И проще совсем
Замолчать!
Подносит бутылку к носу, нюхает, но не прикладывается.
Ведь страх – всех мыслей плен,
Боль – всем слабым пытка,
А я не слаб! Рвите, мерьте,
Но перед ликом смерти:
Улыбка!
С сожалением отставляет бутылку от себя.
Я был прав, ведь я – закон,
А боль – это лишь слово,
Которым не передать
Весь кошмарный сон
И все наши оковы.
Замолчать
– выход тех, кто дальше идет.
За его спиной снова лязгает темный угол, но Фукье только раздраженно поводит плечами и не оборачивается.
Не взирая на пик всех гроз,
Я поступал по долгу!
Я шел и вел других вперед,
По дороге из осколков и слёз,
И осталось теперь немного.
Облизнув губы, касается бутылки снова, но не берет ее в руки, убирает ладонь.
Я не боюсь боли – это слово,
И только! Для тех, кто слаб!
Оно не расскажет про оковы,
В которых даже в дни свободы -
Ты лишь раб!
Отделяется еще одна тень, медленно приближается к Фукье – это Робеспьер. Голова его перевязана пропитанной кровью тряпкой.
Пусть давят тюремные своды,
Пусть мешаются в сердце кровь и соль,
Тому, кто не чувствовал, не понять,
И лучше совсем замолчать…
Робеспьер кладет руку на плечо Фукье.
Фукье-Тенвиль (без удивления).
Какое легкое слово – «боль!»
Сцена 2.8 «Я знал!»
Фукье-Тенвиль.
Что ты, Робеспьер, придешь – я знал,
Можешь не верить, но я тебя ждал!
Робеспьер (обходит Фукье, останавливается перед ним, Фукье смотрит на него снизу вверх и явно не собирается вставать).
Я пришел убедиться, что тот,
Кто предавал свой народ,
Падёт.
Фукье-Тенвиль.
Чего он хочет, этот народ?
Хочет крови тиранов и тирана же ждет!
Хочет любить кровь и не хочет войны,
Проклинает мирные дни и ищет тюрьмы!
Чего он хочет, этот народ?
Да и кто, Робеспьер, тут кого предает?
Робеспьер.
Твоей задачей было воплотить
Все то, что мы хотели сохранить,
Все, чем жили мы, весь наш закон.
Фукье-Тенвиль.
Виноват и за это осужден!
Робеспьер.
Ты!.. я обвиняю тебя в том,
Что ты оказался так малодушен,
Когда был своему народу нужен!
Когда напали на защитников его!
Фукье-Тенвиль (с неохотой поднимаясь, теперь лицом к лицу см Робеспьером).
Нападали и раньше…и что?
Где Дантон? Убит! Где Марат?
а вот…
Где Робеспьер? Кто виноват
В том, что так много желает народ?!
Робеспьер.
Ты выступил за нашу вину!
И пережил нас…хоть и не так!
Так сейчас же, скажи почему?
Почему ты предал наш шаг?
Фукье-Тенвиль.
Почему…ну, раз я умираю,
Точно скажу и скажу как на духу:
Привычка у меня такая -
Не терпеть в словах шелуху!
Лицо Робеспьера искажается от гнева.
Фукье-Тенвиль.
Да! Знаешь! И ты, и Дантон,
И Бриссо, и Эбер, и Марат,
И Кутон, и Сен-Жюст
Все нарушали закон,
Каждый твердил, что не виноват,
Но в глазах народа оставался пуст!
Робеспьер.
Мы расходились давно – это правда,
Я знаю, что ты был как закон.
Но, знаешь, в глубине твоего взгляда,
Я читаю, что ты обречен!
Фукье хохочет.
Фукье-Тенвиль.
И это сказал мне мертвец,
Которого иначе, как «подлец»
Не называют даже те теперь
Кто еще недавно бился за право
Открыть тебе дверь?
Славно!
Робеспьер.
Мы имели идею, и она
Переживет века.
А что имеешь ты? Что своего?
Ты не имеешь ничего!
И даже закон обернулся против тебя,
И ты, который предал сам себя…
Фукье-Тенвиль.
Молчи! Молчи, тиран! Убью!
Робеспьер (с убийственным спокойствием).
Так вот, о чем я говорю -
Что ты имел в душей своей,
И так таился от людей?
Ты не крови боялся, а пустоты,
ведь ты не имел пожаров мечты…
Фукье-Тенвиль.
Ты – мерзавец! Ты тиран!
О, как я поздно это узнал!
Ох…как я был рад, когда
Слетела поганая твоя голова!
Робеспьер (обходит Фукье, останавливается за его спиной).
Завистник идей!
Что тебе до головы моей?
Ты говоришь, что знал,
Что я приду держать ответ…
Ты говоришь, что ждал,
Но ты знаешь, что меня здесь нет…
Фукье-Тенвиль. Как это…
Оборачивается – позади него действительно нет Робеспьера.
Сцена 2.9 «Тишина!»
Фукье-Тенвиль.
Проклятье! Всё бред,
И жизнь моя – прежде всего!
Я проиграл своей жизни свет,
Больше нет ничего.
К чему мне бояться смерти,
Если я давно уже был убит?
С абсолютным равнодушием возвращается к своему ложу, садится.
Я давно над шеей чую ветер,
И тяжесть над грудью плит.
Я мечтал о тишине, но теперь,
Когда
Она давит на мои плечи,
И сердце рвет как голодный зверь,
Проклинаю тебя – Тишина!
Проклинаю навечно.
Ложится, закрывает глаза.
Тишина!
Я ненавижу тебя…иронично!
Я так долго мечтал о тебе,
Но когда
Ты пришла – непривычно,
Я словно в кошмарном сне.
в темном углу камеры снова движение. Тени медленно выползают из него. Нельзя определить их лица, тени серы, движутся медленно, без мстительного рвения.
Ждите меня, братья и враги,
Ждите меня для своего суда,
Ждите меня! Как я жду смерти,
Я жду ласковой палача руки,
И над своей шеей ветер…
Проклиная тебя, тишина!
Сцена 2.10 «Крах был давно»
Фукье лежит с закрытыми глазами на ложе. Вокруг него собираются тени. Тени не пытаются его разбудить, столкнуть или показать ему иным способом свое присутствие. Они скорбны, печальны и мрачны.
Тени.
Твой крах был давно, но жило твое тело,
Твоя душа в законе сгорела давно дотла,
И лик твой в мраморный хлад заточён.
Ты начинал за праведное дело,
Но душит тебя тишина,
И ею ты обречен.
Фукье не шевелится. Тени обступают его плотнее.
Твой крах был давно – ты это знал,
Но почему-то тело дальше жило,
И снова утро наступало для тебя.
Ты обвинитель, ты трибунал,
У которого давно нет силы,
В котором давно нет самого себя.
Тени отступают на шаг.
Твой крах был давно, и если жило тело,
Это еще не значит, что ты был жив сам!
Это еще не значит, что ты горел огнем…
отступают еще и еще, скрываясь в своем прежнем углу, теперь уже насовсем.
Ты начинал за праведное дело,
Ты – ныне павший трибунал,
Которого мы так ждем!
Сцена 2.11 «Я проклинал…»
Фукье-Тенвиль (по-прежнему, не открывая глаз).
Верю - не верю? Я проклинал каждый рассвет,
Каждую ночь, что все равно пережил!
Я еще жив, но меня давно уже нет,
Я, граждане, живым еще остыл!
С трудом, с кряхтением и стоном открывает глаза и садится на ложе, растирает затекшую, очевидно, шею.
Верю – не верю, сам не пойму,
Всё по закону…сердце грызёт!
Я давно заточил себя в тюрьму,
Из которой ничто не спасет.
В коридоре, за решеткой слышны голоса. Фукье напряженно прислушивается к ним. голоса приближаются.
Я проклинал каждое утро,
Что врывалось, меня обжигая,
Я ждал! А небо…такое хмурое,
Но к черту! На мольбы не уповаю!
Возле камеры видны силуэты приближающихся людей. Фукье, завидев их, встает с постели.
Я проклинал каждый час,
Не понимая, чем жив еще,
И каждую, из своих фраз -
Что вились! Как воронье…
К решетке подходят люди – стражники. Они открывают скрипучую дверь камеры. Фукье с усмешкой наблюдает за ними.
Верю – не верю? Сам не знаю!
Жив или мертв…жаль лишь семью.
Впрочем – кажется, я их проклинаю
Также сильно, как и люблю!
Стражники откидывают дверь камеры в сторону, но не решаются сразу зайти. Фукье кивает им, находит взглядом бутылку, равнодушно тянется к ней…
Верю – не верю? Не пойму,
Время летит. Время бредет.
И даже смерть не спасет,
Того, кто сам заточил себя в тюрьму…
Фукье делает последний в своей жизни глоток. Залпом они допивает остатки из бутылки, после чего с презрением швыряет бутылку в стену. Та с грохотом разбивается, стража вздрагивает, Фукье смеется.
Сцена 2.12 «На казнь. Пора!»
Стражники заходят в камеру, оставляя дверь открытой.
Фукье-Тенвиль. Наконец-то пришла пора республике увидеть и мою голову?
Стражник 1. Гражданин Фукье-Тенвиль, вам предъявлено…
Фукье-Тенвиль. Без этого! Ну! Ведите!
Стражники берут под руки Фукье и выводят его из камеры. Он не сопротивляется, на его лице полное презрение и равнодушие ко всему происходящему. Фукье ведут по коридору среди каменных сырых стен, темных переходов и галерей и множества таких же камер и решеток.
Стражник 1.
Тот, кто закон нарушал – умрет,
Тот, кто врагом был – падёт,
Тот, кто знал и не выдал имя врага…
Стражник 2.
На казнь! Пора!
Тот, кто не верил – сгинет,
Тот, кто противился – мертв.
Кто заблуждался – отринет…
Стражник 1.
И к нашей идее придет!
Тот, кто осмелился быть не тем,
Кто осмелился спины хлестать -
Тот уходит в пепел и тлен…
Фукье-Тенвиль (с презрением).
Да можете вы замолчать?!
Тот, кто верил в свободу,
И был законом народа,
Кто судил врагом еще вчера…
Стражник 1, 2, Фукье.
На казнь…Пора!
Фукье грубо выталкивают в тюремный двор, где завязывают руки и грубо усаживают с такими же осужденными в позорные телеги. Фукье морщится от боли, когда кто-то слишком уж усердствует, усаживая его, но остается спокойным и не выдает никакого слова и своего состояния.
Сцена 2.13 «Перед ликом смерти…»
позорная телега движется по улице. Толпа, встречающая ее, гневлива. В Фукье летят оскорбления, самые ласковые из которых: «Законник!», «Цепной пес!», «Мерзавец» и «Сволочь!» кто-то из осужденных с Фукье, пытается сохранять невозмутимость, а Фукье невозмутимость сохранять не собирается, он переругивается, хамит и, кажется, что снова бы судит и обвиняет.
Фукье-Тенвиль.
Перед ликом смерти я спокоен,
Перед толпою бунт держу…
Выкрик 1. А! смотрите, цепной пес! Что, не можешь кусаться?! Обломал зубы?
Фукье-Тенвиль. А ты свои на полку сложил?
Напоследок молчать не стоит,
Всё, о чем молчал, скажу!
Выкрик 2. Так тебе и надо, мерзавец! Губитель!
Фукье-Тенвиль. Губитель…законник, вы определитесь хоть в чем-нибдь! Хотя бы раз.
Бойтесь вы…все бойтесь, да!
Я не боюсь – страха не ждите!
Сегодня падет моя голова,
А вы свои…сберегите!
Выкрик 3. Гореть тебе в аду!
Фукье-Тенвиль. Тоже мне…райские кущи!
Перед ликом смерти спокоен дух,
Перед толпою я гнев явлю.
Я не был к вам, французы, глух!
Я вас любил и, может быть, люблю!
Выкрик 4. Умри, сволочь!
Фукье-Тенвиль. Не все сразу!
Нет, все деяния мои – закон,
А закон отрядился вами.
Так чем же я заклеймен,
Как не вашими же словами?!
Выкрик 5. Ублюдок! Убийца! Законник!
Фукье-Тенвиль. А я – Фукье-Тенвиль, рад знакомству, каналья ты этакая!
Перед ликом смерти – храбрюсь,
Перед толпою я глумлив,
Но я без страха признаюсь,
Что чаще всех вас был убит!
Выкрик 6. Тебе бы наши мучения…
Фукье-Тенвиль. Мои на себя никто из вас не брал!
Убит! Сердце мое не камень,
Сердце мое умеет рыдать,
И сам я- закон, но пламень
Изнутри умеет сжигать!
Выкрик 7. Тебя уже ожидают тираны в аду!
Фукье-Тенвиль. И щелкают бо-ольшими зубами! Будет хоть с кем поговорить!
Пред ликом смерти спокоен я,
Пред толпою гнев явлю.
Смерть давно обнимает меня,
Я каждого из палачей своих люблю.
Выкрик 8. Дайся ты мне! Я бы тебя придушил!
Фукье-Тенвиль. Расторопнее будь, гражданин!
И проклинаю, хоть спокоен,
Хоть насмешлив и груб,
Мне бояться вас не стоит -
Есть сильнее и законнее суд…
Выкрик 9. Пусть тебе после смерти нет покоя!
Фукье-Тенвиль. А я и не замечу…
А я…пред смертью глух,
Пред толпою гнев явлю.
Чтобы потешить свой дух…
Позорная телега останавливается у эшафота.
Франция, я тебя люблю!
Осужденных начинают вытаскивать, без каких-либо церемоний и осторожности, из позорной телеги. Каждого толпа сопровождает бранью и оскорблением, свистом и угрозами.
Фукье толкают с в сторону эшафота, он усмехается, глядя на возвышающуюся гильотину, Палача и его помощников.
В толпе зевак, собравшихся посмотреть на казнь, среди улюлюканья, Фукье краем глаза замечает свою вторую жену с детьми, но не оборачивается к ней, поскольку с другой стороны улицы замечает тень и первой жены, уже давно мертвой. Решив, что это лишь его очередные тени и бред, Фукье остается беспристрастен ко всему.
Сцена 2.14 «На четыре стороны света»
Наступает очередь Фукье подниматься по ступеням эшафота. Он восходит по ним, остается ровным и даже равнодушным. Скучающе разглядывает толпу, позволяет уложить себя на доску. Свист лезвия гильотины…восторженный вздох толпы.
Палач поднимает голову Фукье.
Палач (показывает голову в сторону юга).
Юг, потерявший друзей,
Братьев, жен и матерей,
Вот – голова желанная ваша,
Он с честью испил эту чашу.
Восторженные аплодисменты зевак, восславление Палачу.
Палач (к западу).
Запад, твой был слышен крик -
Ты, потерявший все права,
Ожидавший долго этот миг -
Вот желанная тебе голова!
Толпа ревет от восторга.
К северу.
Север, терпевший все раны,
В крови потерявший себя,
Вот – взгляни смелей: награда,
Что по праву – твоя!
Гул, яростный свист.
К востоку.
Восток, узревший невзгоды,
Что никогда не жалел ничего,
Во имя Священной Свободы,
Взгляни – вот голова его!
Обводит еще раз по всем сторонам света головою, вызывая восторг. Голос чуть дрожит.
На четыре стороны света,
Голову вам покажу – она
Знаменует вам вашу победу,
И воплощает все ваши слова.
Поворачивает голову к себе лицом, прикрывает ей глаза. со скорбью.
Сегодня странный день, когда
Победив, мы не скажем больше об этом,
Это день, когда вдруг онемели наши слова
На четырех сторонах света…
Бережно опускает голову в корзину, зябко поводит плечами, делает отмашку своим помощникам, призывая закрывать гильотину.
Сцена 2.15 «Танец Свободы»
Медленно расходится ликующая толпа, Палач сходит с эшафота, помощники закрывают гильотину навесом, убирают тела, смывают метлами кровь прямо на землю. Остается на улице полумистический хрупкий дух – Свобода.
Свобода пытается остановить рукою проходящих мимо граждан, но те как будто бы не видят ее, и все ее усилия напрасно. Она силится заглянуть в глаза кому-нибудь, но не может поймать прямого взгляда.
Свобода прекращает попытки и начинает танец. Ее движения сначала медленные, затем они все более и более яростные.
Толпа, даже проходя рядом, не замечает ее и огибает, не задевая. Свобода – невидимка.
Свобода.
Сердце птицей трепетало в груди,
И звучали на улицах песни.
Я танцевала вот так: раз-два-три…
Мы танцевали все вместе.
Кружится.
А теперь все имена и имена,
И чудится мне, что я не нужна,
Что вы будто устали от борьбы,
И нет уже с вами мечты.
Пусть сердце еще трепещется птицей,
Но от танца пора остановиться,
А сердце все ритм отбивает:
Раз-два-три. Раз-два-три.
И испуганной птицей взмывает,
Рвется из разорванной груди.
Кружится еще быстрее.
Вы – братья мои, мужья и дети,
Матери, жены, сестры, друзья.
И ваша гибель – все мои смерти,
Я умираю, и не воскреснуть нельзя.
А сердце мое трепещется птицей,
Но от танца пора остановиться,
А сердце мое ритм отбивает…
Кружится так, что ее движений уже не видно, не различить.
Раз-два-три. Раз-два-три.
И испуганной птицей взмывает,
Рвется из разорванной груди.
Незамеченная никем Свобода падает, словно подкошенная, на колени, в парижскую грязь.
Конец второго действия.
Конец.
Замолчать!
Подносит бутылку к носу, нюхает, но не прикладывается.
Ведь страх – всех мыслей плен,
Боль – всем слабым пытка,
А я не слаб! Рвите, мерьте,
Но перед ликом смерти:
Улыбка!
С сожалением отставляет бутылку от себя.
Я был прав, ведь я – закон,
А боль – это лишь слово,
Которым не передать
Весь кошмарный сон
И все наши оковы.
Замолчать
– выход тех, кто дальше идет.
За его спиной снова лязгает темный угол, но Фукье только раздраженно поводит плечами и не оборачивается.
Не взирая на пик всех гроз,
Я поступал по долгу!
Я шел и вел других вперед,
По дороге из осколков и слёз,
И осталось теперь немного.
Облизнув губы, касается бутылки снова, но не берет ее в руки, убирает ладонь.
Я не боюсь боли – это слово,
И только! Для тех, кто слаб!
Оно не расскажет про оковы,
В которых даже в дни свободы -
Ты лишь раб!
Отделяется еще одна тень, медленно приближается к Фукье – это Робеспьер. Голова его перевязана пропитанной кровью тряпкой.
Пусть давят тюремные своды,
Пусть мешаются в сердце кровь и соль,
Тому, кто не чувствовал, не понять,
И лучше совсем замолчать…
Робеспьер кладет руку на плечо Фукье.
Фукье-Тенвиль (без удивления).
Какое легкое слово – «боль!»
Сцена 2.8 «Я знал!»
Фукье-Тенвиль.
Что ты, Робеспьер, придешь – я знал,
Можешь не верить, но я тебя ждал!
Робеспьер (обходит Фукье, останавливается перед ним, Фукье смотрит на него снизу вверх и явно не собирается вставать).
Я пришел убедиться, что тот,
Кто предавал свой народ,
Падёт.
Фукье-Тенвиль.
Чего он хочет, этот народ?
Хочет крови тиранов и тирана же ждет!
Хочет любить кровь и не хочет войны,
Проклинает мирные дни и ищет тюрьмы!
Чего он хочет, этот народ?
Да и кто, Робеспьер, тут кого предает?
Робеспьер.
Твоей задачей было воплотить
Все то, что мы хотели сохранить,
Все, чем жили мы, весь наш закон.
Фукье-Тенвиль.
Виноват и за это осужден!
Робеспьер.
Ты!.. я обвиняю тебя в том,
Что ты оказался так малодушен,
Когда был своему народу нужен!
Когда напали на защитников его!
Фукье-Тенвиль (с неохотой поднимаясь, теперь лицом к лицу см Робеспьером).
Нападали и раньше…и что?
Где Дантон? Убит! Где Марат?
а вот…
Где Робеспьер? Кто виноват
В том, что так много желает народ?!
Робеспьер.
Ты выступил за нашу вину!
И пережил нас…хоть и не так!
Так сейчас же, скажи почему?
Почему ты предал наш шаг?
Фукье-Тенвиль.
Почему…ну, раз я умираю,
Точно скажу и скажу как на духу:
Привычка у меня такая -
Не терпеть в словах шелуху!
Лицо Робеспьера искажается от гнева.
Фукье-Тенвиль.
Да! Знаешь! И ты, и Дантон,
И Бриссо, и Эбер, и Марат,
И Кутон, и Сен-Жюст
Все нарушали закон,
Каждый твердил, что не виноват,
Но в глазах народа оставался пуст!
Робеспьер.
Мы расходились давно – это правда,
Я знаю, что ты был как закон.
Но, знаешь, в глубине твоего взгляда,
Я читаю, что ты обречен!
Фукье хохочет.
Фукье-Тенвиль.
И это сказал мне мертвец,
Которого иначе, как «подлец»
Не называют даже те теперь
Кто еще недавно бился за право
Открыть тебе дверь?
Славно!
Робеспьер.
Мы имели идею, и она
Переживет века.
А что имеешь ты? Что своего?
Ты не имеешь ничего!
И даже закон обернулся против тебя,
И ты, который предал сам себя…
Фукье-Тенвиль.
Молчи! Молчи, тиран! Убью!
Робеспьер (с убийственным спокойствием).
Так вот, о чем я говорю -
Что ты имел в душей своей,
И так таился от людей?
Ты не крови боялся, а пустоты,
ведь ты не имел пожаров мечты…
Фукье-Тенвиль.
Ты – мерзавец! Ты тиран!
О, как я поздно это узнал!
Ох…как я был рад, когда
Слетела поганая твоя голова!
Робеспьер (обходит Фукье, останавливается за его спиной).
Завистник идей!
Что тебе до головы моей?
Ты говоришь, что знал,
Что я приду держать ответ…
Ты говоришь, что ждал,
Но ты знаешь, что меня здесь нет…
Фукье-Тенвиль. Как это…
Оборачивается – позади него действительно нет Робеспьера.
Сцена 2.9 «Тишина!»
Фукье-Тенвиль.
Проклятье! Всё бред,
И жизнь моя – прежде всего!
Я проиграл своей жизни свет,
Больше нет ничего.
К чему мне бояться смерти,
Если я давно уже был убит?
С абсолютным равнодушием возвращается к своему ложу, садится.
Я давно над шеей чую ветер,
И тяжесть над грудью плит.
Я мечтал о тишине, но теперь,
Когда
Она давит на мои плечи,
И сердце рвет как голодный зверь,
Проклинаю тебя – Тишина!
Проклинаю навечно.
Ложится, закрывает глаза.
Тишина!
Я ненавижу тебя…иронично!
Я так долго мечтал о тебе,
Но когда
Ты пришла – непривычно,
Я словно в кошмарном сне.
в темном углу камеры снова движение. Тени медленно выползают из него. Нельзя определить их лица, тени серы, движутся медленно, без мстительного рвения.
Ждите меня, братья и враги,
Ждите меня для своего суда,
Ждите меня! Как я жду смерти,
Я жду ласковой палача руки,
И над своей шеей ветер…
Проклиная тебя, тишина!
Сцена 2.10 «Крах был давно»
Фукье лежит с закрытыми глазами на ложе. Вокруг него собираются тени. Тени не пытаются его разбудить, столкнуть или показать ему иным способом свое присутствие. Они скорбны, печальны и мрачны.
Тени.
Твой крах был давно, но жило твое тело,
Твоя душа в законе сгорела давно дотла,
И лик твой в мраморный хлад заточён.
Ты начинал за праведное дело,
Но душит тебя тишина,
И ею ты обречен.
Фукье не шевелится. Тени обступают его плотнее.
Твой крах был давно – ты это знал,
Но почему-то тело дальше жило,
И снова утро наступало для тебя.
Ты обвинитель, ты трибунал,
У которого давно нет силы,
В котором давно нет самого себя.
Тени отступают на шаг.
Твой крах был давно, и если жило тело,
Это еще не значит, что ты был жив сам!
Это еще не значит, что ты горел огнем…
отступают еще и еще, скрываясь в своем прежнем углу, теперь уже насовсем.
Ты начинал за праведное дело,
Ты – ныне павший трибунал,
Которого мы так ждем!
Сцена 2.11 «Я проклинал…»
Фукье-Тенвиль (по-прежнему, не открывая глаз).
Верю - не верю? Я проклинал каждый рассвет,
Каждую ночь, что все равно пережил!
Я еще жив, но меня давно уже нет,
Я, граждане, живым еще остыл!
С трудом, с кряхтением и стоном открывает глаза и садится на ложе, растирает затекшую, очевидно, шею.
Верю – не верю, сам не пойму,
Всё по закону…сердце грызёт!
Я давно заточил себя в тюрьму,
Из которой ничто не спасет.
В коридоре, за решеткой слышны голоса. Фукье напряженно прислушивается к ним. голоса приближаются.
Я проклинал каждое утро,
Что врывалось, меня обжигая,
Я ждал! А небо…такое хмурое,
Но к черту! На мольбы не уповаю!
Возле камеры видны силуэты приближающихся людей. Фукье, завидев их, встает с постели.
Я проклинал каждый час,
Не понимая, чем жив еще,
И каждую, из своих фраз -
Что вились! Как воронье…
К решетке подходят люди – стражники. Они открывают скрипучую дверь камеры. Фукье с усмешкой наблюдает за ними.
Верю – не верю? Сам не знаю!
Жив или мертв…жаль лишь семью.
Впрочем – кажется, я их проклинаю
Также сильно, как и люблю!
Стражники откидывают дверь камеры в сторону, но не решаются сразу зайти. Фукье кивает им, находит взглядом бутылку, равнодушно тянется к ней…
Верю – не верю? Не пойму,
Время летит. Время бредет.
И даже смерть не спасет,
Того, кто сам заточил себя в тюрьму…
Фукье делает последний в своей жизни глоток. Залпом они допивает остатки из бутылки, после чего с презрением швыряет бутылку в стену. Та с грохотом разбивается, стража вздрагивает, Фукье смеется.
Сцена 2.12 «На казнь. Пора!»
Стражники заходят в камеру, оставляя дверь открытой.
Фукье-Тенвиль. Наконец-то пришла пора республике увидеть и мою голову?
Стражник 1. Гражданин Фукье-Тенвиль, вам предъявлено…
Фукье-Тенвиль. Без этого! Ну! Ведите!
Стражники берут под руки Фукье и выводят его из камеры. Он не сопротивляется, на его лице полное презрение и равнодушие ко всему происходящему. Фукье ведут по коридору среди каменных сырых стен, темных переходов и галерей и множества таких же камер и решеток.
Стражник 1.
Тот, кто закон нарушал – умрет,
Тот, кто врагом был – падёт,
Тот, кто знал и не выдал имя врага…
Стражник 2.
На казнь! Пора!
Тот, кто не верил – сгинет,
Тот, кто противился – мертв.
Кто заблуждался – отринет…
Стражник 1.
И к нашей идее придет!
Тот, кто осмелился быть не тем,
Кто осмелился спины хлестать -
Тот уходит в пепел и тлен…
Фукье-Тенвиль (с презрением).
Да можете вы замолчать?!
Тот, кто верил в свободу,
И был законом народа,
Кто судил врагом еще вчера…
Стражник 1, 2, Фукье.
На казнь…Пора!
Фукье грубо выталкивают в тюремный двор, где завязывают руки и грубо усаживают с такими же осужденными в позорные телеги. Фукье морщится от боли, когда кто-то слишком уж усердствует, усаживая его, но остается спокойным и не выдает никакого слова и своего состояния.
Сцена 2.13 «Перед ликом смерти…»
позорная телега движется по улице. Толпа, встречающая ее, гневлива. В Фукье летят оскорбления, самые ласковые из которых: «Законник!», «Цепной пес!», «Мерзавец» и «Сволочь!» кто-то из осужденных с Фукье, пытается сохранять невозмутимость, а Фукье невозмутимость сохранять не собирается, он переругивается, хамит и, кажется, что снова бы судит и обвиняет.
Фукье-Тенвиль.
Перед ликом смерти я спокоен,
Перед толпою бунт держу…
Выкрик 1. А! смотрите, цепной пес! Что, не можешь кусаться?! Обломал зубы?
Фукье-Тенвиль. А ты свои на полку сложил?
Напоследок молчать не стоит,
Всё, о чем молчал, скажу!
Выкрик 2. Так тебе и надо, мерзавец! Губитель!
Фукье-Тенвиль. Губитель…законник, вы определитесь хоть в чем-нибдь! Хотя бы раз.
Бойтесь вы…все бойтесь, да!
Я не боюсь – страха не ждите!
Сегодня падет моя голова,
А вы свои…сберегите!
Выкрик 3. Гореть тебе в аду!
Фукье-Тенвиль. Тоже мне…райские кущи!
Перед ликом смерти спокоен дух,
Перед толпою я гнев явлю.
Я не был к вам, французы, глух!
Я вас любил и, может быть, люблю!
Выкрик 4. Умри, сволочь!
Фукье-Тенвиль. Не все сразу!
Нет, все деяния мои – закон,
А закон отрядился вами.
Так чем же я заклеймен,
Как не вашими же словами?!
Выкрик 5. Ублюдок! Убийца! Законник!
Фукье-Тенвиль. А я – Фукье-Тенвиль, рад знакомству, каналья ты этакая!
Перед ликом смерти – храбрюсь,
Перед толпою я глумлив,
Но я без страха признаюсь,
Что чаще всех вас был убит!
Выкрик 6. Тебе бы наши мучения…
Фукье-Тенвиль. Мои на себя никто из вас не брал!
Убит! Сердце мое не камень,
Сердце мое умеет рыдать,
И сам я- закон, но пламень
Изнутри умеет сжигать!
Выкрик 7. Тебя уже ожидают тираны в аду!
Фукье-Тенвиль. И щелкают бо-ольшими зубами! Будет хоть с кем поговорить!
Пред ликом смерти спокоен я,
Пред толпою гнев явлю.
Смерть давно обнимает меня,
Я каждого из палачей своих люблю.
Выкрик 8. Дайся ты мне! Я бы тебя придушил!
Фукье-Тенвиль. Расторопнее будь, гражданин!
И проклинаю, хоть спокоен,
Хоть насмешлив и груб,
Мне бояться вас не стоит -
Есть сильнее и законнее суд…
Выкрик 9. Пусть тебе после смерти нет покоя!
Фукье-Тенвиль. А я и не замечу…
А я…пред смертью глух,
Пред толпою гнев явлю.
Чтобы потешить свой дух…
Позорная телега останавливается у эшафота.
Франция, я тебя люблю!
Осужденных начинают вытаскивать, без каких-либо церемоний и осторожности, из позорной телеги. Каждого толпа сопровождает бранью и оскорблением, свистом и угрозами.
Фукье толкают с в сторону эшафота, он усмехается, глядя на возвышающуюся гильотину, Палача и его помощников.
В толпе зевак, собравшихся посмотреть на казнь, среди улюлюканья, Фукье краем глаза замечает свою вторую жену с детьми, но не оборачивается к ней, поскольку с другой стороны улицы замечает тень и первой жены, уже давно мертвой. Решив, что это лишь его очередные тени и бред, Фукье остается беспристрастен ко всему.
Сцена 2.14 «На четыре стороны света»
Наступает очередь Фукье подниматься по ступеням эшафота. Он восходит по ним, остается ровным и даже равнодушным. Скучающе разглядывает толпу, позволяет уложить себя на доску. Свист лезвия гильотины…восторженный вздох толпы.
Палач поднимает голову Фукье.
Палач (показывает голову в сторону юга).
Юг, потерявший друзей,
Братьев, жен и матерей,
Вот – голова желанная ваша,
Он с честью испил эту чашу.
Восторженные аплодисменты зевак, восславление Палачу.
Палач (к западу).
Запад, твой был слышен крик -
Ты, потерявший все права,
Ожидавший долго этот миг -
Вот желанная тебе голова!
Толпа ревет от восторга.
К северу.
Север, терпевший все раны,
В крови потерявший себя,
Вот – взгляни смелей: награда,
Что по праву – твоя!
Гул, яростный свист.
К востоку.
Восток, узревший невзгоды,
Что никогда не жалел ничего,
Во имя Священной Свободы,
Взгляни – вот голова его!
Обводит еще раз по всем сторонам света головою, вызывая восторг. Голос чуть дрожит.
На четыре стороны света,
Голову вам покажу – она
Знаменует вам вашу победу,
И воплощает все ваши слова.
Поворачивает голову к себе лицом, прикрывает ей глаза. со скорбью.
Сегодня странный день, когда
Победив, мы не скажем больше об этом,
Это день, когда вдруг онемели наши слова
На четырех сторонах света…
Бережно опускает голову в корзину, зябко поводит плечами, делает отмашку своим помощникам, призывая закрывать гильотину.
Сцена 2.15 «Танец Свободы»
Медленно расходится ликующая толпа, Палач сходит с эшафота, помощники закрывают гильотину навесом, убирают тела, смывают метлами кровь прямо на землю. Остается на улице полумистический хрупкий дух – Свобода.
Свобода пытается остановить рукою проходящих мимо граждан, но те как будто бы не видят ее, и все ее усилия напрасно. Она силится заглянуть в глаза кому-нибудь, но не может поймать прямого взгляда.
Свобода прекращает попытки и начинает танец. Ее движения сначала медленные, затем они все более и более яростные.
Толпа, даже проходя рядом, не замечает ее и огибает, не задевая. Свобода – невидимка.
Свобода.
Сердце птицей трепетало в груди,
И звучали на улицах песни.
Я танцевала вот так: раз-два-три…
Мы танцевали все вместе.
Кружится.
А теперь все имена и имена,
И чудится мне, что я не нужна,
Что вы будто устали от борьбы,
И нет уже с вами мечты.
Пусть сердце еще трепещется птицей,
Но от танца пора остановиться,
А сердце все ритм отбивает:
Раз-два-три. Раз-два-три.
И испуганной птицей взмывает,
Рвется из разорванной груди.
Кружится еще быстрее.
Вы – братья мои, мужья и дети,
Матери, жены, сестры, друзья.
И ваша гибель – все мои смерти,
Я умираю, и не воскреснуть нельзя.
А сердце мое трепещется птицей,
Но от танца пора остановиться,
А сердце мое ритм отбивает…
Кружится так, что ее движений уже не видно, не различить.
Раз-два-три. Раз-два-три.
И испуганной птицей взмывает,
Рвется из разорванной груди.
Незамеченная никем Свобода падает, словно подкошенная, на колени, в парижскую грязь.
Конец второго действия.
Конец.
