Но Авис – это другое. Авис – это ближайший помощник самого Гасиона.
– Вы думаете, он был один? – спросил Авис.
– Один, – в этом Гасион не сомневался, – ему нет смысла подставляться. Мы расскажем очень много и про него. Да и мы нужны ему.
– Значит, у нас новый друг? Окончательно? – уточнил Авис. На второй вопрос он не спрашивал дозволения, да оно и не нужно было.
Гасион встрепенулся, отвёл глаза от тропы и обратился лицом к Авису, усмехнулся – кривая улыбка уничтожила мягкость черт, сняла всякую обманку, обнажила правду:
– Это значит, что мы ему нужны, а он нам. Вот и всё, – ответил принц и пошёл от Ависа прочь, ведь нужно было отдавать приказы и сниматься с места. Луна грозила уйти, светало всё быстрее, и нужно было спешить…
Если уходить было просто опасно, то возвращаться оказалось ещё хуже. Бартоломью провёл за пределами собственных покоев куда больше времени, чем планировал, потому что сначала петлял по самому Городу, скрываясь от возможных взглядов, потом задержался с беседой у Гасиона, а теперь предрассветная хмарь подсвечивала его возвращение. Благо, он был уже в предместье, когда она разрезала черноту и чернота сжалась, стала отступать.
В общем-то, Бартоломью был доволен прошедшей ночью. Он снял свой долг перед Чёрным Крестом и обозначил «вы мне ещё нужны». А что? хорошая сила. Про неё никто не знает, у людей, узнав они про их приближение или попытки приблизиться к Городу – симпатии к ним не будет, в народе ещё живы слухи, которые, конечно, далеки от слухов, о том, что делают во время своих месс нечестивцы.
Ну и в качестве платы за свои услуги они просят малое: верните нам наше!
А Бартоломью не возражал – слишком много чужого скопилось в подземельях и архивах Святого Города – свитки, артефакты, записи, книги, брошюры, письма, какие-то подсохшие зелья и яды… сам Пресветлый, случись ему спуститься в эти бездны, растерялся бы!
Но Бартоломью нашёл всё, что нужно и, разумеется, пролистал все книги, надеясь найти то, что представляло бы для него самого интерес. Не нашёл.
Первая книга была самой тонкой – страницы в ней уже подъело серыми разводами, подтерев номера страниц. Но текст хранился. Записанный на языке Чёрного Креста, он для Бартоломью вообще не вызывал никакого интереса – судя по картинкам, где показывалось множество значков, используемых для ритуалов и обрядов, это было что-то глубоко теоретическое. Бартоломью, конечно, пролистал, и кое-что себе даже переписал, чтобы при случае нового трупа, найденного в непривычном месте и непривычном виде, проверить – нет ли следов Чёрных?
Хотя те и хорошо скрывали свои преступления. От трупов избавлялись просто – канава или река. Там сток или рыбы делали своё дело, уничтожали плоть быстро и беспощадно. Камни, о которые билось тело, тоже не доставляли аккуратности и о сохранности не заботились. Поэтому так сложно было сказать точно – сколько же жертв на счету Чёрного Креста?
Но, кто знает – вдруг забудут или не успеют убрать? Вдруг будут следы? Надо быть в курсе всего по возможности. Бартоломью не знал их языка, имелось только общее понимание некоторых символов, но и это было уже больше, чем ничего.
Вторая книга была интереснее – будь у Бартоломью время, он бы даже прочёл. Она была записана в обычном виде, обычным текстом и представляла собой сказку о Чёрной Птице. Пресветлый создал, как известно, всё живое, но птицы были сплошь белыми. А одна птица стала спорить с Пресветлым о том, что он сделал ещё слишком низко летающей, а она хотела касаться небес.
Пресветлый пожалел птицу и дал ей полёт выше. Но вскоре ей и этого стало мало, и она потребовала сделать свои крылья ещё сильнее, и снова, и ещё…
В какой-то момент птица пожелала возвыситься над самим Пресветлым, и тот низверг её с высоты, оскорбившись. Он швырнул её в Великую Пропасть, где птица обожгла себя, и почернела, и дала потомство Чёрных Птиц…
Это если коротко о легенде. Бартоломью пролистал книгу. Там было много картинок, и везде то мудрый и спокойный лик Пресветлого, то маленькая горящая белая птица, которой суждено было стать Чёрной…
Они не стали просить бы сказки или легенду! Значит, в этом имелся какой-то смысл? На изучение смысла не было, и Бартоломью решил отдать книгу, а позже самому посмотреть, поискать в записях полную историю, чтобы убедиться, что он что-то упустил.
Третья книга была написана наполовину на языке Чёрного Креста. По обрывкам понятных значков и по оставшемуся, уже разборчивому тексту, Бартоломью понял, что это история Чёрного Креста, его скитаний, начавшихся от места Великого Моря и продолжавшихся до сих пор. Чёрный Крест явно искал своё место, где он сможет осесть и построить, наконец, свои Лунные Храмы.
«Но нас гонят, отовсюду гонят. Люди, убивающие друг друга десятками и сотнями ради кошелей и медальонов, серёг и браслетов, называют нас нечестивцами и гонят с места, хотя всё, что нам нужно – немного крови!» – сокрушался автор.
Бартоломью, пока читал, не смог удержать в лице своём отвращения. Гонят бедных, ага! Немного крови им нужно, как же! Не всегда уходилось найти трупы, но оставались иной раз свидетельства произошедшего – Чёрный Крест верил в то, что страдание жертвы даёт силу жрецам, и от того стремился до принесения в жертву мучить пленника или пленницу.
Немного крови…
Бартоломью презирал нечестивцев. Они были полезны ему, да, но он их презирал. И книги, которые принадлежали когда-то им, были похищены Городом и вскоре должны были вернуться к прежним хозяевам, не добавили ему никакой симпатии к мерзавцам.
Проверив книги, Бартоломью отнёс их Гасиону. Услуга за услугу! А услуг будет много, счета же будут закрыты потом.
Оставалось теперь вернуться, и тут Бартоломью не повезло. Впрочем, пока ему это было неизвестно – он шёл своей тропой, оглядывался, держался убегающих теней, и прикидывал, удастся ли ему выгадать хоть пару часов для сна?
Бартоломью слишком уверовал в своё могущество и свою недосягаемость для других. Он не подозревал, что его действия, его передвижения уже вызвали подозрения. Правда, Рогир не спешил делиться этими подозрениями – как служитель Дознания, как несостоявшийся дознаватель по внутренним вопросам, но преуспевших в вопросах внешних, Рогир был не до конца внимателен к деталям, и всё же оставалось у него то особенное, ни с чем несравнимое, неподвластное времени и тревогам чутьё.
И чутьё говорило, что нужно узнать как можно больше о Бартоломью, именно о нём. Не было ни одной чёткой причины усомниться в нём, причины, хоть сколько-нибудь объективной! Но Рогир усомнился, хотя и держал это в секрете.
Альвин, как и обещал, по окончанию своей смены не пошёл к себе, а ждал его. Рогир вышел навстречу, непривычно было в прохладе утра, да и в покоях оставаться было уютнее, хотя и покои Рогир не мог назвать родными – слишком много он путешествовал, слишком часто отсутствовал, решая дела Города Святого Престола со значимыми лицами всего мира.
– Ну, готов показать? – Рогир отчаянно хотел спать, но старый стражник, встретивший его, был ещё более усталым, и Рогир устыдился.
Он-то хотя бы молод и провёл ночь в тепле! А Альвин? Неужели так и скитаются они – молодые и уже седые стражники ночами напролёт, сторожа их жизни?
Не имея возможности зайти в тепло, отогреться, перевести дух?..
– Идёмте, – махнул рукой Альвин и повёл Рогира по забытым уже проулкам Святого Города. Альвин держался прямо, хотя было видно – твёрдость походки уже не та.
– А сколько лет ты уже служишь стражником? – спросил Рогир, сочувствие рвало его мысли. Как-то неправильно, не должно седовласцу так мёрзнуть.
– Много уж, не сосчитаю, – Альвин, кажется, нисколько не переживал, а может не хотел показаться слабым или не желал, чтобы Рогир принял его ответы за просьбу. – Пришли.
Они и впрямь пришли. Незнающий или торопящийся горожанин и не заметил бы этого узкого прохода между двумя почтенными домами, заваленный какими-то мелкими корзинками, щепками…
– Перед праздниками здесь убирают обычно, – Альвину будто бы неловко было за беспорядок, – но сейчас, похоже, пока не дошли ещё. Вам надо пройти до конца проулка, там есть проход к мусорным ящикам, а там скол в стене – часть её как неподвижная держится, а внизу и пройти можно. Выход будет к самой реке, а там уже под мостом.
Рогир кивнул и тепло поблагодарил Альвина. Тот уже удалялся, когда Рогир всё-таки спросил:
– Доволен ли ты службой?
– А как не доволен? – удивился стражник, – работа почётная и важная!
– Не тяжело?
– И тяжелее бывает, – нет, Альвин снова не стал жаловаться, и удалился к себе, отсыпаться после тяжёлой ночи.
Вот на этом пути Рогир и увидел Бартоломью. Тот возвращался, его было видно плохо, но Рогир различил движение и опознал вскоре Бартоломью, поспешил спрятаться: нельзя было допустить такого, чтобы Бартоломью в голову пришло, что за ним следят.
Строго говоря – возвращение возвращению рознь. Не бывало ли разве такого, чтобы кто-то из местных – из Служения, или чаще из Дознания, забредал на огонёк? Все были живыми людьми, все хотели встретиться в неформальной обстановке, посидеть, выпить, а то и навестить кого…
Но в Городе это сложно, особенно, если тебя знают, а Бартоломью уж точно знали. Может и выбирался куда в предместье – в опрокинутое у подножия Святого Города поселение, куда набивались паломники, и где были постоялые дома, которые и жил за счёт празднеств да визитов к себе от самих Городских?
Не просто так держал их и Город у себя. Несло поселение и свой процент в казну – за постояльцев, что останавливались на дворах, пока добирались на празднества; за торговлю у самого Святого Города; за приют и защиту…
Но поселение в накладе не оставалось и в обиде не было. впрочем, и эта часть жизни была завязана не на Служении, так как Володыка никогда ничего общего не хотел иметь с торговлей и прибылью:
– Пресветлый нас не этому учит, – объяснял он свою позицию, и управление переходило с негласного разрешения Ковэна в Казначейство. А Казначейство и Володыка, вроде бы и рядом не стоят.
Так что, если говорить откровенно – могло быть объяснение у такой прогулки – и выпивка постоялого двора в поселении, и весёлый дом, куда проскальзывали, всё-таки проскальзывали тенями жизни тени городских…
И для возвращения Бартоломью в такой час могли найтись подобные оправдания. Порицаемые, конечно, но если не попадаться, то оно, вроде бы, и не существует, и никто ничего не знает.
Но сомневался Рогир, что дело так просто. Не был Бартоломью тем, кто ради каких-то сомнительных посиделок или весёлых женщин будет в такие дни вылезать из-за стен Святого Города! И объяснение этому чёткому пониманию Рогир не находил, просто был слепо и упрямо уверен: Бартоломью не из безрассудцев!
Весёлые дома и дешёвые вина – это не его путь. Он себя так не унизит, не уронит. Тогда что?
А Бартоломью оглядывался по сторонам – то ли чуял неладное (дознаватель, а как же?), то ли привычка это у него была. Но тени ещё не были разогнаны подчистую утренней хмарью и был уголок, в котором затаился Рогир, затаился обдумывая.
Бартоломью скрылся, вошёл в Город, и сделался этим неуязвим. Теперь поди, докажи, что он пришёл только что, а не вышел из своих покоев раньше солнца, чтобы убедиться, что всё в порядке. Хитёр, хитёр Бартоломью!
Но в покое его теперь точно нельзя оставлять. А как быть? кто может помочь? Был бы Рогир тут чаще, лучше если бы знал людей Дознания, быть может, и нашёл бы кого, кто согласился бы раскрыть ему некоторые факты о Бартоломью. Но не было таких людей, и Рогир был занят другим.
Вслепую искать? Да Бартоломью прознает и поймёт, что Рогир его подозревает, а это, надо признать, больше его владения, чем Агнесс или Рогира, здесь он найдет, как избавиться от тех, кто неугоден или опасен. Нет, опасным становиться нельзя. Но действовать нужно.
Рогир вспомнил девушку, с которой Бартоломью прошёл в мертвецкую. Магда. Да, именно Магда. Что ж, он поговорил с нею немного после встречи, и она показалась ему мрачноватой каменной дрянью. Но это, скорее всего, наиграно – она просто предана Бартоломью, а может и вовсе любит его.
Если убедить её, что ему нужна помощь? Или попытаться связаться с нею, стать ей другом? Да нет, другом – это слишком, но, похоже, Магда и впрямь ближе всех к Бартоломью…
И что делать?
Без доказательств какой-либо вины, а её пока не видел и сам Рогир – никакого дела не будет. Да и есть ли вообще вина? Ну ходит Бартоломью куда-то, но не утихает чуйка, но её, как он помнил, к делу не пришьёшь.
А вот посмешищем станешь легко!
Нет, надо убедиться…в вине или безвинности, и только после этого думать. Но как? Попробовать действовать через ту Магду? Но осторожно, чтобы она ничего не поняла. Интересно – она умная? Или Бартоломью вырастил себе марионетку? Что ж, надо выяснить. Одно ясно – здесь стоять нельзя, а то светает, и, быть может, не один Бартоломью возвращается в Святой Город, правда, другие возвращенцы явно разошлись в дорогах с ним, но не стоит им видеть Всадника, праздно шатающегося здесь.
Надо идти и начинать действовать!
Магда в этот час даже не подозревала, что о ней думают. Она, если говорить откровенно, как оно есть, сходила с ума. Ей хотелось заглянуть к Бартоломью и передать перед отходом ко сну всё то, то рассказал ей Мартин. Поспешности или опасности в его речах не было, но зато был повод лишний раз увидеть Бартоломью. И тут дурное: его нет!
Неудивительно, конечно, неприятно. Перед Магдой встал выбор: идти к себе и оставить разговор до утра или попробовать поискать, не привлекая к его отсутствию внимания?
Второе победило. Магда убедила себя, что только глянет в допросных, в Зале Дознания и в столовой, куда Бартоломью иногда всё же заносило ветрами. А дальше нет.
Ну, разве что, ещё двор…
Но его не оказалось ни в допросных, ни в Зале Дознания, ни в столовой, ни во дворе. Зато тут и там попадались знакомы лица. И от того, что лица эти были всё не те, особенно ненавистные.
– О, Магда? Что-то случилось? – это был Конрад. Маленького роста, сутулый дознаватель, он был изощрённым мастером пытки, и Магда это знала. Она ценила его как профессионала, да и Бартоломью его ценил, но в этот час он был не нужен.
Открывать хоть кому-то то, что она ищет Бартоломью, Магда не хотела, и потому поспешила изобразить улыбку и ответить:
– Нет-нет, всё в порядке. Так, кое-что забыла.
Неубедительно, но и плевать! Она помощница Всадника, а он кто? Дознаватель! Пусть жрёт её ложь и не давится. А она пошла, не желая больше останавливаться. Но они все были как будто бы в сговоре.
– Магда, а ты не знаешь, Бартоломью подписал моё заявление? Я хочу пару дней до Праздника…
– Не знаю ещё.
– Магда, а Бартоломью завтра не мог бы заглянуть к нам?
– Передам!
– Магда, а что с Борко и Юстасом?
– Решаем!
Главное, не смотреть в глаза, торопиться, не скрываться спешки. Пусть думают, что у неё важное дело! Да, именно так!
И Магда спешила, спешила, проверяла те пару-тройку мест, которые определила и, которые, конечно, разрастались. Может в библиотеке ещё глянуть?
Но на выходе из сада, она столкнулась с настоятелем Габриэлем. Тот, видимо, решил прогуляться перед сном, и был удивлён не меньше, чем она, однако первым взял себя в руки.
– Вы думаете, он был один? – спросил Авис.
– Один, – в этом Гасион не сомневался, – ему нет смысла подставляться. Мы расскажем очень много и про него. Да и мы нужны ему.
– Значит, у нас новый друг? Окончательно? – уточнил Авис. На второй вопрос он не спрашивал дозволения, да оно и не нужно было.
Гасион встрепенулся, отвёл глаза от тропы и обратился лицом к Авису, усмехнулся – кривая улыбка уничтожила мягкость черт, сняла всякую обманку, обнажила правду:
– Это значит, что мы ему нужны, а он нам. Вот и всё, – ответил принц и пошёл от Ависа прочь, ведь нужно было отдавать приказы и сниматься с места. Луна грозила уйти, светало всё быстрее, и нужно было спешить…
Если уходить было просто опасно, то возвращаться оказалось ещё хуже. Бартоломью провёл за пределами собственных покоев куда больше времени, чем планировал, потому что сначала петлял по самому Городу, скрываясь от возможных взглядов, потом задержался с беседой у Гасиона, а теперь предрассветная хмарь подсвечивала его возвращение. Благо, он был уже в предместье, когда она разрезала черноту и чернота сжалась, стала отступать.
В общем-то, Бартоломью был доволен прошедшей ночью. Он снял свой долг перед Чёрным Крестом и обозначил «вы мне ещё нужны». А что? хорошая сила. Про неё никто не знает, у людей, узнав они про их приближение или попытки приблизиться к Городу – симпатии к ним не будет, в народе ещё живы слухи, которые, конечно, далеки от слухов, о том, что делают во время своих месс нечестивцы.
Ну и в качестве платы за свои услуги они просят малое: верните нам наше!
А Бартоломью не возражал – слишком много чужого скопилось в подземельях и архивах Святого Города – свитки, артефакты, записи, книги, брошюры, письма, какие-то подсохшие зелья и яды… сам Пресветлый, случись ему спуститься в эти бездны, растерялся бы!
Но Бартоломью нашёл всё, что нужно и, разумеется, пролистал все книги, надеясь найти то, что представляло бы для него самого интерес. Не нашёл.
Первая книга была самой тонкой – страницы в ней уже подъело серыми разводами, подтерев номера страниц. Но текст хранился. Записанный на языке Чёрного Креста, он для Бартоломью вообще не вызывал никакого интереса – судя по картинкам, где показывалось множество значков, используемых для ритуалов и обрядов, это было что-то глубоко теоретическое. Бартоломью, конечно, пролистал, и кое-что себе даже переписал, чтобы при случае нового трупа, найденного в непривычном месте и непривычном виде, проверить – нет ли следов Чёрных?
Хотя те и хорошо скрывали свои преступления. От трупов избавлялись просто – канава или река. Там сток или рыбы делали своё дело, уничтожали плоть быстро и беспощадно. Камни, о которые билось тело, тоже не доставляли аккуратности и о сохранности не заботились. Поэтому так сложно было сказать точно – сколько же жертв на счету Чёрного Креста?
Но, кто знает – вдруг забудут или не успеют убрать? Вдруг будут следы? Надо быть в курсе всего по возможности. Бартоломью не знал их языка, имелось только общее понимание некоторых символов, но и это было уже больше, чем ничего.
Вторая книга была интереснее – будь у Бартоломью время, он бы даже прочёл. Она была записана в обычном виде, обычным текстом и представляла собой сказку о Чёрной Птице. Пресветлый создал, как известно, всё живое, но птицы были сплошь белыми. А одна птица стала спорить с Пресветлым о том, что он сделал ещё слишком низко летающей, а она хотела касаться небес.
Пресветлый пожалел птицу и дал ей полёт выше. Но вскоре ей и этого стало мало, и она потребовала сделать свои крылья ещё сильнее, и снова, и ещё…
В какой-то момент птица пожелала возвыситься над самим Пресветлым, и тот низверг её с высоты, оскорбившись. Он швырнул её в Великую Пропасть, где птица обожгла себя, и почернела, и дала потомство Чёрных Птиц…
Это если коротко о легенде. Бартоломью пролистал книгу. Там было много картинок, и везде то мудрый и спокойный лик Пресветлого, то маленькая горящая белая птица, которой суждено было стать Чёрной…
Они не стали просить бы сказки или легенду! Значит, в этом имелся какой-то смысл? На изучение смысла не было, и Бартоломью решил отдать книгу, а позже самому посмотреть, поискать в записях полную историю, чтобы убедиться, что он что-то упустил.
Третья книга была написана наполовину на языке Чёрного Креста. По обрывкам понятных значков и по оставшемуся, уже разборчивому тексту, Бартоломью понял, что это история Чёрного Креста, его скитаний, начавшихся от места Великого Моря и продолжавшихся до сих пор. Чёрный Крест явно искал своё место, где он сможет осесть и построить, наконец, свои Лунные Храмы.
«Но нас гонят, отовсюду гонят. Люди, убивающие друг друга десятками и сотнями ради кошелей и медальонов, серёг и браслетов, называют нас нечестивцами и гонят с места, хотя всё, что нам нужно – немного крови!» – сокрушался автор.
Бартоломью, пока читал, не смог удержать в лице своём отвращения. Гонят бедных, ага! Немного крови им нужно, как же! Не всегда уходилось найти трупы, но оставались иной раз свидетельства произошедшего – Чёрный Крест верил в то, что страдание жертвы даёт силу жрецам, и от того стремился до принесения в жертву мучить пленника или пленницу.
Немного крови…
Бартоломью презирал нечестивцев. Они были полезны ему, да, но он их презирал. И книги, которые принадлежали когда-то им, были похищены Городом и вскоре должны были вернуться к прежним хозяевам, не добавили ему никакой симпатии к мерзавцам.
Проверив книги, Бартоломью отнёс их Гасиону. Услуга за услугу! А услуг будет много, счета же будут закрыты потом.
Оставалось теперь вернуться, и тут Бартоломью не повезло. Впрочем, пока ему это было неизвестно – он шёл своей тропой, оглядывался, держался убегающих теней, и прикидывал, удастся ли ему выгадать хоть пару часов для сна?
Бартоломью слишком уверовал в своё могущество и свою недосягаемость для других. Он не подозревал, что его действия, его передвижения уже вызвали подозрения. Правда, Рогир не спешил делиться этими подозрениями – как служитель Дознания, как несостоявшийся дознаватель по внутренним вопросам, но преуспевших в вопросах внешних, Рогир был не до конца внимателен к деталям, и всё же оставалось у него то особенное, ни с чем несравнимое, неподвластное времени и тревогам чутьё.
И чутьё говорило, что нужно узнать как можно больше о Бартоломью, именно о нём. Не было ни одной чёткой причины усомниться в нём, причины, хоть сколько-нибудь объективной! Но Рогир усомнился, хотя и держал это в секрете.
Альвин, как и обещал, по окончанию своей смены не пошёл к себе, а ждал его. Рогир вышел навстречу, непривычно было в прохладе утра, да и в покоях оставаться было уютнее, хотя и покои Рогир не мог назвать родными – слишком много он путешествовал, слишком часто отсутствовал, решая дела Города Святого Престола со значимыми лицами всего мира.
– Ну, готов показать? – Рогир отчаянно хотел спать, но старый стражник, встретивший его, был ещё более усталым, и Рогир устыдился.
Он-то хотя бы молод и провёл ночь в тепле! А Альвин? Неужели так и скитаются они – молодые и уже седые стражники ночами напролёт, сторожа их жизни?
Не имея возможности зайти в тепло, отогреться, перевести дух?..
– Идёмте, – махнул рукой Альвин и повёл Рогира по забытым уже проулкам Святого Города. Альвин держался прямо, хотя было видно – твёрдость походки уже не та.
– А сколько лет ты уже служишь стражником? – спросил Рогир, сочувствие рвало его мысли. Как-то неправильно, не должно седовласцу так мёрзнуть.
– Много уж, не сосчитаю, – Альвин, кажется, нисколько не переживал, а может не хотел показаться слабым или не желал, чтобы Рогир принял его ответы за просьбу. – Пришли.
Они и впрямь пришли. Незнающий или торопящийся горожанин и не заметил бы этого узкого прохода между двумя почтенными домами, заваленный какими-то мелкими корзинками, щепками…
– Перед праздниками здесь убирают обычно, – Альвину будто бы неловко было за беспорядок, – но сейчас, похоже, пока не дошли ещё. Вам надо пройти до конца проулка, там есть проход к мусорным ящикам, а там скол в стене – часть её как неподвижная держится, а внизу и пройти можно. Выход будет к самой реке, а там уже под мостом.
Рогир кивнул и тепло поблагодарил Альвина. Тот уже удалялся, когда Рогир всё-таки спросил:
– Доволен ли ты службой?
– А как не доволен? – удивился стражник, – работа почётная и важная!
– Не тяжело?
– И тяжелее бывает, – нет, Альвин снова не стал жаловаться, и удалился к себе, отсыпаться после тяжёлой ночи.
Вот на этом пути Рогир и увидел Бартоломью. Тот возвращался, его было видно плохо, но Рогир различил движение и опознал вскоре Бартоломью, поспешил спрятаться: нельзя было допустить такого, чтобы Бартоломью в голову пришло, что за ним следят.
Строго говоря – возвращение возвращению рознь. Не бывало ли разве такого, чтобы кто-то из местных – из Служения, или чаще из Дознания, забредал на огонёк? Все были живыми людьми, все хотели встретиться в неформальной обстановке, посидеть, выпить, а то и навестить кого…
Но в Городе это сложно, особенно, если тебя знают, а Бартоломью уж точно знали. Может и выбирался куда в предместье – в опрокинутое у подножия Святого Города поселение, куда набивались паломники, и где были постоялые дома, которые и жил за счёт празднеств да визитов к себе от самих Городских?
Не просто так держал их и Город у себя. Несло поселение и свой процент в казну – за постояльцев, что останавливались на дворах, пока добирались на празднества; за торговлю у самого Святого Города; за приют и защиту…
Но поселение в накладе не оставалось и в обиде не было. впрочем, и эта часть жизни была завязана не на Служении, так как Володыка никогда ничего общего не хотел иметь с торговлей и прибылью:
– Пресветлый нас не этому учит, – объяснял он свою позицию, и управление переходило с негласного разрешения Ковэна в Казначейство. А Казначейство и Володыка, вроде бы и рядом не стоят.
Так что, если говорить откровенно – могло быть объяснение у такой прогулки – и выпивка постоялого двора в поселении, и весёлый дом, куда проскальзывали, всё-таки проскальзывали тенями жизни тени городских…
И для возвращения Бартоломью в такой час могли найтись подобные оправдания. Порицаемые, конечно, но если не попадаться, то оно, вроде бы, и не существует, и никто ничего не знает.
Но сомневался Рогир, что дело так просто. Не был Бартоломью тем, кто ради каких-то сомнительных посиделок или весёлых женщин будет в такие дни вылезать из-за стен Святого Города! И объяснение этому чёткому пониманию Рогир не находил, просто был слепо и упрямо уверен: Бартоломью не из безрассудцев!
Весёлые дома и дешёвые вина – это не его путь. Он себя так не унизит, не уронит. Тогда что?
А Бартоломью оглядывался по сторонам – то ли чуял неладное (дознаватель, а как же?), то ли привычка это у него была. Но тени ещё не были разогнаны подчистую утренней хмарью и был уголок, в котором затаился Рогир, затаился обдумывая.
Бартоломью скрылся, вошёл в Город, и сделался этим неуязвим. Теперь поди, докажи, что он пришёл только что, а не вышел из своих покоев раньше солнца, чтобы убедиться, что всё в порядке. Хитёр, хитёр Бартоломью!
Но в покое его теперь точно нельзя оставлять. А как быть? кто может помочь? Был бы Рогир тут чаще, лучше если бы знал людей Дознания, быть может, и нашёл бы кого, кто согласился бы раскрыть ему некоторые факты о Бартоломью. Но не было таких людей, и Рогир был занят другим.
Вслепую искать? Да Бартоломью прознает и поймёт, что Рогир его подозревает, а это, надо признать, больше его владения, чем Агнесс или Рогира, здесь он найдет, как избавиться от тех, кто неугоден или опасен. Нет, опасным становиться нельзя. Но действовать нужно.
Рогир вспомнил девушку, с которой Бартоломью прошёл в мертвецкую. Магда. Да, именно Магда. Что ж, он поговорил с нею немного после встречи, и она показалась ему мрачноватой каменной дрянью. Но это, скорее всего, наиграно – она просто предана Бартоломью, а может и вовсе любит его.
Если убедить её, что ему нужна помощь? Или попытаться связаться с нею, стать ей другом? Да нет, другом – это слишком, но, похоже, Магда и впрямь ближе всех к Бартоломью…
И что делать?
Без доказательств какой-либо вины, а её пока не видел и сам Рогир – никакого дела не будет. Да и есть ли вообще вина? Ну ходит Бартоломью куда-то, но не утихает чуйка, но её, как он помнил, к делу не пришьёшь.
А вот посмешищем станешь легко!
Нет, надо убедиться…в вине или безвинности, и только после этого думать. Но как? Попробовать действовать через ту Магду? Но осторожно, чтобы она ничего не поняла. Интересно – она умная? Или Бартоломью вырастил себе марионетку? Что ж, надо выяснить. Одно ясно – здесь стоять нельзя, а то светает, и, быть может, не один Бартоломью возвращается в Святой Город, правда, другие возвращенцы явно разошлись в дорогах с ним, но не стоит им видеть Всадника, праздно шатающегося здесь.
Надо идти и начинать действовать!
Магда в этот час даже не подозревала, что о ней думают. Она, если говорить откровенно, как оно есть, сходила с ума. Ей хотелось заглянуть к Бартоломью и передать перед отходом ко сну всё то, то рассказал ей Мартин. Поспешности или опасности в его речах не было, но зато был повод лишний раз увидеть Бартоломью. И тут дурное: его нет!
Неудивительно, конечно, неприятно. Перед Магдой встал выбор: идти к себе и оставить разговор до утра или попробовать поискать, не привлекая к его отсутствию внимания?
Второе победило. Магда убедила себя, что только глянет в допросных, в Зале Дознания и в столовой, куда Бартоломью иногда всё же заносило ветрами. А дальше нет.
Ну, разве что, ещё двор…
Но его не оказалось ни в допросных, ни в Зале Дознания, ни в столовой, ни во дворе. Зато тут и там попадались знакомы лица. И от того, что лица эти были всё не те, особенно ненавистные.
– О, Магда? Что-то случилось? – это был Конрад. Маленького роста, сутулый дознаватель, он был изощрённым мастером пытки, и Магда это знала. Она ценила его как профессионала, да и Бартоломью его ценил, но в этот час он был не нужен.
Открывать хоть кому-то то, что она ищет Бартоломью, Магда не хотела, и потому поспешила изобразить улыбку и ответить:
– Нет-нет, всё в порядке. Так, кое-что забыла.
Неубедительно, но и плевать! Она помощница Всадника, а он кто? Дознаватель! Пусть жрёт её ложь и не давится. А она пошла, не желая больше останавливаться. Но они все были как будто бы в сговоре.
– Магда, а ты не знаешь, Бартоломью подписал моё заявление? Я хочу пару дней до Праздника…
– Не знаю ещё.
– Магда, а Бартоломью завтра не мог бы заглянуть к нам?
– Передам!
– Магда, а что с Борко и Юстасом?
– Решаем!
Главное, не смотреть в глаза, торопиться, не скрываться спешки. Пусть думают, что у неё важное дело! Да, именно так!
И Магда спешила, спешила, проверяла те пару-тройку мест, которые определила и, которые, конечно, разрастались. Может в библиотеке ещё глянуть?
Но на выходе из сада, она столкнулась с настоятелем Габриэлем. Тот, видимо, решил прогуляться перед сном, и был удивлён не меньше, чем она, однако первым взял себя в руки.
