– Зато молчание стоит, – спокойно ответила Селеста. Она больше не плакала и не стыдилась, она поняла, что придётся торговаться, чтобы остаться хоть с чем-то, и теперь торговалась. Это было её ошибкой, ведь слова её прозвучали как угроза. Но Болмон был хитрее и не стал говорить ей об этом.
– Ну тебе могут дать титул, – пробормотал он, – но не устоявшийся.
– Я понимаю, – заверила Селеста, – но всё же – есть способ, верно?
– Никто из настоящей знати не возьмёт тебя замуж, не введёт госпожой в свой дом! – Болмон знал куда она клонит, Селеста уже говорила о том, что ей нужно устроить в итоге всего свою жизнь. Видимо, сейчас она была готова уйти на покой.
– Сделайте так, чтобы взяли и ввели, – Селеста не смутилась, – вы всё можете, я знаю!
Болмон взглянул на неё внимательно, желая ещё раз взвесить все «за» и «против». Да, определенно, он мог бы пойти на многое, мог бы и выдать её замуж, надавив на пару знатных господ, мог бы и устроить её…вот только для чего? Чтобы она жила с его тайнами? С тайнами принца крови? Чтобы была опасна и могла требовать и дальше? Нет, это слишком дорогая и ненадёжная покупка. Такие люди как Селеста станут болтать лишнее, когда будет им нужно. Стоит только не дать ей чего-нибудь, и она тут же бросит неуместный слух в толпе…
Дорого обходится Селеста! Значит, после придёт и её час. Но вслух герцог Болмон сказал иное:
– Хорошо, мы сошлись.
То, что принцесса Мадлен её потярела, было хорошим знаком и дурным. Хорошим – принцесса доверяет ей, нуждается в её обществе. Плохим – отсутствие не осталось незамеченным.
– Простите, ваше высочество, – Селеста изобразила полное раскаяние, – я слишком долго гуляла в саду, понимаете, мне пришло в голову…нет, простите, я не буду.
Мадлен заинтересованно взглянула на девушку. Селеста ей нравилась. Набожная, робкая, мечтательная…
Такой Селеста умела казаться!
– О чём же ты задумалась? – спросила принцесса. – Поведай нам.
– Это пустяки, ваше высочество, клянусь вам, – Селеста опустила ещё ниже голову, отыгрывая смущение. Про себя она уже придумала отступление, но хотела доиграть до конца, как полагается.
– Скажи, – потребовала Мадлен мягко, но отступать уже было нельзя.
– Я подумала, что нужно не только по столице, но и по всем нашим землям раздавать хлеба. Может быть прямо в монастырях? Или в приютах… ведь у нас есть вы, ваше высочество, а там вас нет, а люди нуждаются в вашей защите, и…простите.
Селеста изобразила испуг, словно не нарочно она брякнула лишнего. Несколько дам из свиты принцессы переглянулись – кто-кто, а они уж Селесту видели насквозь! Но им претила необходимость одеваться скромно, быть лишёнными веселья и иметь среди всего развлечения сомнительное общество набожной и строгой принцессы крови. Так что в некотором роде они не возражали, чтобы Селеста приняла на себя роль ближайшей советницы, которая и молится, и держит пост…
Всё равно при дворе фигура принцессы Мадлен была политически невыгодной и нестабильной. Она не лезла в интриги и вообще непонятно чем занималась кроме молитв, шитья и чтения библии. Так что на неё и ставить не следовало!
– это замечательная идея! – принцесса просияла. – Я сама, о, как забавно, думаю о том же! Но не могу решиться, ведь это нужны усилия каждой из нас. нужно ехать, нужно считать бедняков, и ехать в провинции, без удобств и наших привычных туалетов! Но это отрада, ведь это по-христиански. И это правильно.
Целый день Мадлен просчитывала с чего начать, и Селесту не отпускала от себя, советовалась с ней постоянно, делилась мыслями и рассказывала о том как верно её решение. Измотанная свита самой принцессы, вынужденная вслед за нею восторгаться и выражать полное согласие тотчас отправиться без удобств по всем землям, Селесте популярности и доброты не добавила – женщины прожигали её самыми злыми взглядами при каждой возможности, но она держалась ровно и стойко – идея хороша и я в неё верю, и всё тут!
– Конечно, надо согласовать с королём! –принцесса Мадлен потащила Селесту и к королю, правда, всё-таки спохватилась и оставила её у дверей, ждать. Селесте даже пришло в голову, что король не согласует новых затрат из казны, и тогда никто никуда не поедет, но…
То ли Мадлен была убедительна, то ли король решил с ней не спорить, а может просто хотел согласиться с нею и поднять себе популярности, но всё разрешилось очень быстро – Мадлен получила одобрение и обещание поддержки.
До позднего вечера составляли письма, которые нужно было разослать по всем землям с требованием составить список тех, кто недоедает: женщин, стариков и детей прежде всего. А также – сколько это длится и почему вообще началось, сколько имеется работоспособного населения и прочие, достаточно печальные вопросы.
Селесту не тревожили ни усталость, ни взгляды свиты, обещавшие ей в скором времени самую злую месть, ни щебетание принцессы Мадлен, ни унылые письма, ни собственные, уставшие от пера руки. Её тревожило только то, что день уже сходил, а она так и не подлила забывшейся в деле принцессе первой порции яда.
Но всё же муки Селесты кончились, когда Мадлен спохватилась, взглянув на часы и всех погнала спать, взяв с каждой обещание продолжить поутру. Селеста уходила последней, не зная, как подобраться к делу, и как всё-таки сделать то, что она должна была сделать.
Именно её замешательство и стало своеобразным провидением. Селеста задержалась в дверях, и вдруг поняла, что принцесса Мадлен в каком-то странной рывке склоняется над ночным горшком, и…
– О боже! – Селеста и впрямь испугалась, бросилась к принцессе, – ваше высочество!
Измученная приступом тошноты, Мадлен судорожно отирала рот своим же рукавом, дрожала, на глазах её навернулись слёзы. Боли и разоблачения.
– Я позову целителя! – вскочила Селеста.
Мадлен вцепилась в неё мёртвой хваткой.
– Стой! Не надо! Не надо…
Селеста упала рядом с ней, всё ещё не понимая происходящего. В механическом порыве она нашла в себе силы встать, под умоляющий взгляд Мадлен, подойти к столику, налить воды… яд попал в воду незаметно, три капли – это слишком быстро.
– Выпейте воды, – попросила Селеста, и Мадлен покорно приняла воду из её рук, жадно выпила. – Может и правда, целителя?..
– Нет…– Мадлен отняла от себя пустой кубок, задышала глубоко и часто, – нет, иначе он скажет то, что я сама знаю. Я низко пала, Селеста. Я погибла, если кто-то узнает!
– Ч…что узнает? – Селеста не была уверена в том, что и сама хочет знать, слишком уж напряжённым был тон принцессы, но куда увернуться?
– Мне надо уехать…потому я и приняла твою идею, дитя, – Мадлен взглянула строго и тут же задрожала, строгость её смялась, стала ничем. – Скоро все мои платья перестанут скрывать моё падение, мой стыд, мой позор, понимаешь?
Селеста, цепенея от ужаса, медленно кивнула. Она надеялась, что ошибается в своём понимании, но иного прочтения слов принцессы явно не существовало и Селеста начала травить не только Мадлен, но и дитя под её сердцем, дитя греха.
– Я расскажу всё, – пообещала принцесса, – только поклянись мне, что никому не выдашь меня!
– Расскажу, расскажу, – обещала принцесса, но губы её явно дрожали, и собрать в своих мыслях хоть что-то осмысленное, она не могла.
Селеста понимала, что наступает очень важный момент, в некотором роде момент истины и ей нужно проявить себя с самой лучшей стороны. Она ещё не знала, как именно ей использовать знание, которое, впрочем, её ещё не коснулось, но понимала – нужно быть осторожной и понимающей, и тогда что-то выйдет полезное и для неё. Как знать!
– Расскажу…– у Мадлен бессильно мотнулась голова. Кажется, принцесса совсем обмякла от ужаса и переживаний, и Селеста, тихо выругавшись, налила уже чистой, не тронутой ничем дурным воды и привела госпожу в чувство.
– Выпейте, вам нельзя теперь так нервничать, – ласково промолвила Селеста, и Мадлен покорилась ей. Принцесса или нет, но она была очень напугана и нуждалась, очевидно, хоть в одном дружеском плече. Жить с тайной, ужасной тайной было выше её сил. К тому же – если все узнают о её падении, о ребёнке, что зачат во грехе, и у кого?
Она известна набожностью и молитвами, строгостью и дисциплиной, и…
Позор!
Краска бросилась в лицо принцессы, Мадлен, пытаясь справиться с собою, закрыла лицо руками, глубоко вздохнула. Надо было владеть собой каждый день, каждую минуту, каждый час. И зря, зря она сейчас поддалась своей слабости!
– Кто-нибудь знает? – тихо спросила Селеста. Она боролась с собой. Жалость к Мадлен смешивалась в ней со злорадством – падение столь набожной и строгой особи было бы прекрасно!
Селеста уже представляла злые слухи, ползущие по коридорам, смешки…конечно, Мадлен будет выносить их так, как полагается – с гордо поднятой головой и нарочитым спокойствием, словно и нет вокруг неё никаких смешков. Но ей будет плохо, стыдно, и некуда будет деться от насмешек!
Но пока Селеста не поддавалась злорадному чувству. Прежде надо было вытянуть из своего положения все привилегии. Принцесса Мадлен не лезет в политику, это известно, но и она может похлопотать о наградах, и одарить богатствами… нет, Селесте определенно везло – сама удача была на её стороне: расположение Болмона, тайна Мадлен…всё это пьянило похлеще любого вина, и Селесте виделось, что только она на сегодняшний день держит в своих тонких белых руках все нити, и ведает всё!
Самонадеянно и глупо, к тому же – весьма недолговечно, но юность легко заблуждается…
– Нет! Нет! – Мадлен замотала головой, шпильки в её густых волосах уже не держали так крепко, и её прическа порядком истрепалась, превращая принцессу в довольно жалкое, откровенно говоря, зрелище: бледная, растрепанная, с выбившимися прядями, напуганная, смущённая – это не принцесса, это живое воплощение стыда.– Никто!
– Даже Его Величество? – Селеста округлила глаза. Это было ещё интереснее. Даже король не знает, а она, всего лишь входящая в свиту – знает! Знает! То-то же!
– Даже он, – глухо ответила принцесса и жадно отпила ещё воды. – Никто не знает.
– А…– одно детали не хватало Селесте, чтобы полностью сложить картинку. Одной важной детали, да россыпи мелких. Но самое главное – кто отец?! Это будет сенсация. Это будет гром и молния! Это…
– Он хороший человек, – Мадлен угадала вопрос Селесты, который девушка всё же догадалась остановить, понимая, что переступает черту, а это опасно – она пока не заслужила в глазах Мадлен последнего, неизбежного доверия.
– Я не сомневаюсь, принцесса! – спохватилась Селеста, – может быть, то есть, я не хочу говорить, что нужно поступить именно так, и всё же, вы не думали рассказать всё королю? Если этот человек хороший и достойный, то, наш милостивый король вполне мог бы…
– Он хороший человек, но с точки зрения короля…– Мадлен невесело усмехнулась, допила воду и попросила: – налей мне ещё, Селеста, в последнее время горло жутко давит. Каждый день живу с позором и стыдом. Каждый день лгу, держусь справедливо и набожно.
Селеста выполнила просьбу. Она понимала, что должна успокоить принцессу, но никаких слов кроме неуверенных и робких не находилось, а смысла в них не было, поэтому Селеста предпочла молча слушать страдания принцессы Мадлен – набожной и строгой, носящей тайное дитя под сердцем, и без брака.
– Это за гордыню…за недостаточное почтение Бога! За то, что влезла в их дела, за то, что не остановила их вражды! – Мадлен, похоже, заговаривалась. Мысли, которые сейчас были бессознательными и не несли для Селесты всей нагрузки, были, на самом деле, куда важнее.
Она винила себя в том, что подозревала о планах Энрике в прошлый раз, и не вмешалась, так как считала себя человеком, далёким от политики, а следовательно – далёким от интриг.
И одновременно винила себя в том, что мало способствовала примирению братьев. В самом начале она даже предлагала королю Рудольфу и правда идти до конца, то есть отправить Энрике в тюрьму.
Сейчас, когда разговоры с Энрике казались ей то полными новых подозрений, то наоборот, полными собственной тревоги – постыдной и мерзкой, недостойной Бога и веровавшей в него Мадлен.
– Всё будет хорошо, – сказала Селеста мягко, но безо всякой уверенности. В её представлении ребёнок всё-таки отличался от разбитой вазы, и скрыть его…скрыть от вездесущих фрейлин, от короля, от Энрике?! Селеста считала, что это невозможно, от того и призывала Мадлен рассказать хотя бы королю. Тот бы всё устроил. – Король любит вас, вашу сердечность и милосердие, он простит вас, он защитит вас, ведь вам нужна помощь. Вы не сможете скрываться вечно, ваше высочество!
Мадлен дрожащей рукой отставила воду. Всё это она понимала и сама. Честно понимала и с трудом уже пару раз едва не пала в ноги своему брату, представляя, как закричит:
– Рудольф! Мой король! Я повержена!
Останавливало одно – гордыня. Брат смотрел на неё как на образец спокойствия и добродетели. То же делала и королева. У них было общее горе – болезнь их сына, их гордости, единственного счастья в договорном браке.
Нет, перед королём она не допустит такого падения. Был бы просто брат – тогда ладно, плевать, но он король! А королю нельзя иметь проблемы в собственной семье. Да и Энрике! Как он будет ухмыляться, когда узнает? А он узнает!
– Король ничего не знает, – твёрдо сказала Мадлен, – более того, он ничего не должен знать…молю!
Селеста неуверенно кивнула. Соблазнительное положение всезнающей и всевластной ей нравилось, но сейчас, думая всерьёз о короле, девушка испугалась: если король выяснит, что кто-то что-то знал и не рассказал ему…что будет? да, конечно, Энрике будет, вероятнее всего, на его месте очень скоро, но и Энрике будет далеко не в восторге от того, что Селеста либо не узнала про позор сестры, либо не потрудилась о нём сообщить. Словом, только сейчас до Селесты начало доходить очевидное: принимая на свои плечи тайну, надо уметь её нести, и вообще, теперь следовало всё обдумать яснее и лучше, дольше!
– Молю, – повторила Мадлен, недовольная задумчивостью Селесты, – никто…никогда! Ты слышишь?
Покачиваясь, явно ещё очень слабая, Мадлен поднялась из кресла, внимательно вглядываясь в девушку. Ей требовалось прочесть в глазах преданность и понимание всей щекотливости ситуации, в которой оказалась принцесса.
Селеста совладала с собой и склонилась в реверансе.
– Ваше высочество, – сказала она тихо, стараясь укрепить свой голос, чтобы не было в нём и тени дрожи, – я прошу вас не переживать и не беспокоиться. От меня никто ничего не узнает. Я сохраню вашу тайну и никому ничего не расскажу.
Мадлен ещё раз оглядела её и кивнула, затем рухнула в привычное, спасительное кресло.
– Благодарю! – выдохнула она, и, кажется, правда поспокойнела.
– Но, ваше высочество, – Селеста решилась сказать о том, что не давало ей покоя, – как вы…как скроете? Ведь ваш живот будет расти, а ваши нижние юбки луна за луной будут белыми! И дитя… как, простите? Как вы хотите скрыть? Как вы себе это представляете?
Она знала что переходит черту. Но знала и другое – Мадлен допустила её до тайны, и теперь Селеста имеет больше прав, чем другие. Правда, с неё и спросят больше, чем с других, и это снова означает лишь одно – всё следует крепко обдумать.
– Ну тебе могут дать титул, – пробормотал он, – но не устоявшийся.
– Я понимаю, – заверила Селеста, – но всё же – есть способ, верно?
– Никто из настоящей знати не возьмёт тебя замуж, не введёт госпожой в свой дом! – Болмон знал куда она клонит, Селеста уже говорила о том, что ей нужно устроить в итоге всего свою жизнь. Видимо, сейчас она была готова уйти на покой.
– Сделайте так, чтобы взяли и ввели, – Селеста не смутилась, – вы всё можете, я знаю!
Болмон взглянул на неё внимательно, желая ещё раз взвесить все «за» и «против». Да, определенно, он мог бы пойти на многое, мог бы и выдать её замуж, надавив на пару знатных господ, мог бы и устроить её…вот только для чего? Чтобы она жила с его тайнами? С тайнами принца крови? Чтобы была опасна и могла требовать и дальше? Нет, это слишком дорогая и ненадёжная покупка. Такие люди как Селеста станут болтать лишнее, когда будет им нужно. Стоит только не дать ей чего-нибудь, и она тут же бросит неуместный слух в толпе…
Дорого обходится Селеста! Значит, после придёт и её час. Но вслух герцог Болмон сказал иное:
– Хорошо, мы сошлись.
***
То, что принцесса Мадлен её потярела, было хорошим знаком и дурным. Хорошим – принцесса доверяет ей, нуждается в её обществе. Плохим – отсутствие не осталось незамеченным.
– Простите, ваше высочество, – Селеста изобразила полное раскаяние, – я слишком долго гуляла в саду, понимаете, мне пришло в голову…нет, простите, я не буду.
Мадлен заинтересованно взглянула на девушку. Селеста ей нравилась. Набожная, робкая, мечтательная…
Такой Селеста умела казаться!
– О чём же ты задумалась? – спросила принцесса. – Поведай нам.
– Это пустяки, ваше высочество, клянусь вам, – Селеста опустила ещё ниже голову, отыгрывая смущение. Про себя она уже придумала отступление, но хотела доиграть до конца, как полагается.
– Скажи, – потребовала Мадлен мягко, но отступать уже было нельзя.
– Я подумала, что нужно не только по столице, но и по всем нашим землям раздавать хлеба. Может быть прямо в монастырях? Или в приютах… ведь у нас есть вы, ваше высочество, а там вас нет, а люди нуждаются в вашей защите, и…простите.
Селеста изобразила испуг, словно не нарочно она брякнула лишнего. Несколько дам из свиты принцессы переглянулись – кто-кто, а они уж Селесту видели насквозь! Но им претила необходимость одеваться скромно, быть лишёнными веселья и иметь среди всего развлечения сомнительное общество набожной и строгой принцессы крови. Так что в некотором роде они не возражали, чтобы Селеста приняла на себя роль ближайшей советницы, которая и молится, и держит пост…
Всё равно при дворе фигура принцессы Мадлен была политически невыгодной и нестабильной. Она не лезла в интриги и вообще непонятно чем занималась кроме молитв, шитья и чтения библии. Так что на неё и ставить не следовало!
– это замечательная идея! – принцесса просияла. – Я сама, о, как забавно, думаю о том же! Но не могу решиться, ведь это нужны усилия каждой из нас. нужно ехать, нужно считать бедняков, и ехать в провинции, без удобств и наших привычных туалетов! Но это отрада, ведь это по-христиански. И это правильно.
Целый день Мадлен просчитывала с чего начать, и Селесту не отпускала от себя, советовалась с ней постоянно, делилась мыслями и рассказывала о том как верно её решение. Измотанная свита самой принцессы, вынужденная вслед за нею восторгаться и выражать полное согласие тотчас отправиться без удобств по всем землям, Селесте популярности и доброты не добавила – женщины прожигали её самыми злыми взглядами при каждой возможности, но она держалась ровно и стойко – идея хороша и я в неё верю, и всё тут!
– Конечно, надо согласовать с королём! –принцесса Мадлен потащила Селесту и к королю, правда, всё-таки спохватилась и оставила её у дверей, ждать. Селесте даже пришло в голову, что король не согласует новых затрат из казны, и тогда никто никуда не поедет, но…
То ли Мадлен была убедительна, то ли король решил с ней не спорить, а может просто хотел согласиться с нею и поднять себе популярности, но всё разрешилось очень быстро – Мадлен получила одобрение и обещание поддержки.
До позднего вечера составляли письма, которые нужно было разослать по всем землям с требованием составить список тех, кто недоедает: женщин, стариков и детей прежде всего. А также – сколько это длится и почему вообще началось, сколько имеется работоспособного населения и прочие, достаточно печальные вопросы.
Селесту не тревожили ни усталость, ни взгляды свиты, обещавшие ей в скором времени самую злую месть, ни щебетание принцессы Мадлен, ни унылые письма, ни собственные, уставшие от пера руки. Её тревожило только то, что день уже сходил, а она так и не подлила забывшейся в деле принцессе первой порции яда.
Но всё же муки Селесты кончились, когда Мадлен спохватилась, взглянув на часы и всех погнала спать, взяв с каждой обещание продолжить поутру. Селеста уходила последней, не зная, как подобраться к делу, и как всё-таки сделать то, что она должна была сделать.
Именно её замешательство и стало своеобразным провидением. Селеста задержалась в дверях, и вдруг поняла, что принцесса Мадлен в каком-то странной рывке склоняется над ночным горшком, и…
– О боже! – Селеста и впрямь испугалась, бросилась к принцессе, – ваше высочество!
Измученная приступом тошноты, Мадлен судорожно отирала рот своим же рукавом, дрожала, на глазах её навернулись слёзы. Боли и разоблачения.
– Я позову целителя! – вскочила Селеста.
Мадлен вцепилась в неё мёртвой хваткой.
– Стой! Не надо! Не надо…
Селеста упала рядом с ней, всё ещё не понимая происходящего. В механическом порыве она нашла в себе силы встать, под умоляющий взгляд Мадлен, подойти к столику, налить воды… яд попал в воду незаметно, три капли – это слишком быстро.
– Выпейте воды, – попросила Селеста, и Мадлен покорно приняла воду из её рук, жадно выпила. – Может и правда, целителя?..
– Нет…– Мадлен отняла от себя пустой кубок, задышала глубоко и часто, – нет, иначе он скажет то, что я сама знаю. Я низко пала, Селеста. Я погибла, если кто-то узнает!
– Ч…что узнает? – Селеста не была уверена в том, что и сама хочет знать, слишком уж напряжённым был тон принцессы, но куда увернуться?
– Мне надо уехать…потому я и приняла твою идею, дитя, – Мадлен взглянула строго и тут же задрожала, строгость её смялась, стала ничем. – Скоро все мои платья перестанут скрывать моё падение, мой стыд, мой позор, понимаешь?
Селеста, цепенея от ужаса, медленно кивнула. Она надеялась, что ошибается в своём понимании, но иного прочтения слов принцессы явно не существовало и Селеста начала травить не только Мадлен, но и дитя под её сердцем, дитя греха.
– Я расскажу всё, – пообещала принцесса, – только поклянись мне, что никому не выдашь меня!
Глава 12. Непрошенные тени
– Расскажу, расскажу, – обещала принцесса, но губы её явно дрожали, и собрать в своих мыслях хоть что-то осмысленное, она не могла.
Селеста понимала, что наступает очень важный момент, в некотором роде момент истины и ей нужно проявить себя с самой лучшей стороны. Она ещё не знала, как именно ей использовать знание, которое, впрочем, её ещё не коснулось, но понимала – нужно быть осторожной и понимающей, и тогда что-то выйдет полезное и для неё. Как знать!
– Расскажу…– у Мадлен бессильно мотнулась голова. Кажется, принцесса совсем обмякла от ужаса и переживаний, и Селеста, тихо выругавшись, налила уже чистой, не тронутой ничем дурным воды и привела госпожу в чувство.
– Выпейте, вам нельзя теперь так нервничать, – ласково промолвила Селеста, и Мадлен покорилась ей. Принцесса или нет, но она была очень напугана и нуждалась, очевидно, хоть в одном дружеском плече. Жить с тайной, ужасной тайной было выше её сил. К тому же – если все узнают о её падении, о ребёнке, что зачат во грехе, и у кого?
Она известна набожностью и молитвами, строгостью и дисциплиной, и…
Позор!
Краска бросилась в лицо принцессы, Мадлен, пытаясь справиться с собою, закрыла лицо руками, глубоко вздохнула. Надо было владеть собой каждый день, каждую минуту, каждый час. И зря, зря она сейчас поддалась своей слабости!
– Кто-нибудь знает? – тихо спросила Селеста. Она боролась с собой. Жалость к Мадлен смешивалась в ней со злорадством – падение столь набожной и строгой особи было бы прекрасно!
Селеста уже представляла злые слухи, ползущие по коридорам, смешки…конечно, Мадлен будет выносить их так, как полагается – с гордо поднятой головой и нарочитым спокойствием, словно и нет вокруг неё никаких смешков. Но ей будет плохо, стыдно, и некуда будет деться от насмешек!
Но пока Селеста не поддавалась злорадному чувству. Прежде надо было вытянуть из своего положения все привилегии. Принцесса Мадлен не лезет в политику, это известно, но и она может похлопотать о наградах, и одарить богатствами… нет, Селесте определенно везло – сама удача была на её стороне: расположение Болмона, тайна Мадлен…всё это пьянило похлеще любого вина, и Селесте виделось, что только она на сегодняшний день держит в своих тонких белых руках все нити, и ведает всё!
Самонадеянно и глупо, к тому же – весьма недолговечно, но юность легко заблуждается…
– Нет! Нет! – Мадлен замотала головой, шпильки в её густых волосах уже не держали так крепко, и её прическа порядком истрепалась, превращая принцессу в довольно жалкое, откровенно говоря, зрелище: бледная, растрепанная, с выбившимися прядями, напуганная, смущённая – это не принцесса, это живое воплощение стыда.– Никто!
– Даже Его Величество? – Селеста округлила глаза. Это было ещё интереснее. Даже король не знает, а она, всего лишь входящая в свиту – знает! Знает! То-то же!
– Даже он, – глухо ответила принцесса и жадно отпила ещё воды. – Никто не знает.
– А…– одно детали не хватало Селесте, чтобы полностью сложить картинку. Одной важной детали, да россыпи мелких. Но самое главное – кто отец?! Это будет сенсация. Это будет гром и молния! Это…
– Он хороший человек, – Мадлен угадала вопрос Селесты, который девушка всё же догадалась остановить, понимая, что переступает черту, а это опасно – она пока не заслужила в глазах Мадлен последнего, неизбежного доверия.
– Я не сомневаюсь, принцесса! – спохватилась Селеста, – может быть, то есть, я не хочу говорить, что нужно поступить именно так, и всё же, вы не думали рассказать всё королю? Если этот человек хороший и достойный, то, наш милостивый король вполне мог бы…
– Он хороший человек, но с точки зрения короля…– Мадлен невесело усмехнулась, допила воду и попросила: – налей мне ещё, Селеста, в последнее время горло жутко давит. Каждый день живу с позором и стыдом. Каждый день лгу, держусь справедливо и набожно.
Селеста выполнила просьбу. Она понимала, что должна успокоить принцессу, но никаких слов кроме неуверенных и робких не находилось, а смысла в них не было, поэтому Селеста предпочла молча слушать страдания принцессы Мадлен – набожной и строгой, носящей тайное дитя под сердцем, и без брака.
– Это за гордыню…за недостаточное почтение Бога! За то, что влезла в их дела, за то, что не остановила их вражды! – Мадлен, похоже, заговаривалась. Мысли, которые сейчас были бессознательными и не несли для Селесты всей нагрузки, были, на самом деле, куда важнее.
Она винила себя в том, что подозревала о планах Энрике в прошлый раз, и не вмешалась, так как считала себя человеком, далёким от политики, а следовательно – далёким от интриг.
И одновременно винила себя в том, что мало способствовала примирению братьев. В самом начале она даже предлагала королю Рудольфу и правда идти до конца, то есть отправить Энрике в тюрьму.
Сейчас, когда разговоры с Энрике казались ей то полными новых подозрений, то наоборот, полными собственной тревоги – постыдной и мерзкой, недостойной Бога и веровавшей в него Мадлен.
– Всё будет хорошо, – сказала Селеста мягко, но безо всякой уверенности. В её представлении ребёнок всё-таки отличался от разбитой вазы, и скрыть его…скрыть от вездесущих фрейлин, от короля, от Энрике?! Селеста считала, что это невозможно, от того и призывала Мадлен рассказать хотя бы королю. Тот бы всё устроил. – Король любит вас, вашу сердечность и милосердие, он простит вас, он защитит вас, ведь вам нужна помощь. Вы не сможете скрываться вечно, ваше высочество!
Мадлен дрожащей рукой отставила воду. Всё это она понимала и сама. Честно понимала и с трудом уже пару раз едва не пала в ноги своему брату, представляя, как закричит:
– Рудольф! Мой король! Я повержена!
Останавливало одно – гордыня. Брат смотрел на неё как на образец спокойствия и добродетели. То же делала и королева. У них было общее горе – болезнь их сына, их гордости, единственного счастья в договорном браке.
Нет, перед королём она не допустит такого падения. Был бы просто брат – тогда ладно, плевать, но он король! А королю нельзя иметь проблемы в собственной семье. Да и Энрике! Как он будет ухмыляться, когда узнает? А он узнает!
– Король ничего не знает, – твёрдо сказала Мадлен, – более того, он ничего не должен знать…молю!
Селеста неуверенно кивнула. Соблазнительное положение всезнающей и всевластной ей нравилось, но сейчас, думая всерьёз о короле, девушка испугалась: если король выяснит, что кто-то что-то знал и не рассказал ему…что будет? да, конечно, Энрике будет, вероятнее всего, на его месте очень скоро, но и Энрике будет далеко не в восторге от того, что Селеста либо не узнала про позор сестры, либо не потрудилась о нём сообщить. Словом, только сейчас до Селесты начало доходить очевидное: принимая на свои плечи тайну, надо уметь её нести, и вообще, теперь следовало всё обдумать яснее и лучше, дольше!
– Молю, – повторила Мадлен, недовольная задумчивостью Селесты, – никто…никогда! Ты слышишь?
Покачиваясь, явно ещё очень слабая, Мадлен поднялась из кресла, внимательно вглядываясь в девушку. Ей требовалось прочесть в глазах преданность и понимание всей щекотливости ситуации, в которой оказалась принцесса.
Селеста совладала с собой и склонилась в реверансе.
– Ваше высочество, – сказала она тихо, стараясь укрепить свой голос, чтобы не было в нём и тени дрожи, – я прошу вас не переживать и не беспокоиться. От меня никто ничего не узнает. Я сохраню вашу тайну и никому ничего не расскажу.
Мадлен ещё раз оглядела её и кивнула, затем рухнула в привычное, спасительное кресло.
– Благодарю! – выдохнула она, и, кажется, правда поспокойнела.
– Но, ваше высочество, – Селеста решилась сказать о том, что не давало ей покоя, – как вы…как скроете? Ведь ваш живот будет расти, а ваши нижние юбки луна за луной будут белыми! И дитя… как, простите? Как вы хотите скрыть? Как вы себе это представляете?
Она знала что переходит черту. Но знала и другое – Мадлен допустила её до тайны, и теперь Селеста имеет больше прав, чем другие. Правда, с неё и спросят больше, чем с других, и это снова означает лишь одно – всё следует крепко обдумать.
