Иас… дурочка, наивная, запутавшаяся, отравленная своей ненавистью, потерявшая все! Арахна не может ее ненавидеть, даже несмотря на то, что та совершила. Вернее, она ненавидела ее, но увидев сейчас перед собою, больше не смогла. А смысл? Иас покарала себя гораздо сильнее, чем это могла бы сделать Арахна или кто-нибудь другой.
Иас визжит, отбивается, когда солдаты тащат ее к Арахне. Она почти не слушает слов приговора, умоляя всех и каждого. Зубами хватается за полы плаща Эмиса, но тот осторожно отталкивает ее и старается не смотреть ни на Арахну, ни в толпу. Он руководит подготовкой места – расчисткой от предыдущего тела, но, склоняясь над корзиной с головами, заготовленной заточенной монетой, что так легки в ходу у уличных воришек, срезает прядь волос с головы Регара.
И чувствует себя вором. Но впервые не стыдно ему за воровство. Он не может сам себе объяснить этого поступка, однако верит, что поступок его – очень верный.
А Иас подводят. Понятны ли ей слова приговора?
Она мотает головой, отбивается из последних сил. Нет, ничего ей не понятно. Ни в коем случае непонятно. Нет, она кается, требует милосердия!
Арахна подходит к ней и стража, уловив неведомое им настроение, отступает от рыдающей Иас на шаг. Арахна, нарушая все заветы и ритуалы, положенные палачу, садится перед Иас на колени и шепотом, чтобы никто не слышал, говорит:
-Он ждет тебя. Тебя и твое дитя.
Человеку мало надо для утешения. Иногда одно слово может успокоить гораздо быстрей и надежней, чем целая проповедь жреца.
Иас никто не любил, кроме Сколера. Иас готова идти. она застывает, глядя в лицо своей смерти и соглашается идти.
В следующее мгновение Арахна заносит над спокойным уже телом, из которого ушла уже душа меч. И снова обрывается жизнь. Но улыбаются губы на отсеченной голове. Арахна дала надежду. Надежду, которую никто не мог дать ей.
Остается последний. Ветер торжествует, кружит и бьется. Но Лепен держит себя спокойно. Нельзя просто взять и умереть трусом. Нельзя уйти вот так. Особенно, когда тебя казнит та, кого ты больше всего любил.
Да, Лепену понятен приговор. Нет, у него есть слово. Стихает толпа, довольная зрелищем и даже ветер притихает, вроде бы интересно и ему.
Лепен же прожил простую жизнь. Привык говорить о простом и просить тоже.
-Я многих разочаровал и за это мне не будет покоя. Мне жаль, что я не оправдал надежд и жаль, что я подвел самых близких своих людей. Моя казнь – это самое меньшее, чем я могу ответить за свою вину.
Толпа любит такие вещи. Ей нравятся ругающиеся преступники, она обожает слезы и такие вот речи, и Лепен невольно входит в сердце многих юных девиц, что так падки на всякий жертвенный подвиг, не разбираясь о том, нужен ли был подвиг вообще.
Арахна встает спиной к толпе, вроде бы как, проверяя, как лежит голова, и, воспользовавшись своим положением, едва-едва касается губами лба Лепена. Это прикосновение, которое сложно ощутить, но Лепен понимает его значение: прощен, он все равно прощен.
Эмис смотрит на Лепена, пытаясь его возненавидеть за удары и насмешки. За попытку подставить и…нет в его сердце злости. Зато есть жалость. Не та, что к побежденному врагу, а к брату, или другу. Хотя, Лепен и не был ему другом. И уже не будет. Но разве это повод, чтобы ненавидеть?
И в третий раз обрывается жизнь.
Но сегодня не такая толпа, как прежде. Перемены, разлитые в воздухе, грозят обрушиться на землю, и толпа, рискнувшая к выходу, торопиться, не дожидаясь последних процедур, прочь. Даже самые знатные работают локтями, прокладывая себе путь, не взирая на неудобства и неподобающее поведение.
А Эмис с солдатами собирает тела, вытирает кровь и убирает меч в телегу. Предстоит сожжение. Он смотрит на Арахну и видит блеск в ее глазах…блеск слез.
Арахна встречает его взгляд и качает головой. Ей никогда не хватало духа, чтобы сопровождать сожжение тел. Это Регар мог. Это могли Лепен и Сколер, а она слишком труслива для этого.
Да и страшно! Настоящая скорбь приходит не в момент казни, не в тот миг. Когда поднимается петля, или когда опускается меч, а в тот миг, когда падает в сторону тело, отваливаясь от жизни, когда надо жечь останки…
Арахна не может. Физически не может. Ей вообще муторно. Она с трудом спускается по ступенькам, не видя ничего перед собой от слез. пару раз чуть не падает, но в первый – удачно хватается за впереди стоящего солдата, который подхватывает ее с пониманием, а другой раз ее ловит Мальт, не пожелавший оставить вместе со вспомнившей об угрозах толпой площадь.
Площадь опустела. Впервые на памяти Арахны. Лавки многие стоят слепые, закрытые от посетителей. Все люди исчезают, словно бы растворяются, нырнув то в проулок, то за дом. Страх можно ощутить…
У Арахны во рту привкус крови. Металлический, разъедающий. Она отталкивает руку Мальта и склоняется пополам, очищая и без того пустой, переставший бунтовать от безнадеги желудок.
Еще мгновение она стоит, пытаясь отдышаться, отряхнуть от горечи, сжавшей ее горло, когда Мальт, сам не знающий, откуда в нем столько сочувствия, помогает ей разогнуться и закрывает ее лицо капюшоном, одновременно отворачивая ее голову от тел. Сделав знак всепонимающему Эмису, Мальт, обхватив Арахну для равновесия, тащит ее по улицам.
Ему нужно довести Арахну в Коллегию. Там, накануне, посовещавшись, Эмис и Мальт, зная, что скоро будет горечь и боль, распорядились об ужине и о хорошей порции крепкого вина для Арахны.
-Ей лучше потерять все чувства, - решил Мальт, - лучше так! Это для ее же безопасности.
Да, Мальт допускал провал и сведение чьих-нибудь счетов с палачами. Грядущие сутки должны были открыть бойню. Сначала убийство Торвуда, потом принц Мирас возьмет со своими людьми власть в замке, а его люди, разбросанные по разным частям земли Маары, возьмут власть в своих регионах. Крестьяне долго не будут сопротивляться – уже подвезены обозы с зерном и мукою…крестьянину плевать, кто на троне, ему важнее желудок.
А Мальту вместе с несколькими доверенными принцу людьми предстоит погромить, в самом деле, Коллегии и Секции потенциальных союзников короля и противников нового строя. Кровь будет. И будет невинная. Всегда будет. Учитывая, что для безопасности действа не стали оповещать даже Коллегию Сиротства – те почувствовали что-то сами. Но все же – дети оставались рядом с Коллегиями, что должны были скоро столкнуться с налетами. В каждой Коллегии были враги, ну, за исключением Палачей. Но если кто-то захочет свести счеты?
Нет, лучше оставить Арахну без чувств и пусть себе…лежит либо до победы пьяная, либо до своей смерти такая же.
Вино не ударило быстро в голову, как надеялся на это Мальт. Он вообще хотел бы побыстрее сдать ее под контроль Эмиса, а самому отправиться уже к вверенному ему отряду – счет шёл уже на часы. Но Эмиса еще не было, а оставлять Арахну одну казалось очень плохой идеей.
Но она и не хмелела. Не то начала привыкать, не то всё-таки еда смягчила вино и не дала рассудку совсем затемниться. Мальт сидел на диване, поглядывая на нее изредка, но больше пытаясь не заснуть – он и сам был измучен. Не зная, как заговорить, и о чем (да и стоит ли), Мальт набросал пару строк для себя на листе, чтобы хоть как-то занять разум, но это не могло помочь надолго. Эмиса все еще не было, Мальт решил, что только прикроет на мгновение глаза, чтобы не раздражать их дневным светом и всё…
Он задремал. Слишком тяжело оказалось открыть глаза. слегка завалился на спинку дивана и подлокотник, чтобы было удобнее. А Арахна молча и мрачно тянула вино…
Хмель не настигал и её.
Что-то блеснуло под креслом и Арахна, потерявшая уже давно для себя всякое сомнение, не смея скрывать любопытства, скользнула к креслу. Ну, как скользнула…в ней никогда не было изящества, а горе, усталость и все-таки не прошедшее бесследно вино сделали ее движение очень неловким, и она чуть не влетела сама в кресло, но сползла на пол.
Предмет, блеснувший так загадочно, оказался маленькой коробочкой. Арахна не сразу вспомнила, почему эта коробочка так ей знакома, а открыв только, поняла – это коробочка, данная ей в лавке со сластями. Луал, когда это было? Всего пару дней назад, а она уже думать забыла про нее и про всё. а торговец, наверное, обижен – он же не взял с нее деньги за…
Арахна пригляделась внимательнее, изучая сладости – это были тонкие плитки шоколада, только с какими-то цветными вкраплениями. Пахли плитки замечательно, как может пахнуть только жизнь. Но Арахна не коснулась плиток, закрыла коробочку и сунула ее, не думая, в карман. Какая уже теперь ей разница? Если не берет в полной мере вино, то на сладость ей, вообще не особенно любившей сладкое, и вовсе не стоит надеяться.
Она поднялась, цепляясь за кресло, которое жалобно скрипнуло от ее движений – кажется, мебель была слишком старой и неготовой терпеть такое небрежное обращение с собою. Арахна на мгновение задумалась, пытаясь вспомнить, сколько лет этому креслу, дивану…столу? Не вспомнила. Они были здесь будто бы всегда, с самого ее появления. Только были здесь другие люди. И Регар. А теперь осталась одна Арахна. И никого больше из прежней жизни.
Ей стало себя жаль и от этого еще более тошно: имела ли она право жалеть себя? Не от ее ли руки кончилась жизнь, как минимум, двоих людей из ее прежней, такой маленькой, но устроенной жизни? не она ли…
Себя обвинять, да еще и без свидетелей…Арахна взглянула на Мальта с ненавистью, как смеет он спать, когда она сама пытается проклясть и возненавидеть себя еще сильнее, чем прежде?!
Но дремлет. Такой усталый, замученный, сам пришедший из грехов и запятнавший свою жизнь в неблаговидных делах, которых, как он там сказал? - Хватит на одиннадцать походов к эшафоту? Смешно. Умереть можно лишь раз. Или нет? Сколько раз умерла Арахна, но напрасно осталась живой?
А ведь Мальт, наверное, ближе всех ей сейчас. понимает, во всяком случае, ее куда лучше! это значит, что она не одна.
Арахна не могла полностью отвечать за собственные мысли (какие-то липкие и совсем чужие), все ее тело вдруг тоже стало предавать ее, словно бы существуя отдельно. А что оставалось от Арахны, если разум и тело больше не принадлежат ей?
«Ничего» - сама себе ответила Арахна. – «Не было Арахны и нет»
Безумная от горя, чуть хмельная и от этого смелая, пошатываясь, подошла к задремавшему Мальту и коснулась своей рукой его руки. Мучительно хотелось ощутить тепло и жизнь, и она даже подумала, что напрасно ищет его в Мальте, ведь он, наверняка, холоден, словно змея и тепла не будет, но оно в нем было.
Арахна, плохо понимая, что творит, скользнула ладонью по его руке вверх, ощущая его тепло даже через одежду. Жизнь! Жизнь еще существует.
Мальт очнулся от неожиданного прикосновения, но не сразу сообразил о его причине, дернулся и спросил осипшим голосом:
-Что случилось?
Арахна не ответила. Ее ладонь упрямо замерла на его плече, не желая отпускать.
-Ты…с ума сошла? – предположил Мальт, совсем приходя в себя.
-Поцелуй меня, - хрипло попросила Арахна. В её лице застыла мука, необратимая и сжигающая.
Мальт озадаченно помолчал, потом решил всё-таки переспросить:
-Прости, что?
-Поцелуй меня, - повторила Арахна, и ее рука скользнула к шее дознавателя. Сама она на мгновение оглохла от стука собственного сердца, от кипевшего где-то в голове моря.
-Так! – Мальт осторожно отстранился от нее, - я не знаю, чего ты там хлебнула и в каком количестве, но, пожалуйста, иди спать!
Он старался говорить сердито, однако, выходило неубедительно. Да и как было ему сердиться на Арахну, которая явно не соображала, что делает, да и не сам ли Мальт решил ее напоить в надежде, что она легче так перенесет первые часы своего горя и начало мощной перемены, что давно висела уже над Маарой…
А у Арахны вдруг пропала вся храбрость. У неё не было плана к отступлению, да и никакого плана не было. Составлять планы никогда не было ее задачей. И теперь, оказавшись отвергнутой, Арахна была готова провалиться от стыда сквозь пол, прямиком в пыточную, лишь бы не ощущать внутри себя ни горя, ни разочарования.
Мальт решил смягчить ситуацию, пользуясь правом здравомыслящего:
-Арахна, у тебя был очень тяжёлый день…и последние недели. Сейчас ты напугана грядущими переменами, и это нормально. Ты пьяна и не отвечаешь за свои поступки, а еще ты в скорби.
Она нашла в себе силы взглянуть на него, спросила, впервые в жизни задумавшись над этим вопросом:
-Я некрасивая?
Мальт вздохнул. Когда он хотел быть дознавателем, то рассчитывал, что будет защищать закон и рисковать жизнью во благо народа и спокойной для него жизни. когда же судьба привела его в заговорщики, то полагал бороться за перемены во имя блага народа и рисковал жизнью, готовый умереть за идею. Нигде его не предупреждали, что придется разбираться и возиться с пьяными палачами! В этом Мальт был уверен: он всегда внимательно слушал вводные и инструкции.
-Ты очень милая, - осторожно ответил Мальт и решил все-таки добавить, - и красивая. А еще…добрая!
Он чувствовал себя идиотом. Во-первых, для него «красота» существовала лишь где-нибудь в строгости храмов Луала, в четких линиях алтарей, в порядке жизни, в последовательной смене сезонов. В людях Мальт красоты не видел. Люди были подвержены изменениям в лице и теле, а еще – смерти. и недолговечная красота вызывала лишь недоверие.
-Тогда почему ты хочешь, чтобы я ушла? – Арахна ждала ответа даже больше, чем на предыдущий вопрос.
Мальт, сохраняя спокойствие с трудом от абсурдности (грядет переворот, а он здесь, в Луалом забытой Коллегии, ведет ненужные беседы!), ответил:
-То, чего я хочу и то, что будет правильно – разные вещи. Тебе же самой будет плохо, Арахна. Ты сама возненавидишь и меня, но мне, допустим, не привыкать, и себя. Тебе же от себя самой достанется.
Арахна молчала. Фландрийское вино, противное в первый прием, отпускало с каждым следующим потреблением быстрее. Не так она и была пьяна, как хотела думать, и это тоже было неприятным открытием.
-Если ты уверена, что хочешь остаться, то – пожалуйста. Но если сомневаешься, то лучше иди спать, - закончил Мальт свою мысль, краем сознания обещая себе после смерти отыскать Регара и спросить, как он справлялся со всей троицей. Впрочем, справлялся ли?!
Мальт с удовольствием увидел, как Арахна, избегая даже случайного взгляда на него, поднимается с места и идет к лестнице, приняв решение.
-Лучше в пыточную, - напомнил дознаватель. – Вашей Коллегии мало опасения, вы не нужны, если честно, но кто-то может захотеть свести личные…
Арахна даже не дослушала, и, не показывая никак своего внимания к его словам, а, может быть, нарочито, вошла в комнату. Только вот не в свою, а в комнату Сколера. Какая разница, когда все комнаты опустели одинаково?
Арахна, как и Мальт проявляла бдительность, только иного рода. Она догадывалась, что когда начнется… в тот час, Эмис или Мальт не позволят ей выйти наружу, а потеряв все желание сохранять свою жизнь, Арахна хотела посмотреть. Ее тяга к истории, любопытство и желание покинуть Коллегию Палачей, чтобы не сойти с ума были сильнее, чем желание жить. Скоро начнется новый мир, а она, как догадывалась, по мнению Мальта и, вернее всего, Эмиса, должна была наблюдать за этим из окна.
Иас визжит, отбивается, когда солдаты тащат ее к Арахне. Она почти не слушает слов приговора, умоляя всех и каждого. Зубами хватается за полы плаща Эмиса, но тот осторожно отталкивает ее и старается не смотреть ни на Арахну, ни в толпу. Он руководит подготовкой места – расчисткой от предыдущего тела, но, склоняясь над корзиной с головами, заготовленной заточенной монетой, что так легки в ходу у уличных воришек, срезает прядь волос с головы Регара.
И чувствует себя вором. Но впервые не стыдно ему за воровство. Он не может сам себе объяснить этого поступка, однако верит, что поступок его – очень верный.
А Иас подводят. Понятны ли ей слова приговора?
Она мотает головой, отбивается из последних сил. Нет, ничего ей не понятно. Ни в коем случае непонятно. Нет, она кается, требует милосердия!
Арахна подходит к ней и стража, уловив неведомое им настроение, отступает от рыдающей Иас на шаг. Арахна, нарушая все заветы и ритуалы, положенные палачу, садится перед Иас на колени и шепотом, чтобы никто не слышал, говорит:
-Он ждет тебя. Тебя и твое дитя.
Человеку мало надо для утешения. Иногда одно слово может успокоить гораздо быстрей и надежней, чем целая проповедь жреца.
Иас никто не любил, кроме Сколера. Иас готова идти. она застывает, глядя в лицо своей смерти и соглашается идти.
В следующее мгновение Арахна заносит над спокойным уже телом, из которого ушла уже душа меч. И снова обрывается жизнь. Но улыбаются губы на отсеченной голове. Арахна дала надежду. Надежду, которую никто не мог дать ей.
Остается последний. Ветер торжествует, кружит и бьется. Но Лепен держит себя спокойно. Нельзя просто взять и умереть трусом. Нельзя уйти вот так. Особенно, когда тебя казнит та, кого ты больше всего любил.
Да, Лепену понятен приговор. Нет, у него есть слово. Стихает толпа, довольная зрелищем и даже ветер притихает, вроде бы интересно и ему.
Лепен же прожил простую жизнь. Привык говорить о простом и просить тоже.
-Я многих разочаровал и за это мне не будет покоя. Мне жаль, что я не оправдал надежд и жаль, что я подвел самых близких своих людей. Моя казнь – это самое меньшее, чем я могу ответить за свою вину.
Толпа любит такие вещи. Ей нравятся ругающиеся преступники, она обожает слезы и такие вот речи, и Лепен невольно входит в сердце многих юных девиц, что так падки на всякий жертвенный подвиг, не разбираясь о том, нужен ли был подвиг вообще.
Арахна встает спиной к толпе, вроде бы как, проверяя, как лежит голова, и, воспользовавшись своим положением, едва-едва касается губами лба Лепена. Это прикосновение, которое сложно ощутить, но Лепен понимает его значение: прощен, он все равно прощен.
Эмис смотрит на Лепена, пытаясь его возненавидеть за удары и насмешки. За попытку подставить и…нет в его сердце злости. Зато есть жалость. Не та, что к побежденному врагу, а к брату, или другу. Хотя, Лепен и не был ему другом. И уже не будет. Но разве это повод, чтобы ненавидеть?
И в третий раз обрывается жизнь.
Но сегодня не такая толпа, как прежде. Перемены, разлитые в воздухе, грозят обрушиться на землю, и толпа, рискнувшая к выходу, торопиться, не дожидаясь последних процедур, прочь. Даже самые знатные работают локтями, прокладывая себе путь, не взирая на неудобства и неподобающее поведение.
А Эмис с солдатами собирает тела, вытирает кровь и убирает меч в телегу. Предстоит сожжение. Он смотрит на Арахну и видит блеск в ее глазах…блеск слез.
Арахна встречает его взгляд и качает головой. Ей никогда не хватало духа, чтобы сопровождать сожжение тел. Это Регар мог. Это могли Лепен и Сколер, а она слишком труслива для этого.
Да и страшно! Настоящая скорбь приходит не в момент казни, не в тот миг. Когда поднимается петля, или когда опускается меч, а в тот миг, когда падает в сторону тело, отваливаясь от жизни, когда надо жечь останки…
Арахна не может. Физически не может. Ей вообще муторно. Она с трудом спускается по ступенькам, не видя ничего перед собой от слез. пару раз чуть не падает, но в первый – удачно хватается за впереди стоящего солдата, который подхватывает ее с пониманием, а другой раз ее ловит Мальт, не пожелавший оставить вместе со вспомнившей об угрозах толпой площадь.
Площадь опустела. Впервые на памяти Арахны. Лавки многие стоят слепые, закрытые от посетителей. Все люди исчезают, словно бы растворяются, нырнув то в проулок, то за дом. Страх можно ощутить…
У Арахны во рту привкус крови. Металлический, разъедающий. Она отталкивает руку Мальта и склоняется пополам, очищая и без того пустой, переставший бунтовать от безнадеги желудок.
Еще мгновение она стоит, пытаясь отдышаться, отряхнуть от горечи, сжавшей ее горло, когда Мальт, сам не знающий, откуда в нем столько сочувствия, помогает ей разогнуться и закрывает ее лицо капюшоном, одновременно отворачивая ее голову от тел. Сделав знак всепонимающему Эмису, Мальт, обхватив Арахну для равновесия, тащит ее по улицам.
Ему нужно довести Арахну в Коллегию. Там, накануне, посовещавшись, Эмис и Мальт, зная, что скоро будет горечь и боль, распорядились об ужине и о хорошей порции крепкого вина для Арахны.
-Ей лучше потерять все чувства, - решил Мальт, - лучше так! Это для ее же безопасности.
Да, Мальт допускал провал и сведение чьих-нибудь счетов с палачами. Грядущие сутки должны были открыть бойню. Сначала убийство Торвуда, потом принц Мирас возьмет со своими людьми власть в замке, а его люди, разбросанные по разным частям земли Маары, возьмут власть в своих регионах. Крестьяне долго не будут сопротивляться – уже подвезены обозы с зерном и мукою…крестьянину плевать, кто на троне, ему важнее желудок.
А Мальту вместе с несколькими доверенными принцу людьми предстоит погромить, в самом деле, Коллегии и Секции потенциальных союзников короля и противников нового строя. Кровь будет. И будет невинная. Всегда будет. Учитывая, что для безопасности действа не стали оповещать даже Коллегию Сиротства – те почувствовали что-то сами. Но все же – дети оставались рядом с Коллегиями, что должны были скоро столкнуться с налетами. В каждой Коллегии были враги, ну, за исключением Палачей. Но если кто-то захочет свести счеты?
Нет, лучше оставить Арахну без чувств и пусть себе…лежит либо до победы пьяная, либо до своей смерти такая же.
Глава 37.
Вино не ударило быстро в голову, как надеялся на это Мальт. Он вообще хотел бы побыстрее сдать ее под контроль Эмиса, а самому отправиться уже к вверенному ему отряду – счет шёл уже на часы. Но Эмиса еще не было, а оставлять Арахну одну казалось очень плохой идеей.
Но она и не хмелела. Не то начала привыкать, не то всё-таки еда смягчила вино и не дала рассудку совсем затемниться. Мальт сидел на диване, поглядывая на нее изредка, но больше пытаясь не заснуть – он и сам был измучен. Не зная, как заговорить, и о чем (да и стоит ли), Мальт набросал пару строк для себя на листе, чтобы хоть как-то занять разум, но это не могло помочь надолго. Эмиса все еще не было, Мальт решил, что только прикроет на мгновение глаза, чтобы не раздражать их дневным светом и всё…
Он задремал. Слишком тяжело оказалось открыть глаза. слегка завалился на спинку дивана и подлокотник, чтобы было удобнее. А Арахна молча и мрачно тянула вино…
Хмель не настигал и её.
Что-то блеснуло под креслом и Арахна, потерявшая уже давно для себя всякое сомнение, не смея скрывать любопытства, скользнула к креслу. Ну, как скользнула…в ней никогда не было изящества, а горе, усталость и все-таки не прошедшее бесследно вино сделали ее движение очень неловким, и она чуть не влетела сама в кресло, но сползла на пол.
Предмет, блеснувший так загадочно, оказался маленькой коробочкой. Арахна не сразу вспомнила, почему эта коробочка так ей знакома, а открыв только, поняла – это коробочка, данная ей в лавке со сластями. Луал, когда это было? Всего пару дней назад, а она уже думать забыла про нее и про всё. а торговец, наверное, обижен – он же не взял с нее деньги за…
Арахна пригляделась внимательнее, изучая сладости – это были тонкие плитки шоколада, только с какими-то цветными вкраплениями. Пахли плитки замечательно, как может пахнуть только жизнь. Но Арахна не коснулась плиток, закрыла коробочку и сунула ее, не думая, в карман. Какая уже теперь ей разница? Если не берет в полной мере вино, то на сладость ей, вообще не особенно любившей сладкое, и вовсе не стоит надеяться.
Она поднялась, цепляясь за кресло, которое жалобно скрипнуло от ее движений – кажется, мебель была слишком старой и неготовой терпеть такое небрежное обращение с собою. Арахна на мгновение задумалась, пытаясь вспомнить, сколько лет этому креслу, дивану…столу? Не вспомнила. Они были здесь будто бы всегда, с самого ее появления. Только были здесь другие люди. И Регар. А теперь осталась одна Арахна. И никого больше из прежней жизни.
Ей стало себя жаль и от этого еще более тошно: имела ли она право жалеть себя? Не от ее ли руки кончилась жизнь, как минимум, двоих людей из ее прежней, такой маленькой, но устроенной жизни? не она ли…
Себя обвинять, да еще и без свидетелей…Арахна взглянула на Мальта с ненавистью, как смеет он спать, когда она сама пытается проклясть и возненавидеть себя еще сильнее, чем прежде?!
Но дремлет. Такой усталый, замученный, сам пришедший из грехов и запятнавший свою жизнь в неблаговидных делах, которых, как он там сказал? - Хватит на одиннадцать походов к эшафоту? Смешно. Умереть можно лишь раз. Или нет? Сколько раз умерла Арахна, но напрасно осталась живой?
А ведь Мальт, наверное, ближе всех ей сейчас. понимает, во всяком случае, ее куда лучше! это значит, что она не одна.
Арахна не могла полностью отвечать за собственные мысли (какие-то липкие и совсем чужие), все ее тело вдруг тоже стало предавать ее, словно бы существуя отдельно. А что оставалось от Арахны, если разум и тело больше не принадлежат ей?
«Ничего» - сама себе ответила Арахна. – «Не было Арахны и нет»
Безумная от горя, чуть хмельная и от этого смелая, пошатываясь, подошла к задремавшему Мальту и коснулась своей рукой его руки. Мучительно хотелось ощутить тепло и жизнь, и она даже подумала, что напрасно ищет его в Мальте, ведь он, наверняка, холоден, словно змея и тепла не будет, но оно в нем было.
Арахна, плохо понимая, что творит, скользнула ладонью по его руке вверх, ощущая его тепло даже через одежду. Жизнь! Жизнь еще существует.
Мальт очнулся от неожиданного прикосновения, но не сразу сообразил о его причине, дернулся и спросил осипшим голосом:
-Что случилось?
Арахна не ответила. Ее ладонь упрямо замерла на его плече, не желая отпускать.
-Ты…с ума сошла? – предположил Мальт, совсем приходя в себя.
-Поцелуй меня, - хрипло попросила Арахна. В её лице застыла мука, необратимая и сжигающая.
Мальт озадаченно помолчал, потом решил всё-таки переспросить:
-Прости, что?
-Поцелуй меня, - повторила Арахна, и ее рука скользнула к шее дознавателя. Сама она на мгновение оглохла от стука собственного сердца, от кипевшего где-то в голове моря.
-Так! – Мальт осторожно отстранился от нее, - я не знаю, чего ты там хлебнула и в каком количестве, но, пожалуйста, иди спать!
Он старался говорить сердито, однако, выходило неубедительно. Да и как было ему сердиться на Арахну, которая явно не соображала, что делает, да и не сам ли Мальт решил ее напоить в надежде, что она легче так перенесет первые часы своего горя и начало мощной перемены, что давно висела уже над Маарой…
А у Арахны вдруг пропала вся храбрость. У неё не было плана к отступлению, да и никакого плана не было. Составлять планы никогда не было ее задачей. И теперь, оказавшись отвергнутой, Арахна была готова провалиться от стыда сквозь пол, прямиком в пыточную, лишь бы не ощущать внутри себя ни горя, ни разочарования.
Мальт решил смягчить ситуацию, пользуясь правом здравомыслящего:
-Арахна, у тебя был очень тяжёлый день…и последние недели. Сейчас ты напугана грядущими переменами, и это нормально. Ты пьяна и не отвечаешь за свои поступки, а еще ты в скорби.
Она нашла в себе силы взглянуть на него, спросила, впервые в жизни задумавшись над этим вопросом:
-Я некрасивая?
Мальт вздохнул. Когда он хотел быть дознавателем, то рассчитывал, что будет защищать закон и рисковать жизнью во благо народа и спокойной для него жизни. когда же судьба привела его в заговорщики, то полагал бороться за перемены во имя блага народа и рисковал жизнью, готовый умереть за идею. Нигде его не предупреждали, что придется разбираться и возиться с пьяными палачами! В этом Мальт был уверен: он всегда внимательно слушал вводные и инструкции.
-Ты очень милая, - осторожно ответил Мальт и решил все-таки добавить, - и красивая. А еще…добрая!
Он чувствовал себя идиотом. Во-первых, для него «красота» существовала лишь где-нибудь в строгости храмов Луала, в четких линиях алтарей, в порядке жизни, в последовательной смене сезонов. В людях Мальт красоты не видел. Люди были подвержены изменениям в лице и теле, а еще – смерти. и недолговечная красота вызывала лишь недоверие.
-Тогда почему ты хочешь, чтобы я ушла? – Арахна ждала ответа даже больше, чем на предыдущий вопрос.
Мальт, сохраняя спокойствие с трудом от абсурдности (грядет переворот, а он здесь, в Луалом забытой Коллегии, ведет ненужные беседы!), ответил:
-То, чего я хочу и то, что будет правильно – разные вещи. Тебе же самой будет плохо, Арахна. Ты сама возненавидишь и меня, но мне, допустим, не привыкать, и себя. Тебе же от себя самой достанется.
Арахна молчала. Фландрийское вино, противное в первый прием, отпускало с каждым следующим потреблением быстрее. Не так она и была пьяна, как хотела думать, и это тоже было неприятным открытием.
-Если ты уверена, что хочешь остаться, то – пожалуйста. Но если сомневаешься, то лучше иди спать, - закончил Мальт свою мысль, краем сознания обещая себе после смерти отыскать Регара и спросить, как он справлялся со всей троицей. Впрочем, справлялся ли?!
Мальт с удовольствием увидел, как Арахна, избегая даже случайного взгляда на него, поднимается с места и идет к лестнице, приняв решение.
-Лучше в пыточную, - напомнил дознаватель. – Вашей Коллегии мало опасения, вы не нужны, если честно, но кто-то может захотеть свести личные…
Арахна даже не дослушала, и, не показывая никак своего внимания к его словам, а, может быть, нарочито, вошла в комнату. Только вот не в свою, а в комнату Сколера. Какая разница, когда все комнаты опустели одинаково?
Арахна, как и Мальт проявляла бдительность, только иного рода. Она догадывалась, что когда начнется… в тот час, Эмис или Мальт не позволят ей выйти наружу, а потеряв все желание сохранять свою жизнь, Арахна хотела посмотреть. Ее тяга к истории, любопытство и желание покинуть Коллегию Палачей, чтобы не сойти с ума были сильнее, чем желание жить. Скоро начнется новый мир, а она, как догадывалась, по мнению Мальта и, вернее всего, Эмиса, должна была наблюдать за этим из окна.
