Справедливый суд! От справедливого суда в мааре осталась лишь насмешка. Но – может быть – это надежда?
-Но, учитывая, что судить придется законника, человека, имеющего на этот суд влияние…я предлагаю, разумеется, во избежание давления на трибунов и недопущения личных соблазнов, нам всем сделаться судьями и общим голосованием, после прояснения всех обстоятельств, решить судьбу нашего Мальта.
Арахна поняла, как смешна и нелепа была ее надежда. Ей-то на мгновение подумалось, что есть еще надежда, но нет… шанса нет. общее голосование, общее судейство – это значит заклевать Мальта так, чтобы он уж точно не поднялся. Это значит, навесить на него всякую вину, что будет удобна и не дать и слова в оправдание. Это значит ужасную, растянутую гибель, и бесславную, пустую борьбу.
Как бы Арахна хотела упасть в обморок и не видеть, как светлеют в радостном предвкушении лица, как усмехаются и переглядываются советники, которым предложили доселе невиданную забаву – расправу над ближним своим! Как скорбно соглашается король…
Но сознание не оставило ее. Жестокая реальность не настигла, не свернула Арахну, а оставила существовать вместе со всей жестокостью мира, на которую не способен и палач, призванный лишь карать.
-Это мудрое решение! – одобрил Мирас, да будут дни его…
Арахна не смогла заставить себя подумать о долгих днях короля. Она знала, что Мальт действовал по указке короля и для короля – так много подлостей, что должны были поставить ему в вину, исходили из этого.
Но разве так не поступали и другие, предположившие, что воля короля защитит их – исполнителей ее, от эшафота?
Мальт оглянулся, ища взгляд, за который можно было бы зацепиться и не находя никакой надежды, и единственное, что вообще было светлого – растерянность Арахны и немое опустошение Персиваля.
-Единогласно! – выдохнул Совет. – Уведите виновного…
Еще не было суда, а он уже оказался виновен! О какой надежде и о каком шансе могла тогда идти речь? Арахна беспомощно смотрела за тем, как руки Мальта сковывают цепями подоспевшие (будто за дверью ждали!) стражи, как уводят его.
-Я думаю, - продолжал король, приободрившись, - нам с этим делом нужно покончить быстрее. Прояснить все обстоятельства и все действия… с завтрашнего утра мы и начнем.
Персиваль уже не скорбел. Он услышал четко про утро и понял, что все улики свои против Мальта – настоящий протокол допроса Лагота, где говорилось, что Мальт был в курсе памфлетов Ольсена, что бумаги о ссоре с Эммой и ее освидетельствование, что кусок ее платья и свидетели об убийстве Велеса (Персиваль имел много тайн), а также еще кое-что, по мелочи, нужно передать в Совет незамедлительно.
Человек человеком, а все-таки, нужно иногда и схитрить. И сподличать. Так Персиваль рассчитывал купить себе свободу от обвинений. Себе и Арахне. Он думал, что передав все улики против Мальта, обвинит его. И в ненужных репрессиях, и в несделанных предостережениях – во всем, в чем только сможет его обвинить.
И останется сам. Надо только решить, кому передать все нужное, чтобы и запомниться, и не быть названным…
Нужно было оглядеться. Мальта было Персивалю жаль, но то было жалостью мгновения, сейчас ему оставалось только презирать эту собственную жалость и искать спасения. Он оглядел советников и понял, что единственный, кому можно передать все бумаги – сам король.
Только король может в данном случае выступить человеком, который и запомнит своего слугу и не назовет его имя.
-Не отчаивайся! – призвал Персиваль на ухо Арахне, - я поговорю с королем! Может быть, он послушает меня!
Арахна взглянула на него так, как могла бы смотреть на Рыцаря Луала – с самым священным трепетом.
-Персиваль, - прошептала она ему в ответ в общем гуле, - если ты сможешь что-нибудь сделать, если…
Арахна осеклась. Духота зала давила на горло.
-Если… я все что угодно. Любую волю. Интригу. Подлость! – она ломала пальцы, переплетая их и сплетая, но, кажется, даже не замечала этого.
Персиваль решил запомнить это обещание, но вслух ничего не сказал, лишь важно кивнул и положил ей руку на плечо, успокаивая. А сам взглянул на короля, поймал его взгляд и едва заметно сложил руки в молитвенном жесте, демонстрируя таким образом непреодолимый по значимости знак – есть дело, уделите мне время.
Ответный кивок был едва заметен, но Персиваль уловил. Король поднялся и объявил о конце заседания, после чего советники принялись расходиться.
Арахна чувствовала, что ее фигура привлекает к себе непозволительно много внимания. советники поглядывали на нее, выходя из залы, а сама она вышла последней, спотыкаясь, и едва не налетая на других людей…
Мальт удивился, увидев ее по другую сторону своей беспощадной клети.
-Почему Персиваль тебя пустил? Я его придушу!
Арахна не стала обращать внимания на это восклицание, лишь приблизилась и была теперь очень близко к решетке. Ей хотелось сказать многое. Хотелось ударить Мальта за все, что он сотворил, за ту ссору с Эммой и с нею, за то, что оказался за этими прутьями…
И ей хотел обнять его, прижаться к нему, почувствовать его тепло. Его жизнь. Его заботу. Хотелось так много сказать, но слова не находились. В горле стоял ком и она не могла от него избавиться.
Слов не было! Были лишь тихие слезы, застилающие глаза и убийственное молчание. Потому что и Мальту хотелось сказать и сделать многое. Хотелось оттолкнуть ее, чтобы она не блуждала среди решеток и клетей, и, напротив, запереть с собою. Хотелось накричать за глупости, сделанные ею и попросить прощения.
Но слова кончились. А те, что остались, были слабыми и не могли выразить всего, что так требовалось выразить.
Арахна протянула руку сквозь прутья решетки к Мальту и он взял ее ладонь в свои. Это было единственное, что они могли сейчас сделать, и едва ли не единственное, что им обоим вообще осталось из человеческого.
-Я никогда…- Мальт нервно облизнул губы, горло пересохло и болело от этой сухости. Он предпринял еще одну попытку. – Арахна…
-Я никогда тебя не винила, - прошептала Арахна.
Это была ложь. Именно Мальта она так часто обвиняла во всех своих скорбях и неудачах, в слезах и в потерях. Именно его, потому что обвинять ближнего всегда проще, чем себя. Особенно, когда ты не привык иметь за собой вину, когда за тебя долгое время решали то наставник, то друзья…
И вот – никого не осталось. А Мальт рядом. И весь груз утрат ложится на тебя, а ты не привыкла и переложила немалую его долю на него.
-Никогда! – повторила Арахна. Она лгала Мальту, и он, если бы сейчас проявил себя как дознаватель, пусть и известный, как «бюрократическая сволочь», увидел бы, что ему лгут. Но он не захотел этого видеть и поверил.
Смог поверить.
Он – не веривший даже в Луала и не веривший уже давно в закон, поверил девчонке, которой вообще не должно было быть в его мрачной жизни. Но она была. И с этим обстоятельством ему легче было переносить свое заточение.
-Мой сын…- прошептал Мальт, но Арахна, разом став взрослее и сильнее, а может быть, и даже мудрее, снова опередила его:
-Я позабочусь о нем.
Как именно – она и сама не знала. У нее не было ничего, чем она могла бы подкрепить свои убеждения, но Арахна сказала это уверенно и Мальт успокоился.
Хотя бы душу его обманули.
Арахна ушла, но в мыслях Мальт продолжал беседовать с нею. На этот раз по-настоящему беседовать, а не хрипеть, не находя слов. Он говорил ей о своих сожалениях, о том, что она должна держаться и ему чудилось, что ее голос действительно отвечает ему.
Надежды у Мальта не было, но он верил, что сможет перенести все с достоинством. А то, что надежды не было – это очень верно, потому что Персиваль имел весьма убедительную беседу с королем.
-Почему ты просто не предъявишь свои улики в Совет? – спросил король, выслушав Персиваля.
-Арахна будет знать, что их собрал я. Но и я, и она нужны Мааре, чтобы поддерживать ее порядок и выгрызать измену с её улиц. Она не сможет работать со мной… вы взяли ее в свои ряды, хоть она прежде не сделала ничего. так дайте мне удержать! Не давайте лишнего страдания. Прошу вас…
-Хорошо, Персиваль. ты проявил себя верным слугой. Документов на твоих руках хватит, чтобы казнить вас всех.
-Но кто-то же должен служить вашему величеству! – возмутился Персиваль. – давайте будем избавляться в порядке очереди!
Король расхохотался. У него было прекрасное настроение и хорошее предчувствие. Откуда этот правитель, пришедший через мятеж на трон, взявший на себя грех подлостей и братоубийства мог знать о том, что в народе уже давно шепчутся о новом, на этот раз настоящем перевороте, что должен был положить конец тронной власти? И откуда было дано бы ему знать, что этот преданный человек, верный слуга – Персиваль, меньше, чем через сезон сам будет видной личностью среди новых, таких опасных и непримиримых заговорщиков из народа? Луал берег короля от таких помыслов.
Ещё недавно этот зал правосудия – зал Трибунала, священный, полный законности и чванливой гордыни видел падение маркиза Шенье и графа Морана с заочным осуждением и вынесением приговора бежавшему Эжону, а сегодня ему всё ещё не давали покоя, как будто бы никак не могли уже остановиться в безжалостном своём правосудии.
Разница была в том, что сегодня здесь было больше людей и за столом судей, где прежде сидели один, два или все три законника – сидел весь Совет. Сидел плотно, чтобы все вместились. Присутствовали многие представители нового двора, пришедшие из старой жизни с самым преданным видом и святой оскорбленностью: как смели вы подумать, что я не поддержу вас, великий король Мирас, да будут дни ваши долги?!
И неважно, что было до этого. Неважно, что эти – ныне одухотворенные и преданные лица искажались два сезона назад от ярости: как этот человек, узурпатор и братоубийца может ждать моей присяги? Отныне мой дом сам по себе.
Всё ушло и изменилось слишком быстро. теперь ругали прежнего короля, славя Мираса. В высших слоях уж точно. И только переглядывались с осторожностью, прекрасно понимая, что никогда до того момента Мирас не страдал провалами в памяти и в удобный момент он легко может вспомнить всё дурное. Значит – нужно изменить его мнение о себе. Любой ценой! Лишь бы выжить и обеспечить покой своему дому.
Как далеки все эти люди были от народа! Народ ждал избавления от непомерного гнета налогов и в какой-то момент приветствовал правление Мираса. А стало хуже. Теперь каждый из дворян, желая закрепить свои позиции перед королем, тянул из своих уделов последнее. А еще был голод до этого и холод. Кровавый террор Корсара, так удачно растерзанного толпой по милосердной воле короля, который так показал отсутствие своей связи с этой бойней. А еще были законники, что уничтожали особенно ненужных теперь приспешников короля…
Ещё недавно этот зал правосудия – зал Трибунала создавался с благой целью – уничтожить всякую измену в королевстве и дать торжество закону. Но законом оставалась воля короля и всё, что было создано на благо, теперь наблюдало бесстыдное торжество трусости, подлости и обмана.
Благо, стены не могли говорить, а не то, пожалуй, возопили бы...
И вот они – славные судьи! Триумфаторы, довольные обстоятельствами; скорбные слуги и бледные от ярости; вот они – беспомощные и властные.
Арахне было плохо. Ей вообще давно было плохо, но сегодня – как-то очень уж особенно сильно мутило. Зал то проявлялся перед ее взором, то расплывался, то превращался в скопление множества разноцветных пульсирующих точек, и каждая пульсация отдавалась болезненным скрежетом где-то в мозгу.
Персиваль пытался держать себя в руках. Ему это давалось лучше, чем Арахне. Для него падение Мальта было подлостью, но закономерной. Он ожидал её и приветствовал, и все-таки сочувствовал! Сочувствовал как человек, но как дознаватель, логик и советник – более чем одобрял.
А остальные были заняты больше упоением внезапной власти, когда в первый, и, может быть, в последний раз им дано было право быть не просто советниками, а судьями. Судьями над ближним, над прежним судьей.
А Мальт твердо решил устоять и не молить, не просить, не жалиться – не доставлять никакого удовольствия своим врагам. Не поможет! Он сам создал эту систему уничтожения через правосудие, и сам должен был пасть от нее.
И если бы он выбрался – это свидетельствовало бы только о плохой его работе, а Мальт знал, что всегда и во всём работал на совесть. Неважно на чью больше – свою или королевскую, но на совесть.
И начался допрос.
-Ваше имя, ваш возраст, род деятельности, семейное положение?
-Меня зовут Мальт. Мне тридцать два года. Вдовец. Есть сын – шесть лет. Я был членом Коллегии Дознания. После – Советником короля Мираса, да будут дни его долги, законником и членом Трибунала.
-Ваши политические убеждения?
-Воля короля – высочайший закон. Я верный слуга трона, народа и всей Маары.
Первые вопросы всегда обманчиво-легкие и простые. От них не исходит подвоха для того, кто не знаком с системой допроса Маары. А для того, кто на это положил почти всю жизнь, это верный указатель грядущего тона допроса.
-Господин Мальт, вам предъявлены очень серьёзные обвинения по нескольким статьям закона Маары.
-Что ж, - Мальт держится с честью, - я не знаю за собой нарушения закона, но готов выслушать обвинения и доказательства своей вины.
-Первое обвинение состоит в умышленном убийстве вашей жены…
Арахна судорожно вздохнула. Это было травмирующим воспоминанием для самого Мальта и Арахна знала эту историю. Многие дознаватели говорили, что Мальт действительно ее убил, но Арахна не желала в это верить…особенно сейчас не желала.
Но Мальт не дрогнул. Он знал, что начнутся обвинения из самых давних дней.
-Моя жена оставила меня уже давно. По этому поводу я слышал множество домыслов. Я не любил ее – вся моя вина состоит лишь в этом. Я женился, потому что хотел укрепления по службе. Она была тихой и смирной. Я думаю, она чувствовала мое отношение к себе, я содержал ее, она имела очень многое, кроме чувств или…
Мальт скользнул, вроде бы случайно, взглядом по Арахне, и не задержался даже, разглядывая своих судей, но Арахна ощутила нервную дрожь. Неужели снова она позволит казнить дорого себе человека? Неужели снова струсит?!
-Или тепла, - продолжал Мальт. – Я благодарен ей за рождение моего сына. Но она оставила его без матери. Покончила с собой.
-Это всё, конечно, трогательно, - заметил уже хорошо знакомый, раздражающий Арахну более других, северянин, - но она покончила с собой, приняв яд…
-Тишина! – призвал другой советник, многозначительно взглянув на северянина. – Господин Мальт, правда ли, что вы собирали коллекцию ядов?
-Да, собирал. – Мальт не отпирался. – Это увлечение многих дознавателей…
-Уважаемые советник, – Персиваль поднялся, обращая на себя внимание всего священного зала закона, а Арахна воспользовалась мгновением и сама взглянула на Мальта. Он встретил ее взгляд, будто бы ждал. – Я – Персиваль, член Коллегии Дознания в прошлом, советник короля Мираса, да будут дни его долги, член Трибунала, законник. Я подтверждаю слова Мальта. Многие из дознавателей, в том числе и я – собирали те или иные коллекции. Образцы ядов пользуются особенным спросом.
-Но, учитывая, что судить придется законника, человека, имеющего на этот суд влияние…я предлагаю, разумеется, во избежание давления на трибунов и недопущения личных соблазнов, нам всем сделаться судьями и общим голосованием, после прояснения всех обстоятельств, решить судьбу нашего Мальта.
Арахна поняла, как смешна и нелепа была ее надежда. Ей-то на мгновение подумалось, что есть еще надежда, но нет… шанса нет. общее голосование, общее судейство – это значит заклевать Мальта так, чтобы он уж точно не поднялся. Это значит, навесить на него всякую вину, что будет удобна и не дать и слова в оправдание. Это значит ужасную, растянутую гибель, и бесславную, пустую борьбу.
Как бы Арахна хотела упасть в обморок и не видеть, как светлеют в радостном предвкушении лица, как усмехаются и переглядываются советники, которым предложили доселе невиданную забаву – расправу над ближним своим! Как скорбно соглашается король…
Но сознание не оставило ее. Жестокая реальность не настигла, не свернула Арахну, а оставила существовать вместе со всей жестокостью мира, на которую не способен и палач, призванный лишь карать.
-Это мудрое решение! – одобрил Мирас, да будут дни его…
Арахна не смогла заставить себя подумать о долгих днях короля. Она знала, что Мальт действовал по указке короля и для короля – так много подлостей, что должны были поставить ему в вину, исходили из этого.
Но разве так не поступали и другие, предположившие, что воля короля защитит их – исполнителей ее, от эшафота?
Мальт оглянулся, ища взгляд, за который можно было бы зацепиться и не находя никакой надежды, и единственное, что вообще было светлого – растерянность Арахны и немое опустошение Персиваля.
-Единогласно! – выдохнул Совет. – Уведите виновного…
Еще не было суда, а он уже оказался виновен! О какой надежде и о каком шансе могла тогда идти речь? Арахна беспомощно смотрела за тем, как руки Мальта сковывают цепями подоспевшие (будто за дверью ждали!) стражи, как уводят его.
-Я думаю, - продолжал король, приободрившись, - нам с этим делом нужно покончить быстрее. Прояснить все обстоятельства и все действия… с завтрашнего утра мы и начнем.
Персиваль уже не скорбел. Он услышал четко про утро и понял, что все улики свои против Мальта – настоящий протокол допроса Лагота, где говорилось, что Мальт был в курсе памфлетов Ольсена, что бумаги о ссоре с Эммой и ее освидетельствование, что кусок ее платья и свидетели об убийстве Велеса (Персиваль имел много тайн), а также еще кое-что, по мелочи, нужно передать в Совет незамедлительно.
Человек человеком, а все-таки, нужно иногда и схитрить. И сподличать. Так Персиваль рассчитывал купить себе свободу от обвинений. Себе и Арахне. Он думал, что передав все улики против Мальта, обвинит его. И в ненужных репрессиях, и в несделанных предостережениях – во всем, в чем только сможет его обвинить.
И останется сам. Надо только решить, кому передать все нужное, чтобы и запомниться, и не быть названным…
Нужно было оглядеться. Мальта было Персивалю жаль, но то было жалостью мгновения, сейчас ему оставалось только презирать эту собственную жалость и искать спасения. Он оглядел советников и понял, что единственный, кому можно передать все бумаги – сам король.
Только король может в данном случае выступить человеком, который и запомнит своего слугу и не назовет его имя.
-Не отчаивайся! – призвал Персиваль на ухо Арахне, - я поговорю с королем! Может быть, он послушает меня!
Арахна взглянула на него так, как могла бы смотреть на Рыцаря Луала – с самым священным трепетом.
-Персиваль, - прошептала она ему в ответ в общем гуле, - если ты сможешь что-нибудь сделать, если…
Арахна осеклась. Духота зала давила на горло.
-Если… я все что угодно. Любую волю. Интригу. Подлость! – она ломала пальцы, переплетая их и сплетая, но, кажется, даже не замечала этого.
Персиваль решил запомнить это обещание, но вслух ничего не сказал, лишь важно кивнул и положил ей руку на плечо, успокаивая. А сам взглянул на короля, поймал его взгляд и едва заметно сложил руки в молитвенном жесте, демонстрируя таким образом непреодолимый по значимости знак – есть дело, уделите мне время.
Ответный кивок был едва заметен, но Персиваль уловил. Король поднялся и объявил о конце заседания, после чего советники принялись расходиться.
Арахна чувствовала, что ее фигура привлекает к себе непозволительно много внимания. советники поглядывали на нее, выходя из залы, а сама она вышла последней, спотыкаясь, и едва не налетая на других людей…
Мальт удивился, увидев ее по другую сторону своей беспощадной клети.
-Почему Персиваль тебя пустил? Я его придушу!
Арахна не стала обращать внимания на это восклицание, лишь приблизилась и была теперь очень близко к решетке. Ей хотелось сказать многое. Хотелось ударить Мальта за все, что он сотворил, за ту ссору с Эммой и с нею, за то, что оказался за этими прутьями…
И ей хотел обнять его, прижаться к нему, почувствовать его тепло. Его жизнь. Его заботу. Хотелось так много сказать, но слова не находились. В горле стоял ком и она не могла от него избавиться.
Слов не было! Были лишь тихие слезы, застилающие глаза и убийственное молчание. Потому что и Мальту хотелось сказать и сделать многое. Хотелось оттолкнуть ее, чтобы она не блуждала среди решеток и клетей, и, напротив, запереть с собою. Хотелось накричать за глупости, сделанные ею и попросить прощения.
Но слова кончились. А те, что остались, были слабыми и не могли выразить всего, что так требовалось выразить.
Арахна протянула руку сквозь прутья решетки к Мальту и он взял ее ладонь в свои. Это было единственное, что они могли сейчас сделать, и едва ли не единственное, что им обоим вообще осталось из человеческого.
-Я никогда…- Мальт нервно облизнул губы, горло пересохло и болело от этой сухости. Он предпринял еще одну попытку. – Арахна…
-Я никогда тебя не винила, - прошептала Арахна.
Это была ложь. Именно Мальта она так часто обвиняла во всех своих скорбях и неудачах, в слезах и в потерях. Именно его, потому что обвинять ближнего всегда проще, чем себя. Особенно, когда ты не привык иметь за собой вину, когда за тебя долгое время решали то наставник, то друзья…
И вот – никого не осталось. А Мальт рядом. И весь груз утрат ложится на тебя, а ты не привыкла и переложила немалую его долю на него.
-Никогда! – повторила Арахна. Она лгала Мальту, и он, если бы сейчас проявил себя как дознаватель, пусть и известный, как «бюрократическая сволочь», увидел бы, что ему лгут. Но он не захотел этого видеть и поверил.
Смог поверить.
Он – не веривший даже в Луала и не веривший уже давно в закон, поверил девчонке, которой вообще не должно было быть в его мрачной жизни. Но она была. И с этим обстоятельством ему легче было переносить свое заточение.
-Мой сын…- прошептал Мальт, но Арахна, разом став взрослее и сильнее, а может быть, и даже мудрее, снова опередила его:
-Я позабочусь о нем.
Как именно – она и сама не знала. У нее не было ничего, чем она могла бы подкрепить свои убеждения, но Арахна сказала это уверенно и Мальт успокоился.
Хотя бы душу его обманули.
Арахна ушла, но в мыслях Мальт продолжал беседовать с нею. На этот раз по-настоящему беседовать, а не хрипеть, не находя слов. Он говорил ей о своих сожалениях, о том, что она должна держаться и ему чудилось, что ее голос действительно отвечает ему.
Надежды у Мальта не было, но он верил, что сможет перенести все с достоинством. А то, что надежды не было – это очень верно, потому что Персиваль имел весьма убедительную беседу с королем.
-Почему ты просто не предъявишь свои улики в Совет? – спросил король, выслушав Персиваля.
-Арахна будет знать, что их собрал я. Но и я, и она нужны Мааре, чтобы поддерживать ее порядок и выгрызать измену с её улиц. Она не сможет работать со мной… вы взяли ее в свои ряды, хоть она прежде не сделала ничего. так дайте мне удержать! Не давайте лишнего страдания. Прошу вас…
-Хорошо, Персиваль. ты проявил себя верным слугой. Документов на твоих руках хватит, чтобы казнить вас всех.
-Но кто-то же должен служить вашему величеству! – возмутился Персиваль. – давайте будем избавляться в порядке очереди!
Король расхохотался. У него было прекрасное настроение и хорошее предчувствие. Откуда этот правитель, пришедший через мятеж на трон, взявший на себя грех подлостей и братоубийства мог знать о том, что в народе уже давно шепчутся о новом, на этот раз настоящем перевороте, что должен был положить конец тронной власти? И откуда было дано бы ему знать, что этот преданный человек, верный слуга – Персиваль, меньше, чем через сезон сам будет видной личностью среди новых, таких опасных и непримиримых заговорщиков из народа? Луал берег короля от таких помыслов.
Глава 33.
Ещё недавно этот зал правосудия – зал Трибунала, священный, полный законности и чванливой гордыни видел падение маркиза Шенье и графа Морана с заочным осуждением и вынесением приговора бежавшему Эжону, а сегодня ему всё ещё не давали покоя, как будто бы никак не могли уже остановиться в безжалостном своём правосудии.
Разница была в том, что сегодня здесь было больше людей и за столом судей, где прежде сидели один, два или все три законника – сидел весь Совет. Сидел плотно, чтобы все вместились. Присутствовали многие представители нового двора, пришедшие из старой жизни с самым преданным видом и святой оскорбленностью: как смели вы подумать, что я не поддержу вас, великий король Мирас, да будут дни ваши долги?!
И неважно, что было до этого. Неважно, что эти – ныне одухотворенные и преданные лица искажались два сезона назад от ярости: как этот человек, узурпатор и братоубийца может ждать моей присяги? Отныне мой дом сам по себе.
Всё ушло и изменилось слишком быстро. теперь ругали прежнего короля, славя Мираса. В высших слоях уж точно. И только переглядывались с осторожностью, прекрасно понимая, что никогда до того момента Мирас не страдал провалами в памяти и в удобный момент он легко может вспомнить всё дурное. Значит – нужно изменить его мнение о себе. Любой ценой! Лишь бы выжить и обеспечить покой своему дому.
Как далеки все эти люди были от народа! Народ ждал избавления от непомерного гнета налогов и в какой-то момент приветствовал правление Мираса. А стало хуже. Теперь каждый из дворян, желая закрепить свои позиции перед королем, тянул из своих уделов последнее. А еще был голод до этого и холод. Кровавый террор Корсара, так удачно растерзанного толпой по милосердной воле короля, который так показал отсутствие своей связи с этой бойней. А еще были законники, что уничтожали особенно ненужных теперь приспешников короля…
Ещё недавно этот зал правосудия – зал Трибунала создавался с благой целью – уничтожить всякую измену в королевстве и дать торжество закону. Но законом оставалась воля короля и всё, что было создано на благо, теперь наблюдало бесстыдное торжество трусости, подлости и обмана.
Благо, стены не могли говорить, а не то, пожалуй, возопили бы...
И вот они – славные судьи! Триумфаторы, довольные обстоятельствами; скорбные слуги и бледные от ярости; вот они – беспомощные и властные.
Арахне было плохо. Ей вообще давно было плохо, но сегодня – как-то очень уж особенно сильно мутило. Зал то проявлялся перед ее взором, то расплывался, то превращался в скопление множества разноцветных пульсирующих точек, и каждая пульсация отдавалась болезненным скрежетом где-то в мозгу.
Персиваль пытался держать себя в руках. Ему это давалось лучше, чем Арахне. Для него падение Мальта было подлостью, но закономерной. Он ожидал её и приветствовал, и все-таки сочувствовал! Сочувствовал как человек, но как дознаватель, логик и советник – более чем одобрял.
А остальные были заняты больше упоением внезапной власти, когда в первый, и, может быть, в последний раз им дано было право быть не просто советниками, а судьями. Судьями над ближним, над прежним судьей.
А Мальт твердо решил устоять и не молить, не просить, не жалиться – не доставлять никакого удовольствия своим врагам. Не поможет! Он сам создал эту систему уничтожения через правосудие, и сам должен был пасть от нее.
И если бы он выбрался – это свидетельствовало бы только о плохой его работе, а Мальт знал, что всегда и во всём работал на совесть. Неважно на чью больше – свою или королевскую, но на совесть.
И начался допрос.
-Ваше имя, ваш возраст, род деятельности, семейное положение?
-Меня зовут Мальт. Мне тридцать два года. Вдовец. Есть сын – шесть лет. Я был членом Коллегии Дознания. После – Советником короля Мираса, да будут дни его долги, законником и членом Трибунала.
-Ваши политические убеждения?
-Воля короля – высочайший закон. Я верный слуга трона, народа и всей Маары.
Первые вопросы всегда обманчиво-легкие и простые. От них не исходит подвоха для того, кто не знаком с системой допроса Маары. А для того, кто на это положил почти всю жизнь, это верный указатель грядущего тона допроса.
-Господин Мальт, вам предъявлены очень серьёзные обвинения по нескольким статьям закона Маары.
-Что ж, - Мальт держится с честью, - я не знаю за собой нарушения закона, но готов выслушать обвинения и доказательства своей вины.
-Первое обвинение состоит в умышленном убийстве вашей жены…
Арахна судорожно вздохнула. Это было травмирующим воспоминанием для самого Мальта и Арахна знала эту историю. Многие дознаватели говорили, что Мальт действительно ее убил, но Арахна не желала в это верить…особенно сейчас не желала.
Но Мальт не дрогнул. Он знал, что начнутся обвинения из самых давних дней.
-Моя жена оставила меня уже давно. По этому поводу я слышал множество домыслов. Я не любил ее – вся моя вина состоит лишь в этом. Я женился, потому что хотел укрепления по службе. Она была тихой и смирной. Я думаю, она чувствовала мое отношение к себе, я содержал ее, она имела очень многое, кроме чувств или…
Мальт скользнул, вроде бы случайно, взглядом по Арахне, и не задержался даже, разглядывая своих судей, но Арахна ощутила нервную дрожь. Неужели снова она позволит казнить дорого себе человека? Неужели снова струсит?!
-Или тепла, - продолжал Мальт. – Я благодарен ей за рождение моего сына. Но она оставила его без матери. Покончила с собой.
-Это всё, конечно, трогательно, - заметил уже хорошо знакомый, раздражающий Арахну более других, северянин, - но она покончила с собой, приняв яд…
-Тишина! – призвал другой советник, многозначительно взглянув на северянина. – Господин Мальт, правда ли, что вы собирали коллекцию ядов?
-Да, собирал. – Мальт не отпирался. – Это увлечение многих дознавателей…
-Уважаемые советник, – Персиваль поднялся, обращая на себя внимание всего священного зала закона, а Арахна воспользовалась мгновением и сама взглянула на Мальта. Он встретил ее взгляд, будто бы ждал. – Я – Персиваль, член Коллегии Дознания в прошлом, советник короля Мираса, да будут дни его долги, член Трибунала, законник. Я подтверждаю слова Мальта. Многие из дознавателей, в том числе и я – собирали те или иные коллекции. Образцы ядов пользуются особенным спросом.
