Разгадка оказалась проста. Соседи сверху обновили стиральную машинку, купили какую-то модель поновее, и стирали ночью, считая, что так экономят на электричестве. Справедливости ради скажу, что не их была вина в том, что бедная соседка чуть не уверовала в мистику! Дело в том, что перекрытия между этажами не имели той плотности, что была заявлена в документах, и не выдерживала звукоизоляции. Короче говоря, где-то при строительстве всё-таки схалтурили одни, а другие, не зная того, просто обновили технику, и вот третья помчалась к нам.
Догадались мы не сразу. Вообще бы не догадались. Это всё наш начальник – Владимир Николаевич понял. Мы были готовы уже уверовать, а он смекнул! И мысль его оправдалась.
Агнешка тогда долго дулась на меня за то, что мы не нашли полтергейста, но я всё равно считала случай интересным.
Сейчас она тоже не знала что сказать, как мне возразить, и, наконец, выкрикнула запальчиво:
–Там счета пришли!
Настроение стало хуже, чем было. Я поплелась в коридор – хвала Агнешке всё-таки – не дала висеть конвертам на ручке, втащила в дом. Я бегло просмотрела квитанции. Ну за воду насчитали не так много, за подогрев, то есть за отопление прилично, но терпимо…
–Капремонт тысяча! – я отшвырнула квиток. – Поганцы.
–Это много? – Агнешка умерла явно до моего времени. Она не знала цены моим деньгам, и всегда спрашивала – много или мало, если слышала про деньги.
–Учитывая, что наш подъезд в убитом состоянии – более, чем много! – я снова взяла квитанцию. До семнадцатого рекомендовалось оплатить. Зараза. У меня зарплата только двадцать пятого, а от аванса уже ничего не осталось. Ну а чего я ждала? Не надо было болеть! Потеряла в деньгах, да поиздержалась на лекарствах.
Я поймала озабоченный взгляд Агнешки, улыбнулась:
–Да ладно! Справимся. Ну насчитают долг в крайнем случае. Получу зарплату и оплачу.
–Не дело это, – покачала она головой. Вмиг растеряла всякую капризность, сделалась даже внешне старше. – Ты сапоги хотела.
–Зима уже к концу идёт, – я теперь была беспечной, хотя на душе скребли кошки. Финансирование нам подрезали, чего уж там. И без того мы не были богатыми, но хотя бы имели оклад и стимулирующие выплаты. Но бюджет урезали, оклад подняли, стимулирующие ответно снизили, а цены повысили…
Агнешка смотрела на меня пустыми глазами.
–Хватит о грустном! – я заставила себя встряхнуться, – я жутко устала если честно.
Агнешка проявила чудеса такта и отошла в стену. Куда она там скроется точно не знаю. Капризная она, но хорошая.
Я прошла в комнату. Она же моя спальня, она же мой кабинет, она же – единственная комната, которая, справедливо замечу, компенсировалась большой кухней. На кухне одно время стоял диван, и там спала я, а в комнате – мама. Мне надо было рано вставать на учёбу, и я не хотела мешаться, будить её.
Я уже хотела лечь на диван и провести время за каким-нибудь необременённым размышлениями фильмом на стареньком, но верном ноутбуке, но зазвонил телефон. Игнорировать весьма навязчивую вибрацию звонка было выше моих сил, и я взяла трубку.
–Алло?
–Привет! – голос Филиппа был бодрым и весёлым. Наверное, он не хотел, как я лежать на диване с ноутбуком. Его явно тянуло к жизни. – Как дела?
–Я тебя убью, – пригрозила я, – меня сегодня подкараулила твоя знакомая. В темноте. Требовала помощи, призрак, мол, у неё.
–Да, я знаю, – Филипп даже не сделал попытки отпереться. – Я сказал, что если кто и поможет, то вы. Особенно ты.
–Это не даёт ей права выслеживать меня, – слова Филиппа, его «особенно ты» были больнее, чем отсутствующий ужин, счета и какая-то женщина с верой в то, что у неё в квартире призрак. Наверное, то, что я испытываю к нему, вся эта неразбериха от желания его видеть, до желания его не видеть никогда, связана с моей привязанностью к нему. Более глубокой, чем следовало бы, привязанностью.
Я не сказала ему ни слова о чувствах, но он прекрасно умел читать людей и сделал всё, чтобы у меня даже надежды не было ложной. Я вообще не помню его за пределами работы при случайных встречах без какой-нибудь девицы, а на работе свободным от обсуждений или переписок с ними же.
–Ну она со странностями, – признал Филипп, – но я по ней и звоню. Слушай, не в службу, а в дружбу, Софа, возьми её дело? Поговори хоть с ней.
Я помолчала, хотя молчать было тяжело. Хотелось возмутиться, но это было бы точно слабостью, поэтому я спросила только:
–Почему я?
Филипп рассмеялся:
–Вот ты даёшь! А кто ещё? Тебя я знаю хорошо, тебе доверюсь. Нет, если ты скажешь мне, что она сумасшедшая, я тебе поверю. А вот, скажем, эм…Гайя ещё работает?
–Работает.
–Вот если Гайя то же скажет, ей не поверю. Она жестокая, а ты не разучилась слушать. Потому я к тебе её и послал, сказал прямо, чтоб искала Софью Ружинскую.
А я ей карточку и повеление перезвонить завтра. С другой стороны – у меня точно есть рабочий день и есть свободное время. Раньше я бы по просьбе Филиппа, может быть и сглупила бы, но сейчас нет! Надо быть сильнее и заботиться о себе.
–Поговори с ней, – продолжал Филипп. – А? прошу по дружбе.
Наверное, по этой же дружбе он меня не поздравил с днём рождения?
–Если позвонит и у меня будет свободное время – встречусь, – ответила я и хотела уже эффектно отключиться, как Филипп вдруг мрачно сказал:
–Злая ты какая-то… но и на том спасибо.
И отключился сам.
Мне очень хотелось швырнуть мобильный телефон куда-нибудь в постель, но я помнила, что новый купить не смогу, потому положила его на тумбочку и швырнула в постель уже яблоко, помытое дня три назад, но до сих пор нетронутое.
Не полегчало.
Не желая уже смотреть фильмов, я выключила ноутбук и легла под одеяло, с головой накрылась пледом. Уже до утра.
Да уж, прекрасная жизнь. Молодые годы, говорят, лучшие. А у меня уже лет пять работа-дом-тоска-работа, и разбавляется всё это скандалами с Агнешкой и редкими интересными делами.
Я перевернулась на другой бок. Чего сегодня со мной? Нормальная же жизнь. Не так всё и плохо. Есть где спать, есть что поесть, есть работа… да, всё нормально. А тоска от зимы!
Ужасная несправедливость: только положишь голову на подушку, а нет, уже будильник. Нет, я, конечно, понимаю, что прошло несколько часов, но ощущения именно такие. И как же тяжело вставать именно зимой! Темно, холодно, и недосып кажется ощутимее. Ещё и одеяло давит…такое тёплое, родное одеяло.
Один раз Агнешка решила меня пожалеть, я в ту пору училась ещё в старших классах, и выключила будильник. В ту зиму было особенно холодно и снежно, и с транспортом было не всё ладно. Агнешка решила, что от одного дня пропуска ничего не изменится.
Ругались мы тогда очень долго, она обижалась, швырнула в меня даже стул, но не от злости на меня, а от того, что мне пришлось ей напомнить о её смерти. Она тогда уже не понимала, как изменился мир, и что на учёбу мне необходимо. Вот и злилась за собственную глупость, за собственную смерть, но в итоге поняла. Больше с инициативой Агнешка не лезла, а я не напоминала.
–Агнешка, я постараюсь сегодня не задерживаться! – она не показывалась мне целое утро, даже когда я наспех пожарила яичницу. Когда-то я её любила, но это был период, когда яичница была редкостью, мама называла её вредной и жарила совсем нечасто. А вот когда я стала жить одна, и поняла, что яичница – это простой завтрак, сравнимый, разве что, с простейшими бутербродами, то моя любовь сдулась.
Но сегодня в холодильнике не было ни сыра, ни уж тем более колбасы, была лишь начатая упаковка яиц, пришлось выкручиваться. Но я не капризная – быстро обжарила, присыпала какими-то приправами для вкуса, поела, и заспешила.
Агнешка не появлялась.
–Чем займёшься? – без особой надежды крикнула я в пустоту квартиры, не зная точно, где сейчас Агнешка. Но ей не нужен сон, так что – она слышит.
Отозвалась. Снизошла привычным сгустком серо-белого цвета, проявилась, ответила скучным голосом:
–Телевизор буду смотреть.
–Громко не включай, – попросила я. был у нас с ней уже прецедент. Она тогда включила из вредности на полную мощность, мне соседи жаловались. Я возвращалась с работы, а они уже меня ждали с крайним возмущением. Я солгала, что испортился, видимо, пульт или телевизор, долго и нелепо извинялась, и вроде бы заслужила прощение, но соседи косились на меня с подозрением и по сей день.
–Ага, – согласилась Агнешка, – не буду.
–Ну не скучай.
Поворот ключа в замке, два шага до лестничной клетки, три шага по ней, десять ступенек вниз по лестнице, противный писк домофона, три ступеньки от подъезда…улица.
Утро холодное. Днём будет не так погано, но сейчас, когда ещё темно, сыро и по-особенному ветрено, как не поёжиться?
Но некогда себя жалеть. Ну, вперёд. Благо, недалеко, можно сэкономить на автобусе. Конечно, кажется, что это копейки, но путь туда-обратно, помноженный на пять дней в неделю, около двадцати дней в месяц – и вот уже небольшая, но сумма. А жизнь продлевается движением – ведь так?
Холодно, приходится идти быстро.
–Пропуск…– лениво процедил охранник. Наша кафедра держится секретностью, но штабуем мы в людном месте – в одном из местных институтов, прикрываясь кафедрой контроля экологических загрязнений. Кто и когда нас выдумал, уж не знаю, но мы такие, и так скрываемся на сегодняшний день.
–Да, сейчас, – пропуск чуть-чуть помят, но это ничего, я протянула его охраннику, но он даже не взглянул:
–Проходите.
Вот так. ему нет дела до меня и других, а мне нет дела до него. При желании я могла бы прочесть имя на его бейдже, лицо-то мне его уже давно знакомо, но я не читаю, не запоминаю. Он не смотрит в мой пропуск, так почему я должна помнить его имя?
Коридор, ещё коридор – уж если штабовать, то так, чтобы никто лишний к нам не проник! Вот и держимся в другом корпусе, в самом далёком уголке.
У нас один большой кабинет на всех. Вообще-то, нашему начальнику – Владимиру Николаевичу полагается сидеть в отдельном кабинетике, но мы там давно держим архивные подшивки газет и журналов, а ещё всё то, что начало, наконец, вываливаться из шкафа.
Он – как начальник – вообще находка. Если надо идти – легко отпустит, не повышает голоса, не кричит, и всегда пытается разбавить наше общество какой-нибудь историей. Мы его не боимся, а его чудачества (от возраста, наверное, идущие), воспринимаем с шутовством.
–Доброе утро! – я весело поздоровалась с ним. Владимир Николаевич с достоинством свернул газету, в которую углубился, взглянул на меня, сказал:
–Доброе утро, – после чего оторвал кусок своей же газеты и скатал из неё шарик.
Так он делал каждое утро. Я уже не удивлялась. Да и никто. Мы даже внимания не обращали, ну, разве что – Гайя…
Из всей нашей относительно тихой и дружной кафедры её я не понимала. Она держалась всегда в стороне, особняком. Всё, что я о ней знаю, так это то, что она сама себя назвала Гайей и то, что она приходит раньше всех.
Я не стала здороваться с ней персонально, а она не подняла головы от своей книги. Так у нас каждое утро. Она даже с Владимиром Николаевичем не здоровается, не то что со мной, да и вообще голос подаёт редко. Сидит себе за столом, или пишет что-то, или читает, голова низко опущена к столешнице – может, у неё плохое зрение? Не знаю. Очков она не носит, но я начинаю так думать, потому что почти всегда одна картина – Гайя склонилась над столом, копна тяжёлых чёрных волос скрывает её лицо.
–Доброго утра! – я не успела начать разговор о вчерашней встрече со странной женщиной, и про звонок Филиппа, а в дверь уже вломился следующий. Альцер – сотрудник из Берлина, приехал для обмена опытом. О своём родном институте исследования паранормального рассказывает свободно, видимо, в Берлине это рядовая практика, и там относятся свободнее к выделению средств из бюджета на странные исследования.
Но одного у него не отнять – вечного позитива. В любую погоду он входит с улыбкой, входит бодро.
–Доброе, – Владимир Николаевич кивнул, оторвал ещё одну полоску от своей газеты, скатал новый шарик.
–Как дела, Софа? – спросил Альцер. Он неплохой человек, но как и все мы – он знает, что с Гайей разговаривать бесполезно.
–Сейчас, все уж пусть придут…– я уже поняла, что рассказывать придётся всем, либо по несколько раз – по одному на каждого прибывшего, либо дождаться общего сбора.
Альцер взглянул на меня с усмешкой. Чего он там себе вообразил?
Но спрашивать не стал, сел за свой стол, стряхнул видимую только ему пылинку и включил компьютер.
Долго ждать остальных не пришлось. Через пару минут появился Павел – дружелюбный человек, по которому нельзя с виду сказать об этом. Он грозный и жуткий, высокий, могучий – ну просто богатырь из сказки! Но пообщаешься с ним и поймёшь: добрее человека едва ли можно найти. У нас он основная сила, не в смысле что с привидениями дерётся, а шкафы двигает, бутыли в кулерах меняет, технику туда-сюда таскает, вдобавок – он водитель нашего старенького служебного микроавтобуса.
Следом за ним вошёл и Зельман. И без того худой, нескладный, на фоне недавно вошедшего Павла он казался ещё худее и болезненнее. По нему сложно было сказать, сколько ему лет: не то тридцать, не то к пятидесяти. Нечитаемый, с тоскливым взглядом, он производил впечатление ипохондрика, однако, это всё было обманное впечатление.
Последней, ровно в половине девятого. Вбежала Майя. Как всегда задыхаясь от быстрого бега, как всегда кокетливая, она наспех со всеми поздоровалась, виновато захлопала глазами:
–Не виновата я! транспорт не шёл.
И я, и все знали, что Майя живёт в двух остановках от работы. Но она всегда опаздывала, просыпала, наводила укладку, передумав о вечером составленном наряде на работу, спешно гладила и готовила новый образ. Кокетка, насмешница, моя ровесница, непонятная мне едва ли не также, как и Гайя.
Владимир Николаевич убрал газету, оглядел нас, улыбнулся: он нами очень гордился. Пусть и поводом особенных к гордости не было, но он считал с поразительной искренностью, что только мы сторожим покой мирных граждан от того, против чего бессильны армии и полиции. И даром, что на сто восемнадцать сигналов о потустороннем всерьёз оправдывался только один, ну в лучшем случае –два, он всё равно был горд.
–Ну что там у тебя, Софа? – спросил Альцер громко, чтобы слышали все. – Ты что-то хотела рассказать?
Действительно… все собрались, тянуть нельзя, и я рассказала про встречу с женщиной, что меня преследовала и про звонок от Филиппа.
Гайя не подняла даже головы, но явно слышала. Мне даже показалось, что она отложила карандаш, чтобы слушать внимательнее, а может только показалось – я не вглядывалась в неё. Владимир Николаевич только качал головой, когда я закончила, воскликнул:
–Паршивец! Мало того, что он ушёл от нас…
Это было его личной драмой. Уход Филиппа в индивидуальные исследования он принимал как предательство.
–Может, надо было с ней поехать? – предположил Павел, – там, на месте…
–Инструкция, – перебил Альцер.
Я только кивнула. Да-да, инструкция, и только она меня остановила. Не мороз, не зима, не нежелание таскаться по всему этому с незнакомкой, которая запросто может оказаться психопаткой, нет, что вы! Только соблюдение инструкции.
Догадались мы не сразу. Вообще бы не догадались. Это всё наш начальник – Владимир Николаевич понял. Мы были готовы уже уверовать, а он смекнул! И мысль его оправдалась.
Агнешка тогда долго дулась на меня за то, что мы не нашли полтергейста, но я всё равно считала случай интересным.
Сейчас она тоже не знала что сказать, как мне возразить, и, наконец, выкрикнула запальчиво:
–Там счета пришли!
Настроение стало хуже, чем было. Я поплелась в коридор – хвала Агнешке всё-таки – не дала висеть конвертам на ручке, втащила в дом. Я бегло просмотрела квитанции. Ну за воду насчитали не так много, за подогрев, то есть за отопление прилично, но терпимо…
–Капремонт тысяча! – я отшвырнула квиток. – Поганцы.
–Это много? – Агнешка умерла явно до моего времени. Она не знала цены моим деньгам, и всегда спрашивала – много или мало, если слышала про деньги.
–Учитывая, что наш подъезд в убитом состоянии – более, чем много! – я снова взяла квитанцию. До семнадцатого рекомендовалось оплатить. Зараза. У меня зарплата только двадцать пятого, а от аванса уже ничего не осталось. Ну а чего я ждала? Не надо было болеть! Потеряла в деньгах, да поиздержалась на лекарствах.
Я поймала озабоченный взгляд Агнешки, улыбнулась:
–Да ладно! Справимся. Ну насчитают долг в крайнем случае. Получу зарплату и оплачу.
–Не дело это, – покачала она головой. Вмиг растеряла всякую капризность, сделалась даже внешне старше. – Ты сапоги хотела.
–Зима уже к концу идёт, – я теперь была беспечной, хотя на душе скребли кошки. Финансирование нам подрезали, чего уж там. И без того мы не были богатыми, но хотя бы имели оклад и стимулирующие выплаты. Но бюджет урезали, оклад подняли, стимулирующие ответно снизили, а цены повысили…
Агнешка смотрела на меня пустыми глазами.
–Хватит о грустном! – я заставила себя встряхнуться, – я жутко устала если честно.
Агнешка проявила чудеса такта и отошла в стену. Куда она там скроется точно не знаю. Капризная она, но хорошая.
Я прошла в комнату. Она же моя спальня, она же мой кабинет, она же – единственная комната, которая, справедливо замечу, компенсировалась большой кухней. На кухне одно время стоял диван, и там спала я, а в комнате – мама. Мне надо было рано вставать на учёбу, и я не хотела мешаться, будить её.
Я уже хотела лечь на диван и провести время за каким-нибудь необременённым размышлениями фильмом на стареньком, но верном ноутбуке, но зазвонил телефон. Игнорировать весьма навязчивую вибрацию звонка было выше моих сил, и я взяла трубку.
–Алло?
–Привет! – голос Филиппа был бодрым и весёлым. Наверное, он не хотел, как я лежать на диване с ноутбуком. Его явно тянуло к жизни. – Как дела?
–Я тебя убью, – пригрозила я, – меня сегодня подкараулила твоя знакомая. В темноте. Требовала помощи, призрак, мол, у неё.
–Да, я знаю, – Филипп даже не сделал попытки отпереться. – Я сказал, что если кто и поможет, то вы. Особенно ты.
–Это не даёт ей права выслеживать меня, – слова Филиппа, его «особенно ты» были больнее, чем отсутствующий ужин, счета и какая-то женщина с верой в то, что у неё в квартире призрак. Наверное, то, что я испытываю к нему, вся эта неразбериха от желания его видеть, до желания его не видеть никогда, связана с моей привязанностью к нему. Более глубокой, чем следовало бы, привязанностью.
Я не сказала ему ни слова о чувствах, но он прекрасно умел читать людей и сделал всё, чтобы у меня даже надежды не было ложной. Я вообще не помню его за пределами работы при случайных встречах без какой-нибудь девицы, а на работе свободным от обсуждений или переписок с ними же.
–Ну она со странностями, – признал Филипп, – но я по ней и звоню. Слушай, не в службу, а в дружбу, Софа, возьми её дело? Поговори хоть с ней.
Я помолчала, хотя молчать было тяжело. Хотелось возмутиться, но это было бы точно слабостью, поэтому я спросила только:
–Почему я?
Филипп рассмеялся:
–Вот ты даёшь! А кто ещё? Тебя я знаю хорошо, тебе доверюсь. Нет, если ты скажешь мне, что она сумасшедшая, я тебе поверю. А вот, скажем, эм…Гайя ещё работает?
–Работает.
–Вот если Гайя то же скажет, ей не поверю. Она жестокая, а ты не разучилась слушать. Потому я к тебе её и послал, сказал прямо, чтоб искала Софью Ружинскую.
А я ей карточку и повеление перезвонить завтра. С другой стороны – у меня точно есть рабочий день и есть свободное время. Раньше я бы по просьбе Филиппа, может быть и сглупила бы, но сейчас нет! Надо быть сильнее и заботиться о себе.
–Поговори с ней, – продолжал Филипп. – А? прошу по дружбе.
Наверное, по этой же дружбе он меня не поздравил с днём рождения?
–Если позвонит и у меня будет свободное время – встречусь, – ответила я и хотела уже эффектно отключиться, как Филипп вдруг мрачно сказал:
–Злая ты какая-то… но и на том спасибо.
И отключился сам.
Мне очень хотелось швырнуть мобильный телефон куда-нибудь в постель, но я помнила, что новый купить не смогу, потому положила его на тумбочку и швырнула в постель уже яблоко, помытое дня три назад, но до сих пор нетронутое.
Не полегчало.
Не желая уже смотреть фильмов, я выключила ноутбук и легла под одеяло, с головой накрылась пледом. Уже до утра.
Да уж, прекрасная жизнь. Молодые годы, говорят, лучшие. А у меня уже лет пять работа-дом-тоска-работа, и разбавляется всё это скандалами с Агнешкой и редкими интересными делами.
Я перевернулась на другой бок. Чего сегодня со мной? Нормальная же жизнь. Не так всё и плохо. Есть где спать, есть что поесть, есть работа… да, всё нормально. А тоска от зимы!
Глава 2
Ужасная несправедливость: только положишь голову на подушку, а нет, уже будильник. Нет, я, конечно, понимаю, что прошло несколько часов, но ощущения именно такие. И как же тяжело вставать именно зимой! Темно, холодно, и недосып кажется ощутимее. Ещё и одеяло давит…такое тёплое, родное одеяло.
Один раз Агнешка решила меня пожалеть, я в ту пору училась ещё в старших классах, и выключила будильник. В ту зиму было особенно холодно и снежно, и с транспортом было не всё ладно. Агнешка решила, что от одного дня пропуска ничего не изменится.
Ругались мы тогда очень долго, она обижалась, швырнула в меня даже стул, но не от злости на меня, а от того, что мне пришлось ей напомнить о её смерти. Она тогда уже не понимала, как изменился мир, и что на учёбу мне необходимо. Вот и злилась за собственную глупость, за собственную смерть, но в итоге поняла. Больше с инициативой Агнешка не лезла, а я не напоминала.
–Агнешка, я постараюсь сегодня не задерживаться! – она не показывалась мне целое утро, даже когда я наспех пожарила яичницу. Когда-то я её любила, но это был период, когда яичница была редкостью, мама называла её вредной и жарила совсем нечасто. А вот когда я стала жить одна, и поняла, что яичница – это простой завтрак, сравнимый, разве что, с простейшими бутербродами, то моя любовь сдулась.
Но сегодня в холодильнике не было ни сыра, ни уж тем более колбасы, была лишь начатая упаковка яиц, пришлось выкручиваться. Но я не капризная – быстро обжарила, присыпала какими-то приправами для вкуса, поела, и заспешила.
Агнешка не появлялась.
–Чем займёшься? – без особой надежды крикнула я в пустоту квартиры, не зная точно, где сейчас Агнешка. Но ей не нужен сон, так что – она слышит.
Отозвалась. Снизошла привычным сгустком серо-белого цвета, проявилась, ответила скучным голосом:
–Телевизор буду смотреть.
–Громко не включай, – попросила я. был у нас с ней уже прецедент. Она тогда включила из вредности на полную мощность, мне соседи жаловались. Я возвращалась с работы, а они уже меня ждали с крайним возмущением. Я солгала, что испортился, видимо, пульт или телевизор, долго и нелепо извинялась, и вроде бы заслужила прощение, но соседи косились на меня с подозрением и по сей день.
–Ага, – согласилась Агнешка, – не буду.
–Ну не скучай.
Поворот ключа в замке, два шага до лестничной клетки, три шага по ней, десять ступенек вниз по лестнице, противный писк домофона, три ступеньки от подъезда…улица.
Утро холодное. Днём будет не так погано, но сейчас, когда ещё темно, сыро и по-особенному ветрено, как не поёжиться?
Но некогда себя жалеть. Ну, вперёд. Благо, недалеко, можно сэкономить на автобусе. Конечно, кажется, что это копейки, но путь туда-обратно, помноженный на пять дней в неделю, около двадцати дней в месяц – и вот уже небольшая, но сумма. А жизнь продлевается движением – ведь так?
Холодно, приходится идти быстро.
–Пропуск…– лениво процедил охранник. Наша кафедра держится секретностью, но штабуем мы в людном месте – в одном из местных институтов, прикрываясь кафедрой контроля экологических загрязнений. Кто и когда нас выдумал, уж не знаю, но мы такие, и так скрываемся на сегодняшний день.
–Да, сейчас, – пропуск чуть-чуть помят, но это ничего, я протянула его охраннику, но он даже не взглянул:
–Проходите.
Вот так. ему нет дела до меня и других, а мне нет дела до него. При желании я могла бы прочесть имя на его бейдже, лицо-то мне его уже давно знакомо, но я не читаю, не запоминаю. Он не смотрит в мой пропуск, так почему я должна помнить его имя?
Коридор, ещё коридор – уж если штабовать, то так, чтобы никто лишний к нам не проник! Вот и держимся в другом корпусе, в самом далёком уголке.
У нас один большой кабинет на всех. Вообще-то, нашему начальнику – Владимиру Николаевичу полагается сидеть в отдельном кабинетике, но мы там давно держим архивные подшивки газет и журналов, а ещё всё то, что начало, наконец, вываливаться из шкафа.
Он – как начальник – вообще находка. Если надо идти – легко отпустит, не повышает голоса, не кричит, и всегда пытается разбавить наше общество какой-нибудь историей. Мы его не боимся, а его чудачества (от возраста, наверное, идущие), воспринимаем с шутовством.
–Доброе утро! – я весело поздоровалась с ним. Владимир Николаевич с достоинством свернул газету, в которую углубился, взглянул на меня, сказал:
–Доброе утро, – после чего оторвал кусок своей же газеты и скатал из неё шарик.
Так он делал каждое утро. Я уже не удивлялась. Да и никто. Мы даже внимания не обращали, ну, разве что – Гайя…
Из всей нашей относительно тихой и дружной кафедры её я не понимала. Она держалась всегда в стороне, особняком. Всё, что я о ней знаю, так это то, что она сама себя назвала Гайей и то, что она приходит раньше всех.
Я не стала здороваться с ней персонально, а она не подняла головы от своей книги. Так у нас каждое утро. Она даже с Владимиром Николаевичем не здоровается, не то что со мной, да и вообще голос подаёт редко. Сидит себе за столом, или пишет что-то, или читает, голова низко опущена к столешнице – может, у неё плохое зрение? Не знаю. Очков она не носит, но я начинаю так думать, потому что почти всегда одна картина – Гайя склонилась над столом, копна тяжёлых чёрных волос скрывает её лицо.
–Доброго утра! – я не успела начать разговор о вчерашней встрече со странной женщиной, и про звонок Филиппа, а в дверь уже вломился следующий. Альцер – сотрудник из Берлина, приехал для обмена опытом. О своём родном институте исследования паранормального рассказывает свободно, видимо, в Берлине это рядовая практика, и там относятся свободнее к выделению средств из бюджета на странные исследования.
Но одного у него не отнять – вечного позитива. В любую погоду он входит с улыбкой, входит бодро.
–Доброе, – Владимир Николаевич кивнул, оторвал ещё одну полоску от своей газеты, скатал новый шарик.
–Как дела, Софа? – спросил Альцер. Он неплохой человек, но как и все мы – он знает, что с Гайей разговаривать бесполезно.
–Сейчас, все уж пусть придут…– я уже поняла, что рассказывать придётся всем, либо по несколько раз – по одному на каждого прибывшего, либо дождаться общего сбора.
Альцер взглянул на меня с усмешкой. Чего он там себе вообразил?
Но спрашивать не стал, сел за свой стол, стряхнул видимую только ему пылинку и включил компьютер.
Долго ждать остальных не пришлось. Через пару минут появился Павел – дружелюбный человек, по которому нельзя с виду сказать об этом. Он грозный и жуткий, высокий, могучий – ну просто богатырь из сказки! Но пообщаешься с ним и поймёшь: добрее человека едва ли можно найти. У нас он основная сила, не в смысле что с привидениями дерётся, а шкафы двигает, бутыли в кулерах меняет, технику туда-сюда таскает, вдобавок – он водитель нашего старенького служебного микроавтобуса.
Следом за ним вошёл и Зельман. И без того худой, нескладный, на фоне недавно вошедшего Павла он казался ещё худее и болезненнее. По нему сложно было сказать, сколько ему лет: не то тридцать, не то к пятидесяти. Нечитаемый, с тоскливым взглядом, он производил впечатление ипохондрика, однако, это всё было обманное впечатление.
Последней, ровно в половине девятого. Вбежала Майя. Как всегда задыхаясь от быстрого бега, как всегда кокетливая, она наспех со всеми поздоровалась, виновато захлопала глазами:
–Не виновата я! транспорт не шёл.
И я, и все знали, что Майя живёт в двух остановках от работы. Но она всегда опаздывала, просыпала, наводила укладку, передумав о вечером составленном наряде на работу, спешно гладила и готовила новый образ. Кокетка, насмешница, моя ровесница, непонятная мне едва ли не также, как и Гайя.
Владимир Николаевич убрал газету, оглядел нас, улыбнулся: он нами очень гордился. Пусть и поводом особенных к гордости не было, но он считал с поразительной искренностью, что только мы сторожим покой мирных граждан от того, против чего бессильны армии и полиции. И даром, что на сто восемнадцать сигналов о потустороннем всерьёз оправдывался только один, ну в лучшем случае –два, он всё равно был горд.
–Ну что там у тебя, Софа? – спросил Альцер громко, чтобы слышали все. – Ты что-то хотела рассказать?
Действительно… все собрались, тянуть нельзя, и я рассказала про встречу с женщиной, что меня преследовала и про звонок от Филиппа.
Гайя не подняла даже головы, но явно слышала. Мне даже показалось, что она отложила карандаш, чтобы слушать внимательнее, а может только показалось – я не вглядывалась в неё. Владимир Николаевич только качал головой, когда я закончила, воскликнул:
–Паршивец! Мало того, что он ушёл от нас…
Это было его личной драмой. Уход Филиппа в индивидуальные исследования он принимал как предательство.
–Может, надо было с ней поехать? – предположил Павел, – там, на месте…
–Инструкция, – перебил Альцер.
Я только кивнула. Да-да, инструкция, и только она меня остановила. Не мороз, не зима, не нежелание таскаться по всему этому с незнакомкой, которая запросто может оказаться психопаткой, нет, что вы! Только соблюдение инструкции.
