И захотела жизнь. И отчаянно вцепилась в возможность поддаться за этой жизнью и Мелеагант с Лилиан вняли этой безмолвной просьбе и увозили ее по дорогам.
По дорогам, что знали всё.
Лея ехала навстречу новой жизни. Ланселот и Моргана молча, провожали ее карету, мчавшуюся по пыльным дорогам навстречу новому, стояли. Обдуваемые ветром…
И тогда Ланселот спросил то, о чем не спросил больше никто:
-А что…с той?
Моргана вздрогнула. Сразу поняв, о какой «той» говорит Ланселот. Конечно же — Тамлин. Пришлось признаваться:
-Я распорядилась похоронить ее… тут есть крестьянское кладбище. Без отпевания, конечно, без прощания, но как-то…
-Правильно, что похоронила, — тихо отозвался рыцарь.
И они в молчании стояли дальше на балконе, глядя на дорогу, в которой уже нельзя было разглядеть карету Леи. Стояли, пока в комнате, за их спинами не заплакал проснувшийся Мордред. Не сговариваясь, послушно склонились над колыбелью…
Будут проходить годы, будет идти время, и мир станет меняться, как менялся прежде.
Мелеагант покажет себя правителем жестоким, но справедливым и мудрым. Он расширит границы Камелота еще и еще, пойдёт войной на саксонские племена и племена наемников, начнет законную торговлю с Седыми Берегами и многое еще сделает в своём королевстве и за пределами его.
Иногда лишь он будет задумчиво останавливать свой взгляд на странной, неприглядной Чаше, что будет стоять в его кабинете и усмехаться. Эта Чаша не будет ему нужна для питья или для украшения, она будет слишком невзрачной и серой, станет стоять так, словно не нужна здесь совсем, но никто не посмеет тронуть ее. Иногда Мелеагант будет вспоминать с откровенным скорбием и печалью Артура. Потому что с Артуром принц де Горр и король Камелота игрался, а дальше у него не будет врагов, с которыми можно разыгрывать партии и интриги. Дальше будет кровь и открытое противостояние, куда более грубое, менее смешливое. Но чаще Артура Мелеагант будет вспоминать Уриена, и иногда ему будет казаться, что он видит его тень, и
Мерлина, и уже по-настоящему разговаривать со своим Наставником, приходящим из мира Духов.
Мелеагант будет состоявшимся правителем, о котором народ, получивший идею и цель, будет говорить восторженным шепотом и радостью. Его нарекут Спасителем Камелота, и лишь пьяные редкие языки будут усмехаться его деянию, да вспоминать кровавые дни, или шептаться о том, что Мелеагант продал душу и вокруг него прыгают черти…
Но их будут высмеивать. Всех этих пьяниц, что были зорче. Чем нужно. А наутро или через утро, этих громко говоривших будут находить в канавах, как следы ночных преступлений и слишком буйного нрава, как свидетелей чьей-то драки.
Лилиан будет опорой для своего короля и мужа. Она будет знать, что о ней шепчутся при дворе и недолюбливают, но в народе ее полюбят, ведь Лилиан станет излечивать бедных и ненужных никому, будет одаривать и щедротами, и лаской, и улыбкой. И только взгляд ее будет слишком уж тоскливым, да к платьям своим она привыкнуть так и не сможет…
А еще она никогда не будет влезать в политику Мелеаганта и ни за кого не станет просить у него, хоть с этой просьбой ее одолеют не одну сотню раз. Лилиан посвятить себя служению народу, но служение это будет ее собственным, Мелеаганта она не разлюбит, и будет поддерживать, но не станет вмешиваться в его дела. И запретит это для единственной дочери своей — Ламир, что едва ли не с самого рождения проявит магические способности и будет прорываться в дела отца. Надо сказать, что Ламир добьется своего и еще в ее подростком возрасте Лилиан придется со вздохом признать, что ее дочь пошла характером в отца, жаждой знаний тоже в него, а вот у самой Лилиан она приняла внешние черты и небольшие задатки целительского дара…
Которые, впрочем, обнаружились случайно, после того, как Ламир, стащив чьи-то доспехи, попыталась проникнуть на рыцарский турнир.
-Это твоя дочь, — мрачно сказала Лилиан, глядя на темноволосую Ламир, которая умудрилась сама почти полностью залечить свои увечья, но так и не вскрикнула, не всхлипнула, когда ей нанесли их.
-Да ладно, — Мелеагант улыбнулся, — нарядим ее в платье получше, да сдадим какому-нибудь принцу, пусть у него голова болит.
-Я в платье не полезу! — обозлилась Ламир. — И за принца не пойду!
-Это твоя дочь, — Мелеагант расхохотался…
Что до Леи, то она действительно прижилась во дворе при Лилиан. Часто помогала ей излечивать страждущих, и жила тихой, своей, счастливой жизнью. У нее родилось двое детей: Уриен и Эллен. Уриен, наверное, впитал в себя все черты графа Мори, который не был его отцом, отдав лишь ему свое имя…
Уриен стал рыцарем раньше всех юношей своих лет, он был любимым гостем у Мелеаганта, вошел в совет, легко вовлекался в игрища со смертью, безумствовал на поле битвы и веселился на празднествах. Даже что-то общее было в их чертах внешних с графом Мори, словно природа пошутила над кровью Пендрагона и дала юноше черные, как смоль, волосы названного брата короля, его же насмешливую улыбку и пронзительный взгляд — смелый и решительный.
-Ты еще влюбись в того, в кого не надо, и будешь точно, как Уриен Мори! — как-то за ужином беззлобно пошутил Мелеагант и побледнел, заметив, как быстро переглянулись Уриен и Ламир, оба покраснели и опустили глаза в свои тарелки.
Лилиан тоже это заметила и залпом осушила свой кубок с вином, боясь представить, что будет…
Что до дочери Леи — Эллен, та выросла тонкой и гибкой, как Лея, такой же ящеркой, и вот в ней угадывались уже черты не только Леи, но и Артура. Его разрез глаз, его нос, его губы. Эллен занималась травами сначала, как Лилиан, но потом бросила, попробовала себя в танцах, как мать, но тоже оставила это. В результате, Мелеагант, с дикими сомнениями и мрачными предчувствиями отрядил Эллен в придворную жизнь, и она быстро наводила порядок в существовании замка, расцветая и явно наслаждаясь своим положением…
Моргана и Ланселот жили в герцогстве Корнуэл и довольно мирно… Моргана изучала что-то новое, много читала, Ланселот занимался хозяйством. Иногда оба они приезжали в Камелот, по приглашению Мелеаганта, но больше не лезли ни в какие интриги и избегали придворной службы на постоянной основе. Если требовалось что-то провернуть, создать, написать, навести порядок, они помогали, но возвращаться в Совет или ко двору, избегали.
Много говорили и между собой, часто ходили к могилам Артура и Гвиневры, три раза в год посещали могилу Мерлина и могилу Уриена Мори. Жили так, как могли бы жить совсем близкие люди, прошедшие через многое в своей жизни, научились понимать друг друга с полуслова и полувзгляда, хотя оба не оставляли привычки подшучивать друг над другом.
Например, Ланселот как-то принес в спальню Морганы ночью сову. И сложно сказать, кто был в большем ужасе, сова, заснувшая днем в совятне, а ночью оказавшаяся внезапно в комнате, или Моргана, проснувшаяся от жуткого «угх»…
Месть не заставила себя ждать долго. Ланселот как-то проснулся и подумал, что его парализовало… оказалось, что фея пришила его ночной костюм к кровати, в чем созналась сразу. Правда, оказалось, что разрезать нити было не так легко, когда руки трясутся от смеха, да и сам Ланселот знатно повеселился. Пришлось вызывать служанку…
Та долго и мрачно смотрела на них по очереди, но выполняла требуемое. Потом все слуги и крестьяне долго перешептывались, продолжая гадать, кто этот Ланселот и муж он Моргане или не муж, а может брат или еще кто…
Мордреда они воспитывали вместе. Ланселот обучал его мечу и стрельбе из лука, бою ближнему и дальнему, Моргана учила языку, истории, географии, философии, логике и магии. Оказалось, что у Мордреда есть одна маленькая особенность…
Его безоговорочно слушались любые животные и травы ластились к его рукам и ногам.
-Друидом, что ль, будет? — напряженно размышлял Ланселот.
-Сплюнь, дурак! — прошипела Моргана.
Но вскоре подтвердилось ее смутное опасение. А еще оказалось, что Мордред иногда видит за спиной Морганы «человека с ярко-зелеными глазами, седыми волосами и мантии…он корчит рожи»
Моргана и Ланселот, первый раз, услышав такое, развернулись синхронно. Но никого не увидели.
-Он же прямо перед вами! — волновался семилетний Мордред.
-Нет тут никого! Ты толь…
Договорить Ланселот не успел, из пустоты ему в лоб прилетела шишка. Прямо в центр. Моргана до обидного громко захохотала, но в следующее мгновение, у ног феи развернулся корень дерева и…очень ласково коснулся ее обнаженной щиколотки.
Означенная фея завизжала. Теперь смеялся один Мордред.
-Ну, Мерлин…- Моргана погрозила пальцем в пустоту, — ну…погоди!
Без проблем тоже не обходилось. Мордред, едва осознав себя живым, и начав говорить, упорно называл Ланселота папой, что не было правдой.
Моргана тайком отучала Мордреда от этого, но упрямством ее сын пошел в Артура, и оказалось, что переучить этого маленького чертенка невозможно.
-Он не отец тебе, — убеждала Моргана, задыхаясь от сдерживаемых слез. — Твой отец умер, когда ты был маленьким. Совсем маленьким.
Мордред соглашался, но завидев Ланселота, тянул к нему руки и называл отцом.
-Ладно, — сдался Ланселот. — Моргана, отстань от ребенка. Пусть зовет, как хочет.
И стоило Моргане отстать, как Мордред мгновенно перестал называть Ланселота отцом. Во всяком случае, на людях, при Моргане. Когда же он оставался один на один с Ланселотом, и никто не мог их подслушать, например, когда рыцарь укладывал его спать, Мордред тихонько обнимал его за шею и называл папой. Каждый раз у Ланселота что-то обрывалось в сердце, но он не возражал.
И Моргане не говорил, сохраняя маленькую тайну. Но он решил быть честным с Мордредом и сказал ему однажды, когда тот уже подрос:
-Твой настоящий отец — Артур Пендрагон. Он…
-Я должен был его убить, но он умер, — спокойно перебил Мордред и посмотрел на Ланселота взглядом Морганы. — Я знаю. Я теперь не могу его ненавидеть. Тот смешной старик говорил мне об этом…
Ланселот поперхнулся словом и рефлекторно обернулся к пустоте.
-Но ты будешь однажды гордиться мною, папа…- закончил Мордред все также спокойно.
Ланселот медленно поднял глаза на него и увидел в дверях замершую Моргану, на глаза которой навернулись слезы.
-Уже горжусь, — отозвался рыцарь, глядя в глаза феи, — горжусь…
Рыцарь Антор — приемный отец Артура и родной для Кея дожил до того, чтобы увидеть первые шаги Мордреда и тихо умер, придавленный горем. Он знал, что Мордред ему не родной по крови, но упорно называл его своим внуком. Старого рыцаря похоронили…
Леди Озера не возникала в жизни Ланселота, оставаясь в своем проклятом саду. Но она не выпускала его из поля своего зрения даже там, и иногда смотрела на то, как он спит и отправляла ветер в его комнату, что ерошил ему волосы…
Иногда Леди Озера приходила и к Мордреду. Однако тот отнесся к ней со странной враждебностью.
-Уходи. Ты плохая! — капризно сказал он и не отзывался на ее голос с упрямством, достойным своего отца.
Леди Озера вздохнула…
Она видела, какой огонь, вложенный Морганой, перешедший от ее ярости и силы, горит в Мордреде и видела, что однажды он пойдет войной… не против Мелеаганта — против него побоится, а пойдет против герцогства Ламир и Уриен. Он пойдет войной и будет жечь город за городом, пока не сойдется в битве с Уриеном, своим братом по отцу…
И много крови и слёз прольется в тот день. И много будет проклятий и плача. И пепла будет много на сердцах.
Но это все только будет. Все это только произойдет, и путь это уже написано в книгах судьбы, идти до этого еще долго.
Пока же Лея едет в карете с Лилиан и Мелеагантом, поглаживая свой живот, и думая о будущем, Антор мрачно поминает сынов своих, а Моргана и Ланселот склоняются над колыбелью Мордреда, пытаясь угадать, почему он заплакал…
И только Леди Озера и призрак Мерлина, явившийся ей, смотрят в этот мир, стоя в проклятом саду, но жалея не сад, а землю, что распростерлась под ними.
Конец истории.
По дорогам, что знали всё.
Лея ехала навстречу новой жизни. Ланселот и Моргана молча, провожали ее карету, мчавшуюся по пыльным дорогам навстречу новому, стояли. Обдуваемые ветром…
И тогда Ланселот спросил то, о чем не спросил больше никто:
-А что…с той?
Моргана вздрогнула. Сразу поняв, о какой «той» говорит Ланселот. Конечно же — Тамлин. Пришлось признаваться:
-Я распорядилась похоронить ее… тут есть крестьянское кладбище. Без отпевания, конечно, без прощания, но как-то…
-Правильно, что похоронила, — тихо отозвался рыцарь.
И они в молчании стояли дальше на балконе, глядя на дорогу, в которой уже нельзя было разглядеть карету Леи. Стояли, пока в комнате, за их спинами не заплакал проснувшийся Мордред. Не сговариваясь, послушно склонились над колыбелью…
Будут проходить годы, будет идти время, и мир станет меняться, как менялся прежде.
Мелеагант покажет себя правителем жестоким, но справедливым и мудрым. Он расширит границы Камелота еще и еще, пойдёт войной на саксонские племена и племена наемников, начнет законную торговлю с Седыми Берегами и многое еще сделает в своём королевстве и за пределами его.
Иногда лишь он будет задумчиво останавливать свой взгляд на странной, неприглядной Чаше, что будет стоять в его кабинете и усмехаться. Эта Чаша не будет ему нужна для питья или для украшения, она будет слишком невзрачной и серой, станет стоять так, словно не нужна здесь совсем, но никто не посмеет тронуть ее. Иногда Мелеагант будет вспоминать с откровенным скорбием и печалью Артура. Потому что с Артуром принц де Горр и король Камелота игрался, а дальше у него не будет врагов, с которыми можно разыгрывать партии и интриги. Дальше будет кровь и открытое противостояние, куда более грубое, менее смешливое. Но чаще Артура Мелеагант будет вспоминать Уриена, и иногда ему будет казаться, что он видит его тень, и
Мерлина, и уже по-настоящему разговаривать со своим Наставником, приходящим из мира Духов.
Мелеагант будет состоявшимся правителем, о котором народ, получивший идею и цель, будет говорить восторженным шепотом и радостью. Его нарекут Спасителем Камелота, и лишь пьяные редкие языки будут усмехаться его деянию, да вспоминать кровавые дни, или шептаться о том, что Мелеагант продал душу и вокруг него прыгают черти…
Но их будут высмеивать. Всех этих пьяниц, что были зорче. Чем нужно. А наутро или через утро, этих громко говоривших будут находить в канавах, как следы ночных преступлений и слишком буйного нрава, как свидетелей чьей-то драки.
Лилиан будет опорой для своего короля и мужа. Она будет знать, что о ней шепчутся при дворе и недолюбливают, но в народе ее полюбят, ведь Лилиан станет излечивать бедных и ненужных никому, будет одаривать и щедротами, и лаской, и улыбкой. И только взгляд ее будет слишком уж тоскливым, да к платьям своим она привыкнуть так и не сможет…
А еще она никогда не будет влезать в политику Мелеаганта и ни за кого не станет просить у него, хоть с этой просьбой ее одолеют не одну сотню раз. Лилиан посвятить себя служению народу, но служение это будет ее собственным, Мелеаганта она не разлюбит, и будет поддерживать, но не станет вмешиваться в его дела. И запретит это для единственной дочери своей — Ламир, что едва ли не с самого рождения проявит магические способности и будет прорываться в дела отца. Надо сказать, что Ламир добьется своего и еще в ее подростком возрасте Лилиан придется со вздохом признать, что ее дочь пошла характером в отца, жаждой знаний тоже в него, а вот у самой Лилиан она приняла внешние черты и небольшие задатки целительского дара…
Которые, впрочем, обнаружились случайно, после того, как Ламир, стащив чьи-то доспехи, попыталась проникнуть на рыцарский турнир.
-Это твоя дочь, — мрачно сказала Лилиан, глядя на темноволосую Ламир, которая умудрилась сама почти полностью залечить свои увечья, но так и не вскрикнула, не всхлипнула, когда ей нанесли их.
-Да ладно, — Мелеагант улыбнулся, — нарядим ее в платье получше, да сдадим какому-нибудь принцу, пусть у него голова болит.
-Я в платье не полезу! — обозлилась Ламир. — И за принца не пойду!
-Это твоя дочь, — Мелеагант расхохотался…
Что до Леи, то она действительно прижилась во дворе при Лилиан. Часто помогала ей излечивать страждущих, и жила тихой, своей, счастливой жизнью. У нее родилось двое детей: Уриен и Эллен. Уриен, наверное, впитал в себя все черты графа Мори, который не был его отцом, отдав лишь ему свое имя…
Уриен стал рыцарем раньше всех юношей своих лет, он был любимым гостем у Мелеаганта, вошел в совет, легко вовлекался в игрища со смертью, безумствовал на поле битвы и веселился на празднествах. Даже что-то общее было в их чертах внешних с графом Мори, словно природа пошутила над кровью Пендрагона и дала юноше черные, как смоль, волосы названного брата короля, его же насмешливую улыбку и пронзительный взгляд — смелый и решительный.
-Ты еще влюбись в того, в кого не надо, и будешь точно, как Уриен Мори! — как-то за ужином беззлобно пошутил Мелеагант и побледнел, заметив, как быстро переглянулись Уриен и Ламир, оба покраснели и опустили глаза в свои тарелки.
Лилиан тоже это заметила и залпом осушила свой кубок с вином, боясь представить, что будет…
Что до дочери Леи — Эллен, та выросла тонкой и гибкой, как Лея, такой же ящеркой, и вот в ней угадывались уже черты не только Леи, но и Артура. Его разрез глаз, его нос, его губы. Эллен занималась травами сначала, как Лилиан, но потом бросила, попробовала себя в танцах, как мать, но тоже оставила это. В результате, Мелеагант, с дикими сомнениями и мрачными предчувствиями отрядил Эллен в придворную жизнь, и она быстро наводила порядок в существовании замка, расцветая и явно наслаждаясь своим положением…
Моргана и Ланселот жили в герцогстве Корнуэл и довольно мирно… Моргана изучала что-то новое, много читала, Ланселот занимался хозяйством. Иногда оба они приезжали в Камелот, по приглашению Мелеаганта, но больше не лезли ни в какие интриги и избегали придворной службы на постоянной основе. Если требовалось что-то провернуть, создать, написать, навести порядок, они помогали, но возвращаться в Совет или ко двору, избегали.
Много говорили и между собой, часто ходили к могилам Артура и Гвиневры, три раза в год посещали могилу Мерлина и могилу Уриена Мори. Жили так, как могли бы жить совсем близкие люди, прошедшие через многое в своей жизни, научились понимать друг друга с полуслова и полувзгляда, хотя оба не оставляли привычки подшучивать друг над другом.
Например, Ланселот как-то принес в спальню Морганы ночью сову. И сложно сказать, кто был в большем ужасе, сова, заснувшая днем в совятне, а ночью оказавшаяся внезапно в комнате, или Моргана, проснувшаяся от жуткого «угх»…
Месть не заставила себя ждать долго. Ланселот как-то проснулся и подумал, что его парализовало… оказалось, что фея пришила его ночной костюм к кровати, в чем созналась сразу. Правда, оказалось, что разрезать нити было не так легко, когда руки трясутся от смеха, да и сам Ланселот знатно повеселился. Пришлось вызывать служанку…
Та долго и мрачно смотрела на них по очереди, но выполняла требуемое. Потом все слуги и крестьяне долго перешептывались, продолжая гадать, кто этот Ланселот и муж он Моргане или не муж, а может брат или еще кто…
Мордреда они воспитывали вместе. Ланселот обучал его мечу и стрельбе из лука, бою ближнему и дальнему, Моргана учила языку, истории, географии, философии, логике и магии. Оказалось, что у Мордреда есть одна маленькая особенность…
Его безоговорочно слушались любые животные и травы ластились к его рукам и ногам.
-Друидом, что ль, будет? — напряженно размышлял Ланселот.
-Сплюнь, дурак! — прошипела Моргана.
Но вскоре подтвердилось ее смутное опасение. А еще оказалось, что Мордред иногда видит за спиной Морганы «человека с ярко-зелеными глазами, седыми волосами и мантии…он корчит рожи»
Моргана и Ланселот, первый раз, услышав такое, развернулись синхронно. Но никого не увидели.
-Он же прямо перед вами! — волновался семилетний Мордред.
-Нет тут никого! Ты толь…
Договорить Ланселот не успел, из пустоты ему в лоб прилетела шишка. Прямо в центр. Моргана до обидного громко захохотала, но в следующее мгновение, у ног феи развернулся корень дерева и…очень ласково коснулся ее обнаженной щиколотки.
Означенная фея завизжала. Теперь смеялся один Мордред.
-Ну, Мерлин…- Моргана погрозила пальцем в пустоту, — ну…погоди!
Без проблем тоже не обходилось. Мордред, едва осознав себя живым, и начав говорить, упорно называл Ланселота папой, что не было правдой.
Моргана тайком отучала Мордреда от этого, но упрямством ее сын пошел в Артура, и оказалось, что переучить этого маленького чертенка невозможно.
-Он не отец тебе, — убеждала Моргана, задыхаясь от сдерживаемых слез. — Твой отец умер, когда ты был маленьким. Совсем маленьким.
Мордред соглашался, но завидев Ланселота, тянул к нему руки и называл отцом.
-Ладно, — сдался Ланселот. — Моргана, отстань от ребенка. Пусть зовет, как хочет.
И стоило Моргане отстать, как Мордред мгновенно перестал называть Ланселота отцом. Во всяком случае, на людях, при Моргане. Когда же он оставался один на один с Ланселотом, и никто не мог их подслушать, например, когда рыцарь укладывал его спать, Мордред тихонько обнимал его за шею и называл папой. Каждый раз у Ланселота что-то обрывалось в сердце, но он не возражал.
И Моргане не говорил, сохраняя маленькую тайну. Но он решил быть честным с Мордредом и сказал ему однажды, когда тот уже подрос:
-Твой настоящий отец — Артур Пендрагон. Он…
-Я должен был его убить, но он умер, — спокойно перебил Мордред и посмотрел на Ланселота взглядом Морганы. — Я знаю. Я теперь не могу его ненавидеть. Тот смешной старик говорил мне об этом…
Ланселот поперхнулся словом и рефлекторно обернулся к пустоте.
-Но ты будешь однажды гордиться мною, папа…- закончил Мордред все также спокойно.
Ланселот медленно поднял глаза на него и увидел в дверях замершую Моргану, на глаза которой навернулись слезы.
-Уже горжусь, — отозвался рыцарь, глядя в глаза феи, — горжусь…
Рыцарь Антор — приемный отец Артура и родной для Кея дожил до того, чтобы увидеть первые шаги Мордреда и тихо умер, придавленный горем. Он знал, что Мордред ему не родной по крови, но упорно называл его своим внуком. Старого рыцаря похоронили…
Леди Озера не возникала в жизни Ланселота, оставаясь в своем проклятом саду. Но она не выпускала его из поля своего зрения даже там, и иногда смотрела на то, как он спит и отправляла ветер в его комнату, что ерошил ему волосы…
Иногда Леди Озера приходила и к Мордреду. Однако тот отнесся к ней со странной враждебностью.
-Уходи. Ты плохая! — капризно сказал он и не отзывался на ее голос с упрямством, достойным своего отца.
Леди Озера вздохнула…
Она видела, какой огонь, вложенный Морганой, перешедший от ее ярости и силы, горит в Мордреде и видела, что однажды он пойдет войной… не против Мелеаганта — против него побоится, а пойдет против герцогства Ламир и Уриен. Он пойдет войной и будет жечь город за городом, пока не сойдется в битве с Уриеном, своим братом по отцу…
И много крови и слёз прольется в тот день. И много будет проклятий и плача. И пепла будет много на сердцах.
Но это все только будет. Все это только произойдет, и путь это уже написано в книгах судьбы, идти до этого еще долго.
Пока же Лея едет в карете с Лилиан и Мелеагантом, поглаживая свой живот, и думая о будущем, Антор мрачно поминает сынов своих, а Моргана и Ланселот склоняются над колыбелью Мордреда, пытаясь угадать, почему он заплакал…
И только Леди Озера и призрак Мерлина, явившийся ей, смотрят в этот мир, стоя в проклятом саду, но жалея не сад, а землю, что распростерлась под ними.
Конец истории.
