–Бертран? – Стефания приподнялась. Она не была уверена, что безопасно выдавать себя, но Абрахам её не остановил, а это значит, что всё не так плохо, и Бертран, услышав её голос, обернулся и поспешил, словно за видением.
–Вы… – не поверил он, и голос его стал прерывистым. – Я…вы…простите меня! Все слова…
–Не стоит, – мягко возразила Стефания и потянула руку к цепочке креста, принадлежавшего Бертрану. Бертран, угадав её движение, остановил её руку, едва заметно дрогнув от прикосновения:
–Нет, это твой крест. Ваш. Носи…те. – Он был явно смущён, но твёрд.
–Он напомнил мне о мире, о сути. Моей сути, – Стефания улыбнулась.
–Вы закончили? – Абрахама явно утомила эта непривычная и бесполезная беседа. – Болезная, у нас есть дела поважнее!
–Извините, – Бертран поспешил удалиться. Он сел за свой прежний стол, сидел напряжённо, красный от смущения. Стефания проводила его задумчивым взглядом.
–Развели! – проворчал Абрахам, но гнев его утих, так как в эту минуту Рози поставила целый поднос на стол и ловко выставила из него миски с куриным супом – наваристым и ароматным, какой бывает только в трактирах, мясо, овощи, рыбу и целую тарелку со свежим хрустящим ещё хлебом. Последним появился кувшин вина…
Примерно с четверть часа они также молча ели, но на этот раз Базир был не против молчания – еда была вкусной. Утолив голод, троица обрела жизнь и силы. Абрахам взглянул на Стефанию, та едва заметно кивнула, и Базир почувствовал, что он лишний. Он вспомнил, что им есть что обсудить и поднялся с нарочитой весёлостью:
–Ну вы…я туда, в общем.
Его не остановили и ему было немного обидно за это. Но он не остановился и не поддался слабости. Приблизившись к столу Бертрана и его друзей также весело спросил:
–К вам можно?
Бертран взглянул на него с удивлением, но подвинулся, давая место.
Стефания пересела на место Базира. Теперь она и Абрахам были друг против друга. Один на один, как и давно должно было быть.
–Пора поговорить, – сказал Абрахам, наливая себе и Стефании по полному кубку вина.
Она приняла кубок, отпила, понимая, что сегодня и сейчас нужно, затем спросила:
–Почему Влад так привязался к моей матери? Он же вампир.
–Но до того как стать вампиром он был человеком, – напомнил бывший охотник. – Я не могу сказать точно, но могу предположить…причём, сразу две вещи. Первая – это то, что образование нынешних церковников упало. В прошлом, в моём прошлом каждая мойщица посуды знала такие элементарные вещи.
–Абрахам…– устало позвала Стефания, и он почему-то осёкся и кивнул, не продолжил своё возмущение, изощрённую свою пытку страданием неизвестности, а смирился.
–Он был человеком когда-то. Происходил из рода Цепешей.
–Мне это ни о чём не говорит.
–Не удивлён! Его род древний, идёт он из Шегешвара, насчитывает много знаменитых людей. В земной жизни имел трёх официальных сыновей, но как человек знатный, как правитель, как завоеватель… – Абрахам вздохнул, – нет, лучше не так. Я только предполагаю, основываясь на своих знаниях. Я думаю, что Эйша была потомком кого-то из рода…земного рода Влада.
–Чего? – поперхнулась Стефания, невовремя отпившая из кубка.
–Всё просто. У него была земная жизнь. Жизнь, в которой он был магом, пусть не самым сильным, но был. Потом он стал вампиром. Голод, кровь и вампирская гниль изгнали всё прошлое, заперли его где-то в его глубинах. Но вампиры чуют кровь и чуют прежних своих. Своих из жизни. земной жизни.
Стефания молчала. Абрахам попробовал объяснить проще:
–Представь, что в одном семейном клане рождаются, живут и женятся только…ну на темноволосых и кареглазых, к примеру. Представила? Так вот, одно поколение, два, три… и несколько поколений спустя вдруг появляется светловолосый ребёнок со светлым глазами. Откуда? Непонятно.
–По-моему очень даже…
–Не перебивай! – обозлился Абрахам. – Итак, и вдруг при изучении древа выясняется, что несколько поколений назад уже был кто-то с такой внешностью. Замени внешность на магию и кровь и получишь свою ситуацию. У Влада было трое детей, трое детей с печальной судьбой, с тенью своего умершего для людей и ожившего для вампиров отца. Но были и бастарды, и через несколько поколений его кровь, слабевшая уже, вдруг усилилась, придя вместе с магией. Может быть, были и другие, и встречались раньше и где-то было усиление – я не знаю, это не мой род, но Эйша, как я думаю, оказалась дальним потомком и просто встретилась с Владом. Для вампиров кровь – святыня. Он почувствовал что-то родное, но не истолковал это верно, а может быть, не захотел раскрывать это толкование. Вампиры всегда голодны, но он чувствовал, что эта кровь, кровь молодой ведьмы близка ему…ему прежнему и не трогал. Кровь – древняя магия, первая магия. Я не вампир и не знаю, как он чувствовал, и могу лишь предположить.
Стефания осознавала. Она попыталась представить свою мать, встречающую Влада, пыталась почувствовать её испуг и не смогла. Ничего не смогла.
–А ты её дочь, – продолжил Абрахам, – похожая на неё лицом. Он не уберёг её и попытался уберечь тебя, чувствуя в тебе её продолжение, а значит, и своё…земное. Тьфу…
Абрахам отпил большой глоток из кубка. За соседним большим столом, где сидели Бертран, Базир и ещё какая-то компания деревенских парней, захохотали. Невольно Стефания взглянула туда и тут же отвернулась, встретив знакомый взгляд.
–Ты встретила Влада…– продолжал Абрахам, – помнишь? Ты испугалась?
Стефания напряглась, вспоминая. Она поняла, что он вампир, что властен сделать с нею всё, что захочет, и…
–Не очень, – призналась Стефания. – Не так, как это следовало бы. Он вампир. Он мог меня убить. Мог порвать в клочья…
–Вот! – Абрахам поднял ладонь, – видишь? Думаю, он почувствовал и это. И точно убедился в том, что ты её дочь.
–А что случилось с моей матерью? – перебила Стефания, не отводя взгляда от лица Абрахама. Но он не дрогнул, ответил спокойно:
–Я убил её. Я убил твою мать. Нельзя неопытной ведьме лезть в бой, для которого она не предназначена.
–И что…никаких сожалений?
–Сожалений? – Абрахам вскинулся в изумлении. – У меня? Она была врагом. Я вёл бой с Владом, а она влезла. Мешала и я отшвырнул её. Это война, Болезная, тут гибнут невинные, а что говорить о тех, кто пытается помешать?
–Она была моей матерью! – прошептала Стефания. Слёзы против воли выступили на её глазах, она сжала зубы, чтобы не разреветься от слабости.
–Была, – согласился Абрахам, – а сколько матерей потеряли детей из-за того, кого она пыталась спасти? А? Влад при жизни был той ещё сволочью, а став вампиром не подобрел, поверь. И потом… помнишь налёт на целительницу Диану? Или налёт на Речной Город? Помнишь костры и казни тех, кто использует магию?.. помнишь, как сама орала о богопротивности, как дралась?
Стефания угрюмо кивнула. Теперь ей казалось, что это всё была не она. Но куда убежишь от памяти, что услужливо подбрасывает фрагменты твоей же жизни? Печальные, полные крови, и того запаха горелого мяса…
–Думаешь, у них не было детей? – продолжал Абрахам. – Это война. Здесь гибнут. Здесь убивают.
За соседним столом снова захохотали. Стефания скосила взгляд – хохотал Базир, хохотал очень заразительно, хлопая ладонью по столу, очевидно, стремительно напиваясь. Ну, хоть кому-то весело.
–Знаешь, почему я покинул Цитадель? – вдруг спросил Абрахам и Стефания даже вздрогнула. Никто толком этого не знал. Слухи ходили, но где среди них правда? Не у Абрахама же спрашивать?
–Нет.
–Мои родители были живы, но война истощила их земли и казну их земель, – тихо заговорил Абрахам, и странная тень легла на его лицо, усталая, отрешённая, словно говорил он и не о себе вовсе. – Так что, перебивались мы в нищете почти. Отдали меня в учение рано, раньше, чем это положено у магов. Но они боялись меня не прокормить, вот и сплавили. А там я был беден, чудаковат и диковат…
Абрахам криво усмехнулся, что-то вспоминая:
–Они меня невзлюбили. Все. У них был свой любимчик, а я даже в подпевалы ему не пошёл. Был одиночкой, невидимкой и это бесило… ты знаешь, мы не так и отличаемся от людей. Да, веришь? Мы маги, казалось бы, мы можем проклясть или оглушить заклинанием, но прежде, чем я познал оглушение и наращивание на своей голове ослиных ушей, я познал, что такое удары ногою в живот и сломанный кулаком нос. И вместо того, чтобы отбиваться щитами или заклинаниями я дрался. Смешно.
Стефания побледнела. Тошнота подкатила к горлу. Абрахам заметил это её состояние и подлил ей из кувшина:
–Ты пей, пей. Ужин вкусный был.
Она деревянными пальцами обхватила кубок и осушила его на треть. Абрахам продолжил:
–Наставники делали вид, что не замечают. Все, кроме одного, но, как оказалось позже, даже он ставил не на меня и учил…он учил меня привыкать к боли. И я привык. Я практиковал заклинания. Я терпел издевательства, но не ушёл из Цитадели. Нет. Потом была Айола. Красавица, лукавая королева. Она была с характером…
–Ты…любил? – Стефания отозвалась глухо на это признание. Оно не шло к Абрахаму. Разве такие, как он, любят?
–Любил. Она даже стала моей женой, – Абрахам усмехнулся. – Её сестра бежала к церковникам, и это грозило Айоле. А она всегда была карьеристкой. Я узнал эту тайну. И заставил её быть моей женой. Она меня не любила, но я пытался быть для неё хорошим мужем. Никогда ничем её не обидел и берёг. Тогда я был счастлив. Тогда у меня был сын.
–Сын? – переспросила Стефания. Она чувствовала что-то ужасное и холодное, что вот-вот должна была услышать и всё больше понимала, что Абрахам неизвестен ей от слова совсем, его жизнь, суть. Всё тайна! И вот он – настоящий перед нею. Впервые настоящий.
–А потом, – Абрахам как будто бы не слышал Стефанию, – я узнал о её измене. Она изменяла мне с лучшим другом, в нашей постели. Давно изменяла. Она мстила мне. Она хотела, чтобы я узнал, знала, что я разрушусь, узнав. Угадала. Я убил её первой.
Стефания судорожно вздохнула. Она не знала ничего о таинственной и мёртвой чёрт знает сколько лет Айоле, но представила холодную красавицу, чем-то похожую на Иас, истекающую кровью у ног Абрахама.
–А потом убил и друга, – продолжил Абрахам. – В горе я ушёл в работу. Я стал цепным и яростным псом. Я убивал церковников, которых мне указывали. Я убивал магов, когда мне объявляли их отступниками. Я почти не спал, я почти не ел. Я сделался сумасшедшим и яростным. Я ненавидел всех и чем больше я служил Цитадели, тем больше страдал, и пустота росла. Потом я встретил девчонку…молодую. Она была человеком. Благочестивая сестра Мария, которая оказалась в лазарете нашей Цитадели. Она ухаживала за ранеными магами, помогала местному целителю, как до этого помогала и ухаживала за церковниками. Мы не понимали и я не понимал больше других. Она не боялась нас. Мы могли её убить, мы были ей врагами, но она как могла, снимала страдания и помогала….кормила с ложечки, поила, меняла повязки. Не все зелья быстры. Не все они лечат раны. Мы не боги. Мы маги!
Теперь уже Стефания, видя, как в глазах Абрахама блеснула слеза, налила ему вина. Ей было не по себе от такого откровения. Страдающий Абрахам! Страдающий открыто…
–А я им говорю…– пьяный голос Базира на мгновение отвлек Стефанию от Абрахама, она скосила взгляд и поморщилась.
–И тогда я понял её веру. Я один, – продолжил Абрахам. – А потом она заболела. Мы пытались её вылечить, веришь? Мы…человека! Человека, что лечил врагов! Мы переживали. А я больше других. Я сидел у её постели. Я беседовал с ней. Она говорила о кресте, о вечности, о блаженстве духа, о прощении и милосердии…
–Она выжила? – тихо спросила Стефания, когда Абрахам вдруг затих. Ей очень хотелось, чтобы да, чтобы он признал её жизнь.
–Она умерла, – жёстко отозвался Абрахам. – Есть болезни, которые даже магия не может исцелить. Она умерла в мучениях, которых не заслужила, а я, который давно должен был умереть от своих грехов, жил! И тогда я понял, что магия мне противна. Что мне противна роль, которой меня наделила Цитадель, что все лживые слова…их лживые слова бесцельны, ведь они со своей магией не могут спасти тех, кого нужно спасти, а значит, всё ложь и всё лживо!
В глазах Абрахама полыхнул знакомый бешеный огонёк.
–И я стал предателем, – голос его окреп. – Потому что искал смысла, спасения. Я испачкал душу предательством – грехом больше, грехом меньше…какая разница? Я искал спасения, понимаешь? и теперь я разбит.
Стефания допила из своего кубка. Что-то не складывалось, что-то было упущено. Она вдруг поняла что и спросила:
–А твой сын?..
Абрахам молчал.
–Ты убил и его? – Стефания охрипла. Её глаза расширились от ужаса. – Сына?!
Абрахам промолчал, лишь взгляд его стал на мгновение пустым, словно обратился в прошлое. Стефания покачала головою, сама не зная, с кем спорит и кому возражает.
–Я мать твою убил, – напомнил Абрахам, возвращаясь в прежнее состояние. При этом он странно взглянул на нее, словно чего-то ждал.
И Стефания вдруг поняла чего.
–Я знаю, я знаю, зачем ты говоришь это. Ты надеешься, что я разозлюсь или захочу отомстить. Ты хочешь свободы, ты хочешь умереть, потому что пустота, которую ты открыл в своей душе, не стала меньше, верно? – Стефания чувствовала, как дрожит собственный голос, но по лицу Абрахама видела, что каждое её слово правдиво и достигает цели. – Ты хочешь, чтобы я избавила тебя от мучений, потому что самоубийство – грех. Ты ведёшь меня к этому, потому что устал…просто устал от себя, от грехов, от памяти. Тебе нет покоя. Тебе нет сна. Тебе нет жизни. Одно ничего. Верно?
Абрахам смотрел на неё с непривычной серьёзностью, без издевательской насмешки или жалости. Она не должна была понять, но поняла.
–Но я не сделаю этого, – продолжила Стефания. – Перед тобой нож в масле, ты можешь взять его и закончить всё сам. Но я этого не сделаю. Потому что ты жив и будешь жить. Я жива благодаря тебе. Но ты не схватишь нож, потому что после земного ада, созданного тобою же и твоим окружением, ты хочешь тихой вечности, а её не будет. Ты готов сдаться, но я не позволю.
–И что дальше? – спросил Абрахам спокойно и абсолютно трезво. – Ты простишь мне гибель своей матери?
–Это было самоубийство. Она бросилась туда, куда не должна была бросаться. Она не захотела…– Стефания осеклась, – нет, Абрахам, мне нет необходимости прощать или не прощать тебя. Ты сам себе не простишь. Ты даже гибели врагов себе не прощаешь.
Она была права. Она первая поняла эту тайну Абрахама. Он ненавидел себя и свой долг, своё фанатичное сердце, разрывающееся жалостью и тщательно от этой жалости замаскированное. Никто не должен знать. Никто…
–А что дальше… – продолжала Стефания, – нам надлежит решить вместе. Эй, Базир?!
Базир, чуть пошатываясь, провожаемый выкриками одобрения, прошёл к ним за стол.
–Отличные ребята! – заметил он, махнув рукой своим недавним собутыльникам. Стефания проследила за его рукой, но только для того, чтобы встретить взгляд Бертрана.
–А я смотрю, тебе неплохо, – с завистью заметил Абрахам.
–А то! – гордо расправил плечи Базир, – так… скажите мне, вы наговорились?
–Мы всё прояснили, – ответила за Абрахама Стефания. Он кивнул, показывая, что спорить больше нет смысла.
–Отлично. И на чьей мы стороне? – спросил Базир. – Мы ведь на чьей-то стороне? Да?!
–Вы… – не поверил он, и голос его стал прерывистым. – Я…вы…простите меня! Все слова…
–Не стоит, – мягко возразила Стефания и потянула руку к цепочке креста, принадлежавшего Бертрану. Бертран, угадав её движение, остановил её руку, едва заметно дрогнув от прикосновения:
–Нет, это твой крест. Ваш. Носи…те. – Он был явно смущён, но твёрд.
–Он напомнил мне о мире, о сути. Моей сути, – Стефания улыбнулась.
–Вы закончили? – Абрахама явно утомила эта непривычная и бесполезная беседа. – Болезная, у нас есть дела поважнее!
–Извините, – Бертран поспешил удалиться. Он сел за свой прежний стол, сидел напряжённо, красный от смущения. Стефания проводила его задумчивым взглядом.
–Развели! – проворчал Абрахам, но гнев его утих, так как в эту минуту Рози поставила целый поднос на стол и ловко выставила из него миски с куриным супом – наваристым и ароматным, какой бывает только в трактирах, мясо, овощи, рыбу и целую тарелку со свежим хрустящим ещё хлебом. Последним появился кувшин вина…
Примерно с четверть часа они также молча ели, но на этот раз Базир был не против молчания – еда была вкусной. Утолив голод, троица обрела жизнь и силы. Абрахам взглянул на Стефанию, та едва заметно кивнула, и Базир почувствовал, что он лишний. Он вспомнил, что им есть что обсудить и поднялся с нарочитой весёлостью:
–Ну вы…я туда, в общем.
Его не остановили и ему было немного обидно за это. Но он не остановился и не поддался слабости. Приблизившись к столу Бертрана и его друзей также весело спросил:
–К вам можно?
Бертран взглянул на него с удивлением, но подвинулся, давая место.
Стефания пересела на место Базира. Теперь она и Абрахам были друг против друга. Один на один, как и давно должно было быть.
–Пора поговорить, – сказал Абрахам, наливая себе и Стефании по полному кубку вина.
Она приняла кубок, отпила, понимая, что сегодня и сейчас нужно, затем спросила:
–Почему Влад так привязался к моей матери? Он же вампир.
–Но до того как стать вампиром он был человеком, – напомнил бывший охотник. – Я не могу сказать точно, но могу предположить…причём, сразу две вещи. Первая – это то, что образование нынешних церковников упало. В прошлом, в моём прошлом каждая мойщица посуды знала такие элементарные вещи.
–Абрахам…– устало позвала Стефания, и он почему-то осёкся и кивнул, не продолжил своё возмущение, изощрённую свою пытку страданием неизвестности, а смирился.
–Он был человеком когда-то. Происходил из рода Цепешей.
–Мне это ни о чём не говорит.
–Не удивлён! Его род древний, идёт он из Шегешвара, насчитывает много знаменитых людей. В земной жизни имел трёх официальных сыновей, но как человек знатный, как правитель, как завоеватель… – Абрахам вздохнул, – нет, лучше не так. Я только предполагаю, основываясь на своих знаниях. Я думаю, что Эйша была потомком кого-то из рода…земного рода Влада.
–Чего? – поперхнулась Стефания, невовремя отпившая из кубка.
–Всё просто. У него была земная жизнь. Жизнь, в которой он был магом, пусть не самым сильным, но был. Потом он стал вампиром. Голод, кровь и вампирская гниль изгнали всё прошлое, заперли его где-то в его глубинах. Но вампиры чуют кровь и чуют прежних своих. Своих из жизни. земной жизни.
Стефания молчала. Абрахам попробовал объяснить проще:
–Представь, что в одном семейном клане рождаются, живут и женятся только…ну на темноволосых и кареглазых, к примеру. Представила? Так вот, одно поколение, два, три… и несколько поколений спустя вдруг появляется светловолосый ребёнок со светлым глазами. Откуда? Непонятно.
–По-моему очень даже…
–Не перебивай! – обозлился Абрахам. – Итак, и вдруг при изучении древа выясняется, что несколько поколений назад уже был кто-то с такой внешностью. Замени внешность на магию и кровь и получишь свою ситуацию. У Влада было трое детей, трое детей с печальной судьбой, с тенью своего умершего для людей и ожившего для вампиров отца. Но были и бастарды, и через несколько поколений его кровь, слабевшая уже, вдруг усилилась, придя вместе с магией. Может быть, были и другие, и встречались раньше и где-то было усиление – я не знаю, это не мой род, но Эйша, как я думаю, оказалась дальним потомком и просто встретилась с Владом. Для вампиров кровь – святыня. Он почувствовал что-то родное, но не истолковал это верно, а может быть, не захотел раскрывать это толкование. Вампиры всегда голодны, но он чувствовал, что эта кровь, кровь молодой ведьмы близка ему…ему прежнему и не трогал. Кровь – древняя магия, первая магия. Я не вампир и не знаю, как он чувствовал, и могу лишь предположить.
Стефания осознавала. Она попыталась представить свою мать, встречающую Влада, пыталась почувствовать её испуг и не смогла. Ничего не смогла.
–А ты её дочь, – продолжил Абрахам, – похожая на неё лицом. Он не уберёг её и попытался уберечь тебя, чувствуя в тебе её продолжение, а значит, и своё…земное. Тьфу…
Абрахам отпил большой глоток из кубка. За соседним большим столом, где сидели Бертран, Базир и ещё какая-то компания деревенских парней, захохотали. Невольно Стефания взглянула туда и тут же отвернулась, встретив знакомый взгляд.
–Ты встретила Влада…– продолжал Абрахам, – помнишь? Ты испугалась?
Стефания напряглась, вспоминая. Она поняла, что он вампир, что властен сделать с нею всё, что захочет, и…
–Не очень, – призналась Стефания. – Не так, как это следовало бы. Он вампир. Он мог меня убить. Мог порвать в клочья…
–Вот! – Абрахам поднял ладонь, – видишь? Думаю, он почувствовал и это. И точно убедился в том, что ты её дочь.
–А что случилось с моей матерью? – перебила Стефания, не отводя взгляда от лица Абрахама. Но он не дрогнул, ответил спокойно:
–Я убил её. Я убил твою мать. Нельзя неопытной ведьме лезть в бой, для которого она не предназначена.
–И что…никаких сожалений?
–Сожалений? – Абрахам вскинулся в изумлении. – У меня? Она была врагом. Я вёл бой с Владом, а она влезла. Мешала и я отшвырнул её. Это война, Болезная, тут гибнут невинные, а что говорить о тех, кто пытается помешать?
–Она была моей матерью! – прошептала Стефания. Слёзы против воли выступили на её глазах, она сжала зубы, чтобы не разреветься от слабости.
–Была, – согласился Абрахам, – а сколько матерей потеряли детей из-за того, кого она пыталась спасти? А? Влад при жизни был той ещё сволочью, а став вампиром не подобрел, поверь. И потом… помнишь налёт на целительницу Диану? Или налёт на Речной Город? Помнишь костры и казни тех, кто использует магию?.. помнишь, как сама орала о богопротивности, как дралась?
Стефания угрюмо кивнула. Теперь ей казалось, что это всё была не она. Но куда убежишь от памяти, что услужливо подбрасывает фрагменты твоей же жизни? Печальные, полные крови, и того запаха горелого мяса…
–Думаешь, у них не было детей? – продолжал Абрахам. – Это война. Здесь гибнут. Здесь убивают.
За соседним столом снова захохотали. Стефания скосила взгляд – хохотал Базир, хохотал очень заразительно, хлопая ладонью по столу, очевидно, стремительно напиваясь. Ну, хоть кому-то весело.
–Знаешь, почему я покинул Цитадель? – вдруг спросил Абрахам и Стефания даже вздрогнула. Никто толком этого не знал. Слухи ходили, но где среди них правда? Не у Абрахама же спрашивать?
–Нет.
–Мои родители были живы, но война истощила их земли и казну их земель, – тихо заговорил Абрахам, и странная тень легла на его лицо, усталая, отрешённая, словно говорил он и не о себе вовсе. – Так что, перебивались мы в нищете почти. Отдали меня в учение рано, раньше, чем это положено у магов. Но они боялись меня не прокормить, вот и сплавили. А там я был беден, чудаковат и диковат…
Абрахам криво усмехнулся, что-то вспоминая:
–Они меня невзлюбили. Все. У них был свой любимчик, а я даже в подпевалы ему не пошёл. Был одиночкой, невидимкой и это бесило… ты знаешь, мы не так и отличаемся от людей. Да, веришь? Мы маги, казалось бы, мы можем проклясть или оглушить заклинанием, но прежде, чем я познал оглушение и наращивание на своей голове ослиных ушей, я познал, что такое удары ногою в живот и сломанный кулаком нос. И вместо того, чтобы отбиваться щитами или заклинаниями я дрался. Смешно.
Стефания побледнела. Тошнота подкатила к горлу. Абрахам заметил это её состояние и подлил ей из кувшина:
–Ты пей, пей. Ужин вкусный был.
Она деревянными пальцами обхватила кубок и осушила его на треть. Абрахам продолжил:
–Наставники делали вид, что не замечают. Все, кроме одного, но, как оказалось позже, даже он ставил не на меня и учил…он учил меня привыкать к боли. И я привык. Я практиковал заклинания. Я терпел издевательства, но не ушёл из Цитадели. Нет. Потом была Айола. Красавица, лукавая королева. Она была с характером…
–Ты…любил? – Стефания отозвалась глухо на это признание. Оно не шло к Абрахаму. Разве такие, как он, любят?
–Любил. Она даже стала моей женой, – Абрахам усмехнулся. – Её сестра бежала к церковникам, и это грозило Айоле. А она всегда была карьеристкой. Я узнал эту тайну. И заставил её быть моей женой. Она меня не любила, но я пытался быть для неё хорошим мужем. Никогда ничем её не обидел и берёг. Тогда я был счастлив. Тогда у меня был сын.
–Сын? – переспросила Стефания. Она чувствовала что-то ужасное и холодное, что вот-вот должна была услышать и всё больше понимала, что Абрахам неизвестен ей от слова совсем, его жизнь, суть. Всё тайна! И вот он – настоящий перед нею. Впервые настоящий.
–А потом, – Абрахам как будто бы не слышал Стефанию, – я узнал о её измене. Она изменяла мне с лучшим другом, в нашей постели. Давно изменяла. Она мстила мне. Она хотела, чтобы я узнал, знала, что я разрушусь, узнав. Угадала. Я убил её первой.
Стефания судорожно вздохнула. Она не знала ничего о таинственной и мёртвой чёрт знает сколько лет Айоле, но представила холодную красавицу, чем-то похожую на Иас, истекающую кровью у ног Абрахама.
–А потом убил и друга, – продолжил Абрахам. – В горе я ушёл в работу. Я стал цепным и яростным псом. Я убивал церковников, которых мне указывали. Я убивал магов, когда мне объявляли их отступниками. Я почти не спал, я почти не ел. Я сделался сумасшедшим и яростным. Я ненавидел всех и чем больше я служил Цитадели, тем больше страдал, и пустота росла. Потом я встретил девчонку…молодую. Она была человеком. Благочестивая сестра Мария, которая оказалась в лазарете нашей Цитадели. Она ухаживала за ранеными магами, помогала местному целителю, как до этого помогала и ухаживала за церковниками. Мы не понимали и я не понимал больше других. Она не боялась нас. Мы могли её убить, мы были ей врагами, но она как могла, снимала страдания и помогала….кормила с ложечки, поила, меняла повязки. Не все зелья быстры. Не все они лечат раны. Мы не боги. Мы маги!
Теперь уже Стефания, видя, как в глазах Абрахама блеснула слеза, налила ему вина. Ей было не по себе от такого откровения. Страдающий Абрахам! Страдающий открыто…
–А я им говорю…– пьяный голос Базира на мгновение отвлек Стефанию от Абрахама, она скосила взгляд и поморщилась.
–И тогда я понял её веру. Я один, – продолжил Абрахам. – А потом она заболела. Мы пытались её вылечить, веришь? Мы…человека! Человека, что лечил врагов! Мы переживали. А я больше других. Я сидел у её постели. Я беседовал с ней. Она говорила о кресте, о вечности, о блаженстве духа, о прощении и милосердии…
–Она выжила? – тихо спросила Стефания, когда Абрахам вдруг затих. Ей очень хотелось, чтобы да, чтобы он признал её жизнь.
–Она умерла, – жёстко отозвался Абрахам. – Есть болезни, которые даже магия не может исцелить. Она умерла в мучениях, которых не заслужила, а я, который давно должен был умереть от своих грехов, жил! И тогда я понял, что магия мне противна. Что мне противна роль, которой меня наделила Цитадель, что все лживые слова…их лживые слова бесцельны, ведь они со своей магией не могут спасти тех, кого нужно спасти, а значит, всё ложь и всё лживо!
В глазах Абрахама полыхнул знакомый бешеный огонёк.
–И я стал предателем, – голос его окреп. – Потому что искал смысла, спасения. Я испачкал душу предательством – грехом больше, грехом меньше…какая разница? Я искал спасения, понимаешь? и теперь я разбит.
Стефания допила из своего кубка. Что-то не складывалось, что-то было упущено. Она вдруг поняла что и спросила:
–А твой сын?..
Абрахам молчал.
–Ты убил и его? – Стефания охрипла. Её глаза расширились от ужаса. – Сына?!
Абрахам промолчал, лишь взгляд его стал на мгновение пустым, словно обратился в прошлое. Стефания покачала головою, сама не зная, с кем спорит и кому возражает.
–Я мать твою убил, – напомнил Абрахам, возвращаясь в прежнее состояние. При этом он странно взглянул на нее, словно чего-то ждал.
И Стефания вдруг поняла чего.
–Я знаю, я знаю, зачем ты говоришь это. Ты надеешься, что я разозлюсь или захочу отомстить. Ты хочешь свободы, ты хочешь умереть, потому что пустота, которую ты открыл в своей душе, не стала меньше, верно? – Стефания чувствовала, как дрожит собственный голос, но по лицу Абрахама видела, что каждое её слово правдиво и достигает цели. – Ты хочешь, чтобы я избавила тебя от мучений, потому что самоубийство – грех. Ты ведёшь меня к этому, потому что устал…просто устал от себя, от грехов, от памяти. Тебе нет покоя. Тебе нет сна. Тебе нет жизни. Одно ничего. Верно?
Абрахам смотрел на неё с непривычной серьёзностью, без издевательской насмешки или жалости. Она не должна была понять, но поняла.
–Но я не сделаю этого, – продолжила Стефания. – Перед тобой нож в масле, ты можешь взять его и закончить всё сам. Но я этого не сделаю. Потому что ты жив и будешь жить. Я жива благодаря тебе. Но ты не схватишь нож, потому что после земного ада, созданного тобою же и твоим окружением, ты хочешь тихой вечности, а её не будет. Ты готов сдаться, но я не позволю.
–И что дальше? – спросил Абрахам спокойно и абсолютно трезво. – Ты простишь мне гибель своей матери?
–Это было самоубийство. Она бросилась туда, куда не должна была бросаться. Она не захотела…– Стефания осеклась, – нет, Абрахам, мне нет необходимости прощать или не прощать тебя. Ты сам себе не простишь. Ты даже гибели врагов себе не прощаешь.
Она была права. Она первая поняла эту тайну Абрахама. Он ненавидел себя и свой долг, своё фанатичное сердце, разрывающееся жалостью и тщательно от этой жалости замаскированное. Никто не должен знать. Никто…
–А что дальше… – продолжала Стефания, – нам надлежит решить вместе. Эй, Базир?!
Базир, чуть пошатываясь, провожаемый выкриками одобрения, прошёл к ним за стол.
–Отличные ребята! – заметил он, махнув рукой своим недавним собутыльникам. Стефания проследила за его рукой, но только для того, чтобы встретить взгляд Бертрана.
–А я смотрю, тебе неплохо, – с завистью заметил Абрахам.
–А то! – гордо расправил плечи Базир, – так… скажите мне, вы наговорились?
–Мы всё прояснили, – ответила за Абрахама Стефания. Он кивнул, показывая, что спорить больше нет смысла.
–Отлично. И на чьей мы стороне? – спросил Базир. – Мы ведь на чьей-то стороне? Да?!
