Эду покоробило, что ее представляют именно так, но она не могла промолчать и поспешно добавила:
-Большего я делать не буду!
-И не надо, – милостиво хохотнул Альбер. - Луал и Девять рыцарей его! Не надо… Эда, в свою очередь, познакомься с Ронаном – это наш идеолог, поэт…и, кстати, ты что, опять был на улицах?
Ронан, который, как со злорадством заметила Эда, все-таки смутился, не вовремя потянулся к кувшину с вином. Вопрос Альбера застал его врасплох.
-Был! – запальчиво ответил Ронан, отдергивая руку от кувшина. – народ должен знать, за что ему следует биться! Народ должен знать нас!
-А как насчет того, что должны вы? – надо бы молчать, но Эда не умела. Альбер хотел сам возразить Ронану, сказать, что он слишком боится за его безопасность, что на улицах ему опасно и сказать что-то еще ободряющее, в том духе, что только Ронан может придумать все до конца в будущем свободном мире, но, услышав слова Эды, осекся и обратился к ней с доброжелательным любопытством, разливая себе, Ронану и ей вино из злополучного уже кувшина:
-О чем вы говорите, дорогая Эда?
-Народ присягает трону, это его долг. Народ должен следовать этому долгу, - Эда почувствовала сухость в горле и заметила кубок подле себя, полный вина, кивнула, - спасибо.
-Народ должен? – тут вступил уже Ронан. Взбешенный еще на улице чьими-то насмешками, которые были ему так болезненны, он не вытерпел и сейчас, - народ? а король не должен? Король должен хранить свой народ, беречь его, лелеять! Вильгельм залил нас кровью и налогом…
-А вы, стало быть, умники, знаете лучший исход? – теперь Эда уже не думала о том, что она пленница и вообще находится в чужом доме. Альбер не возражал, пододвинув к себе блюдо с перепелками, он принялся терзать несчастные тушки и раскладывать куски по тарелкам спорщиков. Происходящее его будто бы забавляло.
-Мы позволяем народу решать, чего он хочет! – Ронан не мог поверить, что какая-то непонятная личность пытается обрушить идею, которой он недавно зажегся сам. – народ не хочет гнета короны, народ хочет…
-Это вам народ сам сказал? Народ не знает, чего он хочет! Вы поднимете мятеж, думаете, что придете освободителями, а на деле? Что будет в итоге? Что вы хотите устроить? Кровь еще большую? Резню? Да народ не знает другой жизни! Всегда был король. Поколениями!
Ронан вскочил. Его глаза горели лихорадочной сталью. Казалось, он может сейчас одним взглядом только метнуть молнию. Эда, не стерпев, тоже поднялась. Но тут уже влез Альбер. Он ударил кулаком по столу, заставляя спорщиков вздрогнуть. А посуду лязгнуть и рявкнул:
-Ну-ка сели есть!
Эда и Ронан, не сговариваясь, взглянули друг на друга, потом на Альбера, затем, оба, разом остыв, смутились своей вспыльчивости, поспешно сели на места и ткнулись в тарелки.
-Я сказал – есть! – уже мягче повторил Альбер и пододвинул к каждому блюда. – Есть и слушать меня. Вот так. Вы оба правы…так, тихо! Эда – народ действительно не сможет нас понять сейчас в полной мере, Ронан, пей. Нет, ты лучше пей! И ты, Ронан, прав. Народ сам должен решить, чего он хочет. Мы просто покажем народу альтернативу. Выборный совет земель, понимаете? Законы.
Ронан грубо отодвинул от себя тарелку. Альбер обеспокоился:
-Перепелки пережарены?
-Не хочу,- отмахнулся Ронан.
-Тогда пирог с почками? – Альбер сам занес нож над пирогом, румяно блестевшим в свете свечей.
-Не надо, - Ронан взял кубок с вином.
-Надо! – не стал терпеть возражений Альбер. – Бери пирог. Эда, ты почему не берешь пирог с почками?
У Эды рот был набит птицей. Она усиленно двигала челюстями. Ссора ссорой, плен пленом, но поесть все-таки нужно. К тому же перепелки, зажаренные с грибами и какой-то тонкой подливкой с легкой кислинкой – это определенно то, что желудок принимал на ура. Один аромат только заставлял отвлечься от спора в тарелку.
-Как дети! – проворчал Альбер и отрезал по огромному ломтю пирога для своих гостей. Себя тоже не обделил. Жирно полив пирог из соусника, он принялся терзать его, не забывая при этом разговаривать. – Вы, кстати, Эда, говорили, что ничего не станете делать, кроме разработки законов. Вы даже Сковеру запретили говорить с собою, разве нет?
Ронан с усмешкой взглянул на Эду, настроение его, кажется, заметно улучшилось, он пододвинул к себе свой кусок пирога.
Эду обожгло. Она, в самом деле, заявляющая, что ничего не будет делать, кроме того, что пообещала, влезла в разборки! Вступила в спор, хотя пообещала себе оставаться холодной и равнодушной. Немыслимо.
Она прикрыла глаза, чувствуя, как краска подступает к лицу. Внезапно ей стало жарко.
-Так к чему вы лезете в наши нехорошие споры? Они должны существовать за вашим полем деятельности, конечно, ваше неравнодушие меня радует и я нисколько не желаю упрекнуть вас в том, что вы не держите своего слова…- продолжал Альбер самым благостным тоном. – Ох, попробуйте еще вон ту булочку, Эда! Она с орехово-чесночным кремом и посыпьте ее с горкой свежей петрушкой и вы окажетесь на вершине блаженства. Ронан, ешь!
Эда открыла глаза и увидела, что Ронан как-то тоже теперь вяло ковыряет свой кусок пирога.
-Я как-то устал, - признался Ронан, - наверное, я пойду спать.
-Я тоже, - промямлила Эда, понимая, что ей хочется обратно в комнатку, где нет никого. Подальше от…Альбера? Да он не так уж и раздражает. От вкусной и обильной пищи? Эде почему-то расхотелось есть. – Только я не знаю, как вернуться в мою комнату. Меня привела Акен, боюсь я не успела…
-Я покажу, - быстрее, чем она закончила, вызвался Ронан. – Нам в одну сторону.
-Эх вы, - с тоскою глядя на них, промолвил Альбер, - вы не знаете еду, вы не любите и не умеете есть! Ладно, идите…
Эда, чувствуя за своей спиной Ронана, торопливо вышла из залы, оставляя почти нетронутый свой ужин и огорченного Альбера, который теперь терзал никем неопробованные булочки с орехово-чесночным кремом, щедро посыпая каждую свежей петрушкой.
В коридоре Ронан выступил перед Эдой – она и не сопротивлялась. Резонно – он живет здесь дольше, а значит и знает лучше этот дом, так чего лезть?
-Я был груб, - сказал Ронан, когда Эда меньше всего этого ждала. Они свернули в первый раз от обеденной залы в змеиный узел переходов и проходов. – Я приношу извинения. Альбер сказал, что ты не желаешь помогать нам чем-то, кроме законов – и это твое право. Больше я с тобой в спор не ввяжусь. Только если по делу.
-Спасибо…- неуверенно ответила бывшая дознавательница и добавила неожиданно сама для себя, - наверное.
Ронан остановился и круто обернулся к ней:
-Я что-то упустил?
-Мой мир сходит с ума, - пожаловалась Эда. – Я не знаю, где правда, где ложь. Кто прав и в чем. Я…не знаю. Прости. я потеряла все из-за вас. Но я не знаю…
Она всплеснула руками, досадуя сама на себя и не понимая, что именно желала вообще сказать, да и зачем. Кому? Все ее собственные скорби и горести, гибель Гилота, утраченная должность дознавателя и мирное существование в подземельях, личное ее предательство…такое необходимое, но все же – предательское – все обрушилось вмиг, навалилось тяжелыми медвежьими объятиями, как, бывало, обнимал Фалько всех, кто попадал ему под руку, до хруста ребер…
Все навалилось. Запульсировало в голове, подступило колючими и злыми слезами к горлу. Эду качнуло. Она не ела, нервничала, была обездвиженная, а теперь перепелки и духота обеденной залы, собственные переживания – все сыграло против нее.
Ронан больше угадал ее состояние. Когда Эду качнуло, он в один момент оказался рядом и поддержал.
Некоторое время сознание еще к ней возвращалось. Она овладела собою, в сознании своем встретила укоризненный взгляд Гилота и это окончательно выдернуло ее из беспамятства. Эда оттолкнула руку Ронана:
-Я в порядке!
-Это я вижу, - спокойно ответил он, - порядок только случайный какой-то. Пойдем дальше или останешься жить здесь?
-Пойдем! А что здесь? – Эда сделала несколько шагов по коридору, но обернулась на стены и увидела, что за некоторыми полотнами скрываются двери.
-Склад редких товаров Альбера, - охотно объяснил Ронан. – Лезть не советую. Он хранит и ткани, и приправы всякие, и еду, но иногда здесь бывают вещи и жуткие.
-Жуткие?
-Ну, да… - Ронан сворачивал уверенно раз за разом, ничего, казалось, не может сбить его с толку. Оружие – это еще ничего. Не трогай – не поранишься. Редкости. Картины, скульптуры – тут уже хрупкие вещи. А вот с ядами сложнее.
-С ядами? – почему-то Эде досадно вспомнилась Веховая Вода.
-Покупают все, - торопливо пожал плечами Ронан. – Твоя комната. Тебе что-нибудь нужно? Ты в порядке? Точно?
-Я в порядке! – Эда даже сгрубила. Но решила смягчить, не выдержав шелковых и осторожных черт лица Ронана, которые блеснули даже в темноте коридора. – То есть…я устала.
-Тогда – спокойной ночи, - Ронан кивнул ей и, не дожидаясь, пока она зайдет в комнату, двинулся по коридору дальше, а Эда поймала себя на том, что провожает его уход взглядом, вместо того, чтобы войти в свою комнату, закрыть дверь и выругаться с особенной тщательностью…или заплакать. Или еще что-нибудь. Хоть что-нибудь, что позволит ей забыться, что поможет почувствовать себя не ничтожно-слабой, а живой…
То, что Сковер не оставит ее в покое, Эда даже не сомневалась. Она провалилась в беспамятство на несколько часов, проснулась от осторожного прикосновения Акен, которая принесла ей немного одежды взамен уже измятой и грязной.
Эда умылась, привела себя кое-как в порядок, переоделась. Больше на ней не было серого цвета. Она попыталась облачиться в одежду поскромнее, но все равно было непривычно. Темно-зеленый цвет казался ей до ужаса ярким, и сама она вся вдруг озаботилась тем, что такой фасон, оказывается, ей неудобен.
А раньше она бы даже не задумалась над этим.
Переодевшись, Эда честно попыталась взяться за бумаги и чернила, чтобы приступить к разработке законов, но поняла, что вообще не знает, как и с чего ей начинать. Встала, походила по комнате, снова села за стол и снова принялась гипнотизировать взглядом пустой лист.
Мысли не слушались.
С тоскою вспоминался ей Гилот, который точно и верно знал, что нужно писать, когда и как. Он без труда писал сотни докладов королю и в Совет, вносил какие-то законопроекты, но это шло от его идеи и от его веры. И Эда сейчас приходила к мысли о том, что если у нее не получается ничего сочинить, то это значит только одно: она из себя ничего не представляет, кроме оболочки.
У нее нет мнения, у нее нет чувств, у нее есть только скорбь и желание вернутьсяы в прежнюю жизнь, которая теперь слишком далеко и уже не вернется к ней.
Эда мучилась долго. Она вставала и ходила по комнате, садилась, бралась за перо и снова вставала, когда перо не хотело лежать в ее пальцах. Она ходила взад-вперед, почему-то отчетливо вспоминая, как Гилот учил выводить ее буквы.
У него всегда был аккуратный и строгий почерк. Буквы, что он выводил, легко читались и имели строго одинаковую толщину, наклон и высоту.
А строчки Эды скакали по листу. Буквы, похожие на раздавленных червей, вились криво, закруглялись или, напротив, размазывались…
Желудок сжало ледяной рукой горечи. Эда почувствовала, как находят на нее слезы самой настоящей утраты и сжала себе горло непослушными одеревеневшими пальцами, глуша подступающее рыдание.
И в эту минуту ее мучения были отсрочены. Отворилась дверь, появилась Акен, возвестившая, что ее ждут на завтраке у Альбера.
-Опять? – Эда даже испугалась. А потом устыдилась. Она вспомнила отчетливо и ясно, что поступила не очень хорошо вчера, на ужине…это было же вчера? Луал! Как сложно было ей следить за временем.
Акен только удивленно воззрилась на нее и посторонилась в дверях, предлагая ей выйти из комнаты.
Пройти с Акен длинными коридорами с Эдой не дал Ронан, тоже направлявшийся, без сомнений, на завтрак. Он был чуть потрепан, видно, что только встал (Эда про себя усмехнулась: хорош идеолог мятежников! Спит до светла). Ронан отчаянно зевал, но Эде даже улыбнулся и тепло приветствовал ее:
-Доброе утро! Как спалось?
Эда пожала плечами и неопределенно промычала. Ронан ответом удовлетворился и сделал знак Акен:
-Я провожу нашу гостью вниз.
Акен мгновенно исчезла. Эда решила, что после того, как на глазах у Ронана она проявила слабость, посмев пошатнуться, ей следует объясниться с ним. Да и Гилот, она была уверена, поступил бы также. ведь слабость недопустима.
-Я хотела извиниться, Ронан.
Ронан даже остановился и обернулся на нее:
-За что?
-За вчерашнее проявление слабости. Я… - Эда поняла, что выдержать его взор ей неожиданно сложно и сделала вид, что ее страшно увлекло какое-то очередное разноцветье на стене. – Я проявила слабость.
-Ну и хвала Луалу! – фыркнул Ронан, - а то по рассказам Мэтта я уже решил, что ты не человек.
-Мэтта? – обожгло. Почему-то очень обожгло. Хотя Эда, конечно, уже слышала, что Мэтт с мятежными заговорщиками. Слышала от Сковера. Только как-то легко ей вдруг забылось это. – Ах…да.
-Он вообще отзывался о тебе странно, - продолжал Ронан, первым шествуя в путанице коридоров, - но да ладно. Не переживай, я никому не выдам то, что ты тоже живая. О, доброе утро!
Вышли из коридора прямо в залу. Эда даже дернулась от неожиданности – так был заметен контраст между коридорами и залой, в которой было теперь светло и без свечей. Стол также обильно заставлен едой, на главном месте Альбер, а вот рядом с ним, по левую сторону…Сковер.
Эда прекрасно помнила, что запретила Сковеру говорить с собою о чем-то, кроме дела, но была уверена, что он не оставит ее в покое и заговорит. Так, как будто бы они друзья, и он ее не предал, не предал весь ее мир.
Эда напряженно кивнула Альберу, но даже не взглянула позвавшему ее Сковеру. Делая вид, что не замечает ни его, не отодвинутого рядом с ним стула, Эда села рядом с Ронаном по правую сторону стола.
Ронан даже не удивился, Сковер прищурился, Альбер ухмыльнулся и пожелал всем приятного аппетита.
Стараясь ни на кого не глядеть, Эда положила с щедрого предложения Альбера маленький кусочек жареной рыбки в тарелку и принялась усиленно жевать его, терзая несчастный кусочек маленькой вилочкой.
-Как спалось? – спросил Сковер, задетый за живое.
Эда не ответила.
-Эда, ты что, действительно не будешь со мной разговаривать ни о чем, кроме дела? – бывший дознаватель оскорбился. – Это бред!
Эда покачала головою. Вступил Ронан:
-На вашем месте, Сковер, я бы радовался, что так легко вышло отделаться. Моя бы воля…
-Прошу прощения, это с каких пор ваша воля стала иметь значение? – Сковеру не следовало так говорить, но молчание Эды, которое он, по собственным мыслям, мог спокойно вынести, раздражало его гораздо сильнее.
-Сковер! – предупредил Альбер, который мог вынести очень многое: оскорбления в свой адрес, недостачу, вороватость торговцев и неприкаянность гильдии, но вот чего не мог вынести, так это оскорбления самого близкого к себе человека.
-Вам не следует лезть в это, Ронан! – смягчился Сковер, не желающий пока так явно ссориться с Альбером. – Это наши разборки!
-Эда наш законник, а вы член совета, если вы задеваете одного из нас, вы должны быть готовы к тому, что вас одернут, - возразил Ронан с издевательской усмешкой.
-Большего я делать не буду!
-И не надо, – милостиво хохотнул Альбер. - Луал и Девять рыцарей его! Не надо… Эда, в свою очередь, познакомься с Ронаном – это наш идеолог, поэт…и, кстати, ты что, опять был на улицах?
Ронан, который, как со злорадством заметила Эда, все-таки смутился, не вовремя потянулся к кувшину с вином. Вопрос Альбера застал его врасплох.
-Был! – запальчиво ответил Ронан, отдергивая руку от кувшина. – народ должен знать, за что ему следует биться! Народ должен знать нас!
-А как насчет того, что должны вы? – надо бы молчать, но Эда не умела. Альбер хотел сам возразить Ронану, сказать, что он слишком боится за его безопасность, что на улицах ему опасно и сказать что-то еще ободряющее, в том духе, что только Ронан может придумать все до конца в будущем свободном мире, но, услышав слова Эды, осекся и обратился к ней с доброжелательным любопытством, разливая себе, Ронану и ей вино из злополучного уже кувшина:
-О чем вы говорите, дорогая Эда?
-Народ присягает трону, это его долг. Народ должен следовать этому долгу, - Эда почувствовала сухость в горле и заметила кубок подле себя, полный вина, кивнула, - спасибо.
-Народ должен? – тут вступил уже Ронан. Взбешенный еще на улице чьими-то насмешками, которые были ему так болезненны, он не вытерпел и сейчас, - народ? а король не должен? Король должен хранить свой народ, беречь его, лелеять! Вильгельм залил нас кровью и налогом…
-А вы, стало быть, умники, знаете лучший исход? – теперь Эда уже не думала о том, что она пленница и вообще находится в чужом доме. Альбер не возражал, пододвинув к себе блюдо с перепелками, он принялся терзать несчастные тушки и раскладывать куски по тарелкам спорщиков. Происходящее его будто бы забавляло.
-Мы позволяем народу решать, чего он хочет! – Ронан не мог поверить, что какая-то непонятная личность пытается обрушить идею, которой он недавно зажегся сам. – народ не хочет гнета короны, народ хочет…
-Это вам народ сам сказал? Народ не знает, чего он хочет! Вы поднимете мятеж, думаете, что придете освободителями, а на деле? Что будет в итоге? Что вы хотите устроить? Кровь еще большую? Резню? Да народ не знает другой жизни! Всегда был король. Поколениями!
Ронан вскочил. Его глаза горели лихорадочной сталью. Казалось, он может сейчас одним взглядом только метнуть молнию. Эда, не стерпев, тоже поднялась. Но тут уже влез Альбер. Он ударил кулаком по столу, заставляя спорщиков вздрогнуть. А посуду лязгнуть и рявкнул:
-Ну-ка сели есть!
Эда и Ронан, не сговариваясь, взглянули друг на друга, потом на Альбера, затем, оба, разом остыв, смутились своей вспыльчивости, поспешно сели на места и ткнулись в тарелки.
-Я сказал – есть! – уже мягче повторил Альбер и пододвинул к каждому блюда. – Есть и слушать меня. Вот так. Вы оба правы…так, тихо! Эда – народ действительно не сможет нас понять сейчас в полной мере, Ронан, пей. Нет, ты лучше пей! И ты, Ронан, прав. Народ сам должен решить, чего он хочет. Мы просто покажем народу альтернативу. Выборный совет земель, понимаете? Законы.
Ронан грубо отодвинул от себя тарелку. Альбер обеспокоился:
-Перепелки пережарены?
-Не хочу,- отмахнулся Ронан.
-Тогда пирог с почками? – Альбер сам занес нож над пирогом, румяно блестевшим в свете свечей.
-Не надо, - Ронан взял кубок с вином.
-Надо! – не стал терпеть возражений Альбер. – Бери пирог. Эда, ты почему не берешь пирог с почками?
У Эды рот был набит птицей. Она усиленно двигала челюстями. Ссора ссорой, плен пленом, но поесть все-таки нужно. К тому же перепелки, зажаренные с грибами и какой-то тонкой подливкой с легкой кислинкой – это определенно то, что желудок принимал на ура. Один аромат только заставлял отвлечься от спора в тарелку.
-Как дети! – проворчал Альбер и отрезал по огромному ломтю пирога для своих гостей. Себя тоже не обделил. Жирно полив пирог из соусника, он принялся терзать его, не забывая при этом разговаривать. – Вы, кстати, Эда, говорили, что ничего не станете делать, кроме разработки законов. Вы даже Сковеру запретили говорить с собою, разве нет?
Ронан с усмешкой взглянул на Эду, настроение его, кажется, заметно улучшилось, он пододвинул к себе свой кусок пирога.
Эду обожгло. Она, в самом деле, заявляющая, что ничего не будет делать, кроме того, что пообещала, влезла в разборки! Вступила в спор, хотя пообещала себе оставаться холодной и равнодушной. Немыслимо.
Она прикрыла глаза, чувствуя, как краска подступает к лицу. Внезапно ей стало жарко.
-Так к чему вы лезете в наши нехорошие споры? Они должны существовать за вашим полем деятельности, конечно, ваше неравнодушие меня радует и я нисколько не желаю упрекнуть вас в том, что вы не держите своего слова…- продолжал Альбер самым благостным тоном. – Ох, попробуйте еще вон ту булочку, Эда! Она с орехово-чесночным кремом и посыпьте ее с горкой свежей петрушкой и вы окажетесь на вершине блаженства. Ронан, ешь!
Эда открыла глаза и увидела, что Ронан как-то тоже теперь вяло ковыряет свой кусок пирога.
-Я как-то устал, - признался Ронан, - наверное, я пойду спать.
-Я тоже, - промямлила Эда, понимая, что ей хочется обратно в комнатку, где нет никого. Подальше от…Альбера? Да он не так уж и раздражает. От вкусной и обильной пищи? Эде почему-то расхотелось есть. – Только я не знаю, как вернуться в мою комнату. Меня привела Акен, боюсь я не успела…
-Я покажу, - быстрее, чем она закончила, вызвался Ронан. – Нам в одну сторону.
-Эх вы, - с тоскою глядя на них, промолвил Альбер, - вы не знаете еду, вы не любите и не умеете есть! Ладно, идите…
Эда, чувствуя за своей спиной Ронана, торопливо вышла из залы, оставляя почти нетронутый свой ужин и огорченного Альбера, который теперь терзал никем неопробованные булочки с орехово-чесночным кремом, щедро посыпая каждую свежей петрушкой.
В коридоре Ронан выступил перед Эдой – она и не сопротивлялась. Резонно – он живет здесь дольше, а значит и знает лучше этот дом, так чего лезть?
-Я был груб, - сказал Ронан, когда Эда меньше всего этого ждала. Они свернули в первый раз от обеденной залы в змеиный узел переходов и проходов. – Я приношу извинения. Альбер сказал, что ты не желаешь помогать нам чем-то, кроме законов – и это твое право. Больше я с тобой в спор не ввяжусь. Только если по делу.
-Спасибо…- неуверенно ответила бывшая дознавательница и добавила неожиданно сама для себя, - наверное.
Ронан остановился и круто обернулся к ней:
-Я что-то упустил?
-Мой мир сходит с ума, - пожаловалась Эда. – Я не знаю, где правда, где ложь. Кто прав и в чем. Я…не знаю. Прости. я потеряла все из-за вас. Но я не знаю…
Она всплеснула руками, досадуя сама на себя и не понимая, что именно желала вообще сказать, да и зачем. Кому? Все ее собственные скорби и горести, гибель Гилота, утраченная должность дознавателя и мирное существование в подземельях, личное ее предательство…такое необходимое, но все же – предательское – все обрушилось вмиг, навалилось тяжелыми медвежьими объятиями, как, бывало, обнимал Фалько всех, кто попадал ему под руку, до хруста ребер…
Все навалилось. Запульсировало в голове, подступило колючими и злыми слезами к горлу. Эду качнуло. Она не ела, нервничала, была обездвиженная, а теперь перепелки и духота обеденной залы, собственные переживания – все сыграло против нее.
Ронан больше угадал ее состояние. Когда Эду качнуло, он в один момент оказался рядом и поддержал.
Некоторое время сознание еще к ней возвращалось. Она овладела собою, в сознании своем встретила укоризненный взгляд Гилота и это окончательно выдернуло ее из беспамятства. Эда оттолкнула руку Ронана:
-Я в порядке!
-Это я вижу, - спокойно ответил он, - порядок только случайный какой-то. Пойдем дальше или останешься жить здесь?
-Пойдем! А что здесь? – Эда сделала несколько шагов по коридору, но обернулась на стены и увидела, что за некоторыми полотнами скрываются двери.
-Склад редких товаров Альбера, - охотно объяснил Ронан. – Лезть не советую. Он хранит и ткани, и приправы всякие, и еду, но иногда здесь бывают вещи и жуткие.
-Жуткие?
-Ну, да… - Ронан сворачивал уверенно раз за разом, ничего, казалось, не может сбить его с толку. Оружие – это еще ничего. Не трогай – не поранишься. Редкости. Картины, скульптуры – тут уже хрупкие вещи. А вот с ядами сложнее.
-С ядами? – почему-то Эде досадно вспомнилась Веховая Вода.
-Покупают все, - торопливо пожал плечами Ронан. – Твоя комната. Тебе что-нибудь нужно? Ты в порядке? Точно?
-Я в порядке! – Эда даже сгрубила. Но решила смягчить, не выдержав шелковых и осторожных черт лица Ронана, которые блеснули даже в темноте коридора. – То есть…я устала.
-Тогда – спокойной ночи, - Ронан кивнул ей и, не дожидаясь, пока она зайдет в комнату, двинулся по коридору дальше, а Эда поймала себя на том, что провожает его уход взглядом, вместо того, чтобы войти в свою комнату, закрыть дверь и выругаться с особенной тщательностью…или заплакать. Или еще что-нибудь. Хоть что-нибудь, что позволит ей забыться, что поможет почувствовать себя не ничтожно-слабой, а живой…
Часть (7)
То, что Сковер не оставит ее в покое, Эда даже не сомневалась. Она провалилась в беспамятство на несколько часов, проснулась от осторожного прикосновения Акен, которая принесла ей немного одежды взамен уже измятой и грязной.
Эда умылась, привела себя кое-как в порядок, переоделась. Больше на ней не было серого цвета. Она попыталась облачиться в одежду поскромнее, но все равно было непривычно. Темно-зеленый цвет казался ей до ужаса ярким, и сама она вся вдруг озаботилась тем, что такой фасон, оказывается, ей неудобен.
А раньше она бы даже не задумалась над этим.
Переодевшись, Эда честно попыталась взяться за бумаги и чернила, чтобы приступить к разработке законов, но поняла, что вообще не знает, как и с чего ей начинать. Встала, походила по комнате, снова села за стол и снова принялась гипнотизировать взглядом пустой лист.
Мысли не слушались.
С тоскою вспоминался ей Гилот, который точно и верно знал, что нужно писать, когда и как. Он без труда писал сотни докладов королю и в Совет, вносил какие-то законопроекты, но это шло от его идеи и от его веры. И Эда сейчас приходила к мысли о том, что если у нее не получается ничего сочинить, то это значит только одно: она из себя ничего не представляет, кроме оболочки.
У нее нет мнения, у нее нет чувств, у нее есть только скорбь и желание вернутьсяы в прежнюю жизнь, которая теперь слишком далеко и уже не вернется к ней.
Эда мучилась долго. Она вставала и ходила по комнате, садилась, бралась за перо и снова вставала, когда перо не хотело лежать в ее пальцах. Она ходила взад-вперед, почему-то отчетливо вспоминая, как Гилот учил выводить ее буквы.
У него всегда был аккуратный и строгий почерк. Буквы, что он выводил, легко читались и имели строго одинаковую толщину, наклон и высоту.
А строчки Эды скакали по листу. Буквы, похожие на раздавленных червей, вились криво, закруглялись или, напротив, размазывались…
Желудок сжало ледяной рукой горечи. Эда почувствовала, как находят на нее слезы самой настоящей утраты и сжала себе горло непослушными одеревеневшими пальцами, глуша подступающее рыдание.
И в эту минуту ее мучения были отсрочены. Отворилась дверь, появилась Акен, возвестившая, что ее ждут на завтраке у Альбера.
-Опять? – Эда даже испугалась. А потом устыдилась. Она вспомнила отчетливо и ясно, что поступила не очень хорошо вчера, на ужине…это было же вчера? Луал! Как сложно было ей следить за временем.
Акен только удивленно воззрилась на нее и посторонилась в дверях, предлагая ей выйти из комнаты.
Пройти с Акен длинными коридорами с Эдой не дал Ронан, тоже направлявшийся, без сомнений, на завтрак. Он был чуть потрепан, видно, что только встал (Эда про себя усмехнулась: хорош идеолог мятежников! Спит до светла). Ронан отчаянно зевал, но Эде даже улыбнулся и тепло приветствовал ее:
-Доброе утро! Как спалось?
Эда пожала плечами и неопределенно промычала. Ронан ответом удовлетворился и сделал знак Акен:
-Я провожу нашу гостью вниз.
Акен мгновенно исчезла. Эда решила, что после того, как на глазах у Ронана она проявила слабость, посмев пошатнуться, ей следует объясниться с ним. Да и Гилот, она была уверена, поступил бы также. ведь слабость недопустима.
-Я хотела извиниться, Ронан.
Ронан даже остановился и обернулся на нее:
-За что?
-За вчерашнее проявление слабости. Я… - Эда поняла, что выдержать его взор ей неожиданно сложно и сделала вид, что ее страшно увлекло какое-то очередное разноцветье на стене. – Я проявила слабость.
-Ну и хвала Луалу! – фыркнул Ронан, - а то по рассказам Мэтта я уже решил, что ты не человек.
-Мэтта? – обожгло. Почему-то очень обожгло. Хотя Эда, конечно, уже слышала, что Мэтт с мятежными заговорщиками. Слышала от Сковера. Только как-то легко ей вдруг забылось это. – Ах…да.
-Он вообще отзывался о тебе странно, - продолжал Ронан, первым шествуя в путанице коридоров, - но да ладно. Не переживай, я никому не выдам то, что ты тоже живая. О, доброе утро!
Вышли из коридора прямо в залу. Эда даже дернулась от неожиданности – так был заметен контраст между коридорами и залой, в которой было теперь светло и без свечей. Стол также обильно заставлен едой, на главном месте Альбер, а вот рядом с ним, по левую сторону…Сковер.
Эда прекрасно помнила, что запретила Сковеру говорить с собою о чем-то, кроме дела, но была уверена, что он не оставит ее в покое и заговорит. Так, как будто бы они друзья, и он ее не предал, не предал весь ее мир.
Эда напряженно кивнула Альберу, но даже не взглянула позвавшему ее Сковеру. Делая вид, что не замечает ни его, не отодвинутого рядом с ним стула, Эда села рядом с Ронаном по правую сторону стола.
Ронан даже не удивился, Сковер прищурился, Альбер ухмыльнулся и пожелал всем приятного аппетита.
Стараясь ни на кого не глядеть, Эда положила с щедрого предложения Альбера маленький кусочек жареной рыбки в тарелку и принялась усиленно жевать его, терзая несчастный кусочек маленькой вилочкой.
-Как спалось? – спросил Сковер, задетый за живое.
Эда не ответила.
-Эда, ты что, действительно не будешь со мной разговаривать ни о чем, кроме дела? – бывший дознаватель оскорбился. – Это бред!
Эда покачала головою. Вступил Ронан:
-На вашем месте, Сковер, я бы радовался, что так легко вышло отделаться. Моя бы воля…
-Прошу прощения, это с каких пор ваша воля стала иметь значение? – Сковеру не следовало так говорить, но молчание Эды, которое он, по собственным мыслям, мог спокойно вынести, раздражало его гораздо сильнее.
-Сковер! – предупредил Альбер, который мог вынести очень многое: оскорбления в свой адрес, недостачу, вороватость торговцев и неприкаянность гильдии, но вот чего не мог вынести, так это оскорбления самого близкого к себе человека.
-Вам не следует лезть в это, Ронан! – смягчился Сковер, не желающий пока так явно ссориться с Альбером. – Это наши разборки!
-Эда наш законник, а вы член совета, если вы задеваете одного из нас, вы должны быть готовы к тому, что вас одернут, - возразил Ронан с издевательской усмешкой.
