-то библиотеке, заработать такую прорву денег?
– Капитал приобрела! – я показала ей тяжёлый мешочек. Тот многообещающе звякнул.
Бланка аж в лице переменилась. И в её глазах было вовсе не восхищение и не восторг.
– Это как? Ты что, банк ограбила? – спросила Бланка.
– Это банк ко мне пришёл, умолял взять монеты, – я совсем развеселилась, не зная, конечно, как далеко мне это откликнется уже совсем скоро. – Помнишь, я рассказывала тебе про ту нежить?
Бланка молчала, пока я рассказывала ей о том, как издевательски со мной обошёлся Рэндо, велев убираться с работы, и как я получила за листочек сто монет.
– Ты же сама сказала, что согласилась бы! – лицо Бланки мне откровенно не нравилось. – Сказала, мол, если не я, так кто другой согласится! Было?
– Было, – согласилась Бланка, – я не спорю. Но теперь мне почему-то не по себе. Когда я вижу сколько тут денег… что-то тут нечисто!
Ещё одна!
– Чисто, нечисто! – я совсем обозлилась. Если от Черепа я иной реакции ожидать и не могла, то вот Бланка куда полезла? Она вообще ещё вчера сетовала, что я свою выгоду упустила, а теперь ну-ка, поглядите на неё! – Совсем обалдела? Что сделано, то сделано! Должна же я и хоть что-то получить в посмертии?
– И он ничего больше тебя не просил? – Бланка смутилась. Она слышала мой гнев, и чувствовала, что и впрямь ответственна за какую-то часть моего решения.
– Ничего! – буркнула я. – Сказала же.
– И больше не придёт?
Я пожала плечами:
– Я ж последний день завтра работаю, что мне с того?
– И тебе неинтересно? – Бланка никак не могла перестать меня сегодня раздражать. – Почему за какой-то листочек, действительно ведь листочек, он выкладывает совсем безумную сумму?
– А ты головой ударилась? – поинтересовалась я. – Неужто ты думаешь, что он со мной поделиться? Так мол и так, дорогая Эда, мне этот список нужен… мрак! Я даже придумать не могу, для чего он ему нужен. Подтереться! Не знаю! И вообще, давай хоть отпразднуем?
Я почувствовала усталость. Почему вокруг такое сопротивление? Череп читает мне нотации, Бланка теперь сомневается… можно подумать, что я закоренелая сговорщица, не меньше. А я ведь раньше ничего подобного не делала.
– Что? – встряхнулась Бланка. – А… да, давай.
Но радости в её голосе не было, и всё же это было уже на что-то похоже.
– Одевайся! – велела я. В отличие от Черепа и Бланки мне хотелось хоть немного счастья.
Первая наша остановка – плащи! Магазин плащей. То место, куда даже и войти-то было неловко в своём пыльном и грязном плаще, даже чтоб купить новый. Мы маячили перед дверьми вдвоём, обе не решались зайти, пока Бланка не заметила:
– У тебя же есть деньги!
И я решилась. За всё своё посмертие я заходила сюда редко, и сразу шла к стойке «подержанных». Это были плащи, доставленные из других обиталищ, уже ненужные их прежним владельцам. Стоили дешевле, а вид имели иногда и почти что новый, и всё же это было чужое. А теперь я могла купить своё!
– Подержанные там, – продавщица даже не взглянула на нас с Бланкой. Её можно было понять. Мы зашли к ней запылённые, магазин находился в Пустоши… улова тут никогда не будет.
– Мне нужен новый, – я сказала чуть громче, чем следовало, но всему виной была обстановка. Слишком тут было ярко и слишком сильно пахло чем-то приятным, пряным. И ткани… множество тканей, самых ярких висело на вешалках, ждало. Конечно, много позже я пойму, что даже среди новья здесь толком и не было ассортимента, но когда это ещё будет?
– Но-овый? – переспросила она, выныривая из-за стойки.
– Да…– непривычная обстановка давила, действовала на нервы. Хотелось спрятаться от внимательного взгляда продавщицы, от света, от запаха, и даже от тканей.
Но мельтешение рук, почуявших добычу, уже было не остановить. Жестами, достойными фокусника или актёра, продавщица эффектно снимала вешалки и подавала мне один плащ за другим.
– Красный покажет ваше благородство! – вещала она, словно не видя, что во мне и ещё более смущённой Бланке, благородства вместе не хватит и на чайную ложку. Мы самые простые посмертницы! – Синий, если хотите быть загадочной. Тёмно-зелёный для вашей фигуры…
Она выхватывала ткани, прикладывала, прикидывая, как оно будет выглядеть, и сама, кажется, любовалась результатом. А я стояла перед ней, видя себя в зеркале, но не узнавая. Зеркало, однако, вторило:
– Какой шик! Модерн элегант!
– А может быть, чёрный? Самый классический вариант…
– Возьми лучше коричневый, – Бланка, осмелев, вытащила вешалку, сама нашла! – во-первых, из Пустоши ты ещё не переезжаешь, а на всём этом пылища и песок будут видны. Во-вторых, не надо привлекать к себе очень уж много внимания.
Плащ, поданный ею, приятного коричневого цвета, был и правда голосом разума среди внезапного разноцветья.
– Очень, очень модный цвет! Настоящий хит сезона.
Какого сезона? Мы мертвы. И будем мертвы. И никакой сезон, смена времён не изменит этого.
– Красота! Вторило Зеркало.
Я согласилась. Не следовало выбиваться из толпы, не следовало привлекать к себе очень уж много внимания.
Потому что пошли все! Трусы и предатели!
Злость, кипевшая во мне ещё вчера, стала какой-то спокойной, выверенной. Я чувствовала, что злюсь, и, пожалуй, это была самая сильная эмоция во всём моём посмертии. И всё же эта злость больше не требовала ярости, бешенства и каких-то ярких красок. Она поселилась во мне, и мне даже пришло в голову, что ярость посерела. Может быть, в моём круге, в моей Пустоши, даже злость тосклива?
Но рассуждать об этом не было времени. Нужно было выполнить просьбу нежити Вильгельма, так удачно подвернувшегося мне на пути. Я должна поднять ему один из зашифрованных списков, где цифрами и буквы обозначены прибывшие души и их распределение. Я ему эту жалкую мелочь, а он мне сто монет.
Сто монет! Сто монет, когда моё собственное жалование двенадцать!
Когда я задумывалась об этом, то не могла поверить. Сто монет – это целое богатство. Я такого количества денег и не видела никогда разом! Это же сколько всего можно сразу позволить? Конечно, в Пустоши ни у кого нет много денег, но для кого-то же ведь отстроены и даже функционирует магазины с дорогими плащами, и кафе, где еда отличается по вкусу от той, что по привычке едят в посмертии?! как знать, может быть, это я не умею крутиться, а другие вполне себе живут своим посмертием как полноценной жизнью?
Сто монет, сто…
Но пока рано. Я пыталась скрыть дрожь в руках, и это у меня получалось, правда, не от того, что я хорошо скрывалась, а от того, что никому ровным счётом до меня дела не было. Все старательно избегали на меня смотреть, и я справилась с волнением.
Пролистать папку со всеми зарегистрированными списками было нетрудно. Ещё легче было найти нужный список. Вильгельма интересовали души, поступившие в распоряжение смерти пятого августа тысяча девятьсот тридцать шестого года.
Это было так давно, и список был весьма внушительным. Я не могла разобрать в нём ничего, как и во всех прочих списках – на моём уровне, да и на уровне всей нашей четвёрки, это в принципе невозможно. Нашей… ага, нашей. Без меня!
Сначала был соблазн просто выдрать нужный список, и надеяться, что Вильгельм назвал верную дату и это то, что ему нужно. Но потом я решила, что лучше переписать. Успехами моей работы всё равно никто не интересовался, и я могла сделать что-то стороннее, что весьма и весьма помогло.
К вечеру, не простившись ни с кем, я, стараясь держаться спокойно, возвращалась домой со списком. Он был свёрнут у меня в рукаве. Откровенно говоря, у меня не было ни малейшего желания и завтра возвращаться в кабинет, откуда меня погнали, но вовремя я одумалась: если список не тот, если что-то не то с датой или чем-нибудь – Вильгельм мне может и не заплатить, а я должна буду исправить ошибку.
Так что, ещё один день оставался мне до полного оставления прежней жизни. А пока я шла домой.
Буря сегодня была мелкая, колючая, монотонная – верный признак того, что скоро будет хуже, и пески, вечные наши пески, взметнутся бешеным вихрем. Надо было спешить! К тому же, и Вильгельм должен был заглянуть в гости.
Он сказал, что на улице появляться просто так уже не может, вернее – может, но поскольку он говорит со мной, это всё же может привлечь нежелательное внимание, поэтому завтра, то есть уже сегодня, он ко мне зайдёт сам.
Именно сказал, не спросил.
Я попыталась заметить, что живу в условиях, от которых ему может поплохеть. Как и вся Пустошь, собственно, но он отмахнулся. Что ж, его дело! Всё же я спешила домой, чтобы навести хоть какой-то уют.
Пыль и песок всё время залетала в мой дом. Как и во многие дома Пустоши, если не во все. Спасения не было от пыльных бурь, следили они и в помещении. Песок был вечным спутником всего нашего поселения, и загляни ко мне Бланка, я бы даже не подумала о том, что надо убраться. Но перед Вильгельмом почему-то было стыдно и неловко, хотелось показать что-то более хорошее, чем есть.
Я нашла тряпку, принялась стирать песок и пыль…
– Перед кем так лебезишь? – Череп, слепо наблюдавший за мной, не остался невнимателен. Как и всегда, ему до всего было дело.
– Просто навожу чистоту, – ответила я, стараясь быть дружелюбной.
Принимать гостей не запрещено, но всё же слухов не хотелось, а потому не стоит ругаться с Черепом, он мне весьма и весьма полезен временами.
– Просто только бури метут, – буркнул Череп, явно недовольный моим ответом, но продолжать не стал, а зачем? Всё равно он видит что происходит и что я делаю.
Я почти закончила протирать стол, когда в дверь постучали. Стук был негромкий, но нельзя было его не услышать. Я поспешила к дверям, находу отерев грязные руки о себя же. Серое на сером, песок к песку – одна дрянь!
– Доброго вечера, – Вильгельм стоял на пороге, как и обещал. Он был как всегда – явление не к месту! Один его плащ мог занять половину, если не больше, всей моей комнаты.
– Доброго… – я попятилась, пытаясь вжаться в саму стену.
– Пригласи меня, Эда, – напомнил нежить.
– ой! – я спохватилась, опыта общения с нежитью у меня толком не было, потому я снова промахнулась, – проходи…те.
Он кивнул, вошёл легко и просто. И вся моя комнатка, узенький коридор, плохо освещённые, жалкие, пыльные, с заносами песка, с тем же въевшимся песком в стены, стали вдруг ещё более жалкими, контрастируя с его видом, одеждой, холеностью.
Вильгельм оглядел моё жилище в два быстрых движения. Смотреть было не на что.
– Извините, – прошелестела я, не зная, что ещё сказать. Я любила свой дом. Такой какой есть, такой и любила. Он был моим! И я не стыдилась его прежде, а теперь не могла справиться с собою.
– Моим первым пристанищем был склеп, – ответил Вильгельм, – сесть можно?
– Да! Конечно! – я думала, он даже не решится, оттого и отреагировала слишком бурно. Но он сделал вид, что не заметил и сел в кресло.
– И этот склеп был даже не фамильным склепом моей семьи, – Вильгельм улыбнулся. Его лицо – совсем белое, мертвенное, не стало дружелюбнее, потому что глаза его были такими же как и прежде – страшные глаза нежити с мёртвыми жадными огоньками.
Первое пристанище! В этом и разница. У него первое, а у меня последнее!
– Я принесла то, что вы просили, – я не стала отвечать ему про склеп, хотя было и любопытно. Желание остаться в одиночестве и завершить эту историю, убедиться, что всё не сон, было сильнее любопытства. – Вот…
Вильгельм взял листок из моих рук одинаково, при этом его кожа всё равно коснулась моей и я с трудом подавила дрожь. Мы все мертвы, мы все в посмертии, но даже в нашем холодном мире мёртвых, что ещё пытаются играть в живых, ни у кого нет такой холодной кожи!
– Прошу прощения, – Вильгельм заметил мою реакцию, – поверь мне, Эда, это было не от зла.
Он углубился в список. Его длинные пальцы вели по строчкам, читали то, что не могла прочесть я. Может быть, он что-то и правда понимал в буквах и цифрах? Для меня это было по-прежнему тайной.
На одной строчке его палец задержался дольше обычного, он кивнул, сворачивая листок.
– Благодарю, Эда, всё в порядке.
– Вы нашли то, что искали? – я выдохнула с облегчением, что ж, я и искала точно указанный список, но ведь всегда может произойти что угодно!
– Да, нашёл, – он поднялся из кресла и извлёк из кармана тяжёлый мешочек с монетами. – Прошу!
Тяжёлый мешок упал в мои руки с приятным звоном.
– пересчитаете? – усмехнулся Вильгельм.
Я покачала головой. Нет, не стоит.
– Тогда ещё раз спасибо и прощайте, – он быстро пошёл прочь. Я заметалась с мешочком, не зная, куда деть его и себя, а затем только с запозданием выбежала закрыть дверь. Вильгельм уж был на пороге, обернулся ко мне. – Всего хорошего.
– И вам…– растерянно ответила я, закрывая двери.
Странная пустота повисла на некоторое мгновение во всём моём доме и во мне. Ещё не так давно я разговаривала с ним, с явно имеющим вес, и теперь всё пропало, этого не повторится, я снова Эда, всего лишь Эда, и никакой таинственности, никаких поручений, ни-че-го!
Я только коснулась чего-то любопытного, и тут же должна была это стереть.
– нашла с кем дружить! – отозвался Череп и даже челюстями лязгнул. – Тьфу! Он же нежить!
Я вздрогнула. Про Череп уже забылось…
– Тебе-то что? – огрызнулась я. – Стой и молчи!
– С нежитью шутки плохи, – заметил Череп, не обидевшись, – уж поверь моему опыту.
– С моими бывшими коллегами тоже! Они выкинули меня как вещь, а этот… – я вспомнила, что у меня есть вознаграждение. Сто монет! Сто! И полное счастье.
Какое мне теперь дело до нудного Черепа?
– Вознаграждение-то есть, – Череп не желал перестать действовать мне на нервы, – но ты не думала, зачем ему этот список? Может быть, то, что ты сделала, будет иметь последствия?
– Последствия! – передразнила я, – да гори оно всё синим пламенем! Мне лично ничего неизвестно ни о каких последствиях, и последствиям про меня тоже! Если бы не я, он бы нашёл с кем работать, а я что же? Неужели я хоть раз не могу ничего себе получить? Кончай нудеть! Зови Бланку, будем праздновать!
– И всё же, на твоём месте…
– Твоё место на моей тумбочке! – он меня уже злил. Ну сколько можно? Такое ощущение, что я каждый день по сто раз с кем-то сговариваюсь! Подумаешь, разок!
– Как скажете, – процедил Череп, лязгнул зубами, понимая, видимо, безысходность своих аргументов, а может быть, наконец, и обижаясь, – сейчас позову Бланку.
Пока Бланка добиралась ко мне через пыль, я ликовала. Сто монет! Да пусть меня хоть трижды уволят, это всё равно больше, чем я зарабатываю! Теперь уж я могу получить хоть что-то хорошее для себя! А Инес, Рэндо и Арон могут катиться!
– Откуда такое веселье? – с подозрением спросила Бланка. Она была мрачна и не расположена к хорошему настроению, ещё бы! Откуда ей, в её-то библиотеке, заработать такую прорву денег?
– Капитал приобрела! – я показала ей тяжёлый мешочек. Тот многообещающе звякнул.
Бланка аж в лице переменилась. И в её глазах было вовсе не восхищение и не восторг.
– Это как? Ты что, банк ограбила? – спросила Бланка.
– Это банк ко мне пришёл, умолял взять монеты, – я совсем развеселилась, не зная, конечно, как далеко мне это откликнется уже совсем скоро. – Помнишь, я рассказывала тебе про ту нежить?
Бланка молчала, пока я рассказывала ей о том, как издевательски со мной обошёлся Рэндо, велев убираться с работы, и как я получила за листочек сто монет.
– Ты же сама сказала, что согласилась бы! – лицо Бланки мне откровенно не нравилось. – Сказала, мол, если не я, так кто другой согласится! Было?
– Было, – согласилась Бланка, – я не спорю. Но теперь мне почему-то не по себе. Когда я вижу сколько тут денег… что-то тут нечисто!
Ещё одна!
– Чисто, нечисто! – я совсем обозлилась. Если от Черепа я иной реакции ожидать и не могла, то вот Бланка куда полезла? Она вообще ещё вчера сетовала, что я свою выгоду упустила, а теперь ну-ка, поглядите на неё! – Совсем обалдела? Что сделано, то сделано! Должна же я и хоть что-то получить в посмертии?
– И он ничего больше тебя не просил? – Бланка смутилась. Она слышала мой гнев, и чувствовала, что и впрямь ответственна за какую-то часть моего решения.
– Ничего! – буркнула я. – Сказала же.
– И больше не придёт?
Я пожала плечами:
– Я ж последний день завтра работаю, что мне с того?
– И тебе неинтересно? – Бланка никак не могла перестать меня сегодня раздражать. – Почему за какой-то листочек, действительно ведь листочек, он выкладывает совсем безумную сумму?
– А ты головой ударилась? – поинтересовалась я. – Неужто ты думаешь, что он со мной поделиться? Так мол и так, дорогая Эда, мне этот список нужен… мрак! Я даже придумать не могу, для чего он ему нужен. Подтереться! Не знаю! И вообще, давай хоть отпразднуем?
Я почувствовала усталость. Почему вокруг такое сопротивление? Череп читает мне нотации, Бланка теперь сомневается… можно подумать, что я закоренелая сговорщица, не меньше. А я ведь раньше ничего подобного не делала.
– Что? – встряхнулась Бланка. – А… да, давай.
Но радости в её голосе не было, и всё же это было уже на что-то похоже.
– Одевайся! – велела я. В отличие от Черепа и Бланки мне хотелось хоть немного счастья.
Первая наша остановка – плащи! Магазин плащей. То место, куда даже и войти-то было неловко в своём пыльном и грязном плаще, даже чтоб купить новый. Мы маячили перед дверьми вдвоём, обе не решались зайти, пока Бланка не заметила:
– У тебя же есть деньги!
И я решилась. За всё своё посмертие я заходила сюда редко, и сразу шла к стойке «подержанных». Это были плащи, доставленные из других обиталищ, уже ненужные их прежним владельцам. Стоили дешевле, а вид имели иногда и почти что новый, и всё же это было чужое. А теперь я могла купить своё!
– Подержанные там, – продавщица даже не взглянула на нас с Бланкой. Её можно было понять. Мы зашли к ней запылённые, магазин находился в Пустоши… улова тут никогда не будет.
– Мне нужен новый, – я сказала чуть громче, чем следовало, но всему виной была обстановка. Слишком тут было ярко и слишком сильно пахло чем-то приятным, пряным. И ткани… множество тканей, самых ярких висело на вешалках, ждало. Конечно, много позже я пойму, что даже среди новья здесь толком и не было ассортимента, но когда это ещё будет?
Продавщица всколыхнулась, взглянула с недоверием, потому расплылась в такой широкой улыбке, что стали видны её зубы, ставшие в посмертии почти клыками, с той только разницей, что острия клыков были всё-таки затуплены.
– Но-овый? – переспросила она, выныривая из-за стойки.
– Да…– непривычная обстановка давила, действовала на нервы. Хотелось спрятаться от внимательного взгляда продавщицы, от света, от запаха, и даже от тканей.
Но мельтешение рук, почуявших добычу, уже было не остановить. Жестами, достойными фокусника или актёра, продавщица эффектно снимала вешалки и подавала мне один плащ за другим.
– Красный покажет ваше благородство! – вещала она, словно не видя, что во мне и ещё более смущённой Бланке, благородства вместе не хватит и на чайную ложку. Мы самые простые посмертницы! – Синий, если хотите быть загадочной. Тёмно-зелёный для вашей фигуры…
Она выхватывала ткани, прикладывала, прикидывая, как оно будет выглядеть, и сама, кажется, любовалась результатом. А я стояла перед ней, видя себя в зеркале, но не узнавая. Зеркало, однако, вторило:
– Какой шик! Модерн элегант!
– А может быть, чёрный? Самый классический вариант…
– Возьми лучше коричневый, – Бланка, осмелев, вытащила вешалку, сама нашла! – во-первых, из Пустоши ты ещё не переезжаешь, а на всём этом пылища и песок будут видны. Во-вторых, не надо привлекать к себе очень уж много внимания.
Плащ, поданный ею, приятного коричневого цвета, был и правда голосом разума среди внезапного разноцветья.
Продавщица смерила Бланку презрительным взглядом, но, заметив мой задумчивый вид, разошлась в комплиментах:
– Очень, очень модный цвет! Настоящий хит сезона.
Какого сезона? Мы мертвы. И будем мертвы. И никакой сезон, смена времён не изменит этого.
– Красота! Вторило Зеркало.
Я согласилась. Не следовало выбиваться из толпы, не следовало привлекать к себе очень уж много внимания.
