Одного взгляда на его лицо хватает, чтобы понять, что ничего нельзя изменить. Сэр Николас глотает огромный комок в горле и понимает, что самое сложное испытание – выйти и сказать ей об этом…
Как ему сказать? Как ему сказать, что тот, кого она любила и ненавидела, кто стал отцом ее ребенка, мертв? Как сказать?
Но говорить ничего не требуется. Моргана вместе с Ланселотом вваливает в комнату…
Моргана смотрит на Артура, на его тело и молчит. Она не плачет, она не бросается с проклятиями по коридорам, порываясь убить Мелеаганта. Она молчит и в этом молчании есть что-то совсем уж безумное и жуткое.
-У тебя есть сын, - на всякий случай напоминает сэр Николас, вставая в дверях, на случай, если Моргана снова вскочит и побежит крушить и рвать… - не оставляй его сиротой.
Моргана умная. Она знает, что второй раз ей не удастся выйти из-под удара с малыми потерями. Она понимает, что больше не посмотрит в глаза Артура и понимает то же, что никогда не коснется его жизни.
Моргана наклоняется над его телом, целует в лоб, в губы, но в этом поцелуе нет мольбы. В нем – прощание. Когда она бежала сюда – она уже знала, что увидит. А, может, знала и раньше…
Ланселот осторожно касается ее плеча, он чувствует, что с этой минуты вся ответственность за Моргану на нем лишь одном и обещает себе сделать всё, что в его силах, чтобы сберечь то, что осталось от этой изорванной души.
Моргана не замечает его прикосновения. Она снова целует лоб Артура и снимает со своей шеи подвеску с ящерицей, вкладывает его в руку умершего – холодно и методично, сама снимает с его шеи распятье и надевает на себя.
-Мне жаль…- пытается вклиниться сэр Николас, но Моргана качает головой:
-Не надо.
Некоторое время она еще гладит по руке Артура, затем поднимает глаза на Ланселота и просит очень тихо:
-Помоги мне встать, пожалуйста.
Ланселот вскакивает и протягивает ей руку, помогает подняться, поддерживает, выводит из опасной комнаты. Моргана не сопротивляется. Даже когда у выхода сталкивается с Гвиневрой и Леей…
-Он мертв? – спрашивает Гвиневра со слезами на глазах. – Правда?
Моргана мотает головой неопределенно, вроде бы и да, а вроде «сама посмотри».
-Сэр Николас, - тихо зовет Моргана, пока Гвиневра опасливо заглядывает в комнату, держась за Лею, а Лея держится за Гвиневру,- вы… распорядитесь, чтобы…
-Да, - он понимает ее просьбу, кивает.
Ланселот осмысливает какое-то решение и, наконец, выдает:
-Моргана, ты и Мордред…вы поедете с нами.
-Что? – Моргана с удивлением оборачивается к нему, не понимая, о чем он говорит.
-Это дельная мысль, - соглашается Гвиневра, касаясь лба Артура. – Прощай…
-Ты и Мордред нуждаетесь в защите…- Ланселот немного мнется и смущается, но все равно говорит. – Мы все поедем в герцогство Корнуэл.
-И Артура похороним там же…- Гвиневра встает с колен, обнимает дрожащую мелкой дрожью Лею. – Моргана, пожалуйста, мы же все родны друг другу. У меня ближе тебя, Ланселота и Леи нет никого.
Сэр Николас тактично выскользает в коридор, борясь с собственной дрожью – его пугает обилие боли, скопившееся в этой комнате.
-Мне уже все равно куда ехать, - холодно отвечает Моргана. – Лея, я…
-Не надо, - Лея мотает головой, - Уриен любил тебя. Это было его выбором.
Теперь они в равных условиях. Теперь им нечего делить и не за кого обижаться. Смерть уравнивает, хотя даже на последнем пути не бывает равенства.
-Ваше величество…- Ланселот решительно и верно нарушил молчание малой тронной залы, не замечая даже, как сильно та изменилась, как исчезли из нее любимые гобелены Артура и рыцарские доспехи. Теперь на стене вместо гобелена Артура-Победителя висела большая карта земли бриттов и окружных островов. На ней со скрупулезностью руки были выведены черточки, обозначения, какие-то корабли…
Доспехи же уступили место невысоким мраморным колоннам, на которых покоились факелы, теперь свет распределялся таким образом, чтобы освещать не только место подле трона, но и всю залу целиком.
-Ступай, - поспешно сказал Мелеагант, обращаясь к какому-то смутно знакомому Ланселоту мужчине…не то кто-то из бывшего двора Артура, не то – от земель Мелеаганта? Неважно. Мужчина коротко кивнул и торопливо оставил залу, оставив наедине Ланселота и короля Мелеаганта.
-Ваше величество, - повторил Ланселот, но Мелеагант жестом остановил его и усмехнулся:
-К чему такие почести, мой друг? Я всё тот же. Мы друзья.
Настал черёд Ланселота усмехаться.
-Моргана как-то заметила Мерлину, что у короля не может быть друзей, только армия, советники и народ. Ваше величество, я не советник вам, но народ и армия. Я остаюсь вашим преданным слугой, но я уезжаю следующим же утром в герцогство Корнуэл.
-Так скоро? – Мелеагант вздохнул, с огорчением глядя в окно, - даже гуляния еще не закончились, а ты уже отъезжаешь от двора? Что, не терпится жениться?
-Мой король, - Ланселот не стал лукавить и притворяться, - я действительно желаю Гвиневру видеть своей женой, но теперь на моей совести еще беременная Лея, которая непременно желает не расставаться с Гвиневрой и…
Ланселот сделал вдох прежде, чем закончить.
-И безутешная Моргана с Мордредом.
Мелеагант обернулся к нему, внимательно взглянул, словно бы прикидывая – стоит ли игра свеч, решив же про себя что-то, снова кивнул:
-Я слышал о том, что какие-то фанатики убили Артура. Они будут казнены.
Ланселот едва удержался от смешка:
-Ваше величество, Моргана не дура. Она знает…
-Конечно, не дура, - легко перебил король, - я думал, она ворвется в мои покои и будет все крушить, но она действительно умна. Она помнит, что у нее есть сын. Но почему она уезжает с вами? Почему не в графство Мори?
-Мой король, я просил ее ехать с нами, а она и не против, - ответил Ланселот. – Граф Мори был заботлив и нежен с нею, она почитала его чуть больше, чем друга, но любила ли она его так, как он любил ее? Нет, мой король, не любила. Моргана едет домой.
-А ты…- медленно начал Мелеагант, оглядывая рыцаря и размышляя о чём-то своём, - что скажешь ты?
-О смерти Артура? Я могу объяснить ее логически, но это было бесчестно, потому что вы, ваше величество, дали Моргане надежду. Хотели убить – убили бы сразу. Это было бы вернее.
-Не о смерти Артура, - Мелеагант поморщился. – О смерти бастарда Утера я размышлял долго и тебе не дано понять всех моих мотивов, Ланселот. Я хочу знать, останешься ли ты моим верным рыцарем.
-Останусь, - без колебаний отозвался Ланселот, преклоняя колено у престола. – Я больше не тот рыцарь, который явился ко двору короля, который пал…нет, не влюбившись в Гвиневру, множество рыцарей теряют голову от своих королев. Я пал, когда остался служить у того, кто творил несправедливость и тогда, когда пошел против того, кому остался служить. Я дважды предатель собственной чести, но моя рука также верна и также держит клинок, как и тогда. А может быть и лучше. И моя рука, мой клинок – это ваше, мой король.
-Почему? – тихо спросил Мелеагант. – Почему, рыцарь?
-Потому что вы дали мне помочь народу освободиться от того, что его разрушало, дали любимую женщину и возможность быть с нею, не отняли её жизнь, не отняли жизнь моей подруги и ее сына…
-Довольно! – Мелеагант почувствовал неожиданную горечь, поднявшуюся из самого сердца. – Довольно! Ланселот, ты можешь ехать из замка, но придет день, когда я призову тебя на службу, и ты не посмеешь отказать мне!
Жестом Мелеагант дал понять, что аудиенция закончена и Ланселот может идти. Рыцарь поднялся с колен, поклонился и направился к дверям, но на пути услышал:
-Стой…
Обернулся, вернулся на два шага назад, ожидая фразы Мелеаганта.
-Как Моргана? – тихо спросил король, а, впрочем, это был уже Мелеагант…- Она держится?
Ланселот, который не услышал с момента смерти Артура от Морганы ни слез, ни рыданий – только холодный, чуть насмешливый голос со стальными нотками, неуверенно пожал плечами:
-Она не плачет. Гвиневра плачет, а Моргана…нет.
-Что еще? – мягко спросил Мелеагант.
Ланселот подумал и ответил:
-Собирает вещи, готовит тело Артура к отправлению в земли Корнуэл, где решила его похоронить.
-Пьет? – задал короткий вопрос Мелеагант.
-Не больше, чем обычно, - отозвался Ланселот с покорностью. – Она сильная.
-Сильная, - не стал спорить король, - но если с нею что-то станет…Ланселот, ты берешь её жизнь в свои руки, но за ее жизнь я буду спрашивать с тебя! Можешь идти.
Говорят, что все замки живут двойную жизнь. Всегда, когда в залах их гуляния и пиршества, когда на кухне жарится дичь и выкладывают узоры на пирогах, есть комнаты, в которых кто-то льет слезы или же просто страдает. На первых уровнях замка весело рычит огонь, брызжет свиной жир по стенам, пересмеиваются румяные кухарки, да поваренок, что ловко стянул яблоко или морковь, громко грызет ее… в залах же – звон посуды, лютни и песни, в залах – жизнь, танцы и шутки, громкий смех, сплетни, шум…
Но всегда есть закоулки, в которых кто-то не смеется и не звенит расписными тарелками. Всегда есть кто-то, кто забивается в полумрачный закоулок и ждет конца этого шума.
Чаще всего – это девушки, молодые, прекрасные своей юной красотой и овеянные мечтами. Их горечь одинакова и история почти одна и та же – некий смутьян их сердца закружил следующий танец не с нею, а с другой…или пошел гулять не с нею по садам, как обещал. Слезы эти знает замок – они искренние, они теплые и живые, они юные и наивные. Красавица жмется к стенке, боится, что кто-то ее увидит здесь – шмыгающую носом, да с опухшими глазами, и думает…думает! Достаёт карманное зеркальце, если есть, пытается понять, придирчиво оглядывая себя, почему не она, затем, по-видимому, придя к какому-то выводу, убегает либо наверх, либо умываться, либо в залу…
Чуть реже – это влюбленные юноши скорбят, у которых из-под носа увели какую-то юную красавицу. Еще реже – какой-нибудь разжалованный министр или советник. Как бы ни текла жизнь замка – всегда есть какие-то комнатки и закоулки, в которых прячется скорбь и горечь.
Сейчас в замке тоже была такая комната…нет, были и другие, в которых горевали о павших братьях, короле и прочем своем, людском, придворные. Но в одной было особенно горько.
В этой комнате расположились три женщины, которых судьба сталкивала раз за разом и в конце концов, свела в одну точку. Здесь была королева без короны, сестра короля без короля и вечная танцовщица без вечности в запасе. А еще здесь был младенец, который должен был стать отцеубийцей, но уже потерял отца.
Скорбь и тишина могли бы принимать форму любой из этих трех женщин на выбор, менять их лица, словно погоду на небосклоне, но скорбь и тишина презирали физическое обличие, решая висеть долгим и жгучим воздухом...
-Заснул, - хрипло от долгого молчания заметила Моргана, отнимая Мордреда от груди. – Совсем заснул. А говорили – беспокойный.
-Он очень милый и красивый, - через силу улыбнулась Гвиневра, - вырастет могучим красавцем.
Неловкая тишина примешалась к скорби. Младенец на руках сестры короля без короля заворочался во сне, требовательно схватился пальчиками за свою расшитую простынку. Моргана покачала его из стороны в сторону – бережно и осторожно, но Мордред, словно бы почуяв ее растерянность и слабость, заворочался сильнее…
-Ну, ты же спал! – в отчаянии воскликнула Моргана, уже сильнее укачивая сына. – Ну? Заплетаю я сказки в косу…
-Дай сюда! – не выдержала Лея и приняла из рук изумленной Морганы ребенка, осторожно покачала его. Мордред неожиданно успокоился, прекратил ворочаться и мирно засопел.
-Чудо…- прошептала пораженная и все еще отравленная скорбью Гвиневра. – Лея…
-Я у вас хотела попросить, - неожиданно перебила означенная Лея, серьезно глядя то на Моргану, то на Гвиневру, неизвестно, как выйдет с моим проклятием и моим ребенком…
-Известно, - не удержалась Моргана, блеснув глазами, - Артур умер. Проклятие было привязано к нему. Теперь его нет.
-То есть, как нет? – Лея с подозрением взглянула на фею. – Помнишь, как было у Санкуса? «Последний потомок проклятой крови со смертью своей разрушает все чары…» точка преломления заклятия завязана не на носителя-жертву, а на его кровь. Мордред – его кровь, ребенок внутри меня – тоже его кровь. Выходит сплав материй. Если бы проклята была, скажем, вода в кувшине, то, разрушив кувшин, мы бы избавились от проклятия над водой, потому что вода была только внутри кувшина, и, значит, потеряв носителя, она потеряла точку преломления и силу. Артур же успел подарить свою кровь и Мордреду, и…моему ребенку.
-Ну, да…наверное. – Моргана с большой досадой поморщилась. Она не любила ошибаться на элементарных истинах магии, но дело было в том, что ученицей она не была прилежной. Часть своих возможностей она развивала интуитивно, а что до теории, то к той приходила лишь в крайней необходимости. Лея же, хоть и не была прекрасным теоретиком как Лилиан, все же была усидчивее, чем Моргана, когда речь шла о постулатах нерушимых связей в магии.
-Заклятие, конечно, ослабело, - задумчиво признала Лея, - может быть, если бы у нас была бы помощь Мерлина, он бы снял без труда. Или перенес…
-Мерлин умер, - жестко перебила Моргана, царапая свои же руки до крови ногтями, но, не замечая этого. – Умер, Лея!
-Ему не пришлось бы умирать сейчас, - фыркнула танцовщица. – Если бы Артура убили бы раньше, он мог бы спасти тебя, и меня… и остаться в живых. А еще, к слову, если бы ты не наложила это проклятие…
-Девочки! – Гвиневра, чуть не плача от страха, отняла Мордреда у Леи и уложила его в колыбель. – Милые, не ссорьтесь, мы должны держаться вместе, мы не…
-Молчи! – рявкнула Моргана, поднимаясь со своего места и ненавидяще глядя на Лею, - думаешь, я не сожалела о том, что свершилось? Думаешь…
-Да к черту тебя и твои сожаления! – взвизгнула Лея, тоже вскакивая. – Ты только и делаешь, что сожалеешь!
-Лея! Моргана! – Гвиневра встала между ними, готовая принять на себя, в случае чего удар, но его не последовало.
Моргана бессильно упала на свое место, словно подкошенная, некрасиво взмахнула руками, словно бы и отмахиваясь и истощаясь. Лея сверлила ее взглядом примерно полминуты, а затем бросилась, оттолкнув Гвиневру, к ней, упала перед нею на колени, обхватила ноги и
зарыдала в ее юбки. Моргана соскользнула с кресла и тоже опустилась на колени. Они стояли с Леей, обнявшись, и громко рыдали друг другу, первый раз, искренне прощая все.
Мордред снова завозился в своей колыбели и Гвиневра, смаргивая слезы, склонилась над ним:
-Бедненький мой, что такое? Кошмары?
Она принялась укачивать Мордреда, представляя, каким будет ее собственный ребенок от Ланселота…
Прошло не меньше десяти минут прежде, чем Мордред снова затих на какое-то время, а Моргана и Лея, так и оставшиеся на полу, успокоились, хоть плечи обеих еще мелко вздрагивали.
-Я…хотела попросить вас, - тихо сказала Лея, - если я…со мной, если что-то будет, вы позаботьтесь о моем ребенке, ладно?
-О чём ты говоришь? – возмутилась Гвиневра,- ты будешь жить, и радоваться жизни, ты вырастишь еще много детей.
Лея мрачно взглянула на нее, затем перевела взгляд на Моргану:
Как ему сказать? Как ему сказать, что тот, кого она любила и ненавидела, кто стал отцом ее ребенка, мертв? Как сказать?
Но говорить ничего не требуется. Моргана вместе с Ланселотом вваливает в комнату…
Моргана смотрит на Артура, на его тело и молчит. Она не плачет, она не бросается с проклятиями по коридорам, порываясь убить Мелеаганта. Она молчит и в этом молчании есть что-то совсем уж безумное и жуткое.
-У тебя есть сын, - на всякий случай напоминает сэр Николас, вставая в дверях, на случай, если Моргана снова вскочит и побежит крушить и рвать… - не оставляй его сиротой.
Моргана умная. Она знает, что второй раз ей не удастся выйти из-под удара с малыми потерями. Она понимает, что больше не посмотрит в глаза Артура и понимает то же, что никогда не коснется его жизни.
Моргана наклоняется над его телом, целует в лоб, в губы, но в этом поцелуе нет мольбы. В нем – прощание. Когда она бежала сюда – она уже знала, что увидит. А, может, знала и раньше…
Ланселот осторожно касается ее плеча, он чувствует, что с этой минуты вся ответственность за Моргану на нем лишь одном и обещает себе сделать всё, что в его силах, чтобы сберечь то, что осталось от этой изорванной души.
Моргана не замечает его прикосновения. Она снова целует лоб Артура и снимает со своей шеи подвеску с ящерицей, вкладывает его в руку умершего – холодно и методично, сама снимает с его шеи распятье и надевает на себя.
-Мне жаль…- пытается вклиниться сэр Николас, но Моргана качает головой:
-Не надо.
Некоторое время она еще гладит по руке Артура, затем поднимает глаза на Ланселота и просит очень тихо:
-Помоги мне встать, пожалуйста.
Ланселот вскакивает и протягивает ей руку, помогает подняться, поддерживает, выводит из опасной комнаты. Моргана не сопротивляется. Даже когда у выхода сталкивается с Гвиневрой и Леей…
-Он мертв? – спрашивает Гвиневра со слезами на глазах. – Правда?
Моргана мотает головой неопределенно, вроде бы и да, а вроде «сама посмотри».
-Сэр Николас, - тихо зовет Моргана, пока Гвиневра опасливо заглядывает в комнату, держась за Лею, а Лея держится за Гвиневру,- вы… распорядитесь, чтобы…
-Да, - он понимает ее просьбу, кивает.
Ланселот осмысливает какое-то решение и, наконец, выдает:
-Моргана, ты и Мордред…вы поедете с нами.
-Что? – Моргана с удивлением оборачивается к нему, не понимая, о чем он говорит.
-Это дельная мысль, - соглашается Гвиневра, касаясь лба Артура. – Прощай…
-Ты и Мордред нуждаетесь в защите…- Ланселот немного мнется и смущается, но все равно говорит. – Мы все поедем в герцогство Корнуэл.
-И Артура похороним там же…- Гвиневра встает с колен, обнимает дрожащую мелкой дрожью Лею. – Моргана, пожалуйста, мы же все родны друг другу. У меня ближе тебя, Ланселота и Леи нет никого.
Сэр Николас тактично выскользает в коридор, борясь с собственной дрожью – его пугает обилие боли, скопившееся в этой комнате.
-Мне уже все равно куда ехать, - холодно отвечает Моргана. – Лея, я…
-Не надо, - Лея мотает головой, - Уриен любил тебя. Это было его выбором.
Теперь они в равных условиях. Теперь им нечего делить и не за кого обижаться. Смерть уравнивает, хотя даже на последнем пути не бывает равенства.
Часть 66
-Ваше величество…- Ланселот решительно и верно нарушил молчание малой тронной залы, не замечая даже, как сильно та изменилась, как исчезли из нее любимые гобелены Артура и рыцарские доспехи. Теперь на стене вместо гобелена Артура-Победителя висела большая карта земли бриттов и окружных островов. На ней со скрупулезностью руки были выведены черточки, обозначения, какие-то корабли…
Доспехи же уступили место невысоким мраморным колоннам, на которых покоились факелы, теперь свет распределялся таким образом, чтобы освещать не только место подле трона, но и всю залу целиком.
-Ступай, - поспешно сказал Мелеагант, обращаясь к какому-то смутно знакомому Ланселоту мужчине…не то кто-то из бывшего двора Артура, не то – от земель Мелеаганта? Неважно. Мужчина коротко кивнул и торопливо оставил залу, оставив наедине Ланселота и короля Мелеаганта.
-Ваше величество, - повторил Ланселот, но Мелеагант жестом остановил его и усмехнулся:
-К чему такие почести, мой друг? Я всё тот же. Мы друзья.
Настал черёд Ланселота усмехаться.
-Моргана как-то заметила Мерлину, что у короля не может быть друзей, только армия, советники и народ. Ваше величество, я не советник вам, но народ и армия. Я остаюсь вашим преданным слугой, но я уезжаю следующим же утром в герцогство Корнуэл.
-Так скоро? – Мелеагант вздохнул, с огорчением глядя в окно, - даже гуляния еще не закончились, а ты уже отъезжаешь от двора? Что, не терпится жениться?
-Мой король, - Ланселот не стал лукавить и притворяться, - я действительно желаю Гвиневру видеть своей женой, но теперь на моей совести еще беременная Лея, которая непременно желает не расставаться с Гвиневрой и…
Ланселот сделал вдох прежде, чем закончить.
-И безутешная Моргана с Мордредом.
Мелеагант обернулся к нему, внимательно взглянул, словно бы прикидывая – стоит ли игра свеч, решив же про себя что-то, снова кивнул:
-Я слышал о том, что какие-то фанатики убили Артура. Они будут казнены.
Ланселот едва удержался от смешка:
-Ваше величество, Моргана не дура. Она знает…
-Конечно, не дура, - легко перебил король, - я думал, она ворвется в мои покои и будет все крушить, но она действительно умна. Она помнит, что у нее есть сын. Но почему она уезжает с вами? Почему не в графство Мори?
-Мой король, я просил ее ехать с нами, а она и не против, - ответил Ланселот. – Граф Мори был заботлив и нежен с нею, она почитала его чуть больше, чем друга, но любила ли она его так, как он любил ее? Нет, мой король, не любила. Моргана едет домой.
-А ты…- медленно начал Мелеагант, оглядывая рыцаря и размышляя о чём-то своём, - что скажешь ты?
-О смерти Артура? Я могу объяснить ее логически, но это было бесчестно, потому что вы, ваше величество, дали Моргане надежду. Хотели убить – убили бы сразу. Это было бы вернее.
-Не о смерти Артура, - Мелеагант поморщился. – О смерти бастарда Утера я размышлял долго и тебе не дано понять всех моих мотивов, Ланселот. Я хочу знать, останешься ли ты моим верным рыцарем.
-Останусь, - без колебаний отозвался Ланселот, преклоняя колено у престола. – Я больше не тот рыцарь, который явился ко двору короля, который пал…нет, не влюбившись в Гвиневру, множество рыцарей теряют голову от своих королев. Я пал, когда остался служить у того, кто творил несправедливость и тогда, когда пошел против того, кому остался служить. Я дважды предатель собственной чести, но моя рука также верна и также держит клинок, как и тогда. А может быть и лучше. И моя рука, мой клинок – это ваше, мой король.
-Почему? – тихо спросил Мелеагант. – Почему, рыцарь?
-Потому что вы дали мне помочь народу освободиться от того, что его разрушало, дали любимую женщину и возможность быть с нею, не отняли её жизнь, не отняли жизнь моей подруги и ее сына…
-Довольно! – Мелеагант почувствовал неожиданную горечь, поднявшуюся из самого сердца. – Довольно! Ланселот, ты можешь ехать из замка, но придет день, когда я призову тебя на службу, и ты не посмеешь отказать мне!
Жестом Мелеагант дал понять, что аудиенция закончена и Ланселот может идти. Рыцарь поднялся с колен, поклонился и направился к дверям, но на пути услышал:
-Стой…
Обернулся, вернулся на два шага назад, ожидая фразы Мелеаганта.
-Как Моргана? – тихо спросил король, а, впрочем, это был уже Мелеагант…- Она держится?
Ланселот, который не услышал с момента смерти Артура от Морганы ни слез, ни рыданий – только холодный, чуть насмешливый голос со стальными нотками, неуверенно пожал плечами:
-Она не плачет. Гвиневра плачет, а Моргана…нет.
-Что еще? – мягко спросил Мелеагант.
Ланселот подумал и ответил:
-Собирает вещи, готовит тело Артура к отправлению в земли Корнуэл, где решила его похоронить.
-Пьет? – задал короткий вопрос Мелеагант.
-Не больше, чем обычно, - отозвался Ланселот с покорностью. – Она сильная.
-Сильная, - не стал спорить король, - но если с нею что-то станет…Ланселот, ты берешь её жизнь в свои руки, но за ее жизнь я буду спрашивать с тебя! Можешь идти.
***
Говорят, что все замки живут двойную жизнь. Всегда, когда в залах их гуляния и пиршества, когда на кухне жарится дичь и выкладывают узоры на пирогах, есть комнаты, в которых кто-то льет слезы или же просто страдает. На первых уровнях замка весело рычит огонь, брызжет свиной жир по стенам, пересмеиваются румяные кухарки, да поваренок, что ловко стянул яблоко или морковь, громко грызет ее… в залах же – звон посуды, лютни и песни, в залах – жизнь, танцы и шутки, громкий смех, сплетни, шум…
Но всегда есть закоулки, в которых кто-то не смеется и не звенит расписными тарелками. Всегда есть кто-то, кто забивается в полумрачный закоулок и ждет конца этого шума.
Чаще всего – это девушки, молодые, прекрасные своей юной красотой и овеянные мечтами. Их горечь одинакова и история почти одна и та же – некий смутьян их сердца закружил следующий танец не с нею, а с другой…или пошел гулять не с нею по садам, как обещал. Слезы эти знает замок – они искренние, они теплые и живые, они юные и наивные. Красавица жмется к стенке, боится, что кто-то ее увидит здесь – шмыгающую носом, да с опухшими глазами, и думает…думает! Достаёт карманное зеркальце, если есть, пытается понять, придирчиво оглядывая себя, почему не она, затем, по-видимому, придя к какому-то выводу, убегает либо наверх, либо умываться, либо в залу…
Чуть реже – это влюбленные юноши скорбят, у которых из-под носа увели какую-то юную красавицу. Еще реже – какой-нибудь разжалованный министр или советник. Как бы ни текла жизнь замка – всегда есть какие-то комнатки и закоулки, в которых прячется скорбь и горечь.
Сейчас в замке тоже была такая комната…нет, были и другие, в которых горевали о павших братьях, короле и прочем своем, людском, придворные. Но в одной было особенно горько.
В этой комнате расположились три женщины, которых судьба сталкивала раз за разом и в конце концов, свела в одну точку. Здесь была королева без короны, сестра короля без короля и вечная танцовщица без вечности в запасе. А еще здесь был младенец, который должен был стать отцеубийцей, но уже потерял отца.
Скорбь и тишина могли бы принимать форму любой из этих трех женщин на выбор, менять их лица, словно погоду на небосклоне, но скорбь и тишина презирали физическое обличие, решая висеть долгим и жгучим воздухом...
-Заснул, - хрипло от долгого молчания заметила Моргана, отнимая Мордреда от груди. – Совсем заснул. А говорили – беспокойный.
-Он очень милый и красивый, - через силу улыбнулась Гвиневра, - вырастет могучим красавцем.
Неловкая тишина примешалась к скорби. Младенец на руках сестры короля без короля заворочался во сне, требовательно схватился пальчиками за свою расшитую простынку. Моргана покачала его из стороны в сторону – бережно и осторожно, но Мордред, словно бы почуяв ее растерянность и слабость, заворочался сильнее…
-Ну, ты же спал! – в отчаянии воскликнула Моргана, уже сильнее укачивая сына. – Ну? Заплетаю я сказки в косу…
-Дай сюда! – не выдержала Лея и приняла из рук изумленной Морганы ребенка, осторожно покачала его. Мордред неожиданно успокоился, прекратил ворочаться и мирно засопел.
-Чудо…- прошептала пораженная и все еще отравленная скорбью Гвиневра. – Лея…
-Я у вас хотела попросить, - неожиданно перебила означенная Лея, серьезно глядя то на Моргану, то на Гвиневру, неизвестно, как выйдет с моим проклятием и моим ребенком…
-Известно, - не удержалась Моргана, блеснув глазами, - Артур умер. Проклятие было привязано к нему. Теперь его нет.
-То есть, как нет? – Лея с подозрением взглянула на фею. – Помнишь, как было у Санкуса? «Последний потомок проклятой крови со смертью своей разрушает все чары…» точка преломления заклятия завязана не на носителя-жертву, а на его кровь. Мордред – его кровь, ребенок внутри меня – тоже его кровь. Выходит сплав материй. Если бы проклята была, скажем, вода в кувшине, то, разрушив кувшин, мы бы избавились от проклятия над водой, потому что вода была только внутри кувшина, и, значит, потеряв носителя, она потеряла точку преломления и силу. Артур же успел подарить свою кровь и Мордреду, и…моему ребенку.
-Ну, да…наверное. – Моргана с большой досадой поморщилась. Она не любила ошибаться на элементарных истинах магии, но дело было в том, что ученицей она не была прилежной. Часть своих возможностей она развивала интуитивно, а что до теории, то к той приходила лишь в крайней необходимости. Лея же, хоть и не была прекрасным теоретиком как Лилиан, все же была усидчивее, чем Моргана, когда речь шла о постулатах нерушимых связей в магии.
-Заклятие, конечно, ослабело, - задумчиво признала Лея, - может быть, если бы у нас была бы помощь Мерлина, он бы снял без труда. Или перенес…
-Мерлин умер, - жестко перебила Моргана, царапая свои же руки до крови ногтями, но, не замечая этого. – Умер, Лея!
-Ему не пришлось бы умирать сейчас, - фыркнула танцовщица. – Если бы Артура убили бы раньше, он мог бы спасти тебя, и меня… и остаться в живых. А еще, к слову, если бы ты не наложила это проклятие…
-Девочки! – Гвиневра, чуть не плача от страха, отняла Мордреда у Леи и уложила его в колыбель. – Милые, не ссорьтесь, мы должны держаться вместе, мы не…
-Молчи! – рявкнула Моргана, поднимаясь со своего места и ненавидяще глядя на Лею, - думаешь, я не сожалела о том, что свершилось? Думаешь…
-Да к черту тебя и твои сожаления! – взвизгнула Лея, тоже вскакивая. – Ты только и делаешь, что сожалеешь!
-Лея! Моргана! – Гвиневра встала между ними, готовая принять на себя, в случае чего удар, но его не последовало.
Моргана бессильно упала на свое место, словно подкошенная, некрасиво взмахнула руками, словно бы и отмахиваясь и истощаясь. Лея сверлила ее взглядом примерно полминуты, а затем бросилась, оттолкнув Гвиневру, к ней, упала перед нею на колени, обхватила ноги и
зарыдала в ее юбки. Моргана соскользнула с кресла и тоже опустилась на колени. Они стояли с Леей, обнявшись, и громко рыдали друг другу, первый раз, искренне прощая все.
Мордред снова завозился в своей колыбели и Гвиневра, смаргивая слезы, склонилась над ним:
-Бедненький мой, что такое? Кошмары?
Она принялась укачивать Мордреда, представляя, каким будет ее собственный ребенок от Ланселота…
Прошло не меньше десяти минут прежде, чем Мордред снова затих на какое-то время, а Моргана и Лея, так и оставшиеся на полу, успокоились, хоть плечи обеих еще мелко вздрагивали.
-Я…хотела попросить вас, - тихо сказала Лея, - если я…со мной, если что-то будет, вы позаботьтесь о моем ребенке, ладно?
-О чём ты говоришь? – возмутилась Гвиневра,- ты будешь жить, и радоваться жизни, ты вырастишь еще много детей.
Лея мрачно взглянула на нее, затем перевела взгляд на Моргану:
