Сейчас заканчивать, когда ещё у нас будет шанс? Он давно уже утратил свои силы, не был прежним и многих дел в самой Лиге даже не знал, мы уж его и не беспокоили, чего зря-то? Мы справлялись, знали, как нужно и что нужно. Альбин, если хочешь, Лигу перестал чувствовать. Когда-то был первым котом, если ты понимаешь, а ныне уж и мышей перестал ловить, но мы, конечно, его запомним.
Летард на всё это не отвечал. Ел, когда Онвер ему подавал миску, но даже не смотрел на него. Поначалу и от еды отказывался, но Онвер заметил:
– Тебе силы нужны, голодухой ты ничего не докажешь, жить тебе мало, что верно, то верно, но уж последние миски съешь, изволь!
В его словах был резон. Летард не знал как его убьют, но не сомневался в том, что дни его сочтены. Его считают виновным в смерти Альбина и его казнят – это очевидно, но что если у него ещё будет шанс? Сказать что-то напоследок, доказать? Может быть, ему дадут слово? Хотя нет, это вряд ли. Но и умереть можно с достоинством, а для этого нужны силы.
А Онвер всё говорил и говорил, но не с Летардом, нет, ему не требовалось его возражение или (чем Бог не шутит?) одобрение, нет. Он торопился выложить свои мысли, словно боясь передумать или найти в них несостыковку, а так, ведя бесконечные монологи о том, что всё сделано на благо Лиги, и они, лигианцы, лично к Альбину никаких претензий не имели, а он просто оказался уже лишним в своём времени, так что иначе было никак нельзя.
– Когда всё закончится? – спросил Летард в очередной раз. Клетка была бы ещё терпима, ровно как и презрительная ненависть недавних товарищей, но вот эти монологи Онвера казались ему настоящей пыткой. Онвер, на которого всегда можно было положиться и Онвер, который был настоящей опорой Лиги…
Нет, признать его падение было страшно. Даже сейчас Летарду казалось временами, что всё это дикий, неправдоподобный сон. Засыпая на каменном полу на тревожные четверть часа-полчаса, он вздрагивал, надеялся, что всё не так, всё ему лишь привиделось, и если Альбин мёртв, то Онвер, верно, тоже, ведь Онвер всегда был подле Альбина и отстаивал интересы Лиги!
Но пробуждение приходило, и снова до Летарда доносился бубнёж управляющего:
– Ты не спеши, Летард, не спеши. Все знатные Лигинцы должны собраться, чтобы тебя судить. Нужно выбрать тех, кто войдёт в судьи, потом, к чему тебя приговорить. Нет, к смерти-то ясно, но ведь и смерть бывает разная, верно?
Да, разная. И обычно это Альбин решал судейские дела, судил и рядил, кому и что из лигианцев дать: кому жизнь, кому смерть, кому отставку. И если речь шла о смерти, то вид её тоже определял он, ровно как и исполнителя. Должно быть, в Лиге сейчас большой переполох, пьянство и разгильдяйство, ведь Альбина больше нет, есть какая-то дюжина мерзавцев, занявшая всё, чего не имела права касаться. А больше ничего и нет.
О том, что творится в столице Летард тоже не знал, и не очень-то порывался знать. Он погрузился в странное состояние полуяви-полусна, сделался в короткие три-четыре дня совершенно равнодушным и к бубнежу Онвера, и к своей участи, и к брани прорывающихся недавних товарищей. Всё утратило в нём смысл и остроту, потому что мир, выстроенный с какой-то причудливой наивностью, тоже утратил себя. Друзья оказались не друзьями, соратники стали предателями, наставник, заменивший всё, что можно было заменить – мёртв, и у него нет ни единого шанса на спасение.
Когда же он услышал над своей головой голос, он даже не сразу отреагировал. Голосов было слишком много, и он был один среди них, так что как было отозваться на всё?
– Летард?
Он не поднял головы. Каменный пол стал привычным ложем. Вечным, быть может.
– Летард, очнись! – голос не отставал. Он шептал яростно и быстро, опасался.
Отрываться от холода, чтобы снова взглянуть на потерявший всякую прелесть мир, было трудно, но этот голос не собирался отставать, и пришлось подняться. В полумраке, при свете единственной свечи, Летард, к своему удивлению, увидел… Симона.
Раздражающего новичка. Подручного Альбина. С наглой рожей – как сказал Онвер и как согласился с ним тогда Летард. Правда, сейчас рожа была совсем не наглая, а скорее испуганная. Рядом никого не было, или кто-то хорошо скрывался в темноте.
– Чего тебе? – спросил Летард, рассудив, что и это ему снится или он бредит. В любом случае, он не ожидал чего-то важного, наверняка, тот решил поглумиться и Онвер сейчас погонит его прочь поганой метлой!
Но не случилось. Голос Онвера так и не зазвучал, зато шёпот Симона стал быстрее, сбивчивее, он явно торопился, нервничал.
– Летард, ты ходить можешь? Сможешь бежать?
Летард не понимал вопроса. Какое «бежать»? Куда бежать? Как? Провокация? Наверняка!
– Я могу тебя спасти, – продолжал Симон, он спешил, торопился сказать, словно выгадывал время, – потому что мне нужна твоя помощь. Ты понимаешь?
– Что тебе нужно? – спросил Летард, сонное оглушение понемногу начало оставлять его, он решил, что даже если это провокация, это ещё не значит, что он проиграл. Даже если его попытаются схватить, и этот новичок ведёт его к гибели, то он, Летард, ещё будет драться! Да, драться. До последнего. И попытка к бегству будет лучше клетки и позора. Бегство – это борьба.
– Отмер, – улыбнулся Симон, – слушай, у меня мало времени…
– Онвер, где он? – Летард знал, что Онвер не оставит надолго своего импровизированного поста. Очень уж привлекают его все эти дни возможности беседовать с самим собой, обращаясь вроде бы к Летарду, а на деле, наслаждаясь свершённым и убеждая себя же в том, что всё сделано верно.
– Я его отвлёк, но это ненадолго, – ответил Симон. Отвечал он неохотно, скосил глаза куда-то в темноту, там и правда была какая-то возня, где-то за стеной, может даже выше этажом, и разобрать происходящее было нельзя. – Ты бежать можешь?
– Так ты что… серьёзно? – не понял Летард. Сон полностью оставил его, пришла ломота во всём теле, недоверие и в то же время обострённая надежда – спасительное «а вдруг?».
Симон шёпотом выругался.
– А что я, по-твоему, здесь делаю? Потехи ради шеей рискую?! Ты хоть знаешь, что общаться с изменником – это не предел людских мечтаний?
Он изменник. Точно. Так Онвер всё и сотворил! Неужели Симон и правда готов рискнуть ради него? Почему?
– Что же ты тогда тут ошиваешься, если я – изменник? – громче, чем нужно, спросил Летард.
Симон испуганно зашипел на него:
– Да тихо ты! Заткнись! – он обернулся туда, в темноту, где чернел второй этаж и где кто-то притих со своей вознёй, точно прислушиваясь. Тяжёлые шаги застучали по лестнице. Так мог ходить только один человек. – Вот ты идиот.
Летард не успел ответить, а Симон уже скользнул в темноту, сливаясь со стенами, отступая. Летард успел только вернуться в прежнее своё побеждённое положение, свернуться в безразличие безысходности и притвориться, что он находится в полудрёме, хотя последнее и давалось ему с трудом – сердце, непривычное к таким рваным свершениям, уже смирившееся со своей несправедливой участью, бешено стучало, хотело жить, просилось жить!
– Ты чего тут? – с подозрением спросил Онвер, оглядывая Летарда с подозрением. – А?
Летард не ответил, даже головы не поднял. Всем своим видом он демонстрировал душевный слом и полное падение сил, и его расчёт оправдался. Онвер, посоветовав не дурить, бормотнул про то, что скоро вернётся, что у него дела наверху, и скрылся на лестнице. Симон выждал ещё долгое мгновение, прежде, чем подступить к клетке Летарда. В полумраке отчётливо сверкнуло серебром… что ж, похоже, Симон был готов на серьёзные меры, раз вытащил лезвие.
– Так что? – тихо спросил Симон, – ты жить-то хочешь?
Летард хотел жить. Странное дело, ещё четверть часа назад он был готов умереть на этом каменном полу, мир потерял для него всякий смысл и надежду, но вот что-то теперь рвалось и не давало свалиться в безысходность до конца. Летард кивнул, не зная, увидит ли Симон это в темноте.
– Хвала Господу! – выдохнул Симон, – я уж думал, ты совсем головой поехал после всего.
– А ты что, не с ними? – вопрос был глупый. Симон мог солгать. Спрашивать, откровенно говоря, не имело смысла, но почему-то Летард чувствовал в себе странную потребность задать этот незамысловатый вопрос, и поверить. Может быть, находясь на краю сумрачного состояния и безнадёжности, ему просто надо было поверить во что-то хорошее? А может быть, ему хотелось почувствовать себя равным, влияющим на что-то, иметь возможность что-то решать? Он и сам не знал.
– Нет, не с ними, – ответил Симон, – и к гибели Альбина я имею такое же отношение, как и ты.
Это было что-то новое, простое, но… обнадёживающее, живое.
– Ты знаешь, что это не я? – удивился Летард. Ему казалось, что все в Лиге презирают его за то, что так щедро приписал ему Онвер.
– Конечно, – кажется, Симон даже удивился от такого вопроса, – ты выбрал бы нож, очевидно же. Яд – это для мозгов. Но у нас мало времени, ты жить-то хочешь? Тогда возьми…
Серебряный осколок скользнул в темноту его клети, и Летард, не успев сообразить, как реагировать на ответ Симона, перехватил его. Жёсткий, непоколебимый предмет отяжелели руку. Ключ. Нет, не ключ, отмычка. Часть отмычки.
В воровских инструментах Летард разбирался весьма и весьма скудно. Он знал, что в Лиге есть воры, которые действуют, порою, в интересах короны, конечно, в интересах, которые не будут озвучиваться открыто, но всё же, и это были настоящие ловкачи. Мелюзга, вроде торговых воров или проституток, что решали перехватить ещё и вторым ремеслом кошельки, долго не жила – покорно следовала на виселицу или в тюрьмы, а то и на разного рода рудники, выплачивая честным и тяжёлым трудом долги перед народом. Но настоящие профессионалы, которых было на раз-два и всё, в тени – были мастерами, поэтами и ловкачами. Набор их инструментов содержался в чистоте и включал в себя образцы самого разного рода – как самоделы, так и перехваченное на теневых, порою чужеземных рынках, и переправленное на себя. Летард знал, что есть отмычки тоньше иглы, и есть универсальные ключи, и есть те, что состоят из двух частей, которые каким-то образом надо вставлять с разных сторон в замок…
Последним образцом Симон-то и разжился.
– Левее, – шептал он, наблюдая за неуклюжей попыткой Летарда, – только постарайся его не погнуть. Ну? Готово?
Летард старался, правда, старался, но пальцы, какие-то одеревеневшие, не сразу соотносили его волю со своими возможностями и пытались, пытались… ему казалось, что прошла вечность, на лбу проступила испарина, Онвер мог вернуться каждую минуту, но всё же получилось.
Симон вставил ключ со своей стороны, свою искажённую его часть, и…
Дверь поддалась, точно и не была заперта. Летард пополз, боясь встать. Он знал, что будет дальше. Тревога. Онвер. Погоня!
Но он был готов к последнему бою, зато умирать совершенно не собирался Симон. Когда Летард потащился к лестнице, полагая, выход из подземелья наверх, Симон грубо одёрнул его вниз и потащил, ни слова не говоря, через воняющую мышами и плесени темноту. Темнота сузилась. Летард здорово прибился головой об узкий, коварный лаз, о существовании которого и не знал, но кровь пульсировала быстрее, жизнь не хотела сдаваться, и он поспешил, поспешил, не обращая внимания на боль.
Всё то время, что они ползли, Летард боялся даже дышать. Ему казалось, что сейчас его схватят, потащат назад, окрикнут, и всё будет кончено. Темнота впереди сгущалась, иногда даже трудно было разобрать куда делся Симон, ползший впереди, приходилось выставлять руку… Летард и не подозревал в себе до этого момента, что так боится малых пространств. Но темнота давила на него особенно жутко, вещала ему об узкой, заслуженной гробнице, и вечности, которую он будет коротать здесь, и шумела, особенно громко шумела.
Он даже не заметил как стало шире и свободнее, как удалось вздохнуть полной грудью, а затем и вывалиться в ночь, показавшуюся светлой.
– Пошёл! Пошёл! – рука, поднявшая его за шиворот, не церемонилась. Она подняла его, ослепшего, оглохшего, измученного узостью, вонью и темнотой и потащила куда-то, поволокла и тело инстинктивно отозвалось, отказываясь соображать. Рощица, тропа, какой-то поворот, ров, проулочек, где легко подхватить дурную болезнь и нож…
Наконец, разум отозвался. Воззвал к пощаде.
– Не могу, – задыхаясь, прохрипел Летард, я больше не могу.
Разум соображал. Места были знакомыми. Пьянь, воровство… в каждом городе есть уголки, куда не следует идти.
– Надо спрятаться, – тревожно ответил Симон, – я вёл тебя к себе.
– У тебя нельзя, – возразил Летард. – Проверят. Уже, наверное… всегда есть те, кто что-то видел. Или слышал.
Ему требовался отдых. Сейчас же. Тело, уставшее от бездействия и отсутствия элементарного заботливого отношения, ломилось и грозило потерей сознания. Само сознание, пресыщено свежим воздухом и свободой, напитавшееся тревогой, ужасом и смятением, тоже не могло проясниться до конца.
Но мелькнула спасительная мысль. Проверяют-то живых. Надо обратиться к логову тех, кто мёртв. Конечно, вероятность того, что логово Гуго раскрыто, существовала. Но Гуго был не глупец. Он обитал не в одной точке города и можно было работать. Хотя бы полежать в удобстве, а не на камне, поесть…
– Сюда, нам надо сюда, – сказал Летард, сообразив, в узоре улиц и спутанных мыслей, куда нужно податься. Симон послушался. Было видно, что он в смятении, но послушался. И это послушание напомнило Летарду ещё кое о чём. Ведя своего неожиданного союзника, скрываясь в ночи, и в остатках ободранного плаща, он спросил: – почему ты мне помог?
Он спросил так, чтобы успеть взглянуть на него. Прочесть в лице то, чего не сможет сказать язык.
– Мне нужна твоя помощь, – мрачно ответил Симон, – я обещал помочь кое-кому, но мне не справиться. Ты уверен в том, куда мы идём?
Летард не ответил, просто пошёл дальше. Уверен? Он не был ни в чём уверен, но его походка стала бодрее. Жизнь возвращалась к нему, тело, ещё не до конца изломанное, сцепилось с духом, который оживал, и ободрилось. И тайна… да, у Симона была тайна. Это тоже почему-то придало Летарду сил. Он был нужен. Кому-то нужен. Нет, он пока не знал чем кончится, и о чём его вообще попросят, да и не был до конца уверен, что всё это не ловушка, но всё же что-то было иначе. Жило. Летард даже успел заметить, что Симон, в сущности, не такой плохой человек, как ему казалось, и это было первой попыткой отблагодарить его.
Симон усмехнулся:
– Ты ненавидел меня, я знаю. С первой встречи ненавидел, но мне правда нужна твоя помощь. В городе честных людей осталось ты, я, и та, кому я должен помочь.
Та? Летард не ответил на эту фразу. Нужно было уйти с улицы, пересидеть, отдохнуть, обсудить, решить – только потом, если придётся, ужасаться. Но в этот раз он попытается выжить. Это заключение, поступок, повлекший его, слова Онвера – всё это сделало его новым человеком, лишило его последних иллюзий о мире, в котором он как-то умудрился остаться, и о том, что его место в этом мире совсем не рыцарское.
Но всё это нужно было обдумать после – свои убеждения, своё покаяние, свою силу, а пока, прежде всего, скрыться, скрыться! Молить Господа о том, чтобы не нашли, не нашли как можно дольше.
Летард на всё это не отвечал. Ел, когда Онвер ему подавал миску, но даже не смотрел на него. Поначалу и от еды отказывался, но Онвер заметил:
– Тебе силы нужны, голодухой ты ничего не докажешь, жить тебе мало, что верно, то верно, но уж последние миски съешь, изволь!
В его словах был резон. Летард не знал как его убьют, но не сомневался в том, что дни его сочтены. Его считают виновным в смерти Альбина и его казнят – это очевидно, но что если у него ещё будет шанс? Сказать что-то напоследок, доказать? Может быть, ему дадут слово? Хотя нет, это вряд ли. Но и умереть можно с достоинством, а для этого нужны силы.
А Онвер всё говорил и говорил, но не с Летардом, нет, ему не требовалось его возражение или (чем Бог не шутит?) одобрение, нет. Он торопился выложить свои мысли, словно боясь передумать или найти в них несостыковку, а так, ведя бесконечные монологи о том, что всё сделано на благо Лиги, и они, лигианцы, лично к Альбину никаких претензий не имели, а он просто оказался уже лишним в своём времени, так что иначе было никак нельзя.
– Когда всё закончится? – спросил Летард в очередной раз. Клетка была бы ещё терпима, ровно как и презрительная ненависть недавних товарищей, но вот эти монологи Онвера казались ему настоящей пыткой. Онвер, на которого всегда можно было положиться и Онвер, который был настоящей опорой Лиги…
Нет, признать его падение было страшно. Даже сейчас Летарду казалось временами, что всё это дикий, неправдоподобный сон. Засыпая на каменном полу на тревожные четверть часа-полчаса, он вздрагивал, надеялся, что всё не так, всё ему лишь привиделось, и если Альбин мёртв, то Онвер, верно, тоже, ведь Онвер всегда был подле Альбина и отстаивал интересы Лиги!
Но пробуждение приходило, и снова до Летарда доносился бубнёж управляющего:
– Ты не спеши, Летард, не спеши. Все знатные Лигинцы должны собраться, чтобы тебя судить. Нужно выбрать тех, кто войдёт в судьи, потом, к чему тебя приговорить. Нет, к смерти-то ясно, но ведь и смерть бывает разная, верно?
Да, разная. И обычно это Альбин решал судейские дела, судил и рядил, кому и что из лигианцев дать: кому жизнь, кому смерть, кому отставку. И если речь шла о смерти, то вид её тоже определял он, ровно как и исполнителя. Должно быть, в Лиге сейчас большой переполох, пьянство и разгильдяйство, ведь Альбина больше нет, есть какая-то дюжина мерзавцев, занявшая всё, чего не имела права касаться. А больше ничего и нет.
О том, что творится в столице Летард тоже не знал, и не очень-то порывался знать. Он погрузился в странное состояние полуяви-полусна, сделался в короткие три-четыре дня совершенно равнодушным и к бубнежу Онвера, и к своей участи, и к брани прорывающихся недавних товарищей. Всё утратило в нём смысл и остроту, потому что мир, выстроенный с какой-то причудливой наивностью, тоже утратил себя. Друзья оказались не друзьями, соратники стали предателями, наставник, заменивший всё, что можно было заменить – мёртв, и у него нет ни единого шанса на спасение.
Когда же он услышал над своей головой голос, он даже не сразу отреагировал. Голосов было слишком много, и он был один среди них, так что как было отозваться на всё?
– Летард?
Он не поднял головы. Каменный пол стал привычным ложем. Вечным, быть может.
– Летард, очнись! – голос не отставал. Он шептал яростно и быстро, опасался.
Отрываться от холода, чтобы снова взглянуть на потерявший всякую прелесть мир, было трудно, но этот голос не собирался отставать, и пришлось подняться. В полумраке, при свете единственной свечи, Летард, к своему удивлению, увидел… Симона.
Раздражающего новичка. Подручного Альбина. С наглой рожей – как сказал Онвер и как согласился с ним тогда Летард. Правда, сейчас рожа была совсем не наглая, а скорее испуганная. Рядом никого не было, или кто-то хорошо скрывался в темноте.
– Чего тебе? – спросил Летард, рассудив, что и это ему снится или он бредит. В любом случае, он не ожидал чего-то важного, наверняка, тот решил поглумиться и Онвер сейчас погонит его прочь поганой метлой!
Но не случилось. Голос Онвера так и не зазвучал, зато шёпот Симона стал быстрее, сбивчивее, он явно торопился, нервничал.
– Летард, ты ходить можешь? Сможешь бежать?
Летард не понимал вопроса. Какое «бежать»? Куда бежать? Как? Провокация? Наверняка!
– Я могу тебя спасти, – продолжал Симон, он спешил, торопился сказать, словно выгадывал время, – потому что мне нужна твоя помощь. Ты понимаешь?
– Что тебе нужно? – спросил Летард, сонное оглушение понемногу начало оставлять его, он решил, что даже если это провокация, это ещё не значит, что он проиграл. Даже если его попытаются схватить, и этот новичок ведёт его к гибели, то он, Летард, ещё будет драться! Да, драться. До последнего. И попытка к бегству будет лучше клетки и позора. Бегство – это борьба.
– Отмер, – улыбнулся Симон, – слушай, у меня мало времени…
– Онвер, где он? – Летард знал, что Онвер не оставит надолго своего импровизированного поста. Очень уж привлекают его все эти дни возможности беседовать с самим собой, обращаясь вроде бы к Летарду, а на деле, наслаждаясь свершённым и убеждая себя же в том, что всё сделано верно.
– Я его отвлёк, но это ненадолго, – ответил Симон. Отвечал он неохотно, скосил глаза куда-то в темноту, там и правда была какая-то возня, где-то за стеной, может даже выше этажом, и разобрать происходящее было нельзя. – Ты бежать можешь?
– Так ты что… серьёзно? – не понял Летард. Сон полностью оставил его, пришла ломота во всём теле, недоверие и в то же время обострённая надежда – спасительное «а вдруг?».
Симон шёпотом выругался.
– А что я, по-твоему, здесь делаю? Потехи ради шеей рискую?! Ты хоть знаешь, что общаться с изменником – это не предел людских мечтаний?
Он изменник. Точно. Так Онвер всё и сотворил! Неужели Симон и правда готов рискнуть ради него? Почему?
– Что же ты тогда тут ошиваешься, если я – изменник? – громче, чем нужно, спросил Летард.
Симон испуганно зашипел на него:
– Да тихо ты! Заткнись! – он обернулся туда, в темноту, где чернел второй этаж и где кто-то притих со своей вознёй, точно прислушиваясь. Тяжёлые шаги застучали по лестнице. Так мог ходить только один человек. – Вот ты идиот.
Летард не успел ответить, а Симон уже скользнул в темноту, сливаясь со стенами, отступая. Летард успел только вернуться в прежнее своё побеждённое положение, свернуться в безразличие безысходности и притвориться, что он находится в полудрёме, хотя последнее и давалось ему с трудом – сердце, непривычное к таким рваным свершениям, уже смирившееся со своей несправедливой участью, бешено стучало, хотело жить, просилось жить!
– Ты чего тут? – с подозрением спросил Онвер, оглядывая Летарда с подозрением. – А?
Летард не ответил, даже головы не поднял. Всем своим видом он демонстрировал душевный слом и полное падение сил, и его расчёт оправдался. Онвер, посоветовав не дурить, бормотнул про то, что скоро вернётся, что у него дела наверху, и скрылся на лестнице. Симон выждал ещё долгое мгновение, прежде, чем подступить к клетке Летарда. В полумраке отчётливо сверкнуло серебром… что ж, похоже, Симон был готов на серьёзные меры, раз вытащил лезвие.
– Так что? – тихо спросил Симон, – ты жить-то хочешь?
Летард хотел жить. Странное дело, ещё четверть часа назад он был готов умереть на этом каменном полу, мир потерял для него всякий смысл и надежду, но вот что-то теперь рвалось и не давало свалиться в безысходность до конца. Летард кивнул, не зная, увидит ли Симон это в темноте.
– Хвала Господу! – выдохнул Симон, – я уж думал, ты совсем головой поехал после всего.
– А ты что, не с ними? – вопрос был глупый. Симон мог солгать. Спрашивать, откровенно говоря, не имело смысла, но почему-то Летард чувствовал в себе странную потребность задать этот незамысловатый вопрос, и поверить. Может быть, находясь на краю сумрачного состояния и безнадёжности, ему просто надо было поверить во что-то хорошее? А может быть, ему хотелось почувствовать себя равным, влияющим на что-то, иметь возможность что-то решать? Он и сам не знал.
– Нет, не с ними, – ответил Симон, – и к гибели Альбина я имею такое же отношение, как и ты.
Это было что-то новое, простое, но… обнадёживающее, живое.
– Ты знаешь, что это не я? – удивился Летард. Ему казалось, что все в Лиге презирают его за то, что так щедро приписал ему Онвер.
– Конечно, – кажется, Симон даже удивился от такого вопроса, – ты выбрал бы нож, очевидно же. Яд – это для мозгов. Но у нас мало времени, ты жить-то хочешь? Тогда возьми…
Серебряный осколок скользнул в темноту его клети, и Летард, не успев сообразить, как реагировать на ответ Симона, перехватил его. Жёсткий, непоколебимый предмет отяжелели руку. Ключ. Нет, не ключ, отмычка. Часть отмычки.
В воровских инструментах Летард разбирался весьма и весьма скудно. Он знал, что в Лиге есть воры, которые действуют, порою, в интересах короны, конечно, в интересах, которые не будут озвучиваться открыто, но всё же, и это были настоящие ловкачи. Мелюзга, вроде торговых воров или проституток, что решали перехватить ещё и вторым ремеслом кошельки, долго не жила – покорно следовала на виселицу или в тюрьмы, а то и на разного рода рудники, выплачивая честным и тяжёлым трудом долги перед народом. Но настоящие профессионалы, которых было на раз-два и всё, в тени – были мастерами, поэтами и ловкачами. Набор их инструментов содержался в чистоте и включал в себя образцы самого разного рода – как самоделы, так и перехваченное на теневых, порою чужеземных рынках, и переправленное на себя. Летард знал, что есть отмычки тоньше иглы, и есть универсальные ключи, и есть те, что состоят из двух частей, которые каким-то образом надо вставлять с разных сторон в замок…
Последним образцом Симон-то и разжился.
– Левее, – шептал он, наблюдая за неуклюжей попыткой Летарда, – только постарайся его не погнуть. Ну? Готово?
Летард старался, правда, старался, но пальцы, какие-то одеревеневшие, не сразу соотносили его волю со своими возможностями и пытались, пытались… ему казалось, что прошла вечность, на лбу проступила испарина, Онвер мог вернуться каждую минуту, но всё же получилось.
Симон вставил ключ со своей стороны, свою искажённую его часть, и…
Дверь поддалась, точно и не была заперта. Летард пополз, боясь встать. Он знал, что будет дальше. Тревога. Онвер. Погоня!
Но он был готов к последнему бою, зато умирать совершенно не собирался Симон. Когда Летард потащился к лестнице, полагая, выход из подземелья наверх, Симон грубо одёрнул его вниз и потащил, ни слова не говоря, через воняющую мышами и плесени темноту. Темнота сузилась. Летард здорово прибился головой об узкий, коварный лаз, о существовании которого и не знал, но кровь пульсировала быстрее, жизнь не хотела сдаваться, и он поспешил, поспешил, не обращая внимания на боль.
Всё то время, что они ползли, Летард боялся даже дышать. Ему казалось, что сейчас его схватят, потащат назад, окрикнут, и всё будет кончено. Темнота впереди сгущалась, иногда даже трудно было разобрать куда делся Симон, ползший впереди, приходилось выставлять руку… Летард и не подозревал в себе до этого момента, что так боится малых пространств. Но темнота давила на него особенно жутко, вещала ему об узкой, заслуженной гробнице, и вечности, которую он будет коротать здесь, и шумела, особенно громко шумела.
Он даже не заметил как стало шире и свободнее, как удалось вздохнуть полной грудью, а затем и вывалиться в ночь, показавшуюся светлой.
– Пошёл! Пошёл! – рука, поднявшая его за шиворот, не церемонилась. Она подняла его, ослепшего, оглохшего, измученного узостью, вонью и темнотой и потащила куда-то, поволокла и тело инстинктивно отозвалось, отказываясь соображать. Рощица, тропа, какой-то поворот, ров, проулочек, где легко подхватить дурную болезнь и нож…
Наконец, разум отозвался. Воззвал к пощаде.
– Не могу, – задыхаясь, прохрипел Летард, я больше не могу.
Разум соображал. Места были знакомыми. Пьянь, воровство… в каждом городе есть уголки, куда не следует идти.
– Надо спрятаться, – тревожно ответил Симон, – я вёл тебя к себе.
– У тебя нельзя, – возразил Летард. – Проверят. Уже, наверное… всегда есть те, кто что-то видел. Или слышал.
Ему требовался отдых. Сейчас же. Тело, уставшее от бездействия и отсутствия элементарного заботливого отношения, ломилось и грозило потерей сознания. Само сознание, пресыщено свежим воздухом и свободой, напитавшееся тревогой, ужасом и смятением, тоже не могло проясниться до конца.
Но мелькнула спасительная мысль. Проверяют-то живых. Надо обратиться к логову тех, кто мёртв. Конечно, вероятность того, что логово Гуго раскрыто, существовала. Но Гуго был не глупец. Он обитал не в одной точке города и можно было работать. Хотя бы полежать в удобстве, а не на камне, поесть…
– Сюда, нам надо сюда, – сказал Летард, сообразив, в узоре улиц и спутанных мыслей, куда нужно податься. Симон послушался. Было видно, что он в смятении, но послушался. И это послушание напомнило Летарду ещё кое о чём. Ведя своего неожиданного союзника, скрываясь в ночи, и в остатках ободранного плаща, он спросил: – почему ты мне помог?
Он спросил так, чтобы успеть взглянуть на него. Прочесть в лице то, чего не сможет сказать язык.
– Мне нужна твоя помощь, – мрачно ответил Симон, – я обещал помочь кое-кому, но мне не справиться. Ты уверен в том, куда мы идём?
Летард не ответил, просто пошёл дальше. Уверен? Он не был ни в чём уверен, но его походка стала бодрее. Жизнь возвращалась к нему, тело, ещё не до конца изломанное, сцепилось с духом, который оживал, и ободрилось. И тайна… да, у Симона была тайна. Это тоже почему-то придало Летарду сил. Он был нужен. Кому-то нужен. Нет, он пока не знал чем кончится, и о чём его вообще попросят, да и не был до конца уверен, что всё это не ловушка, но всё же что-то было иначе. Жило. Летард даже успел заметить, что Симон, в сущности, не такой плохой человек, как ему казалось, и это было первой попыткой отблагодарить его.
Симон усмехнулся:
– Ты ненавидел меня, я знаю. С первой встречи ненавидел, но мне правда нужна твоя помощь. В городе честных людей осталось ты, я, и та, кому я должен помочь.
Та? Летард не ответил на эту фразу. Нужно было уйти с улицы, пересидеть, отдохнуть, обсудить, решить – только потом, если придётся, ужасаться. Но в этот раз он попытается выжить. Это заключение, поступок, повлекший его, слова Онвера – всё это сделало его новым человеком, лишило его последних иллюзий о мире, в котором он как-то умудрился остаться, и о том, что его место в этом мире совсем не рыцарское.
Но всё это нужно было обдумать после – свои убеждения, своё покаяние, свою силу, а пока, прежде всего, скрыться, скрыться! Молить Господа о том, чтобы не нашли, не нашли как можно дольше.
