–А ещё я беру плату, – продолжил я спокойно.
–Моя душа? – человечек прижал руку к сердцу, почему-то все люди, при слове «душа» норовят приложиться к сердцу, хотя, на самом деле, куда вернее прикладываться к голове – душа имеет и чувства, и память, а это всё от разума.
«Душа твоя и так уже моя, да и торгуешься ты ею просто…» – подумал я, но вслух сказал:
–Мне твоя душа неинтересна. Души я любые видел и щупал. А вот кое-что ты предложить мне правда можешь.
Человечек напрягся. Но я не позволил ему снова скатиться в обморок, и поспешил:
–Бутерброд мне принеси, смертный!
–Первый раз вижу демона, который ест бутерброд, – признался человечек, глядя на то, как здоровенный кусок исчезает у меня во рту.
–А ты много видел демонов? – поинтересовался я. Бутерброд очень даже кстати, Человечек старался – сложил мне качественно. Не пожадничал, и я даже проникся к нему за это. Сами посудите: толстый кусок свежего белого хлеба, на нём щедрый ломоть колбасы, на колбасе колечки огурца и лука, сверху томат и восхитительный ломтик мягкого сыра! – Кстати, я в первый раз вижу смертного, который при фразе про бутерброд приносит действительно один бутерброд.
–Ой…– человечек подорвался, – я сейчас ещё принесу.
–Сиди уже! – обозлился я. – Теперь уже не надо, настроение не то. Это я тебе так, на будущее! А вообще, даже хорошо, что он один был. А то помню, подсалили меня на такие хрустящие картофельные кружочки…
Человечек смотрел на меня во все глаза.
–Чего хотел, смертный? Какое желание? – дух профессионализма поднял голову.
–А…– он спохватился, заморгал, наконец, взял себя в руки, и дрожащим голосом объявил: – я хочу, чтобы моя Эллин полюбила меня за то, что я любимый сын, профессионал своего дела, остроумный красавец и богач.
–Ай-ай…– я покачал головой. – Обмануть демона так по-детски? Плохо ныне у людей с соображалкой. Ну да ладно. Я могу помочь, мне сдюжить. Но тебе это надо ли?
–Конечно! – человечек вскинулся, взмахнул рукой, и я жестом велел ему застыть. Затем, пока он остолбенело моргал, не находя в себе силы пошевелиться, подплыл к нему бесплотной дымовой завесой и вгляделся в его желтоватые глаза, считывая всю его жизнь.
–Нет, оно тебе не надо, – я отпустил человечка. – Слушай меня, Уильям Томас Фишер! Слушай меня внимательно. Ты увяз в своих страхах, в своей собственной слабости. Свою Эллин ты не любишь, ты просто хочешь доказать своему старшему брату, что достоин её, хочешь сделать больно ему, хочешь превратить её в трофей.
–Нет, я…– Уильям Томас Фишер дёрнулся ко мне, но куда там! Человечек, не лезь ты в игры с силой, которую не знаешь!
Его швырнуло на пол к моим ногам. Неудачливый хозяин бешеной силы, потеха и ничтожество!
–Знаешь, чем кончится? Твои родители не будут тебя любить больше, чем его. Они будут сочувствовать своему любимцу, твоему брату. Они отпишут ему ту часть наследства, которую ты мог бы получить в равной доли с ним! И все судебные тяжбы буду тебе напоминанием о том, что они всё равно не предпочли тебя!
Человечек заплакал, взвыл:
–Тогда убей его!
–Брата? – я удивился. – У нас это обычно плохо заканчивается, друг мой. И потом… думаешь, его Эллин полюбит тебя? Родители его забудут?
–Тогда убей меня…– на этот раз Томас Уильям уже рыдал. Мои слова не имели веса для демонов, но в голове человечка восставали образы, один за другим: его забывают. Его презирают, отвергают опять и снова.
–Чего ещё ждать от труса! – этой фразой Уильяма часто дразнил старший брат, ненавидимый им ныне, но когда-то горячо любимый. К сожалению, любовь обернулась злостью, непримиримой яростью, и поглотила Уильяма с головою, да так, что он даже обратился ко мне.
–Тогда сделай меня счастливым! Сделай! Сделай! Я приказываю! – заорал Уильям и рыдания заглушили его крик.
Я успокоил свою силу, и голос мой сделался самым обыкновенным:
–Это можно. По сути, ты неплохой парень, Уильям. Просто очень хотел быть ближе к брату, а потом увидел, что ваши родители поступили нечестно. Он первенец и любимец, а ты…ты это ты. И всё-то ему, как тебе кажется, легко доставалось. И все его успехи превозносились. Это тебя травит, да?
Человечек кивнул.
–И Эллин…ты её даже не замечал, пока твой брат не привёл её в дом родителей и не заявил о помолвке. Верно?
Молчание? Что ж, в данном случае, мне и не нужно подтверждений – я всё видел сам.
–Послушай моего совета, Уильям, – я заговорил мягче, хватит его пугать и над ним издеваться. – Езжай куда-нибудь к морям, путешествуй, покинь отчий дом, живи своим умом, без оглядки на брата и родителей. Найди себя, в конце концов. Может быть, тебе не повезло с семьей, но ты можешь создать свою, с теми, кто тебя будет любить, и кто наконец-то будет тобою гордиться…
Я угадал. Не любовь, а больше гордость его занимали. Его любили, о нём заботились, но у него не было ни достижений, ни собственных успехов и даже устремлений.
–И работа твоя…не по тебе. Где-то в мире есть то место, которое тебя ждет, и которому ты предназначен. Но оно не здесь, не в фирме твоего отца, которая перейдёт к твоему брату после его смерти. Оно где-то на морском побережье или в джунглях. А может быть во льдах? Ты не пробовал жизни, но уже в ней разочарован так, что хватаешься за книгу чёрт знает какого происхождения и взываешь к силе, которая тебе явно неподвластна!
Уильям тихо всхлипывал. Мои слова находили в нём отклик. Если сравнивать их с движениями, они были, пожалуй, как материнские руки, которые могут гладить тебя по спине и говорить что-то в духе: «все получится, не сегодня, но завтра получится». И ты начинаешь верить…таков человечек. Любой человечек.
Впрочем, демоны тоже далеко не ушли. Я не помню неба, но помню, как утешали меня за первый провал чьи-то голоса:
–Не всем быть ангелами, кому-то нужно и быть свободными.
И я тогда поверил. И встал с земли, встал – разбитый, обескрыленный, умытый слезами и кровью. И пошёл во тьму.
–Ну хватит ныть, – усмехнулся я, – с тебя за подобный разговор профессионал из мира людей сдерёт кучу золота, а я попросил один бутерброд!
Человечек пришёл в себя нескоро, но пришел. За это время я успел немного подремать, сидя по-турецки в центре незакрытой пентаграммы, уязвимость которой я не желал раскрывать и упрямо держал себя в рамках её лучей.
Он поднялся совсем другим. Его глаза были нормального светло-серого цвета. Теперь в нём была какая-то уверенность и что-то, похожее на силу. Человечек через голову стянул с себя идиотскую мантию и повернулся ко мне:
–Ты…ну того… спасибо, в общем.
–Дожили, – проворчал я, – демонов благодарят! Смертные, вы такие безумцы, что я поседею!
Человечек криво усмехнулся, пытаясь быть веселее. Его всё ещё трясло от недавних рыданий, наверное, он никогда не плакал так сильно и так яростно. Но сейчас он поднялся с пола, имея какое-то решение в своей душе и готовился этому решению следовать. Это состояние мне нравилось больше, чем его фанатично-нелепое при моём появлении.
–Хочешь ещё бутерброд? – спросил Уильям Томас Фишер.
–Нет, не стоит, в портал перестану попадать, – отмахнулся я и из любопытства (а что, я свободен, и имею право спрашивать что хочу!), спросил: – чего решил?
–Поеду в Испанию, у меня там дядя живёт, давно звал, – отозвался человечек. – Буду искать себя и своё место.
–Хорошее решение! – я одобрил без колебаний, поднимаясь с пола.
–И тебя я тоже отпущу. Тебе, наверное, пора, – человечек подошёл к пентаграмме и принялся задувать свечи по часовой стрелке. – Извини, что так долго тебя держал в ловушке.
–Ничего, – отмахнулся я. – Но мне действительно пора. И тебе пора…тоже.
Он не сразу понял, что я ему сказал, но когда до него дошло, и он взглянул на меня испуганными светло-серыми глазами, мир вокруг него выцветал. Потому что нужно читать инструкцию! Потому что нужно соблюдать технику безопасности! Потому что нельзя связываться с той силой, о которой не имеешь и представления!
А ещё потому что мне нужно собирать сто душ за сто лет, чтобы оправдать своё существование и ни один бутерброд, даже с сыром не перекроет этой потребности.
А ещё…пожалуй, ещё по тому что я демон. А демон и смертный не друзья. И не рабы друг другу. Я упал, чтобы быть свободным. И ни один смертный не отнимет у меня этой свободы. Я всегда был и буду хищником.
Прощай, Уильям Томас Фишер, не светит тебе солнце Испании! Да и в комнате этой, похоже, никто ещё долго не уберётся. А жаль – окна замечательно большие, от них стало бы светлее.
19. Спасение
–Архистратиг, зайдите ко мне, – голос Владыки спокоен, но архистратиг Габриэль прекрасно знает, что этот спокойный голос без тени сожаления отнимает покой у других ради общего блага, и потому ему не становится мирно на душе, напротив, зарождается недовольство, едва уловимое, складывающееся в беспощадное слово: «опять!»
Архистратиг Габриэль не боится труда. Он принимает на себя ответственность за смертных и за Небесное Царство каждый день, но ему очень не нравится личный вызов Владыки – там, как правило, нет ничего хорошего.
И точно. Стоит Габриэлю предстать перед Владыкой, и тот изъявляет свою волю, на этот раз ему угодно, чтобы к работе вернулся архангел Тагас, вернулся не приказом, а своим желанием.
Габриэль с трудом подавляет вздох. Тагас был архангелом средней руки, на взгляд Габриэля не проявлял никакой решительности и вообще звёзд с неба не хватал. Но Небесное Царство даёт всем шанс, и Тагасу было дано задание в мире смертных. Задание он провалил, но не это было самым страшным. Страшнее всего было то, что Тагас подхватил людские мысли от мира, которому должен был служить, и, вернувшись в Царство Небесное, слёг с тоскою.
Он не ел, не пил, не искал беседы и не ждал утешения. Ему всё сделалось безразлично. Габриэль навещал его несколько раз, взывал то к совести, то к гневу, то к долгу, то к любви Владыки, и каждый раз натыкался на беспощадный и непонятный ответ:
–Это всё бессмысленно.
–Но это закон Небесный! Это воля Владыки! – возмущался тогда Габриэль.
–И это тоже бессмысленно. Люди смертны. Мы нет. и смысла нет ни в том, ни в другом, – и с этими словами Тагас переворачивался на другой бок.
В лазарете целители сошлись в едином мнении: здоров, никаких повреждений. А то, что схватил тоску, так это ерунда – по неопытности и молодости.
На том и решили. Габриэль справлялся периодами о Тагасе, но надежд не питал – архангел был слаб, духовно слаб, и про него было проще забыть, чем пытаться поставить на ноги и тут такое!
–Ты слышал меня, – глаза Владыки запечатлели первозданный свет, из которого он явился, но Габриэлю и от этого не легче.
–Слышал, – соглашается Габриэль. – Я просто не понимаю…Светлейший, вы можете поднять его одним приказом, так зачем…
–Мне не нужны приказы, – мягко, но очень твёрдо перебивает Владыка, – мне нужно, чтобы он захотел вернуться. Найди подход, архистратиг. Это тебе по силам.
Сам Габриэль в своих силах сомневался, но вслух, конечно, такое сказать не решишься. Если Владыка говорит, что в силах, значит, в силах!
Габриэль кивает:
–Да, Владыка.
Но Тагас не шевелится. Едва-едва реагирует на приход могучего архистратига.
–Вставай! – велит Габриэль и в очередной раз заводит свои речи о том, что Владыка ждёт его в строю, что Тагас залежался, и теперь ему пора возвращаться, что мир смертных и долг ожидают его присутствия, и всё прочее, подобающее случаю.
–Зачем? – Тагас закрывает глаза. – Без меня небо такое же синее. И я ничего не значу. Небо не падёт, если я не встану, и твои слова, Светлейший, всего лишь очередная бессмыслица.
У Габриэля от бешенства даже дыхание перехватывает, но он быстро вспоминает о том, что является архистратигом, и не по рангу ему так реагировать на наглость нижестоящих, потому он круто поворачивается на каблуках, и выходит прочь преисполненный достоинства.
И только у Врат, Габриэль не выдерживает и заходится бранью, да так громко, что на шум выходит апостол Пётр, видимо, сегодня его черёд дежурить.
–Светлейший? – в голосе Петра удивление. Габриэль спохватывается: позорище! Апостол слышал, как он, архистратиг, ругается!
–Всё в порядке, – слабо отмахивается Габриэль, – работа.
Апостол светлеет лицом:
–Понимаю, Светлейший! Ночью тоже всех матерей ада вспомнили по именам. Шутка ли – какие-то мерзавцы пытались проникнуть в наше Царство, бились в Врата, кривлялись…
Пётр осекается – лицо Габриэля выражает скучающее добродушие, конечно, это для Петра событие, для архистратига это данность, и не слушать рассказики о дежурстве спустился сюда Габриэль!
–Вам это…помочь? – Пётр чуть косноязычен. На земле, говорят, в мире людей, он был красноречив как греческий торговец, но здесь изрядно подрастерялся в словах. Да и латынь ему толком не даётся.
–Я к телефону, – мягко улыбается Габриэль, слегка отодвигая апостола в сторону, и Пётр понимающе отходит дальше, чтобы не слышать разговора.
Письма, это, конечно, хорошо, как и порталы. Но вот телефон пока незаменимая вещ, и даже костному Габриэлю понятно превосходство этого аппарата, один из которых стоит в кабинке Дежурного Небесного Царства, а другой в Царстве Подземном.
Как же там?..
Габриэль, не задумываясь, чуть более грубо, чем следует (а всё с непривычки), вращает диск, набирая шесть шестёрок…
И вот, гудки! Длинные, тоскливые, и Габриэлю кажется, будто бы издевающиеся.
–Наама слушает, – низкий грудной женский голос неожиданно разрывает гудки. Габриэль теряется лишь на мгновение, затем с трудом вспоминает, что Наама была демоницей, покровительствующей блудницам, пока её не сместили, но это информация ему сейчас не особенно нужна.
–Э…я архистратиг Габриэль, у меня…
–Минуту, я вас соединю! – тут же отзывается Наама, и, не дав возможности Габриэлю что-то сказать, видимо, переводит его звонок, и архистратигу остаётся слушать только издевательские тянущие гудки.
–Богоматерь! – шипит Габриэль, скосив глаза в сторону Петра, который деликатно делал вид, что не слушает.
–Дагон у аппарата! – на этот раз голос отрывистый.
–Я Габриэль, архистратиг. У меня есть просьба к Подземному Царству, она заклюю…
–Соединю! – голос отрывистый и быстрый, снова Габриэлю приходится слушать гудки, и архистратиг кусает губы в нервах. Как эти демоны всё усложняют!
–Герион желает вам хорошего настроения, – на этот раз голос ласковый. Габриэль же не выдерживает этого издевательства и ехидно спрашивает:
–А вы уполномочены вести переговоры с архистратигом или принять от него сообщение?
–Сомневаетесь в моей профессиональной карьере? – всё также ласково уточняет Герион и Габриэль спохватывается, устыдившись:
–Нет, я…
–Ну и зря! – Герион заливается смехом, но тут же смех его перестаёт звучать так резко, словно парализует его что-то. И в самом деле, не успевает Габриэль высказать всё, что лежит на его душе, трубку перехватывают, и спокойный, опасно-спокойный голос говорит очень просто:
–Слушаю.
Нормальный ангел, архангел и уж тем более архистратиг такому голосу не обрадуется, но Габриэль выдыхает с облегчением: у трубки Асмодей – один из древнейших демонов, высшая знать, над которой не смеют потешаться в Подземном Царстве, один из немногих, кто способен вести переговоры и даже быть милосердным.
–Здравствуй, Асмодей, у меня есть просьба от нашего Царства вашему.
–Моя душа? – человечек прижал руку к сердцу, почему-то все люди, при слове «душа» норовят приложиться к сердцу, хотя, на самом деле, куда вернее прикладываться к голове – душа имеет и чувства, и память, а это всё от разума.
«Душа твоя и так уже моя, да и торгуешься ты ею просто…» – подумал я, но вслух сказал:
–Мне твоя душа неинтересна. Души я любые видел и щупал. А вот кое-что ты предложить мне правда можешь.
Человечек напрягся. Но я не позволил ему снова скатиться в обморок, и поспешил:
–Бутерброд мне принеси, смертный!
***
–Первый раз вижу демона, который ест бутерброд, – признался человечек, глядя на то, как здоровенный кусок исчезает у меня во рту.
–А ты много видел демонов? – поинтересовался я. Бутерброд очень даже кстати, Человечек старался – сложил мне качественно. Не пожадничал, и я даже проникся к нему за это. Сами посудите: толстый кусок свежего белого хлеба, на нём щедрый ломоть колбасы, на колбасе колечки огурца и лука, сверху томат и восхитительный ломтик мягкого сыра! – Кстати, я в первый раз вижу смертного, который при фразе про бутерброд приносит действительно один бутерброд.
–Ой…– человечек подорвался, – я сейчас ещё принесу.
–Сиди уже! – обозлился я. – Теперь уже не надо, настроение не то. Это я тебе так, на будущее! А вообще, даже хорошо, что он один был. А то помню, подсалили меня на такие хрустящие картофельные кружочки…
Человечек смотрел на меня во все глаза.
–Чего хотел, смертный? Какое желание? – дух профессионализма поднял голову.
–А…– он спохватился, заморгал, наконец, взял себя в руки, и дрожащим голосом объявил: – я хочу, чтобы моя Эллин полюбила меня за то, что я любимый сын, профессионал своего дела, остроумный красавец и богач.
–Ай-ай…– я покачал головой. – Обмануть демона так по-детски? Плохо ныне у людей с соображалкой. Ну да ладно. Я могу помочь, мне сдюжить. Но тебе это надо ли?
–Конечно! – человечек вскинулся, взмахнул рукой, и я жестом велел ему застыть. Затем, пока он остолбенело моргал, не находя в себе силы пошевелиться, подплыл к нему бесплотной дымовой завесой и вгляделся в его желтоватые глаза, считывая всю его жизнь.
–Нет, оно тебе не надо, – я отпустил человечка. – Слушай меня, Уильям Томас Фишер! Слушай меня внимательно. Ты увяз в своих страхах, в своей собственной слабости. Свою Эллин ты не любишь, ты просто хочешь доказать своему старшему брату, что достоин её, хочешь сделать больно ему, хочешь превратить её в трофей.
–Нет, я…– Уильям Томас Фишер дёрнулся ко мне, но куда там! Человечек, не лезь ты в игры с силой, которую не знаешь!
Его швырнуло на пол к моим ногам. Неудачливый хозяин бешеной силы, потеха и ничтожество!
–Знаешь, чем кончится? Твои родители не будут тебя любить больше, чем его. Они будут сочувствовать своему любимцу, твоему брату. Они отпишут ему ту часть наследства, которую ты мог бы получить в равной доли с ним! И все судебные тяжбы буду тебе напоминанием о том, что они всё равно не предпочли тебя!
Человечек заплакал, взвыл:
–Тогда убей его!
–Брата? – я удивился. – У нас это обычно плохо заканчивается, друг мой. И потом… думаешь, его Эллин полюбит тебя? Родители его забудут?
–Тогда убей меня…– на этот раз Томас Уильям уже рыдал. Мои слова не имели веса для демонов, но в голове человечка восставали образы, один за другим: его забывают. Его презирают, отвергают опять и снова.
–Чего ещё ждать от труса! – этой фразой Уильяма часто дразнил старший брат, ненавидимый им ныне, но когда-то горячо любимый. К сожалению, любовь обернулась злостью, непримиримой яростью, и поглотила Уильяма с головою, да так, что он даже обратился ко мне.
–Тогда сделай меня счастливым! Сделай! Сделай! Я приказываю! – заорал Уильям и рыдания заглушили его крик.
Я успокоил свою силу, и голос мой сделался самым обыкновенным:
–Это можно. По сути, ты неплохой парень, Уильям. Просто очень хотел быть ближе к брату, а потом увидел, что ваши родители поступили нечестно. Он первенец и любимец, а ты…ты это ты. И всё-то ему, как тебе кажется, легко доставалось. И все его успехи превозносились. Это тебя травит, да?
Человечек кивнул.
–И Эллин…ты её даже не замечал, пока твой брат не привёл её в дом родителей и не заявил о помолвке. Верно?
Молчание? Что ж, в данном случае, мне и не нужно подтверждений – я всё видел сам.
–Послушай моего совета, Уильям, – я заговорил мягче, хватит его пугать и над ним издеваться. – Езжай куда-нибудь к морям, путешествуй, покинь отчий дом, живи своим умом, без оглядки на брата и родителей. Найди себя, в конце концов. Может быть, тебе не повезло с семьей, но ты можешь создать свою, с теми, кто тебя будет любить, и кто наконец-то будет тобою гордиться…
Я угадал. Не любовь, а больше гордость его занимали. Его любили, о нём заботились, но у него не было ни достижений, ни собственных успехов и даже устремлений.
–И работа твоя…не по тебе. Где-то в мире есть то место, которое тебя ждет, и которому ты предназначен. Но оно не здесь, не в фирме твоего отца, которая перейдёт к твоему брату после его смерти. Оно где-то на морском побережье или в джунглях. А может быть во льдах? Ты не пробовал жизни, но уже в ней разочарован так, что хватаешься за книгу чёрт знает какого происхождения и взываешь к силе, которая тебе явно неподвластна!
Уильям тихо всхлипывал. Мои слова находили в нём отклик. Если сравнивать их с движениями, они были, пожалуй, как материнские руки, которые могут гладить тебя по спине и говорить что-то в духе: «все получится, не сегодня, но завтра получится». И ты начинаешь верить…таков человечек. Любой человечек.
Впрочем, демоны тоже далеко не ушли. Я не помню неба, но помню, как утешали меня за первый провал чьи-то голоса:
–Не всем быть ангелами, кому-то нужно и быть свободными.
И я тогда поверил. И встал с земли, встал – разбитый, обескрыленный, умытый слезами и кровью. И пошёл во тьму.
–Ну хватит ныть, – усмехнулся я, – с тебя за подобный разговор профессионал из мира людей сдерёт кучу золота, а я попросил один бутерброд!
***
Человечек пришёл в себя нескоро, но пришел. За это время я успел немного подремать, сидя по-турецки в центре незакрытой пентаграммы, уязвимость которой я не желал раскрывать и упрямо держал себя в рамках её лучей.
Он поднялся совсем другим. Его глаза были нормального светло-серого цвета. Теперь в нём была какая-то уверенность и что-то, похожее на силу. Человечек через голову стянул с себя идиотскую мантию и повернулся ко мне:
–Ты…ну того… спасибо, в общем.
–Дожили, – проворчал я, – демонов благодарят! Смертные, вы такие безумцы, что я поседею!
Человечек криво усмехнулся, пытаясь быть веселее. Его всё ещё трясло от недавних рыданий, наверное, он никогда не плакал так сильно и так яростно. Но сейчас он поднялся с пола, имея какое-то решение в своей душе и готовился этому решению следовать. Это состояние мне нравилось больше, чем его фанатично-нелепое при моём появлении.
–Хочешь ещё бутерброд? – спросил Уильям Томас Фишер.
–Нет, не стоит, в портал перестану попадать, – отмахнулся я и из любопытства (а что, я свободен, и имею право спрашивать что хочу!), спросил: – чего решил?
–Поеду в Испанию, у меня там дядя живёт, давно звал, – отозвался человечек. – Буду искать себя и своё место.
–Хорошее решение! – я одобрил без колебаний, поднимаясь с пола.
–И тебя я тоже отпущу. Тебе, наверное, пора, – человечек подошёл к пентаграмме и принялся задувать свечи по часовой стрелке. – Извини, что так долго тебя держал в ловушке.
–Ничего, – отмахнулся я. – Но мне действительно пора. И тебе пора…тоже.
Он не сразу понял, что я ему сказал, но когда до него дошло, и он взглянул на меня испуганными светло-серыми глазами, мир вокруг него выцветал. Потому что нужно читать инструкцию! Потому что нужно соблюдать технику безопасности! Потому что нельзя связываться с той силой, о которой не имеешь и представления!
А ещё потому что мне нужно собирать сто душ за сто лет, чтобы оправдать своё существование и ни один бутерброд, даже с сыром не перекроет этой потребности.
А ещё…пожалуй, ещё по тому что я демон. А демон и смертный не друзья. И не рабы друг другу. Я упал, чтобы быть свободным. И ни один смертный не отнимет у меня этой свободы. Я всегда был и буду хищником.
Прощай, Уильям Томас Фишер, не светит тебе солнце Испании! Да и в комнате этой, похоже, никто ещё долго не уберётся. А жаль – окна замечательно большие, от них стало бы светлее.
19. Спасение
–Архистратиг, зайдите ко мне, – голос Владыки спокоен, но архистратиг Габриэль прекрасно знает, что этот спокойный голос без тени сожаления отнимает покой у других ради общего блага, и потому ему не становится мирно на душе, напротив, зарождается недовольство, едва уловимое, складывающееся в беспощадное слово: «опять!»
Архистратиг Габриэль не боится труда. Он принимает на себя ответственность за смертных и за Небесное Царство каждый день, но ему очень не нравится личный вызов Владыки – там, как правило, нет ничего хорошего.
И точно. Стоит Габриэлю предстать перед Владыкой, и тот изъявляет свою волю, на этот раз ему угодно, чтобы к работе вернулся архангел Тагас, вернулся не приказом, а своим желанием.
Габриэль с трудом подавляет вздох. Тагас был архангелом средней руки, на взгляд Габриэля не проявлял никакой решительности и вообще звёзд с неба не хватал. Но Небесное Царство даёт всем шанс, и Тагасу было дано задание в мире смертных. Задание он провалил, но не это было самым страшным. Страшнее всего было то, что Тагас подхватил людские мысли от мира, которому должен был служить, и, вернувшись в Царство Небесное, слёг с тоскою.
Он не ел, не пил, не искал беседы и не ждал утешения. Ему всё сделалось безразлично. Габриэль навещал его несколько раз, взывал то к совести, то к гневу, то к долгу, то к любви Владыки, и каждый раз натыкался на беспощадный и непонятный ответ:
–Это всё бессмысленно.
–Но это закон Небесный! Это воля Владыки! – возмущался тогда Габриэль.
–И это тоже бессмысленно. Люди смертны. Мы нет. и смысла нет ни в том, ни в другом, – и с этими словами Тагас переворачивался на другой бок.
В лазарете целители сошлись в едином мнении: здоров, никаких повреждений. А то, что схватил тоску, так это ерунда – по неопытности и молодости.
На том и решили. Габриэль справлялся периодами о Тагасе, но надежд не питал – архангел был слаб, духовно слаб, и про него было проще забыть, чем пытаться поставить на ноги и тут такое!
–Ты слышал меня, – глаза Владыки запечатлели первозданный свет, из которого он явился, но Габриэлю и от этого не легче.
–Слышал, – соглашается Габриэль. – Я просто не понимаю…Светлейший, вы можете поднять его одним приказом, так зачем…
–Мне не нужны приказы, – мягко, но очень твёрдо перебивает Владыка, – мне нужно, чтобы он захотел вернуться. Найди подход, архистратиг. Это тебе по силам.
Сам Габриэль в своих силах сомневался, но вслух, конечно, такое сказать не решишься. Если Владыка говорит, что в силах, значит, в силах!
Габриэль кивает:
–Да, Владыка.
***
Но Тагас не шевелится. Едва-едва реагирует на приход могучего архистратига.
–Вставай! – велит Габриэль и в очередной раз заводит свои речи о том, что Владыка ждёт его в строю, что Тагас залежался, и теперь ему пора возвращаться, что мир смертных и долг ожидают его присутствия, и всё прочее, подобающее случаю.
–Зачем? – Тагас закрывает глаза. – Без меня небо такое же синее. И я ничего не значу. Небо не падёт, если я не встану, и твои слова, Светлейший, всего лишь очередная бессмыслица.
У Габриэля от бешенства даже дыхание перехватывает, но он быстро вспоминает о том, что является архистратигом, и не по рангу ему так реагировать на наглость нижестоящих, потому он круто поворачивается на каблуках, и выходит прочь преисполненный достоинства.
И только у Врат, Габриэль не выдерживает и заходится бранью, да так громко, что на шум выходит апостол Пётр, видимо, сегодня его черёд дежурить.
–Светлейший? – в голосе Петра удивление. Габриэль спохватывается: позорище! Апостол слышал, как он, архистратиг, ругается!
–Всё в порядке, – слабо отмахивается Габриэль, – работа.
Апостол светлеет лицом:
–Понимаю, Светлейший! Ночью тоже всех матерей ада вспомнили по именам. Шутка ли – какие-то мерзавцы пытались проникнуть в наше Царство, бились в Врата, кривлялись…
Пётр осекается – лицо Габриэля выражает скучающее добродушие, конечно, это для Петра событие, для архистратига это данность, и не слушать рассказики о дежурстве спустился сюда Габриэль!
–Вам это…помочь? – Пётр чуть косноязычен. На земле, говорят, в мире людей, он был красноречив как греческий торговец, но здесь изрядно подрастерялся в словах. Да и латынь ему толком не даётся.
–Я к телефону, – мягко улыбается Габриэль, слегка отодвигая апостола в сторону, и Пётр понимающе отходит дальше, чтобы не слышать разговора.
Письма, это, конечно, хорошо, как и порталы. Но вот телефон пока незаменимая вещ, и даже костному Габриэлю понятно превосходство этого аппарата, один из которых стоит в кабинке Дежурного Небесного Царства, а другой в Царстве Подземном.
Как же там?..
Габриэль, не задумываясь, чуть более грубо, чем следует (а всё с непривычки), вращает диск, набирая шесть шестёрок…
И вот, гудки! Длинные, тоскливые, и Габриэлю кажется, будто бы издевающиеся.
–Наама слушает, – низкий грудной женский голос неожиданно разрывает гудки. Габриэль теряется лишь на мгновение, затем с трудом вспоминает, что Наама была демоницей, покровительствующей блудницам, пока её не сместили, но это информация ему сейчас не особенно нужна.
–Э…я архистратиг Габриэль, у меня…
–Минуту, я вас соединю! – тут же отзывается Наама, и, не дав возможности Габриэлю что-то сказать, видимо, переводит его звонок, и архистратигу остаётся слушать только издевательские тянущие гудки.
–Богоматерь! – шипит Габриэль, скосив глаза в сторону Петра, который деликатно делал вид, что не слушает.
–Дагон у аппарата! – на этот раз голос отрывистый.
–Я Габриэль, архистратиг. У меня есть просьба к Подземному Царству, она заклюю…
–Соединю! – голос отрывистый и быстрый, снова Габриэлю приходится слушать гудки, и архистратиг кусает губы в нервах. Как эти демоны всё усложняют!
–Герион желает вам хорошего настроения, – на этот раз голос ласковый. Габриэль же не выдерживает этого издевательства и ехидно спрашивает:
–А вы уполномочены вести переговоры с архистратигом или принять от него сообщение?
–Сомневаетесь в моей профессиональной карьере? – всё также ласково уточняет Герион и Габриэль спохватывается, устыдившись:
–Нет, я…
–Ну и зря! – Герион заливается смехом, но тут же смех его перестаёт звучать так резко, словно парализует его что-то. И в самом деле, не успевает Габриэль высказать всё, что лежит на его душе, трубку перехватывают, и спокойный, опасно-спокойный голос говорит очень просто:
–Слушаю.
Нормальный ангел, архангел и уж тем более архистратиг такому голосу не обрадуется, но Габриэль выдыхает с облегчением: у трубки Асмодей – один из древнейших демонов, высшая знать, над которой не смеют потешаться в Подземном Царстве, один из немногих, кто способен вести переговоры и даже быть милосердным.
–Здравствуй, Асмодей, у меня есть просьба от нашего Царства вашему.
