-А вы чего, друг за друга взялись?
-О чем ты? – Арахне было неприятно слушать такое, но она заставила себя быть сильнее и даже голосом не выдать своих чувств.
-Ну…- Оллейн неопределенно повел рукою, как будто бы разгонял мошкару. – Сколер – палач, теперь ты говоришь про судью и дознавателя. Другие преступники кончились?
-Секция Закона не имеет снисхождения даже к своим представителям! – Арахна не знала, откуда взялся ее надменный тон, почему ей вообще захотелось быть надменной, да еще и с кем, но она явно показала Оллейну, что не намерена вступать в обсуждение своих дел, даже если речь шла о тех делах, которые крепко смущали ее саму, ведь речь шла о казни Талена и Ависа. Ну ладно еще Тален, но Авис! Авис!
-Да это ясно, просто странно. – Оллейн вздохнул. – Ты не обижайся, я не от большого ума…
Лукавство! Нельзя быть в Разъездной Коллегии и говорить об отсутствии большого ума. Не выдержишь ты там, выкинут, даже возразить не успеешь.
-А я просто ответила. И тоже не от большого ума.
Арахна вспомнила, что в отличие от того же Мальта и членов ее Коллегии, Оллейн не знает, насколько она глупа в своих поступках, как наивна в своих мыслях. Ей стало даже жаль этого человека, который проявлял к ней много сочувствия. Он был бы разочарован, без сомнений, узнав, как она не оправдывает надежд Регара и уж тем более собственных.
Впрочем – ее ли это надежды?!
-Спасибо, мне туда, - Оллейн явно хотел избавиться от ее общества. Может быть, жалел о своей бестактности, а может быть, это в Арахне появилось что-то такое, что заставляло теперь его отшатнуться от нее подальше – но Оллейн, собиравшийся в Коллегию Кузнецов, свернул гораздо раньше, чем того требовала дорога.
И Арахна, не зная, куда деться, продолжала идти вперед, упиваясь своим одиночеством и уничтожая саму себя. Каждый свой шаг и даже каждый вдох она шла, браня себя за все свершенное и, напротив, несвершенное, за все сказанное и за все, от чего она отмалчивалась. Ей не было жаль себя, было какое-то особенное удовольствие в этом уничижении своей личности. И вспоминались уже не последние проступки, а слова, сказанные в порыве ярости Регару еще лет восемь-десять назад. Арахне даже стало обидно в этом самоуничижении, что она так мало совершила плохого. Ну поссорилась с Регаром, ну с Лепеном или Сколером, и? ну влезла в сети Мальта и не сказала очень многого, ну и что? В итоге – может ли она сказать, что все из сказанного им – правда? Что его и ее поступки не ведут в итоге к благу?
Да ничего она сказать не может!
Арахна шла и шла, пока не заметила, как вышла к главной дороге, от которой можно было идти в город. Здесь она очнулась и решила, что а сегодня хватит. завтра казнь. Завтра долг. Надо домой. Снова извиняться или снова делать вид, что все хорошо.
Она уже поспешила, было, когда услышала позади себя приближение кареты. Помня о том, что все ее неприятности вышли на новый уровень после поездки в карете с принцем Мирасом, Арахна нырнула почти мгновенно за какую-то осветительную колонну, стоявшую у дороги. Сюда к вечернему часу крепились самые большие факелы.
Она притаилась, ожидая появления кареты и увидев ее, похвалила впервые за долгое время, свою сообразительность. Эта карета была ей знакома.
Она уже видела эти вензеля и эту роскошь убранства, этих лошадей - лучших, наверное, во всей столице. Карета принца Мираса, может быть, и пряталась тогда в рассветной сырости и хмари, но все-таки не узнать ее даже в свете дня было невозможно.
Карета остановилась у начала Коллегий. Немного все пребывало в тишине, не считая громкого дыхания лошадей и нервного стука в груди Арахны, да еще случайных прохожих, которые с удивлением оборачивали головы на карету принца.
Затем дверь распахнулась и появился Мальт. Он быстро выскользнул из кареты и зашагал в сторону, словно не было его там. Спрятав голову под капюшон, но, без сомнения, узнаваемый, он зашагал прочь, а карета рванула по дороге обратно.
Арахна недолго колебалась. Сначала она хотела прикинуться невидимкой, подождать, когда Мальт пройдет и уже торопиться домой, но стоило ему поравняться со столбом, где пряталась Арахна, как решение пошло не туда.
И она последовала за дознавателем.
«Хуже не будет!»
У каждого есть свои тайны. У Арахны их до недавнего времени не было, но вот теперь она крадется за дознавателем по улицам среди Коллегий, не зная, что он ее уже давно заметил.
Звание дознавателя располагает к этому.
А вот у Лепена тайны были уже давно. Конечно, самая важная сводилась к Арахне, к его чувствам к ней, к ревности, которая рождалась в нем от одного ее присутствия где-то со Сколером, Ависом или случайным знакомым.
Но сейчас эту тайну он сам выдал и это не ознаменовало конец мучений, как почему-то рисовалось в его мыслях, а напротив – родило новые. Теперь Арахна, зная его чувства, просто отказывалась признавать их. И не хотела даже сама признаваться, хотя, очевидно было, что ей никогда не найти никого, кто дорожил бы ею также, как Лепен.
Лепену это было, во всяком случае, очевидно. А вот Арахна упрямилась. И, раздражая его, а, может быть, просто играясь, она теперь приплетала в свою жизнь то Мальта, то Эмиса. и если с первым Лепен ничего пока не мог сделать, то мог решить о втором.
И тут на помощь ему пришла другая тайна.
В Секции Закона долгое время властвовала некая надежность и устойчивость. Все работали чаще всего с теми, с кем привыкли работать и так, как привыкли. Застой, губивший Мару, вынуждающий крестьян искать справедливости то там, то тут силой, а городских жителей выживать, не касался части столицы, где располагались Секции Закона. Расширялась численность дознавателей и судей, но несущественно. Бюджет был примерно одинаковым, а если и происходил какой-то скандал или ссора между двумя Коллегиями закона, то обсуждались эти события еще долго.
И даже дни тянулись одинаково и серо, как одеяния Дознания.
Лепен ненавидел Дознание. Но устойчивость службы не могла не свести его с одним из дознавателей в близкое знакомство. Регар чаще всего взаимодействовал с Дознанием, а Арахна, хоть и считалась его заместителем, замещала его, скорее, в бумагах, и работала уже с теми, кого передавал ей Регар. А Сколер и Лепен не пользовались такой привилегией и были лишены Регаром такой заботы о себе. Им пришлось контактировать (и много) с дознавателями и прошло определенное время прежде, чем произошло некоторое мирное соглашение.
Лепен скрывал это. В отличие от Сколера, который поддерживал шутки о дознавателях и мог позволить себе не больше, чем оскорбительную карикатуру на них, Лепен всячески демонстрировал ненависть к этой Коллегии, потому что видел, как презирают дознаватели и Регара, и всех палачей разом, хоть и не могут без них обходиться.
А еще Лепен злился на самого себя, застрявшего среди палачей, не имеющего перспектив, когда как карьера в Дознании была бы роскошнее. Но тогда Арахна не поняла бы его. Чтобы не иметь в себе зависти, он научился ненавидеть.
Дознавателя, с которым работал Лепен чаще всего, звали Персиваль. Это был представитель классической внешности дознавателя – высокий, худой, с тяжелым взглядом, незаметный, в вечном своем быстром шаге и рваный в движениях. Но воспитан и обучен он был уже как-то по-новому и смотрел с какой-то иронией на жизнь, и даже ненависть Лепена веселила его.
Поначалу они молча обменивались документами и преступниками. Лепен забирал себе тех, кого надо было допросить и казнить, и возвращал либо бумагу о казни, либо преступника, признавшегося (чаще всего).
Понемногу они перешли на сухое приветствие и прощание. Затем, как-то даже Персиваль спросил о делах Лепена, заметив (ох уж эти внимательные ко всему дознаватели!) определенные следы бессонницы на лице палача.
Потом они и вовсе стали переговариваться о мелочах. Однажды, правда, это неловкое знакомство чуть не закончилось. Арахна вышла из Коллегии палачей, когда Лепен шел вместе с Персивалем туда, и Персиваль столкнулся с Арахной.
Позже Персиваль сказал:
-Красивая девушка, - чем заработал гнев во взгляде уже тогда истерзанного Лепена. Заметив этот гнев, дознаватель кивнул:
-Понял, не бойся, больше даже не взгляну.
Их нельзя было назвать друзьями или даже приятелями. Это было деловое сотрудничество. Но, как и во всяком сотрудничестве, которое длится достаточно долго, они, узнавая друг друга, сталкиваясь с методами своих и сторонних Коллегий, понемногу стали обладателями некоторых тайн…
Тайны эти включали мелкие допущения в работе, ошибки и провалы, которые, вроде бы и не критичны, чтобы доносить о них начальству, но неприятны. Так, например, однажды Лепен не рассчитал и сломал ногу одному преступнику во время допроса, хотя у Персиваля было четкое указание: преступник должен сам идти!
Лепен уже приготовился к разносу со стороны Персиваля и жалобе Регару, который, в свою очередь, явно устроил бы и свой разнос, но Персиваль неожиданно успокоил:
-Ничего, бывает. Признание у нас.
-Но как он пойдет на эшафот? – не понял Лепен.
-Привяжем ему опоры по бокам, наденем одежду поплотнее, и помощники затащат его…никто ничего не узнает.
Никто ничего и не узнал. В ответ на эту любезность, Лепен допустил следующую: когда Персиваль где-то потерял ведомость по учету прибывших из одной части маары в другую преступников, Лепен позволил ему снять копию с ведомости, хранившейся у Регара. Регар, конечно, ничего не знал, и отвлечь его было нелегким делом, но Лепен выручил дознавателя и тот оценил это.
Это было расчетливое сотрудничество, которое накручивало все больше и больше слоев. Пять лет знакомства сделали Лепена и Персиваля завязанными друг на друге. Это не отразилось никак на ненависти Лепена к дознавателям и на иронии Персиваля к жизни, но сложило определенный мотив и сплело определенную тайну.
Лепен, в самом деле, попытался сначала следовать за Арахной, но его отвлекла непонятно откуда взявшаяся Иас, схватившая его за руку и рассказывающая какие-то очередные сказки.
-Мне обещали выплаты в скором времени! – радостно вещала она, как будто бы не было в ней больше горя. – Скажи это, Лепен, скажи это Арахне!
Лепен что-то бросил ей в ответ неразборчивое и начисто забыл просьбу Иас, едва огляделся по сторонам и заметил, что Арахна исчезла. Он метнулся влево, но едва не был сбит каким-то представителем Коллегии Письма, который выбирал узкие проулки для своих редких прогулок, потому что не мог долго ходить, за что и был разжалован в Коллегию Письма на дожитие.
Тогда Лепен метнулся вправо, но и там было как-то запружено, слишком много народу высыпало. Позже Лепен узнал, что в тот день заседала со всеми представителями Секция Городского Устройства, что и создало толпу.
Лепен остался стоять дурак дураком и решил действовать в другом направлении. Он подумал, что если не удается ему защитить Арахну открыто, получить ее любовь и признание совершенно явно и просто, то надо создать иллюзию того, что это будет только ее выбором.
Путь лег в Коллегию Дознания. Сегодня ему уже пришлось там побывать, правда, не по своей воле, а ради Арахны, но Лепен уже давно многое дело ради Арахны. Он откладывал большую часть своего жалования на будущую жизнь с ней, рассчитывая перебраться с нею из Коллегий в городскую черту и самому продолжить службу в Коллегии Палачей или ином месте. Ее до работы Лепен допускать не очень и хотел в дальнейшем, полагая, что с нее хватит – после рубки голов, повешения и сожжения, пусть она сидит дома. Да и ему спокойнее будет, что Арахна точно его ждет и точно только с ним.
Своими планами Лепен ни с кем не делился, вынашивал их в своем сердце, хранил надежно, как великую ценность, потому что кроме этих планов у него не было ничего – в реальности Арахна бежала даже от разговора с ним, а в мечтах и в планах – была хозяйкой в общем доме.
Дойти оказалось быстро, но вот ждать, пока дежурный дознаватель, уже видевший сегодня появление Лепена, вызовет, наконец, Персиваля и пока спуститься сам Персиваль – было долго.
Дознаватель не ждал прихода Лепена. На данный момент он расследовал дело о паре краж и не довел их до конца, делами же Талена и Ависа Персиваль не занимался. Вдобавок, он готовился к проверке, которая неожиданным горем легла на Секции Закона, затронув Дознание и Судейство и, странным образом, миновав пока Палачей. Впрочем, чего их проверять-то? Что они…голову не ту отрубят или топор украдут?! Так это же додуматься надо, а Регар держал все документы в полном порядке и готов был в любой день предоставить полный отчет о своих действиях и о действиях своих палачей. О служебной деятельности своих палачей, как оказалось.
-Что случилось? – спросил Персиваль, проигнорировав приличие и приветствие, подобающее служителям одной и той же секции, да и просто людям.
-Поговорить надо, - Лепен был спокоен. Он уже все решил.
-Срочно? – Персиваль любил поговорить, как и всякий дознаватель, но не сейчас, когда горели все цифры, и когда эта проверка…далась она принцу Мирасу! Сидел, ничем особенно не интересовался, и вот – снизошло откровение. До каждой цифры заставил поднять данные. Заставил-то он глав Коллегий, а те, в свою очередь, своих подчиненных…
А оно не сходится! Вот сходилось, сходилось, и разошлось. И не на одного-двух человек, а уже на десять или пятнадцать. И непонятно, решительно непонятно. Как это произошло, если каждый сезон отчеты совпадали идеально. Кто этот маг, кто этот служитель рыцарей Луала который цифры подгонял столь ровно – еще предстояло выяснить.
-Хотелось бы.
-Ладно…
Персиваль сделал знак следовать за собою и Регар, зная, что отступления не будет, двинулся следом, осторожно обходя дальним шагом дежурного дознавателя.
Кабинет Персиваля был самым обыкновенным. Порядок и беспорядок мешались в нем с удивительно чутким равенством. Порядок не доходил до абсурдности, как в кабинете Мальта, но и до разброса, как у Талена – тоже.
-Ну? – Персиваль по старой дознавательской привычке закрыл за Лепеном дверь и пригласил его сесть. – Я тебя слушаю.
В своем уме Лепен представлял это иначе. Персиваль, услышав его речи, должен был немедленно ему помочь избавиться от Эмиса, но оказавшись в его кабинете, Лепен подумал, что, возможно, слегка переоценил свои фантазии.
-Ну, у нас новый ученик…
-Вместо Сколера, мои соболезнования, - кивнул Персиваль. Он уже знал о наличии нового ученика, эта новость не могла пройти незамеченной. – И ты из-за него здесь?
-Я думаю, что он преступник, - Лепен постарался отвести взгляд от Персиваля, но тот расхохотался, и это заставило Лепена взглянуть на дознавателя:
-В семье не без урода?! Был нормальный, а как стал четвертым человеком в вашей семейке, оказался преступником?
-Я подожду, - Лепену стоило большого труда не разозлиться.
-Ладно, - присмирел мгновенно Персиваль. – Ну и какой он преступник?
-Вор, - спокойно отозвался Лепен.
Персиваль любил загадки. Это когда-то и заставило его стать дознавателем. гибкий ум, позволяющий складывать самые мелкие детали в картинку, всегда восхищал его и, несмотря на все уговоры отца и матери, которые пророчили ему блестящую военную карьеру, Персиваль стал дознавателем.
-О чем ты? – Арахне было неприятно слушать такое, но она заставила себя быть сильнее и даже голосом не выдать своих чувств.
-Ну…- Оллейн неопределенно повел рукою, как будто бы разгонял мошкару. – Сколер – палач, теперь ты говоришь про судью и дознавателя. Другие преступники кончились?
-Секция Закона не имеет снисхождения даже к своим представителям! – Арахна не знала, откуда взялся ее надменный тон, почему ей вообще захотелось быть надменной, да еще и с кем, но она явно показала Оллейну, что не намерена вступать в обсуждение своих дел, даже если речь шла о тех делах, которые крепко смущали ее саму, ведь речь шла о казни Талена и Ависа. Ну ладно еще Тален, но Авис! Авис!
-Да это ясно, просто странно. – Оллейн вздохнул. – Ты не обижайся, я не от большого ума…
Лукавство! Нельзя быть в Разъездной Коллегии и говорить об отсутствии большого ума. Не выдержишь ты там, выкинут, даже возразить не успеешь.
-А я просто ответила. И тоже не от большого ума.
Арахна вспомнила, что в отличие от того же Мальта и членов ее Коллегии, Оллейн не знает, насколько она глупа в своих поступках, как наивна в своих мыслях. Ей стало даже жаль этого человека, который проявлял к ней много сочувствия. Он был бы разочарован, без сомнений, узнав, как она не оправдывает надежд Регара и уж тем более собственных.
Впрочем – ее ли это надежды?!
-Спасибо, мне туда, - Оллейн явно хотел избавиться от ее общества. Может быть, жалел о своей бестактности, а может быть, это в Арахне появилось что-то такое, что заставляло теперь его отшатнуться от нее подальше – но Оллейн, собиравшийся в Коллегию Кузнецов, свернул гораздо раньше, чем того требовала дорога.
И Арахна, не зная, куда деться, продолжала идти вперед, упиваясь своим одиночеством и уничтожая саму себя. Каждый свой шаг и даже каждый вдох она шла, браня себя за все свершенное и, напротив, несвершенное, за все сказанное и за все, от чего она отмалчивалась. Ей не было жаль себя, было какое-то особенное удовольствие в этом уничижении своей личности. И вспоминались уже не последние проступки, а слова, сказанные в порыве ярости Регару еще лет восемь-десять назад. Арахне даже стало обидно в этом самоуничижении, что она так мало совершила плохого. Ну поссорилась с Регаром, ну с Лепеном или Сколером, и? ну влезла в сети Мальта и не сказала очень многого, ну и что? В итоге – может ли она сказать, что все из сказанного им – правда? Что его и ее поступки не ведут в итоге к благу?
Да ничего она сказать не может!
Арахна шла и шла, пока не заметила, как вышла к главной дороге, от которой можно было идти в город. Здесь она очнулась и решила, что а сегодня хватит. завтра казнь. Завтра долг. Надо домой. Снова извиняться или снова делать вид, что все хорошо.
Она уже поспешила, было, когда услышала позади себя приближение кареты. Помня о том, что все ее неприятности вышли на новый уровень после поездки в карете с принцем Мирасом, Арахна нырнула почти мгновенно за какую-то осветительную колонну, стоявшую у дороги. Сюда к вечернему часу крепились самые большие факелы.
Она притаилась, ожидая появления кареты и увидев ее, похвалила впервые за долгое время, свою сообразительность. Эта карета была ей знакома.
Она уже видела эти вензеля и эту роскошь убранства, этих лошадей - лучших, наверное, во всей столице. Карета принца Мираса, может быть, и пряталась тогда в рассветной сырости и хмари, но все-таки не узнать ее даже в свете дня было невозможно.
Карета остановилась у начала Коллегий. Немного все пребывало в тишине, не считая громкого дыхания лошадей и нервного стука в груди Арахны, да еще случайных прохожих, которые с удивлением оборачивали головы на карету принца.
Затем дверь распахнулась и появился Мальт. Он быстро выскользнул из кареты и зашагал в сторону, словно не было его там. Спрятав голову под капюшон, но, без сомнения, узнаваемый, он зашагал прочь, а карета рванула по дороге обратно.
Арахна недолго колебалась. Сначала она хотела прикинуться невидимкой, подождать, когда Мальт пройдет и уже торопиться домой, но стоило ему поравняться со столбом, где пряталась Арахна, как решение пошло не туда.
И она последовала за дознавателем.
«Хуже не будет!»
Глава 22.
У каждого есть свои тайны. У Арахны их до недавнего времени не было, но вот теперь она крадется за дознавателем по улицам среди Коллегий, не зная, что он ее уже давно заметил.
Звание дознавателя располагает к этому.
А вот у Лепена тайны были уже давно. Конечно, самая важная сводилась к Арахне, к его чувствам к ней, к ревности, которая рождалась в нем от одного ее присутствия где-то со Сколером, Ависом или случайным знакомым.
Но сейчас эту тайну он сам выдал и это не ознаменовало конец мучений, как почему-то рисовалось в его мыслях, а напротив – родило новые. Теперь Арахна, зная его чувства, просто отказывалась признавать их. И не хотела даже сама признаваться, хотя, очевидно было, что ей никогда не найти никого, кто дорожил бы ею также, как Лепен.
Лепену это было, во всяком случае, очевидно. А вот Арахна упрямилась. И, раздражая его, а, может быть, просто играясь, она теперь приплетала в свою жизнь то Мальта, то Эмиса. и если с первым Лепен ничего пока не мог сделать, то мог решить о втором.
И тут на помощь ему пришла другая тайна.
В Секции Закона долгое время властвовала некая надежность и устойчивость. Все работали чаще всего с теми, с кем привыкли работать и так, как привыкли. Застой, губивший Мару, вынуждающий крестьян искать справедливости то там, то тут силой, а городских жителей выживать, не касался части столицы, где располагались Секции Закона. Расширялась численность дознавателей и судей, но несущественно. Бюджет был примерно одинаковым, а если и происходил какой-то скандал или ссора между двумя Коллегиями закона, то обсуждались эти события еще долго.
И даже дни тянулись одинаково и серо, как одеяния Дознания.
Лепен ненавидел Дознание. Но устойчивость службы не могла не свести его с одним из дознавателей в близкое знакомство. Регар чаще всего взаимодействовал с Дознанием, а Арахна, хоть и считалась его заместителем, замещала его, скорее, в бумагах, и работала уже с теми, кого передавал ей Регар. А Сколер и Лепен не пользовались такой привилегией и были лишены Регаром такой заботы о себе. Им пришлось контактировать (и много) с дознавателями и прошло определенное время прежде, чем произошло некоторое мирное соглашение.
Лепен скрывал это. В отличие от Сколера, который поддерживал шутки о дознавателях и мог позволить себе не больше, чем оскорбительную карикатуру на них, Лепен всячески демонстрировал ненависть к этой Коллегии, потому что видел, как презирают дознаватели и Регара, и всех палачей разом, хоть и не могут без них обходиться.
А еще Лепен злился на самого себя, застрявшего среди палачей, не имеющего перспектив, когда как карьера в Дознании была бы роскошнее. Но тогда Арахна не поняла бы его. Чтобы не иметь в себе зависти, он научился ненавидеть.
Дознавателя, с которым работал Лепен чаще всего, звали Персиваль. Это был представитель классической внешности дознавателя – высокий, худой, с тяжелым взглядом, незаметный, в вечном своем быстром шаге и рваный в движениях. Но воспитан и обучен он был уже как-то по-новому и смотрел с какой-то иронией на жизнь, и даже ненависть Лепена веселила его.
Поначалу они молча обменивались документами и преступниками. Лепен забирал себе тех, кого надо было допросить и казнить, и возвращал либо бумагу о казни, либо преступника, признавшегося (чаще всего).
Понемногу они перешли на сухое приветствие и прощание. Затем, как-то даже Персиваль спросил о делах Лепена, заметив (ох уж эти внимательные ко всему дознаватели!) определенные следы бессонницы на лице палача.
Потом они и вовсе стали переговариваться о мелочах. Однажды, правда, это неловкое знакомство чуть не закончилось. Арахна вышла из Коллегии палачей, когда Лепен шел вместе с Персивалем туда, и Персиваль столкнулся с Арахной.
Позже Персиваль сказал:
-Красивая девушка, - чем заработал гнев во взгляде уже тогда истерзанного Лепена. Заметив этот гнев, дознаватель кивнул:
-Понял, не бойся, больше даже не взгляну.
Их нельзя было назвать друзьями или даже приятелями. Это было деловое сотрудничество. Но, как и во всяком сотрудничестве, которое длится достаточно долго, они, узнавая друг друга, сталкиваясь с методами своих и сторонних Коллегий, понемногу стали обладателями некоторых тайн…
Тайны эти включали мелкие допущения в работе, ошибки и провалы, которые, вроде бы и не критичны, чтобы доносить о них начальству, но неприятны. Так, например, однажды Лепен не рассчитал и сломал ногу одному преступнику во время допроса, хотя у Персиваля было четкое указание: преступник должен сам идти!
Лепен уже приготовился к разносу со стороны Персиваля и жалобе Регару, который, в свою очередь, явно устроил бы и свой разнос, но Персиваль неожиданно успокоил:
-Ничего, бывает. Признание у нас.
-Но как он пойдет на эшафот? – не понял Лепен.
-Привяжем ему опоры по бокам, наденем одежду поплотнее, и помощники затащат его…никто ничего не узнает.
Никто ничего и не узнал. В ответ на эту любезность, Лепен допустил следующую: когда Персиваль где-то потерял ведомость по учету прибывших из одной части маары в другую преступников, Лепен позволил ему снять копию с ведомости, хранившейся у Регара. Регар, конечно, ничего не знал, и отвлечь его было нелегким делом, но Лепен выручил дознавателя и тот оценил это.
Это было расчетливое сотрудничество, которое накручивало все больше и больше слоев. Пять лет знакомства сделали Лепена и Персиваля завязанными друг на друге. Это не отразилось никак на ненависти Лепена к дознавателям и на иронии Персиваля к жизни, но сложило определенный мотив и сплело определенную тайну.
Лепен, в самом деле, попытался сначала следовать за Арахной, но его отвлекла непонятно откуда взявшаяся Иас, схватившая его за руку и рассказывающая какие-то очередные сказки.
-Мне обещали выплаты в скором времени! – радостно вещала она, как будто бы не было в ней больше горя. – Скажи это, Лепен, скажи это Арахне!
Лепен что-то бросил ей в ответ неразборчивое и начисто забыл просьбу Иас, едва огляделся по сторонам и заметил, что Арахна исчезла. Он метнулся влево, но едва не был сбит каким-то представителем Коллегии Письма, который выбирал узкие проулки для своих редких прогулок, потому что не мог долго ходить, за что и был разжалован в Коллегию Письма на дожитие.
Тогда Лепен метнулся вправо, но и там было как-то запружено, слишком много народу высыпало. Позже Лепен узнал, что в тот день заседала со всеми представителями Секция Городского Устройства, что и создало толпу.
Лепен остался стоять дурак дураком и решил действовать в другом направлении. Он подумал, что если не удается ему защитить Арахну открыто, получить ее любовь и признание совершенно явно и просто, то надо создать иллюзию того, что это будет только ее выбором.
Путь лег в Коллегию Дознания. Сегодня ему уже пришлось там побывать, правда, не по своей воле, а ради Арахны, но Лепен уже давно многое дело ради Арахны. Он откладывал большую часть своего жалования на будущую жизнь с ней, рассчитывая перебраться с нею из Коллегий в городскую черту и самому продолжить службу в Коллегии Палачей или ином месте. Ее до работы Лепен допускать не очень и хотел в дальнейшем, полагая, что с нее хватит – после рубки голов, повешения и сожжения, пусть она сидит дома. Да и ему спокойнее будет, что Арахна точно его ждет и точно только с ним.
Своими планами Лепен ни с кем не делился, вынашивал их в своем сердце, хранил надежно, как великую ценность, потому что кроме этих планов у него не было ничего – в реальности Арахна бежала даже от разговора с ним, а в мечтах и в планах – была хозяйкой в общем доме.
Дойти оказалось быстро, но вот ждать, пока дежурный дознаватель, уже видевший сегодня появление Лепена, вызовет, наконец, Персиваля и пока спуститься сам Персиваль – было долго.
Дознаватель не ждал прихода Лепена. На данный момент он расследовал дело о паре краж и не довел их до конца, делами же Талена и Ависа Персиваль не занимался. Вдобавок, он готовился к проверке, которая неожиданным горем легла на Секции Закона, затронув Дознание и Судейство и, странным образом, миновав пока Палачей. Впрочем, чего их проверять-то? Что они…голову не ту отрубят или топор украдут?! Так это же додуматься надо, а Регар держал все документы в полном порядке и готов был в любой день предоставить полный отчет о своих действиях и о действиях своих палачей. О служебной деятельности своих палачей, как оказалось.
-Что случилось? – спросил Персиваль, проигнорировав приличие и приветствие, подобающее служителям одной и той же секции, да и просто людям.
-Поговорить надо, - Лепен был спокоен. Он уже все решил.
-Срочно? – Персиваль любил поговорить, как и всякий дознаватель, но не сейчас, когда горели все цифры, и когда эта проверка…далась она принцу Мирасу! Сидел, ничем особенно не интересовался, и вот – снизошло откровение. До каждой цифры заставил поднять данные. Заставил-то он глав Коллегий, а те, в свою очередь, своих подчиненных…
А оно не сходится! Вот сходилось, сходилось, и разошлось. И не на одного-двух человек, а уже на десять или пятнадцать. И непонятно, решительно непонятно. Как это произошло, если каждый сезон отчеты совпадали идеально. Кто этот маг, кто этот служитель рыцарей Луала который цифры подгонял столь ровно – еще предстояло выяснить.
-Хотелось бы.
-Ладно…
Персиваль сделал знак следовать за собою и Регар, зная, что отступления не будет, двинулся следом, осторожно обходя дальним шагом дежурного дознавателя.
Кабинет Персиваля был самым обыкновенным. Порядок и беспорядок мешались в нем с удивительно чутким равенством. Порядок не доходил до абсурдности, как в кабинете Мальта, но и до разброса, как у Талена – тоже.
-Ну? – Персиваль по старой дознавательской привычке закрыл за Лепеном дверь и пригласил его сесть. – Я тебя слушаю.
В своем уме Лепен представлял это иначе. Персиваль, услышав его речи, должен был немедленно ему помочь избавиться от Эмиса, но оказавшись в его кабинете, Лепен подумал, что, возможно, слегка переоценил свои фантазии.
-Ну, у нас новый ученик…
-Вместо Сколера, мои соболезнования, - кивнул Персиваль. Он уже знал о наличии нового ученика, эта новость не могла пройти незамеченной. – И ты из-за него здесь?
-Я думаю, что он преступник, - Лепен постарался отвести взгляд от Персиваля, но тот расхохотался, и это заставило Лепена взглянуть на дознавателя:
-В семье не без урода?! Был нормальный, а как стал четвертым человеком в вашей семейке, оказался преступником?
-Я подожду, - Лепену стоило большого труда не разозлиться.
-Ладно, - присмирел мгновенно Персиваль. – Ну и какой он преступник?
-Вор, - спокойно отозвался Лепен.
Персиваль любил загадки. Это когда-то и заставило его стать дознавателем. гибкий ум, позволяющий складывать самые мелкие детали в картинку, всегда восхищал его и, несмотря на все уговоры отца и матери, которые пророчили ему блестящую военную карьеру, Персиваль стал дознавателем.
